***
Бэкхён улыбается, показывая большой палец Чон Соку, только что забившему мяч в кольцо, но стоит правой руке отвернуться — улыбка гаснет за секунду, и Бён опускает глаза в пол. Ком стоит в горле со вчерашнего дня, с неприятного разговора, который вроде бы и не раскрыл многого, но больше, чем лидер вообще смог рассказать за прошедшие восемь лет. Грудную клетку сводит, ведь каждой клеточкой тела Бён чувствует взгляд Пака, даже когда он не смотрит: раздражение вперемешку с отвращением. Дрожат губы, которые приходится плотно сжать, чтобы никто не увидел. Дрожат руки, а ногти нервно скребут по сухой коже на больших пальцах, расцарапывая до крови. Почему стало так сложно держать маску спокойствия на лице? Если бы Бэкхён знал, то сразу же избавился от этой мерзкой причины: нельзя жить день за днём, чувствуя слёзы, стоящие в горле, и вот-вот готовую вырваться наружу истерику. Нельзя, когда у тебя столько врагов, ждущих твоего падения и мечтающих растоптать тебя так же, как и ты когда-то растоптал относительно близких им людей. Монстров, но кого здесь вообще ещё волнует, насколько хуёвым ты являешься человеком и что сделал для других. Вчера Бэкхён даже не смог произнести его имя. От воспоминаний спёрло дыхание, и он готов был упасть перед Чанёлем на колени и разрыдаться, чтобы выпустить наконец наружу ту боль, которую он копил все годы с ним, все годы после. Сейчас же в груди скребёт желание подойти к Паку, окружённому Гын Пёком, Чжунхоном и Чунмёном из блока А, и с трудом выдавить из себя ненавистное имя, чтобы оно перестало душить его. Душить так, будто рука Плейга всё ещё сжимается вокруг его горла, а издевательский шёпот твердит, что «он — плохой щенок, так и не усвоивший правил». Правил, по которым он должен быть тихим и помалкивать о том, что происходит, что происходило. Он хочет выжать из себя все воспоминания о нём до самого конца, переложить эту боль на Чанёля. Только Пак ведь выплюнет её обратно, усилив в разы своим отвращением во взгляде. Вчера его бездонные, чёрные глаза так и кричали то, что Бён прекрасно знает: он сам виноват в получении клейма. Надо было вырываться, драться, зубами выгрызать себе свободу, а не свалиться после нескольких ударов и начать скулить, как сука. Не бояться написать заявление Ду Ёну, умолять его о переселении в ебаный сотый раз, надеясь, как дурак, что начальник не расскажет об их разговоре Плейгу. Что он тогда ещё мог сделать? Чже Рим протащил его через все круги ада ради подпитывания собственных садистских наклонностей. На душе сразу стало больнее, будто ледяные тиски сильнее опутали грудную клетку. Тогда Плейг уже не смог ударить сильнее, но сейчас, восемь лет спустя, спокойно забивает гвозди в его гроб с помощью Чанёля. Пак ведь не знает, кто он такой, что он делал, как до сих пор отравляет Бэкхёну жизнь, напоминая изо дня в день, что если бы он не был когда-то пидором, всего этого можно было избежать. Да и был ли он вообще им? За столько лет насилия, физического и психологического, Бэк потерял момент, когда у него открылись глаза на тему своей ориентации и как вообще отец узнал об этом. — Ты похож на пидора, Бэкхён, — слышится издевательски-ласковый голос Плейга, а его тяжёлая ладонь грубовато ерошит его и без того растрёпанные волосы, невольно давит вниз, хотя Бён и так не поднимает глаз, вытирая горящие губы, покрытые чужой спермой. — Как выглядишь, как ходишь, как смотришь, как разговариваешь — от тебя за версту несёт гомосятиной. И не нужно ныть, что с тобой так обращаются. Ты сам это выбрал. Бэкхён наклоняется вперёд и упирается острыми локтями в колени, а большой палец левой руки подносит к губам, ближе к зубам, нервно вцепившимся в твёрдую пластину. Его трясёт изнутри, воздуха резко становится меньше — он будто сжимается вокруг его сгорбленной фигуры каждую чёртову секунду, — ноет грудная клетка, каждая часть его уставшего, сломленного