Иди сюда, злая ведьма.

- Иди сюда, злая ведьма. Обжигает, как пощечина. Георгий, конечно, подозревал, что после выступления пойдут шуточки на тему образа и макияжа, но чтоб настолько!.. Если даже тренер… - Да, - соглашается он и подходит. Пощечина обжигает почти так же сильно, как новое прозвище. Кличка, если быть точнее в терминологии. Этого, впрочем, он тоже ожидал – стоило даже мельком посмотреть на мрачного Якова Фельцмана после падения. И на баллы посмотреть. И можно было даже не говорить о своем намерении довести программу до совершенства к Чемпионату Европы. Бесполезно. - Подойди сюда. Между прочим, второе его выступление – это тема из «Спящего принца»… но ведь принцем-то дразнить не станут? Принц в российском фигурном катании один. Виктор, черт бы его забрал. Никифоров. - Я сказал, подойди сюда. - Да… Вторая пощечина обжигает сильнее. В падении Георгий задевает плечом стул и едва не стукается затылком о стену. - Не надо бить по лицу. Слишком заметно. Пожалуйста. - Тебе все равно больше не выступать! – сдержанно рычит Яков. – Дрянь. Я дал тебе шанс, и во что ты его превратил? Позорище. Годное только для роли костылей Виктора… Вот последнее – обиднее всего. От солнечного Никифорова он всегда отставал только на шаг. На ступеньку младше, на ступеньку ниже, на ступеньку… - Подойди сюда, - требует Яков, хмурясь – провинившийся воспитанник медлит встать, трогает разбитую губу. - Да. Ничего иного он уже давно не говорит. Якову нравилось одно время. Потом стало скучно. Потом появился тот пятнадцатилетний мальчик, Юрий Плисецкий… к которому не подступишься. Фельцман начал срывать злость на беспрекословно выполняющим все указания Георгии. На переносящем все издевательства, если быть строже к терминологии. - Завтра будет слишком заметно, - все-таки пробует еще раз фигурист. Удар снова опрокидывает его на пол. Только теперь – не пощечиной. Впрямую ударил. Во рту мерзко и солоно. Противно. - Ничего, закрасишь. Недолго он радовался странному, слишком открытому костюму для второй части программы – это у «злой ведьмы» высокий воротник, который бы легко скрыл слишком яркие следы. А у «принца» открытое плечо и ключицы. И спина… ее тоже видно. Месяц Яков обращал на него внимание лишь на тренировках. Месяц Георгий не искал отговорок выбору свитера с горлом вопреки столь любимым безрукавкам. Месяц Аня с подозрением смотрела на своего ставшего слишком улыбчивым любовника. А потом объявила о разрыве. А потом выложила фотографию с каким-то очень знойным парнем у бассейна До отборочного тура Гран-при оставалась неделя. Мир фигуриста сузился до двух мелодий, льда под коньками и собственного дыхания. Не забывай дышать. Только не забывай дышать. - Будешь выступать в этом. Костюм выглядел… очень женственно. Очень сказочно. Как сон. - Но я же не Виктор. - На то и делаем ставку, - безапелляционно буркнул Яков. – Довольно и того, что ты выбирал, в чем катаешь первую часть… злая ведьма. - Мне… не пойдет. - Значит, сделай так, чтобы пошло! – рявкнул тренер. Несправедливо, конечно. Выводил Якова из себя Юрий, а доставалось неконфликтному Георгию. Плисецкий с мрачным видом показывал камерам серебряную медаль, а Георгий – упал. Что Якову дела до того, что непосредственно перед тем, как выйти на траекторию прыжка, фигурист видел, как встала на трибуне молодая женщина и с выражением раздраженной досады покинула каток? Даже если ты против, я все равно разбужу тебя. Даже если душа рвется вон с нечеловеческим криком, тело все равно идеально приземляет четверной и оба тройных. Достаточно и одного падения. Достаточно… - Я дал тебе шанс. Тебе было мало быть вторым после выходок Виктора с его японцем?! - Достаточно… Это очень больно – заломленная кисть и нехватка воздуха. Фигурист скребет пальцами по душащей его руке. На пол отлетает кулон с порванной цепочки. Перед