Иди сюда, злая ведьма.

Георгию снятся фиолетовые линии. И багровые всполохи. Хотя, наверное, «снятся» - это не совсем верное описание того состояния забытья, в которое он периодически проваливается. У ветра, который кружит метель из фиолетовых перьев, тембр голоса Кристофа Джакометти. Эй, ты только не замолкай, говори еще. Георгий старается выкарабкаться из вязкой массы, которая душит его. Время от времени ему это удается, тогда он видит перед собой обеспокоенного Кристофа. - Ты кричишь во сне… тебе больно? – спрашивает он раз за разом. Раз за разом Георгий качает головой – нет. Почти не больно, почти легко дышать, почти… Кристоф целует его, пытается заговорить, снова шутит про злую ведьму. Пытается приласкать, потом с трудом удерживает начинающего биться в судорогах русского фигуриста. И так – раз за разом. Георгий не знает, благодарить ему настойчивого швейцарца или просить оставить в покое. Дать забиться в угол и провалиться в свои кошмары. Они обычно проходили к утру. Иногда – через пару суток. Вот только раньше Яков его не душил, раньше Георгий не боялся задохнуться во сне, не просыпался, бешено и отчаянно царапая ногтями собственное горло. Разодрал бы кожу, наверное, если бы не Кристоф, раз за разом ловящий его руки. К утру Георгий проваливается в забытье, в котором фиолетовые всполохи танцуют под музыку Чайковского. …спорят на два голоса. Один – мягкий, бархатный, обволакивающий, такой приятный… второй Георгию знаком, но он никак не может узнать его. Так давно не слышал. - Вик… тор… - выдыхает он, с трудом открывая воспаленные глаза. Блондин около изголовья умолкает и отмахивается от ворчания швейцарца. - Юра, ты как? – по-русски спрашивает Виктор. «Юрой» его называет только Никифоров. Единственное сокращение, на которое Георгий отзывается. Ах, да… есть еще международная версия написания его имени… - Юра?.. Георгия подбрасывает на кровати, он беззвучно смеется, пытается утереть льющиеся слезы. В легких взрывается сверхновая, вынуждая тело выгнуться в дугу. - Сам видишь, - ворчит Кристоф, уже почти привычно укладывая гостя обратно и долго-долго выглаживая по плечу и боку. Виктор вздыхает, хмурится, качает головой. - В таком состоянии ему нельзя в самолет. - В таком состоянии ему никуда нельзя!.. Виктор, я улетаю через два часа. Должен улетать, - поправляется Джакометти. – Если возвращать билеты, то сейчас. Виктор снова хмурится, снова качает головой. - Нет, Крис. Ты летишь. А я остаюсь. - Но твой Юри… - Юри тоже летит домой. - А ты остаешься. - Верно. Кристоф кивает и отходит, собирая вещи. Виктор сидит на краю кровати и держит за локоть подрагивающего в истеричных смешках коллегу. - Яков ублюдок, - говорит Никифоров вполголоса. Георгия подбрасывает снова. Если кто-то, даже Виктор, хоть одна живая душа… - Нет! – хрипит он, вцепляясь в лацканы пиджака Виктора. Когда Виктор стал одеваться так официально? Ах да, он теперь тренер. Того японского фигуриста, Кацуки Юри… - Не смей говорить то, что не знаешь!... Руки Виктора аккуратно укладывают его обратно. - Однозначно, ублюдок. Бросил тебя, заявив, что дает согласие на твою госпитализацию, а ему нужно провести время с тем, кто прошел в финал Гран-при. «С Плисецким», - без пояснений понимает Георгий и обессиленно выдыхает. Виктор просто оценивает то, что Фельцман не стал отменять вылет к более перспективному Юрию из-за него. - До финала всего пять дней, - выговаривает Георгий старательно, на английском. – Он не может тратить время