тела. Из едва приоткрытых губ доносится тихий хрип, и Бэк закрывает глаза, мысленно отсчитывая с десяти до нуля так медленно, насколько позволяет ускорившееся сердцебиение, не желающее успокоиться. — Ты ебаное ничтожество! — басит Ёль своим всё ещё ломающимся из-за взросления голосом, пока Бён сидит перед ним на коленях, смотрит в глаза, заставляя себя не сдаваться и не отводить взгляд, и дрожащей рукой вытирает бегущую из носа кровь. — Выглядишь как пидор и ведёшь себя так же. Мурашки пронзают поясницу, ледяным потоком несутся вверх до самой шеи, заставляя нервно повести плечами. Трясущиеся пальцы и ладони закрывают холодное лицо, пробираются под тёмные волосы, где Бэкхён натыкается на выпуклый шрам, очередное напоминание о его слабости и неспособности довести желаемое до победного конца. Не смог остановиться, когда бил Плейга, разбивал его череп о край столовской лавки, хотя должен был, чтобы Чже Рим в отместку трахнул его несколько раз за неповиновение и прикончил, как и обещал. Не позволил Цзи Яню хоть что-то сделать на новом месте, когда его перевели из блока А в блок С, а собственноручно перерезал ему горло и оставил корчится на грязном полу тюремного туалета. Не выбил дерьмо из Чон Сока или Киквана, когда они раз за разом вытаскивали его из дерьма, забирали колющие предметы, пичкали таблетками, превращая в безвольную куклу, которая ничего не чувствует, кроме ужасной, удушающей пустоты внутри. Не довёл Пака до точки невозврата, не помог ему совершить ещё одно убийство, от которого всем бы стало легче. Хотя бы Бёну наконец стало легче. Бэкхён резко шмыгает носом, опуская ладони ко рту и до побеления кожи сжимая в замок пальцы. Открыв глаза, сразу же натыкается на смотрящего на него Чанёля с противоположной стороны прогулочной зоны. Вроде и смотрит с напыщенным раздражением и презрением, но Бэк лишь хмыкает в ответ на этот взгляд. Недостаточно, чтобы лидер затрясся от страха, что в камере ему достанется безо всякой причины. Плейг всё же смотрел иначе, жёстче, ужасающе, тогда как Пак сейчас будто изо всех сил выдавливает из себя эти придуманные чувства. Чувства, навязываемые Тайгой и Гын Пёком. Чанёлю ведь не за что его ненавидеть: Бэкхён ничего ему не сделал. Да и только месяц назад они были очень близки, насколько Бён вообще мог позволить себе сблизиться с кем-то. Что, блять, пошло не так? Почему Чанёль начал отталкивать его и связался с Тайгой? В груди только тянет изо всех сил, да зрение падает из-за пелены неожиданных слёз. Вчера, когда Бэк всё же смог заснуть ненадолго под утро, ему приснился Ёль. Не избивающий и не издевающийся, не на месте Плейга, вдавливающий его и так несопротивляющееся тело в пол, а ласковый и очень тихий. Приснилось, что они сидели на полу около перегородки и Пак крепко обнимал Бэкхёна со спины, и последнему впервые за долгое время не было страшно. Его сильные руки обвили тело по плечам, пальцы замком сошлись на мирно подымающейся груди. Дыхание обжигало ухо и пускало мурашки вдоль позвоночника. Ласковыми поцелуями в место за правым ухом Чанёль успокаивал и убаюкивал, безо всех слов твердя, что сейчас его никто не обидит. Его больше никогда никто не обидит. Он может наконец расслабиться. Порой он шептал «мне жаль», едва скользя губами по коже, а Бэкхён не мог остановить слёзы, бегущие по щекам и капающие на его руки. Бёну тоже было жаль, что Чанёль встретил его именно таким, когда Плейг успел вдоволь насладиться всем, чем только мог, когда он успел оставить следы своего присутствия не только на теле, но и глубоко в душе. Бэкхёну очень жаль. Боковым зрением лидер замечает резкие движения справа, у высокой кирпичной стены. Исин, несколько минут назад упиравшийся в неё спиной, несколько раз бесполезно дёргает рукой, пытаясь высвободиться из цепких пальцев Ёнмина. Заключённый низко опустил голову и напряг угловатые плечи, даже смотря надзирателю прямо в