Слышу Зов твой

— Ну и что ты на меня смотришь? Сказать нечего? Вот и правильно, всем бы с тебя пример брать. Матка ничего не ответила, и Солона устало привалилась к стене. В холодном, плохо освещенном зале пахло пылью и сырым мясом. Ни едкого запаха разложения, ни вони скверны. Матка, которую Солона когда-то давно убила в Боннамаре, источала такой смрад, что слезились глаза, и, казалось, этими едкими парами пропиталась вся их одежда, вплоть до исподнего. Все нутро. Здесь же пахло как в погребах Круга, где старшие маги накладывали морозные заклятия, чтобы дольше сохранить мясо. Мясо покрывалось инеем, а затем льдом. Начинало пахнуть приглушенно и холодно, будто уже не было настоящим, а лишь казалось таким. Матка тоже начала казаться Солоне ненастоящей. Огромная розовая масса, вяло покачивающаяся у стены и лениво перебирающая безвольно поникшими щупальцами. Архитектор, в своем стремлении укротить её сущность, постарался на славу. Это было очень любопытно: порождений тьмы, вылезающих из чрева маток, Архитектор считал если не своим народом, то потенциальными новообращенными, будущими братьями, из которых как раз и будет создаваться понемногу новая раса разумных существ. Что до самих маток, то им не приходилось ждать от эмиссара такого же понимания. Во взгляде, которым Архитектор смотрел на свой новый объект, было терпеливое ожидание, легкий интерес, но не более. Вытаскивая на свет телят, он совсем не думал о коровах. У Солоны были некоторые соображения на этот счет, но она предпочитала держать их при себе до поры до времени. Сейчас матка была куда больше, чем когда Солона увидела её в первый раз. Раздутая до такой степени, что того и гляди – лопнет да разлетится влажными ошметками по вековым стенам. Изредка по её туловищу проходила рябь, будто сотни крохотных конечностей сражались друг с другом за право первыми вылезти на твердую поверхность. На трезвую голову такое наблюдать не хотелось совершенно, но в тейге Архитектора незыблемо властвовал сухой закон. Искатель обещал притащить с поверхности пару бутылочек вина, но когда теперь это будет. Выпить хотелось именно сейчас и совершенно точно не вина. — Точно скоро? — спросила Солона, когда тяжелая дверь с едва различимым скрипом приоткрылась. — Она вошла в конечную стадию, ждать осталось совсем недолго. Архитектор подлетел к маленькой подрагивающей голове и аккуратно коснулся когтистыми пальцами висков. Голубоватое свечение окутало матку, одна дернулась раз, другой, а затем обмякла, вновь войдя в свой нездоровый транс. — Она почти готова. Солона кивнула. О том, что матка должна дать потомство, она узнала неделю назад. Первыми её чувствами – не иначе как подыхающей привычкой – было отвращение и желание помешать Архитектору осуществить эту мерзость. Но секундная вспышка негодования прошла, а на смену ей пришел интерес. Не то что бы в тейге было много развлечений. Да и в конце концов: разве не именно к этому стремилась она? Они оба. Как много женщин в мирное время становится матками? Порождения тьмы редко когда совершают набеги на поверхность, если их не ведет в бой Архидемон. Гномы давно научились держать оборону. Маток в Тедасе, конечно, хватает, но их гораздо меньше, чем других порождений тьмы. Возможно… и это только лишь слабая надежда, но возможно, в один прекрасный день они смогут контролировать популяцию порождений тьмы. Вряд ли в ближайшую сотню-другую лет им грозит хотя бы намек на вымирание. — Ты знаешь, о чем она сейчас думает? — Она не думает, — без промедления отозвался Архитектор, опускаясь на пол. Солоне, сидевшей на тонкой подстилке, он показался настоящей колонной, и она поспешила встать, пока шея не начала неметь. — Тогда что у нее в голове? — Затрудняюсь ответить. Низшие желания. Голод. Усталость. Боль, возможно. Мозг живого существа хрупок, Солона. Множество нитей, сплетённых в единый организм. Разорви хоть одну – и все рассыплется. Через мозг мы можем воздействовать на остальное тело. Мы можем отключать ноги, руки, все мышцы. — И что же отключил ей ты? — Все, что мог. Солона сосредоточилась, и на пальцах у неё вырос и оторвался небольшой белый шар-фонарик. Она щелчком отправила его в полет под потолок, там, где едва подрагивая, покоилась на складчатой шее голова матки. Крохотные глазки были темны, белок, залитый кровью из лопнувших сосудов, был едва различим. Во взгляде