Море

– Оно прекрасно, правда? – весело и задорно спрашивает Вальдес, хотя понимает, что не получит ответа. Его пленник, которого хотелось бы видеть гостем, замер над обрывом, устремил взгляд вниз, к волнам. Бешеный знает, что тревожит вражеского адмирала. Знает, но хранит молчание, потому что говорить о чужих слабостях вслух было бы нечестно и отвратительно по отношению к этому человеку. Олаф Кальдмеер слишком сильно переживает любые свои промахи... Не от этого ли все его кошмары? Сейчас особенно и нестерпимо хочется притянуть его к себе, ближе, чтобы не ушёл, чтобы наконец согрелся и перестал быть таким холодным, непреступным. Но Ротгер не может. Потому что сердце Ледяного давно уже занято. И этого соперника Вальдесу не победить. Какой дурак станет драться с морем? Разве что, сумасшедший. Хотя, с каких это пор Бешеный не отличается своим безумием? Он тоже отдал водной стихии сердце. Своё. Без остатка. Но сберёг душу для того, чтобы вручить её потом человеку. Достойному. Такому, с которым легко и приятно. Которого хочется целовать вечность. Олаф так не умел. Он либо отдавал всё, либо хранил при себе, либо любил, либо ненавидел, либо побеждал, либо умирал. Но теперь ведь он здесь. Здесь, жив и здоров, хотя его флот утонул. Значит ли это, что из любых правил есть исключения? Себе ложные надежды Вальдес дарить не любит. Они травят и убивают. – Тут слишком холодно, адмирал цур зее? Да и наш дорогой племянник кесаря начнёт переживать. Может, домой? – Ротгер улыбается. Он знает, что комнату, отведённую ему, Олаф никогда не назовёт домом. Это, конечно же, нормально. Вальдес не вправе осуждать подобное. Но он честно постарается сделать так, чтобы Ледяной не чувствовал себя пленником. * * * Вальдес – бесконечная череда улыбок и слов. Его невозможно остановить, он врывается в жизнь и переворачивает всё с ног на голову. Таких людей особенно стоит бояться, потому что они несут с собой веру в лучшее будущее. Рядом с ними тоже хочется быть немного веселее и счастливее. Вальдес – жемчужные ожерелья, тихий смех и хитрый блеск чёрных глаз. "Хотите, я вас познакомлю с моими девочками? У вас слишком печальное выражение лица. Расслабьтесь, адмирал цур зее. Всё ведь хорошо". Он умеет убеждать в лучшем исходе. И рядом с этим человеком кошмары о прошлом, его личные призраки-мучители, исчезают, разбиваются об этот оптимизм, льющийся тёплыми волнами. Вальдес – живое воплощение моря. Олаф Кальдмеер никогда не сможет забыть его. Слишком близким стал человек, который открыл для него совершенно другую сторону мира. Ледяной никогда бы не предал свою страну, не сказал бы ничего и никому, но... От него и не требовали слов. Окружили заботой, рассказывали интересные истории, вытаскивали на длительные прогулки и отпаивали красным вином, убеждая, что оно несомненно пойдёт на пользу слабому здоровью. Ну как Кальдмеер мог не начать испытывать симпатию к человеку, которого прозвали Бешеным? Как он мог остаться равнодушным? Только вот Ледяной слишком хорошо умел прятать собственные чувства. К сожалению или счастью – вопрос слишком сложный и неоднозначный. * * * Сначала Вальдесу казалось, что он обрёл свободу. Пленников отправили домой, без Ледяного он мог здраво мыслить и заниматься повседневными делами. Всё возвращалось на круги своя. Обычная и спокойная жизнь, сосредоточенная на тренировках, развлечениях и подготовках к битвам... Ему всё это невероятно быстро наскучило. – Человек, ты грустишь... – Зачем ты печалишься? – Человек, хочешь, мы станем им? Девочки смеются, танцуя в дрожащем свете свечи. Внезапно их движения замедляются, внешность кэцхен меняется, и к Бешеному шагает Олаф Кальдмеер. Вальдес