глаза, но Мин грубо дёргает его за подбородок, заставляя их взгляды пересечься. Бэк не слышит, о чём они говорят, но не сложно догадаться, зачем эта шавка появилась перед парнем во время прогулки, пока все заняты своими делами. И казалось, что вообще никто вокруг не замечает этой мерзкой ситуации, из-за которой сильнее сдавливает грудную клетку до редких, рваных вдохов-выдохов. Заключённые блока С спокойно играют в стритбол, заключённые блока А заняты своими делами, разбившись на группы, надзиратели по обе стороны входов переговариваются между собой, то и дело зевая. Чанёль смотрит только на Бэкхёна, подперев подбородок кулаками; левый не сгибает до конца, ещё не привыкший к ощущению глубокого шрама поперёк ладони. Смотрит немного устало и пристально, даже не слушая, что говорят люди вокруг него. Но напрягается за секунду, когда Бён поднимается на ноги и уверенным шагом идёт прямо к Ёнмину, крепко сжимая кулаки. — О, сейчас начнётся, — с широкой улыбкой произносит Чжунхон, откидываясь спиной назад, на острый край деревянного стола, и несколько раз сильно хлопает Чанёля по левой лопатке, заставляя парня едва заметно дёрнуться. — Ставлю пачку сигарет, что сегодня этого пидора кинут в карцер и изобьют. Чан до боли стискивает зубы, всё ещё видя перед глазами распластавшегося на полу Бэкхёна с разбитой головой, кровь, заливающую лицо, прищуренные уставшие глаза и шёпот «убей меня, Ёль». Как бы Бён его ни бесил, сколько бы Паку из-за него ни угрожали, картинки избитого старшего не вызывают у него должного удовлетворения. Становится лишь тошно и невыносимо. — Зная Ёнмина, то его не просто изобьют, — добавляет Чунмён, хмурясь и сцепляя руки на груди. Его нога нервно постукивает по полу несколько раз, а затем он сплёвывает, отворачивается и прикуривает сигарету, последнюю из помятой пачки. — Выебут лицом в пол, как Мунсо? — бросает Чжунхон, посмотрев на заключённого, и хмурится, когда Чунмён вздрагивает и затягивается сильнее, пряча глаза за чёлкой. — Помнишь, как Цзи Янь отымел его в душевой и бросил истекать кровью на полу? Он даже не ждёт ответа на свой вопрос, возвращая взгляд на лидера чужого блока, который отталкивает Ёнмина и закрывает Исина собой, но Чунмён всё равно едва слышно произносит: — Ага, прекрасно помню. У Чанёля мурашки бегут вдоль позвоночника от слов заключённых блока А, а тело само поднимается на ноги, когда Бэкхён легко уходит от ударов дубинки, отступая назад. Заныл шрам на левой ладони, как напоминание, чем закончилась прошлая потасовка, где Пак бросился на его защиту, но даже это не остановило. — Что, Цербер, побежишь защищать своего хозяина? — с насмешкой произносит Чжунхон, пристально посмотрев на вскочившего Чанёля. — Сядь и расслабься, Гом сам справится. Но Ёль не может сесть на прежнее место, ноги почему-то не позволяют, хотя Чон Сок с несколькими заключёнными в тёмно-синих робах бросились в сторону уходящего от ударов Бэкхёна. Сердце предательски замирает каждый раз, когда Ёнмин делает выпад вперёд, целясь дубинкой прямо в лицо, туда, где под волосами Бэкхён усиленно прячет новый шрам. «— У него сотрясение, Чанёль, — слышится в голове усталый голос Киквана и глухой стук закрывающиеся двери медпункта. Краем глаза Паку всё же удалось увидеть лежащего на одной из коек лидера с замотанной головой, жутко бледным лицом и синяками, покрывающими правую сторону. — Он крепкий, не помер, слава Богу. Но сейчас ему нужно отдохнуть и прийти в себя, а не собачиться с тобой безо всяких причин. Внутрь, поэтому, я тебя не пущу, даже не рвись». — Жаль, Плейга больше нет, — продолжает Чжунхон, затягиваясь сигаретой, но его толстые пальцы отчего-то дрожат. Он разочарованно цокает языком, когда Бэкхён, уйдя от очередного удара, перехватывает Ёнмина за запястье и выворачивает его до неслышимого хруста. Надзиратель тут же опускается на колени, ведь Бён всё выше поднимает его руку, перехватив