впустую. Он должен тренировать Юрия Плисецкого… Виктор качает головой. - Кристоф выступает через пять дней. Мой Юри выступает через пять дней. Георгий оглушено умолкает. Действительно. Никто из присутствующих здесь – кроме него! – не имеет права тратить время впустую. Тренер японского серебряного призера и бронзовый призер из Швейцарии хотят отменить рейс из-за того, кто упал… Так смешно, так глупо, так неправдоподобно, что хохот со слезами снова заставляют русского фигуриста подавиться и зайтись в кашле. - Виктор, ты же позаботишься о нем? - Не сомневайся. В том, как легко и непринужденно Кристоф целует Виктор в щеку, а потом, помедлив секунду, коротко касается губами уголка рта, есть что-то невероятно интимное. Остается только закрыть глаза. Провалиться в забытье с фиолетовыми всполохами. У японского фигуриста – Кацуки Юри, да, кажется, именно так, - оказывается характер с подвохом. Он наотрез отказывается улетать один и остается с Виктором и вторым русским, заходящимся в лихорадочном смехе и периодически засыпающем ненадолго. Виктор не пытается спорить. Он спаивает Георгию обезболивающее и огромные дозы успокоительных. Виктору нужно, чтобы тот проспал хотя бы пять часов подряд. Георгий спит почти семь. Когда просыпается, в комнате темно, в кресле свернулся под пледом Кацуки и смотрит что-то в планшете. Виктора нет. - Юри… Кацуки торопливо поднимает голову и, кажется, ждет еще одного истеричного приступа. Но перья больше не падают на пол перед закрытыми глазами, Георгий пытается скривиться в улыбке. - Поздравляю. - С… спасибо, - неуверенно произносит Кацуки. Встряхивается, опомнившись. – Виктор вышел ненадолго, может быть, вам что-нибудь нужно? - Тебе. Горло раздирает от каждого вдоха. Легкие пылают, но уже намного слабее. - М… мне? Георгий молчит. В английском нет разделения на вежливую и панибратскую форму обращения, это коммуникативный монстр, а не язык. - Не "Sie", - произносит он, надеясь, что Кацуки немного знает немецкий. – Понимаешь? - Ох… да, кажется. – Неуверенно и смущенно кивает Юри. Он такой смешной… когда не на льду. Год назад его не мог успокоить даже его тренер. Тогда это был Челестино. Сейчас – Виктор. И Виктор куда-то ушел, отменив рейс из-за упавшего русского неудачника. - Виктор мне говорил, что вы можете плакать… что вас не нужно успокаивать, что это просто реакция… как дрожь на холод… но, может быть, нужно?.. Георгий утирает лицо, с недоумением смотрит на влажную ладонь. Он уже не замечает… просто фиолетовые перья. Влажные от его слез. - Виктор прав. Не нужно. Смотреть на занятого планшетом японца оказывается удивительно медитативным занятием. Георгий сам не замечает, как засыпает снова. - Юр, я не могу оставить тебя в местной больнице. - Остаться на еще одни сутки перед финалом Гран-при не можешь тоже. Кацуки делает вид, что ему совсем неинтересно, о чем тихо разговаривают его тренер и со своим бывшим партнером по команде. На русском, очень негромко. Не потому, что Кацуки может услышать и понять, а потому, что Георгий не может говорить громче из-за сорванного голоса. А Виктор подстраивается под него. - Да, Юра. Не могу. - Ему нужно время на адаптацию. Ему нужно привыкнуть… к городу… к катку… - Да. - Ты снова не забронировал билеты. - Да. Георгия слегка встряхивает, но дело ограничивается коротким смешком. - Вить, делай это сейчас. Никифоров молчит. Качает головой и стучит подушечкой указательного пальца себе по губам. Так, как он делает только в состоянии