глазами на пол летят фиолетовые перья. Это не костюм, это только всполохи из-за нехватки воздуха. - Да ты еще смеешь сопротивляться?! Георгию этот костюм не нравился никогда. Так что, пожалуй, он даже рад, что светло-голубую ткань безжалостно рвут. Светло-голубая ткань – рубашка и темно-бирюзовая – брюки. К единственной детали, которую фигурист воспринимает с симпатией, - к белым сапогам крепятся коньки, и они разгневанному тренеру недоступны. Перед глазами на пол падают багровые перья. И рассыпаются от очередной болезненной пощечины. - Хватит… я всё понял… Воздуха снова перестает хватать. Кажется, он все же прокусил губу – сам. Слишком много во рту сладкого и тошнотворно-металлического. Как дужка очков, которые надевает Виктор, когда долго сидит перед экраном ноутбука. Забавная ситуация, правда? Вспоминай своего главного конкурента, пока тебя насилуют в наказание за плохое выступление. Вспоминай. Не забывай никогда. Георгий давится криком – на него не хватает дыхания. На хрип не хватает. А перед глазами все крутится метель фиолетовых перьев, намокших от его слез. На просьбу не хватает дыхания. На ненависть не хватает дыхания. На отчаяние… …это очень больно. Особенно после полутора месяцев, занятых исключительно тренировками. Георгий практически уверен – с подобным к подростку, Юрию Плисецкому, Фельцман побоится подступиться. Георгий не знает, что тренер уже попробовал. Не знает, что у Плисецкого в кармане – нож-бабочка, которую Юрий, шалея от ярости, прижимал к горлу Якова. - Убирайся вон. Георгий хрипит, неверяще вцепившись немеющими пальцами в горло. Каждый вдох – как горячая лава по истерзанным нехваткой воздуха легким. Как наждак по горлу, в котором сейчас сворачивался, вскипал, умирал беззвучный крик. На звуки не хватало воздуха. - Да. Я… - Пошел прочь. От костюма остались только лоскутки. Фигурист одевается вслепую, вытаскивая из сумки самую обычную, «гражданскую» одежду, заходится в кашле от каждого резкого движения. Рукава он успевает измазать в крови, утираясь, еще до того, как, с трудом опираясь о стену, доходит до двери. На пальцах – что-то липкое, что-то красное, что-то белое. В легких – пожар. Перед глазами – фиолетовые перья. Фиолетовые всполохи боли от каждого шага. Это настолько красиво, что Георгий очень долго бредет по улицам, не разбирая дороги, пока, наконец, не валится на мокрую от дождя скамейку. Перья перед глазами превращаются в багровую метель. Метель постепенно унимается. Георгию даже начинает казаться, что он чувствует холод… да нет, это только кажется. Тени под фонарем пляшут под музыку Чайковского так красиво, как он сам не смог бы. Гармонично, идеально синхронно. Гармонию своим смехом нарушает веселая компания, от появления которой в голове вспыхивает беловатое болезненное пламя. Значит, он все-таки ударился о стену… Ноги приходится подтянуть к себе, чтобы компания прошла мимо по дорожке. От движения внутренности скручивает в комок и снова становится нечем дышать. - Какой-то пьяный… - хмыкает парень, перешагивая через неловко подвернутую ступню фигуриста. Девушка идет следом и смеется. - Но симпатичненький. Похож на того, в глупой кофточке и белых сапожках… Вот как запоминают выступления зрители. Если бы не было так больно, Георгий засмеялся бы. Но он только закрывает глаза. - Я догоню, - звучит над ухом знакомый баритон. Бархатный. Эй, поговори еще. Даже если на английском. – Эй, парень… голову-то подними… Ох ты ж черт. Георгий?! Сложно разлепить глаза. - Привет, Кристоф, - едва шевеля разбитыми губами, отвечает фигурист. Эй, оставь меня в покое. Эй. Поговори еще. У швейцарца обволакивающие интонации. Он, кажется, требует ответа… - Эй, эй, очнись! Георгий, ты что тут делаешь? Что с лицом? Грим… ты не снял грим? – недоуменно трясет его Джакометти. Георгий кривит губы и поднимает голову к