свободной ладонью чужое плечо. — Щенок бы отхватил по зубам тут же — тявкнуть бы не успел. Чанёля усаживают обратно одним сильным рывком — Чжунхон руку не сразу убрал с его плеча, сжав пальцами косточку на самом скате. Паку пришлось хлопнуть по его правой ладони, чтобы только избавиться от неприятных прикосновений. В груди горит желание рвануть вперёд, закрыть Бэкхёна собой, увести как можно дальше от опасности и последующих проблем — приходится до побеления пальцев сжать кулак, борясь с ненавистным чувством. — Не лезь, — произносит лидер блока А, потирая кисть, — сейчас примчится Ду Ён и достанется всем, кто там находится. Сами пусть разбираются. Чон Сок оттаскивает Бэкхёна от всё ещё стоящего на коленях Ёнмина, загораживает собой, заключая лицо в большие ладони, что-то говорит, и Пак жалеет, что не умеет читать по губам. Бён лишь устало ведёт подбородком, скидывая чужие руки со своего лица одним резким движением. Он заметно зол, прожигая своего главного помощника взглядом исподлобья, но на его тираду ни слова не говорит, лишь губы кривит и заметно морщит нос. Исина, молчаливо мнущегося за его спиной, не глядя оттягивает вправо, лишь бы не прижимался к нему от страха. — Не хватало, чтобы ты в карцер из-за него загремел, когда Тайга только за тебя взялся, — говорит Чжунхон, устало вздохнув и неожиданно поднявшись, как только двери блока А распахиваются и наружу выбегают несколько надзирателей во главе с Ду Ёном и Тэ Суком. Резкий звук свистка разрывает воздух, заставляя поморщится, а тело дёрнуться вверх по давно выученному приказу. Их небольшая группа опускается сначала на колени, а затем на живот, складывая руки на затылке. — Погуляли, блять, — раздаётся сбоку от Чунмёна, раздражённо почесавшего нос о татуированную кисть. — Что вообще может Тайга? — подаёт голос Чанёль, не сводя глаз с Бэкхёна, которого насильно уложили на пыльную землю, заломили руки и нацепили на запястья наручники. Он невольно морщится, когда поднявшийся на ноги Ёнмин изо всех сил пинает лидера по рёбрам, а Бён беззвучно приоткрывает губы, зажмурившись от пронзившей боли. — Он сделает из тебя второго Плейга, Цербер. Того, кого эта мразь боялась как огня. — Чанёль встречается взглядом с Бэкхёном, которого отдирают от пола одним рывком за ворот рубашки, и недовольно хмурится, когда лидер выдаёт сдавленную улыбку, прежде чем Ёнмин не бьёт его с кулака в челюсть несколько раз, пока его не останавливает брат-близнец. — Давно пора. Этот сучёныш слишком заигрался в мать Терезу.***
Тело тяжёлое, будто чужое, ноги поднимаются с трудом, поэтому резиновые тапочки громко скрипят и шоркают в повисшей в коридоре тишине. Наручники, плотно обвившие запястья, печально позвякивают от каждого нетвёрдого шага. Бён шумно дышит через разбитый нос, под которым запеклась кровь, оцепившая плотной коркой искусанные губы. Ему ведь даже не дали умыться, привести себя в порядок. Просто отодрали от пола в карцере и повели обратно в камеру, показательно медленно, чтобы каждый заключённый видел, что будет, если пойдёшь против надзирателей. Шихун то и дело дёргает его за цепь наручников, притормаживая и наслаждаясь моментом, но Бэкхён никак не реагирует, упрямо смотря перед собой и стараясь не дышать полной грудью. Рёбра и грудная клетка, куда пришлись удары ёнминовской дубинки, горят и ноют; голова раскалывается, ведь этот ублюдок специально хватал Бёна за волосы, которые скрывали недавний шрам на лбу. Он ведь упивался чужой болью и тем, что Бэкхён, закованный наручниками и с коленями, ноющими от полученный ранее ударов, не мог ничего ему сделать. И даже если бы хотел, то Ду Ён быстренько бы пустил по телу несколько десятков киловольт, чтобы не вырубить, но обездвижить на какое-то время и заставить пускать слюни на бетонный пол, как собака, не имея возможности контролировать себя. — Не бей его по лицу! — раздражённо бросает начальник, прокручивая