глубочайшей задумчивости. - Вить. Витька. Виктор. - Я знаю, кто с тобой так поступил. Оглушает мгновенно. Георгий ухмыляется и склоняется над одеялом в приступе беззвучного смеха. - Не обвиняй Якова. Он знает, что делает. Виктор молчит. И видно – осуждает. Но молчит, уважая мнение такого преданного стране и тренеру Георгия. - Не уподобляйся ему, Вить. Твоему Юри нужно время, чтобы привыкнуть… - К катку. - Да, - кивает Георгий. – Как бы я хотел видеть… - Что? - Неважно. - Что, Юр? - Финал. Он не лжет. Он хотел бы видеть, чем закончится это противостояние. И если бы его спросили, за кого он будет болеть, он бы не стал колебаться с ответом. Виктор неожиданно расцветает улыбкой и сгребает охнувшего от неожиданности и боли Георгий в охапку. - Прости-прости. Ты гений. - Сдурел, Вить? - Ты летишь с нами. - Куда?! - Смотреть финал! – провозглашает Виктор, переходит на английский и просит у Кацуки планшет. Оказывается, это собственность Виктора. – Все, Юрики. Вылет через пять часов. - Хорошо, - кивает Кацуки и сонно трет глаза. - Сдурел… - недоверчиво смотрит Георгий. Но это же Виктор. Прекрасный принц русского фигурного катания, черт бы его забрал. Тренер японского фигуриста. Виктор, мать его, Никифоров. - Ага! – радостно кивает Виктор. Кацуки Юри, видимо, мало было одного русского в тихой и мирной жизни. Кацуки Юри всерьез опасался, что четыре дня до финала превратятся в ад – с взбалмошным Виктором и начинающим то смеяться, то плакать без видимой причины вторым, с малопроизносимым именем Георгий и удивительным сокращением «Юра». Но получилось совсем наоборот. Столкнувшись с необходимостью действовать – идти, разговаривать, проходить регистрацию в аэропорту – Георгий начинает выглядеть очень собранно и спокойно. Заматывает горло шарфом, перекидывая один конец через плечо на мотив «свободного художника». Кацуки все время опасается, что русский товарищ Виктора в любой момент свернется у стены в беззвучном хохоте, пугая окружающих, но этого не происходит. Даже на вопрос служащего аэропорта о своем внешнем виде Георгий чуть пожимает плечами и произносит равнодушное: - В любой стране не стоит выходить за сигаретами слишком поздно. В ситуацию тут же вмешивается улыбчивый Виктор, шутит, уверяет, что «за этими двумя» он будет присматривать «очень-очень внимательно». Выглядит уморительно. Особенно для Кацуки, прекрасно знающего, что присматривать нужно именно за взбалмошным тренером, двигатель активности которого – «вкусняшки». Видимо, Георгий придерживается примерно такого же мнения, потому что ловит взгляд Юри из-за толстых стекол очков – и подмигивает. Жутковато выглядит на лице, превращенном в маску из синяков и ссадин. Кацуки очень опасается, что этому второму русскому станет плохо в самолете. Кацуки периодически косится на своего тренера, сидящего рядом с Георгием, и только удивляется тому, как тихо может разговаривать Виктор, постоянно поглаживая по предплечью и запястью собеседника. Кажется, Георгия несколько раз начинает мелко трясти. Кацуки не видит, чем заканчиваются оба приступа, но оба раза они проходят почти незаметно для окружающих, не осведомленных о состоянии избитого пассажира. Кацуки устает опасаться одновременно за все на свете и засыпает в такси, которое везет их троих в гостиницу. Засыпает на плече Виктора, весьма довольного этим обстоятельством. И просыпается только утром. В постели. В одном белье. - Виктор!.. – возмущенно кричит он. - Ась? – охотно откликается Никифоров. – Что