матки из Боннамара была ярость, негодование, в глазах же этой не было ничего. Будто Солона пыталась заглянуть сквозь грязные окна в давно опустевший дом. — А что… что было у неё раньше? — Солона закусила губу. — О чем может думать спящая матка? — О Песне, — неловко повел плечами Архитектор. — Песнь – это колыбельная и боевой гимн в одно время. Она может успокаивать и дарить наслаждение, а может разжигать злость, кровожадность, желание убивать. Солона нахмурилась, но ничего не сказала. Наверное, это имело смысл. Ведь именно поэтому Мать, проснувшись, сошла с ума. До этого она просто не осознавала себя, плыла по течению, ведомая дивной Песнью, а когда Песнь утихла, уже ничто не мешало ей понимать. Они простояли в тишине какое-то время. Солона села обратно на свою подстилку и даже подвинулась, уступая место Архитектору, но тот так и остался стоять – в безмолвном ожидании. Она не могла видеть его глаз. Возможно, они были обращены к матке, а возможно, закрыты. Солона потерла глаза: в полумраке, в тишине, в холодном зале начинало клонить в сон, но она знала, чем чреваты могут быть такие сны. Когда матка дернулась, пошла судорогой, а Архитектор оживился и вновь воспарил под потолок, Солона подскочила на ноги. Затекшую спину тянуло, но она едва обратила на это внимание. Началось. Вряд ли многие Серые Стражи могли бы похвастаться тем, что присутствовали при родах матки. По крайней мере, Солоне ни разу не попадались письма или очерки, описывающие этот процесс. Скверна и её дети вообще были малоизученным явлением, жалкие крупицы знаний бережно хранились и передавались, но у Солоны было подозрение, что далеко не всей информацией суровый Вейсхаупт готов был делиться. Всегда есть секреты, которые лучше никому не выдавать. Возможно, когда-то Стражи знали о скверне больше, чем сейчас. Возможно, и сейчас есть Стражи, которые знают больше остальных. Знают и молчат. Всегда есть чего бояться. — Ты знаешь, что делаешь? — на всякий случай спросила Солона, потому что она как раз понятия не имела, что происходит. — Да, — коротко ответил эмиссар. Он отлетел от матки и развеял свой магический полог. Сейчас матка выглядела гораздо живее, чем час назад. В её глазах появилась мысль, первобытное чувство, пробившееся сквозь апатию. Боль. Матка была в агонии. Все её бесформенное тело тряслось, глухое урчание разлетелось по пустынному залу. Тяжелые щупальца подрагивали, постукивали по полу, будто собака с перебитыми лапами ползла к хозяину, умоляя облегчить боль. Сама того не замечая, Солона подошла поближе к Архитектору. Зал, в котором они находились, был большой, но и матка была не маленькой. Что, если она сейчас начнет выстреливать из себя порождений тьмы одно за другим? Что, если их там две сотни и они хлынут нестройным потоком наружу, сметая все на своем пути? Откуда они вообще полезут? Хотя последнего, откровенно говоря, Солона знать не хотела. — Так и должно быть? В Круге, много лет назад, одна из магичек понесла от храмовника. Такие истории случались не то что бы постоянно, но чаще, чем хотели бы признавать Грегор и Первый Чародей. Худенькая эльфийка непозволительно долго ухитрялась скрывать свое положение ото всех, включая даже учеников, которые делили с ней спальню. Когда правда вышла наружу, было уже слишком поздно. Солоне тогда было лет десять от силы, она путалась в ногах у старших, когда эльфийке помогали добраться до больничных палат. Её не сразу вытолкали в коридор, и она успела разглядеть испарину на бледном, изможденном лице, не раскрашенным валласлином. И пальцы, с силой сжимающие покрывало. Она и еще одна девочка остались сидеть под дверью какое-то время. Слышали и крики, и отчаянные просьбы погрузить роженицу в сон, чтобы она не чувствовала боли, но целители не решались чрезмерно воздействовать магией на процесс, лишь слегка притупляли боль. Архитектор же магии точно не пожалел. И все равно ужас и боль матки ощущались настолько явственно, что Солона задалась вопросом: насколько естественно то, что сейчас происходит? Архитектор покачал головой. Его высокая шапка качнулась, золоченый узор тускло блеснул. — Не уверен. Ответ Солоне не понравился. Лучше бы он сказал: «да, да, именно так и происходит появление на свет новых порождений тьмы, тысячу раз такое видел!». Но, кажется, лгать эмиссар не умел. Похвально, но сейчас лучше бы солгал. Внезапно матка