в толстых пальцах чёрную коробочку, раз в несколько секунд нажимая на кнопку. Тонкие линии тока разрывают воздух с громким хлопком, но из троих мужчин, собравшихся в тесной камере карцера, на этот звук среагировал только Бэкхён, отхаркивающий кровь на пол, с трудом упираясь в него лбом. Ёнмин в ответ лишь хмыкает, пиная лидера в плечо, откидывая к стене, о которую Бён ударяется ладонями и затылком. Отвешивает ещё один удар с ноги в живот, не давая вздохнуть, прийти в себя и по давно вызубренной привычке встать на колени. Тянет за волосы, поднимая выше, заглядывает в полные ненависти глаза и заряжает сильную пощёчину, от которой Бэкхён неожиданно прикусывает язык и на несколько секунд закрывает глаза, пытаясь избавиться от звона в ушах и пульсирующей боли в шраме на лбу. — Никто всё равно не вякнет, — бросает Ёнмин, до тихого хруста сжимая чужой подбородок и поворачивая бёновское лицо так, чтобы чёрная чёлка открыла вид на этот недавний «подарок» от Чанёля. Он даже улыбается, заметив, что полные ненависти чёрные глаза Бэкхёна стеклянные и покрасневшие. — Уж точно не он, да, щеночек? — Пшёл нахуй, — сквозь плотно сжатые зубы бросает лидер, за что тут же получает очередной удар дубинкой в центр живота, и невольно заваливается вперёд, прямо Ёнмину в руки. Отстраниться только нет сил, ведь земля под ногами шатается. Вроде дёргается слабо, когда надзиратель хватает его за волосы на затылке и резко тащит вверх, заставляя снова посмотреть себе в глаза. — Он и не захочет про это рассказывать, — растягивая слова, произносит Ёнмин и неожиданно тянет за собой назад. И плевать он хотел, что колени Бэкхёна с трудом скользят по бетонному полу, а уставшее избитое тело всё ещё сопротивляется, пусть и слабо. Плевать, что тонкие волоски вырываются с корнем, прилипшие к чужой потной руке и пальцам. Плевать, что Бён издаёт сдавленный скулёж, кинув потерянный взгляд на опущенную и ничем не прикрытую койку. — Какого хера, Ёнмин? — безэмоционально отзывается Ду Ён, отрываясь от созерцания своего электрошокера в тот самый момент, как Бэкхёна швыряют на металлическую шконку лицом вперёд, отчего он стукается о неё подбородком и на секунду замирает, пытаясь остановить карусель в голове. — И чё ты будешь с ним делать? — Напомню ему его место! Бэкхён до боли стискивает зубы и невольно вжимает голову в шею, вспоминая, как после этих слов резко дёрнулся назад, пытаясь встать со скованными наручниками руками, но Ёнмин сильным ударом прямо между лопаток пригвоздил его обратно. Коленом. Как он оттянул его за волосы и самодовольно улыбнулся прямо в лицо, через один взгляд передавая, как именно он хочет напомнить ему об этом. Как его сбившееся дыхание, показавшееся ледяным, ощущалось на загривке. Как Бэкхён не смог сдержаться и зажмурился изо всех сил, когда Ёнмин с громким хлопком опустил правую ладонь прямо рядом с его лицом, впечатал её в металлическую поверхность. Сильнее заныли запястья, где от борьбы остались глубокие полосы, на которых запеклась кровь, а Бён едва слышно выдыхает, пытаясь отогнать от себя недавние воспоминания. Моменты, где его снова чуть не изнасиловали, и спасибо, что Ду Ён всё же вмешался и не позволил. Избиение заключённого для него проще замять, да и Плейг давно подох, прикрывать его задницу больше не нужно. Но если бы он просто ушёл, закрыв за собой дверь… — Ты всегда такое лицо делаешь, щеночек, — с пугающей улыбкой произносит Плейг, растянувшись поперёк своей койки и уперевшись затылком в стену. Хищным взглядом следит за тем, как Бэкхён, лежащий на полу с красным от ударов и слёз лицом, с трудом пытается натянуть на себя штаны. Руки-то у него не слушаются, ноги ватные, а в поясницу стреляет каждый, блять, раз, как он сдвигается даже на миллиметр. — Не знаю, как тебе объяснить. Бёну хочется взвыть, чтобы он и не объяснял, чтобы отъебался от него, но получается только поднять на