ты так кричишь? А… ага. Я раздел. Не надо было? В грязной одежде в постельку?.. Возражать таким аргументам Юри еще не научился. - Давай еще поспим? – продолжает умильничать тренер, снова избравший своей любимой позой для сна «обнять Юри и засопеть ему в плечо». - Викто-ор… нам надо тренироваться… - Лень, - зевает Виктор. - Тебе всегда лень. Юри прав. Поднимайся. Кацуки в недоумении распахивает глаза, удивляясь, откуда могла прийти помощь. Георгий стоит в проеме, рассеянно покачивая в руке чашку с кофе. И выглядит он… намного лучше, чем до перелета. Словно огромную тяжесть оставил в Пекине. - Юра, это жестоко! – плачет Виктор и косит хитрым взглядом. – Так хочется утром полежать подольше, да, Юри, да?... - Викто-ор… - Вить, я б на месте Юри тебя давно пнул. - Злая ведьма, - дразнит Виктор и резко умолкает, понимая, что сказал что-то не то. Но собеседник лишь кривится и трогает разбитые губы. Запекшаяся корочка и багрово-фиолетовый синяк. Как перья во сне. - Очень злая, Вить. И злая ведьма сейчас съест твой завтрак. - Ты же не любишь сладкое!... - Ради тебя я могу пойти на многое. Виктор делает вид, что хныкать жалостливее некуда. И медленно бредет в ванную, радуя сползающим с плеча халатом. Кажется, эта японская одежда называется юката… или что-то похожее. Георгий сдвигается с прохода и снова подмигивает Кацуки. - Будь с ним жестче, - коротко произносит он и уходит. К вечеру Кацуки готов молиться на русского товарища Виктора, которого Виктор никак не желает оставлять одного. Пожалуй, в этом Виктор даже прав… Кацуки кажется, что присутствие постороннего ему очень сильно помешает. Кацуки краем глаза следит за двумя русскими фигуристами. Кацуки видит, что Георгия несколько раз начинает трясти, что он несколько раз сжимает бортик катка. Если бы не перчатки, было бы заметно, как от напряжения побелели пальцы. Виктор каждый раз подъезжает и непринужденно облокачивается рядом. Делает вид, что смотрит на подопечного. Накрывает запястье своей изящной ладонью, но не оборачивается. Кацуки немного обидно. Совсем чуть-чуть. Но вся обида испаряется мгновенно, как только он понимает, сколько активности Виктора забирает на себя Георгий. Кацуки успокаивается и принимается заниматься в привычном режиме, наслаждаясь тренировкой. Все становится на свои места. Словно он один на катке Хасецу, и нет взгляда внимательных серо-голубых глаз, и нет дурашливого тренера, любящего обниматься и намекать на поцелуи… - Ю-у-ри! У тебя чудесно получается! – кричит Виктор через весь каток, привлекая внимание всех присутствующих. Кацуки тут же ошибается с приземлением, плюхается на лед и обиженно смотрит на досадливую мордашку тренера. – Ой-ой, я забыл, что тебя нельзя хвалить на льду… - Юри, а он вообще хоть что-нибудь помнит, кроме завтрака-обеда-ужина? - Юра! - Да тебе с пятнадцати лет лишь бы пожрать, Вить… - Юра, это очень жестоко! Злая ведьма! - Очень злая. Кацуки поднимается, с благодарностью улыбнувшись. Вот зачем Виктор к себе столько внимания привлекает?.. Это так смущает! Предложение Виктора «немножко вечером выпить и расслабиться» Кацуки Юри выслушивает с немым ужасом. Что происходит, когда Виктор немного пьян, лучше не вспоминать в приличном обществе. Благо на горячих источниках мужчины могут находить обнаженными не только в воде… Но здесь же не горячие источники! - В-виктор, только, пожалуйста, давайте в номере… Э… я устал и хотел бы лечь спать пораньше… «Если получится», - добавляет про себя Кацуки. Лечь