фонарю. Кристоф охает и садится рядом. – Что случилось? Почему ты один? Твой тренер, он в курсе, где ты? Скажи мне его номер, позвоню! - Не надо. - Тебя кто-то избил? Георгий, не молчи ты! - А, да… телефона нет, - чуть качает он головой, желая сказать, что не помнит, а потому не скажет (впрочем, даже если бы помнил, не сказал бы тем более!) номер Фельцмана. Но Кристоф понимает по-своему. - Из-за телефона?! Вот ублюдки!.. Георгия начинает мелко трясти. От смеха и от холода. И немного – от боли. Ветви деревьев в свете фонаря танцуют очень гармонично. Под музыку Чайковского. - Ты можешь идти? Пойдем же! – тянет его с лавки швейцарец, зачем-то накинув на плечи Георгию поверх пиджака свою спортивную куртку. Это так не-стильно, что почти смешно. И очень, очень тепло. Фигурист примолкает и послушно бредет, отдавшись чужим рукам. Эй, скажи еще пару слов. Ты такой смешной, Кристоф. В гостиничном номере оказывается удивительно жарко. Как под солнцем у бассейна, где Аня сфотографировалась с новым бойфрендом. Наверное. Только Георгий не снимает с плеч несоответствующую образу спортивную куртку, за него это делает Кристоф. Остается только пальцы разжать и выпустить ткань. - Тебе умыться надо. Слышишь меня? Георгий… ох, ну и имя у тебя, не выговоришь, покороче никак?! Русского фигуриста начинает мелко трясти от смеха. Покороче… как только не сокращали. Ни на что не отзывался. Впрочем, есть еще международная версия написания имени в загранпаспорте. - Джордж… - Джорджи? Ох, так намного легче! – радуется Кристоф. Помогает стянуть пиджак, ненароком – или специально? – проводит по спине. И ниже. Фиолетовые перья встревоженными искрами бьются в закрытые веки. Фигурист выгибается в беззвучном крике, непроизвольно шарахаясь в сторону. Запнулся, упал бы – да повисает в руках швейцарца. - Больно… У Кристофа – округлившиеся в непонимании и шоке глаза. - Больно, - повторяет Георгий, обессиленно опуская голову. – Не трогай… - Ох ж… - добавляет тот какое-то абсолютно непереводимое, но весьма экспрессивное выражение. – Джорджи… тебя не только избили? Как же ты так… неудачно… - Отпусти… - просит Георгий, старательно поднимаясь и пробуя сделать шаг в сторону. - Я принесу тебе обезболивающее, - говорит Джакометти и хмурится, хмурится, ему так не идет недовольное выражение лица! – И… подожди. Вот, - он почти силой вталкивает в сведенные судорогой пальцы наполовину пустой тюбик. – Не по теме, конечно, но он с анальгезирующим эффектом, ну хоть что-то! Такие вещи обычно используют «до», а не «после», и вообще – зачем Кристофу смазка с обезболивающим?! Георгий молча проглатывает две таблетки с зеленой облаткой и закрывает за собой дверь в ванной комнате. Хочется включить холодную, но простудиться – это последнее, что еще стоит предпринять. А вот кипяток, от которого хочется кричать, от которого, кажется, кожа сползает слоями вместе с воспоминаниями о жестокости тренера – это то, что необходимо. Не в первый раз… только раньше не душил его Яков. Впрочем, раньше Георгий не падал, сбивая себе оценку до катастрофически низкой. Или попросту не давали шанса упасть? Вода помогает. Она всегда помогает. Боль против боли. Какое-то время фигурист сидит на кафельном полу, рассматривая то, что дал ему Кристоф. Белая крышечка. Серебристый кант. Название на немецком… состав. Те таблетки, которые его заставил выпить Джакометти, наверное, уже подействовали – легкие больше не разрывает после каждого вдоха. Почему бы и не довериться, в самом деле… - Как ты? – с беспокойством реагирует на его появление швейцарец. Примерно в десять тысяч раз лучше. Но фраза кажется Георгию такой длинной… - Лучше, - выдыхает он. Тюбик гремит о столешницу неприлично громко, привлекая внимание. – Спасибо. Кристоф. - Может, ляжешь? «Нет!» - отчаянно мотает головой Георгий и вцепляется в подоконник, слепо глядя