лидера блока покрасневшие, слезящиеся глаза и до боли сжать губы. Были бы только силы! Бэкхён бы непременно бросился на ненавистного ублюдка и зубами вцепился бы ему в глотку, рвал кожу, мышцы и плоть, пока он не перестал болтать. Плейг только и делает, что пиздит и пиздит, и пиздит, и пиздит. Бёну нахуй не нужны его объяснения. Он мечтает разорвать его на части за все те разы, что он рвал его. — Во, — улыбка становится шире, и Чже Рим садится, глухо стукая пятками о пол. Локти упираются в колени, а когда-то массивные кубики складываются в небольшие складки на животе. Чёрные татуировки, лица убитых им людей, сияют на груди, как звёзды на небе. Его личная гордость, — вот такое. Если бы ты не разбил зеркало, я бы тебя лицом в него сейчас уткнул. Одни глаза чего стоят. Ревёшь, блять, но глотку мне перегрызёшь, тебе только дай шанс. — Перегрызу, не переживай, — едва слышно отзывается Бэкхён, замирая, натянув-таки штаны на дрожащее тело, всё ещё горящее в тех местах, где его касались, где его били, куда Плейг кончил. Он так и лежит на полу, прямо перед сокамерником, там, где он его оставил, не уверенный, что ноги удержат перебраться в «свой» угол. Улыбка сразу сходит с лица лидера, и Бён по привычке уже вжимает голову в плечи, стискивая зубы до выступившей на шее вены. Вены, проходящей совсем близко от уродливого клейма, имя этого ублюдка, вырезанного несколько месяцев назад. — Ты не зарывайся, шавка, — холодно бросает мужчина, хмурясь. — Мне твои зубы не нужны, поэтому быстро вырву один за другим. Хотя бы сосать наконец научишься нормально. Ёнмин тоже ему в лицо заглядывал, пока избивал, пока вжимал в койку, подавляя любую попытку вырваться. Смотрел и ухмылялся, откидывая волосы с глаз. И Чанёль — Шихун отпирает камеру и небрежно толкает Бэкхёна внутрь, прежде чем захлопнуть её, запечатывая в давно изученную коробку, — порой слишком пристально смотрит ему в глаза. Ёль упирается локтями в колени и следит, как с Бёна снимают наручники, как лидер устало потирает окровавленные запястья, затем шею и, наконец, поправляет чёлку, пряча под ней покрасневшие глаза. Он провожает его взглядом до раковины и, не говоря ни слова, глядит, как Бэкхён умывается, смывая с лица запёкшуюся кровь и чужие прикосновения, уже проникшие глубже, под кожу. Видит сбитую, помятую тюремную одежду и невольно скользит языком по нижним зубам, особенно сильно надавливая на передние: у Бёна на шее виднеются алеющие следы чужих пальцев. — Это того стоило? — срывается быстрее, чем Пак успевает подумать, когда Бэкхён закрывает воду, опирается на край раковины и, закрыв глаза, шумно выдыхает, расслабляя плечи. — Нарываться на надзирателей ни за что. Бён как наяву видит забившегося в угол Исина, испуганного, на грани истерики, с разбитым лицом и кое-как застёгнутой рубашкой. Видит себя, как со стороны, всего-то час назад, когда Ёнмин вжимал его в койку коленом, пытался снять штаны и не переставал говорить, что с радостью пустит в ход шокер, если «эта сука не перестанет дёргаться». Вспоминает, как десятки раз обращался к Дуёну, едва стоял перед ним, шатаясь и кусая губы от боли, как умолял его переселить в другую камеру, сделать хоть что-то. Даже на колени встал (единожды, но всё же), глотая слёзы просил, но его игнорировали из раза в раз, смотрели с отвращением, твердили, что никуда Бэку из этого ада не выбраться. От этих мыслей пальцы сильнее впиваются в край раковины, а губы начинают дрожать. Бэкхён, блять, так устал от этого дерьма. Думал, что со смертью Плейга больше никогда в жизни не встретится с подобным, но кроме него в этом мире полно монстров. Резко открыв глаза, Бён косо смотрит прямо на Чанёля и устало бросает: — Отъебись, а? Не до тебя сейчас. Голова невольно опускается ниже, подбородок почти касается тяжело подымающейся груди. В ушах слышится тяжёлое биение сердца. Пальцы сводит от боли — они побелели от натуги. Пересохшие