перестала дрожать. Она замерла, неловко повела головой и остановилась взглядом на Солоне. Маленькие черные глазки смотрели грустно и обреченно. Вопреки всему Солоне захотелось успокоить её и подбодрить, но она не могла вымолвить ни слова. А матка все смотрела на неё, и этот взгляд, полный тоски и укоризны, не принадлежал мерзкому чудищу. Это был взгляд гномки, которой когда-то ужасно не повезло. Архитектор поднял руку, вычерчивая руну. — Постой, что ты… Он не успел её дорисовать. Одно из нижних, самых длинных щупалец матки, внезапно взлетело ввысь и со всей силы врезалось в Архитектора, сметая его, как хлебные крошки со стола. Не ожидавший такого эмиссар отлетел к двери, и Солона инстинктивно бросилась в сторону, спасаясь от щупалец. — А теперь уверен? — прокричала Солона, перекатываясь в другой угол: несколько щупалец потоньше бросились к ней, и воспоминания о Боннамаре и Кладбище Драконьих костей вспыхнули в памяти нехорошим предчувствием. Архитектор ничего не ответил, он сотворил щит – изумительный и гладкий, каких у Солоны никогда не получалось, и отразил следующий удар щупальца. Видимо, щит был каким-то особенным, потому что щупальце на кончике почернело и обуглилось, а матка зашипела. Щит разросся до размеров купола, накрывая и Солону, и эмиссара. Матка опасливо поутихла, подтянув щупальца ближе к своему основанию. Солона поднялась на ноги, с подозрением поглядывая на матку. — Что за демоническая хрень? — прошипела она, отряхивая колени от пыли. — Демоны тут ни при чем, я… Но Солона его перебила: — Смотри! Матка снова пришла в волнение, задрожала, засучила щупальцами, но нападать не спешила. Архитектор тем не менее купол держал, и Солона была ему за это благодарна. Очень хотелось вдарить по матке огненным шаром, но, во-первых, нельзя было навредить результату столь долгих трудов, а во-вторых… этот взгляд, полный укоризны. Откуда он вообще взялся? Как он вообще мог появиться? Купол стал меньше. Солона придвинулась ближе к Архитектору и они вдвоем отступили к стене. Они давали матке больше пространства. Внезапно матка напряглась. Солона увидела, как её огромное тело натянулось, как барабан, даже щупальца, казалось, вытянулись – каждое – как копье. А затем её чрево раскрылось. Внизу, у самого основания, где темно-розовая масса собиралась мясными разводами, среди складок, что-то начало происходить. Сначала раскрылась узкая щель – с неприятным чавкающим звуком. Густая, непрозрачная слизь потянулась в стороны. Щель начала расти все шире, и там – в глубине – показалось что-то живое. Нетерпеливое. Взволнованная, Солона схватилась за запястье Архитектора, но тут же отпустила, чтобы не мешать колдовать. Судя по его напряженной фигуре, происходило что-то совсем неправильное. Чрево раскрывалось все сильнее, и когда оно раскрылось достаточно широко, чтобы наружу мог пролезть небольшой поросенок, на пол хлынуло кровавое месиво. Но консистенции оно напоминало не очень густой кисель, но в нем было множество комков, бугров, ошметков, которые исторгала из себя матка. Казалось весь её огромный, раздутый живот был полон этой отвратительной жижи. Месиво подтекло к сапогам Солоны, но купол Архитектора не дал ему просочиться внутрь. — Создатель… — едва слышно прошептала Солона, в ужасе глядя, как кровавый поток потихоньку стихает, но мясные, слизкие комья продолжают вываливаться из матки, словно это… — Ты понял, ты понял, да? — в отчаянии она вновь схватила Архитектора за руку. — Да, — негромко ответил он. Все закончилось так же внезапно, как и началось. Весь пол был залит кровью и содержимым чрева матки. Солона осторожно присела на корточки перед одним из самых крупных комков и, стараясь ничего не касаться, склонилась ниже. Это вполне могло быть генлоком. Или гномом – понять было сложно. Кое-что сохранилось, представляя собой жуткую мозаику, практически ничего не осталось, но… но демоны её дери, это могло быть генлоком! Или гномом. — Она их… переварила? — Или процесс, очень похожий на это, — кивнул Архитектор. — Интересно. Следует основательно изучить причину того, чему свидетелями мы стали. — Мне кажется, она понимала. Она так смотрела, Архитектор. Эмиссар повел плечами. Солона уже знала этот жест – он был растерян. Архитектору было сложно понять причины, побудившие матку убить свой выводок. Он пытался, он очень много читал. Но Солона все понимала.