чувствует искусственность происходящего, но не может бороться с собой. Трогает, изучает, зарывается пальцами в волосы и тихо стонет от поцелуев, вцепившись пальцами в простыни. Кэцхен приходили к нему каждую ночь. А он вновь и вновь сбегал с ними от реальности, утром стыдясь своей слабости, мечтая о встрече с Кальдмеером и понимая, что после всего этого просто не сможет смотреть Ледяному в глаза. Так он думал. И боялся, стылился, ненавидел себя. Однако, когда приказ о казни долетел до него, Вальдес тотчас сорвался с места, собираясь уничтожить всех, кто посмел поднять руку на его прекрасного знакомого. Всего лишь знакомого. Какая глупость и трагедия! * * * Олаф готов был принять приговор. Он слишком устал от всего, был подавлен и абсолютно пуст. Никакие чувства не шли в сравнение с этим вязким безразличием. Оно бывает у обречённых перед казнью. Вроде как расстаёшься с жизнью, тебе должно быть страшно и грустно, но ты, глядя в прошлое, не видишь своей вины. И тебе плевать, что будет дальше, плевать, что ждёт там, за границей жизни. Потому что ты поступил так, как поступил. Не предал себя, не продал принципы за жалкую горсть монет. Единственное, о чём жалел Кальдмеер, так это о том, что не успел сказать своему бывшему тюремщику, ставшему роднее многих родных, несколько слов-признаний. Но и это было правильным. Ведь, если чувства были взаимны, Ротгер бы никогда и никуда его не отпустил. Это мужчина понял ещё в самом начале их знакомства. Бешеный – собственник, ставящий на всё, что нравится, бирку "моё. Тронешь – руку откушу". И откусит, в прямом смысле ведь откусит... Хорошо ещё, если на то будет здравая причина... Забавно, но, когда на палубе появился Вальдес, Кальдмеер чувствует какое-то странное облегчение. Он был готов к смерти, он не желал гибели другим, но рад был видеть Бешеного. Слишком рад для того, чтобы не ответить на порывистое объятие. – Что ж с вами сделали, адмирал цур зее? На вас ведь лица нет! Да вы ещё и бледны. Кто посмел? – только и спросил Вальдес, но не стал даже ждать ответа. То ли знал, что не услышит его, то ли решил, что Кальдмееру прямо сейчас надо срочно отдохнуть. – Вы ведь понимаете, что вам придётся вновь принять моё приглашение? – Да, — спокойно, смиренно и почти радостно. * * * Ротгер решил, что лучше Кальдмееру не видеть, как он повесит людей, служивших на благо кесарии. Ведь Ледяной захочет остановить его, спасти их... Благородный и правильный! А Бешеный не остановится. Просто не сможет после того, как увидел адмирала цур зее и Руппи, бледных, абсолютно уставших. Вальдес уверен, что на теле Олафа есть шрамы. Он явно ранен и хромает на правую ногу. Но с этим можно разобраться потом. Позже. Вернулся в свою каюту Ротгер только вечером. И очень удивился, когда услышал спокойное: – Мне нужно вам доложить нечто очень важное. Олаф был подавлен, однако в эту минуту Вальдес даже почти не испугался. О чём важном может доложить человек, буквально вернувшийся из мира мёртвых? Он ведь не предатель, Ледяной бы с жизнью расстался, но не отступил бы от своего прошлого мнения. И даже казнь, которая, благо, не состоялась, не могла его переубедить. – Я люблю... – начинает Ледяной, а у Ротгера учащается сердцебиение. Воздуха мучительно не хватает. Нужно бежать куда-то, что-то делать. Ещё и Кальдмеер внезапно замолчал, словно бы столкнувшись с видимой лишь ему преградой. Неужели он действительно...? – Море? — смеясь спрашивает Вальдес, глаза его серьёзны. Он даёт шанс для отступления. Другого уже не будет. – Да. Море, – но Ледяной явно не планирует отступать. Губы касаются губ, и прошлые потери и печали становятся такой незначительной, ничтожной мелочью.