губы приоткрываются, но слова «Помоги мне! Я задыхаюсь, Ёль!» просто не выходят, застрявшие на уровне кадыка. Дрожащие пальцы с трудом поднимаются до ворота рубашки и расстёгивают верхние пуговицы, обнажая всё ещё красную от ударов кожу, только вот дышать легче не становится. Ногти скребут по ярёмной впадине — Бэкхёну снова приходится открыть ледяную воду и насильно сунуть макушку под несильную струю, пытаясь успокоиться. Глаза горят, подёрнутые пеленой слёз; нос забивается окончательно, мешая вздохнуть. Спина тоже дрожит, но из-за едва сдерживаемой истерики или ледяной воды, затекающей за ворот, — непонятно. — Уёбок, блять, — едва слышно произносит Бэкхён, сам не понимая, к кому обращается. Он устал. Ноги едва держат, а зубы до боли впиваются в большой палец правой руки, потому что наружу рвётся скулёж. Чанёль, неожиданно резко оказавшийся рядом, хватает старшего за шею сзади и насильно вытаскивает из-под воды, разворачивает лицом к себе и заглядывает в глаза. Только сказать ничего не успевает, ведь Бён один резким ударом в центр груди отталкивает от себя, даже не морщась, когда чужие ногти неприятно царапают кожу. — Отъебись от меня! — хрипит из последних сил, сжимая руки в кулаки. Чувствует, как наяву, как Ёнмин давит ему на седьмой шейный позвонок, вдавливая в прохладную койку, чтобы не шевелился. — Не трогай меня сейчас! — Как Плейг из раза в раз своей широкой ладонью давит на затылок, вжимая в бетонный пол. Как он давит на шею сзади, приказывая не отстраняться, а левой рукой стискивает основание челюсти, чтобы рот шире открыл. — Ты же у нас послушная псина, а Тайга ещё не давал тебе приказала перегрызть мне горло. Подожди немного. — Тебя ещё раз башкой о решётку ёбнули, что ты такое несёшь? — басит Чанёль, потирая левой ладонью центр грудной клетки, куда пришёлся удар. Правая же сжимается до вздувшихся вен, до побеления костяшек, до чётких полумесяцев от ногтей на внутренней стороне ладони. Бэкхён не слышит, что говорит Ёль после, сконцентрировав внимание на сжатом кулаке. Когда Бэк сильно косячил, Плейг ставил его на колени и бил, бил, бил кулаком по лицу. Разбивал нос и губы, заставлял ныть челюсть и скулы, делал так, чтобы позже Бён с трудом мог открыть глаза из-за фингалов. За волосы придерживал в нужном положении и бил снова, наслаждаясь слабеющими попытками вырваться, струящейся по коже кровью и слезами, которые невозможно было сдерживать. Потому что больно. Потому что устал. Потому что именно это и остановит Плейга, когда он вдоволь наслушается жалобного скулежа от личного щеночка. — … трясёт. Сядь! — Бён наконец улавливает концовку паковской фразы, а затем грудь сковывает пронизывающий холод и в ушах начинает звенеть. — Сядь, блять! — чуть ли не рычит Плейг, за волосы заставляя Бэкхёна подняться и с трудом сесть на пятки. Голова кружится от недосыпа и туго затянутого ошейника, на языке привкус крови от одного только удара в челюсть. — Ровнее! Бэкхён оседает мешком, устало опустив руки между слегка разведённых коленей. Голова всё ещё задрана вверх, так как Чже Рим крепко держит его за волосы на затылке одной левой, пытаясь правой спустить с себя штаны. Ему плохо. Ему больно. Он заебался. Сколько ещё это может продолжаться. Почему Плейг никак не оставит его в покое и не найдёт себе новую игрушку для битья? Мысленно Бён уже представляет, что когда окажется в медпункте, то найдёт что-то острое и завершит начатое — теперь-то его рука не должна дрогнуть и разрезать вены на правой глубже, чем было в прошлый раз. У Плейга уже стоит, да так сильно, что покрасневшая и горячая наощупь головка вся мокрая от предсемени. Он обводит ей пересохшие губы сокамерника, прежде чем Бён открывает рот из-за грубых пальцев, стискивающих основание челюсти. На затылок давят сильнее, чтобы Бэкхён принял глубже, а ладонь с челюсти резко опускает на подрагивающее плечо… Удар с ноги приходится