спать пораньше не хочется самому. Виктор, вопреки уже привычному сценарию, не уговаривает подопечного то на игру в карты с поцелуями, то выпить с ним, как это, на бру-дер-шафт, то еще что-то столь же неприличное. Виктор пьет, громко смеется и шутит, но колоссальную долю его активности поглощает бывший соперник Юри. Словно черная дыра. Георгий пьет наравне с Виктором, но не кажется даже немного нетрезвым. Только чуть более расслабленным, чем за последние три дня. Виктор к полуночи достигает той стадии, на которой Кацуки начинает отчаянно желать уложить красавца-тренера спать в одиночестве. - Никто меня не любит! – горюет Никифоров, которому Кацуки очередной раз отказывает поцелуе. – Даже Маккачин далеко… Юри с опаской косится на второго русского. Ни капли истерики в глазах. - Хм? – реагирует на взгляд Георгий. – Тебе налить? - Н-нет, пожалуй, - мотает Кацуки головой. У русского брюнета не меняется даже тембр голоса. – Виктор… ох, простите пожалуйста, поведение Виктора… - Первый раз, что ли?.. – пожимает плечами Георгий. Юри смущенно умолкает. Действительно, они же столько лет занимались у одного тренера, наверное, не один раз… - Вы кажетесь совсем не… ох. - Не пьяным? - Да. - В лоскуты и дымину. Кацуки непонимающе моргает, Георгий снисходит до пояснений. - Пьян, и очень неслабо. По прямой не пройду. - Совсем незаметно, - пробует Кацуки установить более-менее дружественный контакт. - Когда я начну рыдать и вслух вспоминать свою бывшую девушку, можешь вызывать скорую наркологическую помощь. Потому что следующая стадия – коматоз. Кацуки выглядит таким испуганным, что Виктор начинает умильно ворчать и сердиться, и требовать, чтобы «злая ведьма не пугала ребенка». Юри очень хочется обидеться на последнее. - Я же злая ведьма. Так что отвали, Вить. - Никто меня тут не любит… Даже никто не приласкает. Юри очень тяжело вздыхает и непроизвольно отсаживается к выглядящему куда как более вменяемым Георгию. - Он действительно доставляет тебе столько проблем своим выпрашиванием поцелуев? Кацуки ерзает на месте. Как объяснить, что Виктор – его персональный бог и кумир, и что это – очень смущает?.. - Да, - в конце концов выдавливает он. - Ясно, - пожимает плечами Георгий. - Никто даже поцеловать не хочет... - Предположим, я хочу. Виктор умолкает мгновенно, забыв про дурашливую гримаску. - О… злая ведьма хочет получить прекрасного принца? - И хочет, и получит. Виктор начинает восторженно посмеиваться. - Юра, ты пьян. - Конечно. - И ты прелесть. - Вить, заткнись. - Заткни?.. – тут же начинает заигрывать Никифоров. За тем, как целуются русские фигуристы, Кацуки наблюдает, приоткрыв от изумления рот. И отвернуться надо, и оторваться никак невозможно. Одно слово на двоих – самозабвенно. Как тут не поверить, что Георгий пьян… - Давай дальше, - хрипло и жадно командует Никифоров, допивая из бутылки остатки высокоградусного алкоголя, который Юри и пробовать-то побоялся. - А я смотрю, кого-то завело. - Заткнись. Хочу тебя. Плевать мне, что ты у нас по девушкам, ведьма… - Колдун, тогда уж. - Да хоть чернокнижник… - встряхивает головой Виктор, радуя невольного зрителя абсолютно шалым взглядом. – Раздевайся уже! - Напоминаю, Вить, мне от воды-то больно. Виктор бьет собутыльника в плечо и тянется целовать снова. Жадно, пьяно, шало, безумно. - Меня возьми, идиот, - требует прекрасный принц фигурного катания. – Я сдурел, соскучился уже ну хоть по кому-нибудь… - Ты при Юри своем думай, как изъясняешься, Вить. Или