сквозь оконное стекло. Кристоф мурлычет что-то успокаивающее на немецком и английском, пытается аккуратно обнять. Поддержать? Боится, что гость упадет?... Правильно, пожалуй, боится. Господи, приятно-то как. Тепло. Так тепло, что из глаз снова начинают капать слезинки. И не отговориться теперь дождем или намокшими под душем волосами, с которых капает вода. - Джорджи, все уже в порядке, - мурлычет Кристоф, пытаясь качнуться на месте. Вправо, влево. Георгий испуганно вцепляется в удерживающие его руки, не желая падать. – Тебя больше никто не обидит. Никто. Не обидит. От колючего поцелуя Георгия снова начинает трясти. Мелко-мелко. От таких поцелуев наутро остаются следы. Говорят, горжетки были придуманы для того, чтобы чопорные дамы могли скрыть следы страстной ночи… Интересно, горжетка сможет скрыть синие следы от пальцев Якова? - Прости. Больно? – тихо и виновато интересуется Кристоф. - А как ты думаешь? Мне больно даже от воды, - смеется русский фигурист. И это совсем не похоже на искреннее веселье. - Я тебя не трону. Не обижу. Эх, ты… злая ведьма. Он неожиданно прозвучавшей клички Георгий истерично всхлипывает – и начинает громко смеяться, откинув голову на плечо швейцарцу. Он ждет, что Кристоф оттолкнет его, что неприятный, громкий, подвывающий хохот заставит его разомкнуть объятия, но просчитывается. Его продолжают обнимать. Только немного крепче. Что-то вполголоса говоря на ухо. Господи, приятно-то как… поэтому Виктор постоянно со всеми обнимается? - Не обидишь? – с трудом проговаривает Георгий по слогам. Смех рвет горло так же яростно, как и крик. Уже безмолвно. - Ни в коем случае, Джорджи. Георгий резко отклоняет голову набок, подставляя линию шеи. - Тогда не стесняйся, - предлагает он. – Там уже столько следов… видно не будет… утром видно не будет… На пол медленно падают редкие фиолетовые перья. - Иди сюда, - ласково урчит Джакометти. Смеяться больно. Слезы текут сами. - Я же злая ведьма? – шепчет Георгий, кривя разбитые губы. – Ты зови. Я приду. Я заколдую тебя… я убью тебя… - Очень злая, - соглашается с ним Кристоф. Позволяет развернуться в руках и обнять в ответ. Позволяет уткнуться себе в плечо и гладит по голове, перебирая отмытые, наконец, от лака темные прядки. – Ночь, когда злая колдунья была в моих руках доброй и мягкой. Будешь? - А ты целуй ласковей, - огрызается Георгий. Умолкает. Такая знакомая фраза. «А ты старайся сильнее», «а ты смотри внимательнее», «а ты не мог сообразить сам, ничтожество?!»... Аня. Анечка. - Так достаточно ласково? – совершенно не обижается швейцарец, аккуратно и колюче касаясь виска гостя. - Д… достаточно, - давится Георгий словом, которым шесть часов назад просил Якова остановиться, не бить больше, хотя бы в лицо, не насиловать, не рвать изнутри… - Достаточно! - Тшшш, не кричи. - Да, я… больше не буду, - покорно отзывается русский фигурист, понимая, что отвечает не швейцарцу. Впрочем, тот, видимо, понимает тоже. - Тебя больше никто не обидит. - Ты уже говорил. - Буду говорить, пока не услышишь. - Я слышу. - Давай я позвоню твоему тренеру. Тебе надо отдохнуть рядом с кем-то, кому ты доверяешь. Смеяться так больно, что с губ рвутся только приглушенные всхлипы. - Не звони. - Почему? Наверное, его разбитые губы и синяки на шее теперь действительно похожи на плохо наложенный макияж. - Не беспокой его, - лжет Георгий. Фиолетовые всполохи перед глазами покачиваются, ложатся бесконечно мягкими перьями. Злая ведьма, у которой давным-давно отобрали земли. Злая ведьма, которая скиталась годами, не находя приюта. Злая ведьма… когда-то бывшая доброй? Настоящей любви не существует. Георгию никогда не стать «принцем» из второй части своей программы. - Приютишь меня сегодня? – просит он Кристофа. Не спрашивает цену – он согласен на любую, какую потребуют. Только целуй поласковей, ведьма устала быть злой.