в место чуть выше правого колена, и Чанёль от неожиданности оседает на пол, полусогнувшись. Ладонь, которой он коснулся бэкхёновского плеча, вывернута в противоположную сторону и дрожит, ведь старший не спешит отпускать. Пак пытается высвободиться, но Бён прикладывает его носом о колено, разбивая его до крови и пуская звёзды перед глазами, плавно перетекающие в пульсирующую боль в переносице. Резко запрокинув голову, Ёль встречается взглядом с Бэкхёном, чьи глаза пугающе тёмные в радужке и покрасневшие у самых ресниц. С его волос всё ещё капает ледяная вода, оставляя влажные дорожки на бледной коже, но никто из заключённых даже не понимает, что несгибаемый лидер блока С плачет, сам того не замечая. — Я сказал тебе не прикасаться ко мне, — с трудом выдаёт Бэкхён отталкивая Чанёля от себя, что тот валится на пятую точку и замирает, с трудом сдерживая растущую в груди злость. Бён смотрит на него с такой ненавистью, низко опустив подбородок и нахмурившись, что невольно вдоль позвоночника пробегается стайка мурашек. Он ведь никогда на него так не смотрел. — Мне нужно сломать тебе руку, чтобы ты понял? — Думаешь, я боюсь такую припёзднутую мразь, как ты? — произносит Пак, даже не задумываясь над словами, и тыльной стороной вытирает бегущую из носа кровь, а Бэкхён лишь тяжело вздыхает, потирая глаза двумя пальцами и не чувствуя на коже прохладу мокрых от слёз ресниц. — Разъёбешь мне голову, как своему бывшему? Или мы ещё не в тех отношениях? Бэк вздрагивает и резко опускает руку вниз, отчего пальцы глухо стукаются о бедро. — Бывшему? — слово всё ещё дерёт горло изнутри несмотря на то, что половина заключённых, наслушавшихся сплетен, не первый год убеждена, что с тем ублюдком они встречались и любили друг друга, что Бэкхён подставлялся сам, как сучка, совратив самого сильного, а затем предал его, размозжив голову о скамью. — Ну да. Перед кем ты там ноги раздвигал до Чон Сока? Чьё имя ты носишь на шее? Бэкхён неожиданно для Чанёля и самого себя громко всхлипывает и несколько раз быстро хлопает ресницами, пытаясь стереть пелену с глаз, но лишь усугубляет ситуацию — слёз становится больше. Бён даже не замечает, что Ёль большими от удивления и страха глазами смотрит прямо на него, что его губы быстро-быстро шевелятся, а тело невольно дёргается в его сторону, чтобы подняться. — …хён, — с трудом слышит старший, но его стопа уже летит в сторону чужой челюсти, а затем громкий хлопок и абсолютная тишина. Только одинокий, печальный стук, с каким на бетонный пол без чувств валится Пак. Дыхание сбивается ещё раз, но вместо хрипа вырывается жалкий скулёж, а Бён хватается за грудь, всё пытаясь и пытаясь вздохнуть. Ничего не выходит, и он опускается на колени рядом с замершим Чанёлем. Дрожащими ладонями размазывает по щекам слёзы, которые всё никак не могут остановиться. Он бьёт кулаками в пол. Снова и снова. Снова и снова. То правой, то левой. То правой, то левой, игнорируя пронизывающую боль в костяшках и кровь из свезённой кожи. Замирает, подняв расплывчатый взгляд на сокамерника, но Пак лежит на полу с приоткрытым ртом, из которого медленно стекает тонкая ниточка кровавой слюны. Подползает ближе и с трудом (обессилив) поднимает руку Ёля к своей шее, кладёт его пальцы на свой слегка выпирающий кадык, на татуировку, под которой горят шрамы, прижимает двумя своими руками так сильно, что на секунду перед глазами темнеет. — Убей меня, убей меня, убей меня, — шепчет, как заведённый, а слёзы оставляют следы на безжизненной тёплой ладони. — Ёль, пожалуйста. В ответ — тишина, ведь одного сильного удара с ноги хватило, чтобы Пака, замершего от вида заплакавшего Бёна, унесло в нокаут. Бэкхён упирается лбом в его грудь и практически наваливается сверху, скрючившись. Слышит глухие стуки паковского сердца, но продолжает давить себе на шею его рукой, содрогаясь от рыданий. — Я так устал, Ёль. Я так больше не могу!