говори по-русски. - Я… п-погуляю немного, - выдавливает Кацуки, несмотря на то, что тренер переходит на русский и что-то горячо объясняет собутыльнику, кривящемуся в гримасе не то отвращения, не то сочувствия. Утро приходит вместе раздражением. Не с головной болью, не с тошнотой и прочими радостями похмельного синдрома, а с раздражением. Уютное сопение на плече стало весьма неожиданным дополнением. Впервые за последние трое суток Георгию не снились багровые и фиолетовые всполохи… - Вить, свали уже. Не сильно желанный любовник промурчал что-то сонное и укопался спать на подушку. Раздражения поуменьшилось. Впрочем, стоило взглянуть на одетого себя и Виктора в одном… одной… в японской незапахнутой шмотке, как на место раздражения пришло желание сделать гадость. - С добрым утром, злая ведьма, - пожелал себе Георгий и скривился. Уселся, потер висок. Никифоров спал на животе, умильно обняв подушку и посапывая. Рядом валялась та самая игрушка, которую, как выяснилось, принц фигурного катания таскал с собой в целях самоудовлетворения… - Витька, ты алкоголик. И я с тобой. - Ммм… - охотно отозвался «алкоголик». – Хочу спатеньки, Юри. Ложись уже… Ах, Юри. Не «Юра». Естественно, до душа они вчера не дошли. Оба, конечно, хотя на Викторе последствия были катастрофичнее. Но и заманчивее. Вчерашняя игрушка проскользнула в тело спящего, практически не встретив сопротивления. - Ауууч… - прогнулся Виктор, не открывая глаз. Георгий ждал, что принц фигурного катания засопротивляется, хотя бы возмутится. Как же. Сонное чудовище рухнуло обратно мордашкой в подушку, прогнулось уже сознательно, и облизнулось, не открывая глаз. - В упор не помню, кто ты, но ты продолжай, пожалуйста. Так чудесно, - промурлыкал Виктор на английском очень четко. Георгий почти восхитился. При таких инстинктах неудивительно, что нетрезвый Никифоров в ночи заявлял, что «соскучился уже хоть по кому-нибудь». Прошено – исполнено. Виктор, сначала подмурлыкивающий в темп движениям фаллоимитатора внутри, вскоре не постеснялся подвывать в голос. Откровенно довольно и требовательно. Пару раз виртуозно ругнулся на родном, видимо, полагая, что его не понимают. Георгий с трудом сумел не заржать вслух – принц изволил выражаться так, как ведьме не снилось. Тоже, называется, нашли друг друга. Со своими ролевыми играми. К тому времени, когда Виктор, не выдержав, потянулся к себе рукой, желая ускорить разрядку, раздражения у Георгия не осталось ни капли. Только развеселое желание поиздеваться над более удачливым конкурентом. Поэтому Виктора очень жестко дернули за локоть, не позволяя прикоснуться к покачивающемуся члену. - Оууу… - оценил Виктор, но снова вцепился в подушку. – Ка-акой ты… строгий, да?.. А свяжи мне руки следующий раз… не могу удержаться… Георгия очень тянуло посмеяться. Но как такое зрелище пропустить? - Умм… ах! – вздрагивал Виктор от каждого движения. – Слу-ушай. А если я попрошу? А? Пожа-алуйста! Такие изыски Георгий решил поощрить и провел ладонь по мгновенно напрягшемуся животу любовника. - О, а дальше? Ну пожа-алуйста… - замурлыкал Виктор. – Прошу тебя, прошу тебя, прошу. Позволь, позволь, позволь… Смерть от смеха грозит при таком пожелании «доброго утра». Вот избежание напасти к просьбам Георгий снизошел. К такому страстному только прикоснись – пары минут не пройдет, как выгнется, окончательно испортив и свою любимую японскую шмотку, и простынь, и одеяло. - Ах, как хорошо… - продолжал тем временем радовать классическим английским произношением Виктор. – Ммм… послу-ушай. Не убирай пока… из меня… эту чудесную вещь. Да пожалуйста. Прошено - исполнено. Георгий хмыкнул и отсел к краю кровати, скрестив ноги и размышляя, что для завершения образа ему только сигареты не хватает. Не видит вот его сейчас Аня… - Редкостно замечательное утро, - поделился с мирозданием Виктор, поднимаясь на четвереньки и потягиваясь, как настоящая кошка. – А как же у меня зовут такого ласкового любовника?.. Открывшимся серо-голубым глазам Георгий ухмыльнулся и подмигнул. - Юр… Юра?! - Чего, Вить? Короткая фраза с ёмким табуированным контентом отражала весь смысл происходящего с нотками восхищения. Виктор поморгал и медленно сел, жмурясь. - Сдурел, Вить? - Не-е… - протянул Никифоров, облизывая губы. Крепко сжал колени, медленно прогибаясь и явно наслаждаясь ощущениями. – Классно-то как… ах. - Изврат. - И ты со мной… смотришь, не отрываешься… - отбил подачу «принц». - И я с тобой, - не стал спорить Георгий. Поймал за лодыжки, пощекотал костяшками пальцев по внутренней стороне каждой ступни. - Ай… иии!!! – вопль у Виктора получился придушенным и весьма довольным. – Юра-а. - Ну? - Злая ведьма. - И не говори. - Чудесное утро. - Наверное. Виктор пожмурился, перевернулся на живот и по-кошачьи ловко подобрался к собеседнику. - Точно. Сейчас докажу тебе. - Вить, отвали. - Ммм… - не согласился Никифоров с посылом. Толкнул ладонью в грудь, вынуждая откинуться на руки. – Тебе можно, а мне нет? Нечестно. Что ж, с такой аргументацией Георгий спорить не стал. Тем более, что Виктор от процесса явно получал массу удовольствия, прикрыв глаза и старательно вырисовывая замысловатые узоры кончиком языка по головке. - Вить, ты сдурел с этим своим японцем. От воздержания. - Ммм. Вкусно. - Разврат уровня «бордель». - Ммм… злая ведьма так хорошо знает обстановку в борделях? Георгий поймал себя на том, что с новой кличкой он готов смириться быстрее, чем с «примерным мальчиком». Ну ведьма – так ведьма. Очень злая. Иногда, правда, – не очень. - Да ну тебя, Витька. Лучше б оделся, а то вдруг кто войдет. Виктор просверкал глазами, проглотил, облизался с невероятно умильным видом. И потянулся полапать любовника по бедрам. - Какого черта ты делаешь? – Георгий ожидаемо вздрогнул. - Одеваю тебя, злая ведьма. А то вдруг кто войдет… Лежать на испачканной простыне, пусть и полностью одетым, было даже забавно. При всем при том, что Виктор с блудливой улыбочкой заталкивал под подушку все же извлеченную из своего тела игрушку. Вдруг кто зайдет, действительно? - Вить, а в таких случаях «спасибо» будет означать… - «Спасибо за отличный утренний минет», как-то так. - О. Разве отличный? - Какая злая ведьма… - Спасибо. Замахнувшегося на него подушкой Виктора Георгий как-то пропустил. В размере одного удара в корпус. - А… доброе утро… - ошарашенно прозвучало от двери. Смущенный Кацуки посмотрел сначала на обнявшегося с подушкой тренера (ворот обнажает часть спины, на бедра и смотреть совестно), потом на лежащего на краю кровати второго фигуриста (джинсы, футболка, совершенно спокойное выражение лица) и решился. – Простите, а что вы делаете? Виктор просиял, словно получил подарок. - Встречаем новое утро и не хотим вставать. Валяемся. Хочешь с нами, Юри?.. - Виктор!.. Но уже давно пора на… - О, нет-нет, я еще сплю. - Вить, не юродствуй. Принц российского фигурного катания и самый красивый тренер в мире с отчаянием утер несуществующие слезы. - Меня опять никто не любит…