you've set on me

      Утро субботы только началось, а у Луи в кровати уже таракан.       Он резко пробуждается ото сна, который он уже не в силах вспомнить, и хлопает по громкому будильнику на телефоне — его взгляд медленно фокусируется на размытой коричневой капле. Капля двигается и у неё есть усики, и Луи кричит достаточно пронзительно, чтобы разбудить всех постояльцев в этом дерьмовом, ветхом мотеле. Он так быстро отскакивает от двигающейся букашки, что падает на пол, запутавшись в простынях. Таракан скрывается под подушкой, на которой Луи лежал секундой ранее. — Лу? — сонное бормотание доносится из одного из спальных мешков, расположенных на полу в номере мотеля. Найл высовывает голову и смотрит на Луи затуманенным взглядом: белые пряди упали на лоб и торчали в разные стороны. Он был похож на недовольную сову. — Чо случилось?       В этом же время дверь в ванную комнату открывается и оттуда выбегает Лиам с щёткой в зубах: белая пена стекает по подбородку, а взгляд обеспокоен. — Что происходит?       Луи встаёт на ноги, с безумием осматривая каждый сантиметр грязного ковра на полу. — Таракан, — выдохнул он. — В кровати! — Мм. Как мило, — говорит Найл, снова закрывая глаза.       Лиам морщится и вытирает зубную пасту с лица. — Ага, я только что убил его дружка в ванне. Было не так уж и весело.       Луи вздыхает, его сердцебиение наконец стабилизируется, но взгляд по-прежнему исследует пол. — Нужно было остаться в фургоне.       Лиам фыркает, возвращается в ванную и сплёвывает в раковину. — Лу, мы отдали тебе кровать. Ты единственный, кто не хотел спать в фургоне. — Ну простите. Я неженка, — фыркает Луи. — Которая орёт, как банши. Я думал, кого-то убивают. — Я сейчас убью вас обоих, если вы не прекратите шуметь, — мямлит Найл с пола.       Луи закатывает глаза и пинает его спальный мешок. — Всё равно пора вставать. Нужно отправляться в дорогу, если мы хотим вовремя вернуться в Лос-Анджелес.       Найл стонет.       Последний концерт должен состояться в театре Бутлег в Лос-Анджелесе — они считали, что целесообразно заканчивать начатое дома, — а учитывая, что сейчас они на окраине Монтерея, то впереди у них добрых пять часов езды. Их тур — Луи очень свободно употреблял это слово, — состоял из месячных переездов по западному побережью, ночлежке в дерьмовых мотелях, как этот, и продаже билетов везде, где это возможно. Сумма, которую они заработали, была незначительной, а большинство мест, где они выступали — убогими. Они были далеко не привлекательными, и в такие моменты как этот, когда Луи просыпается с блядским тараканом в кровати, он, наверное, немного злится.       Но он не жалеет. Не тогда, когда исполняются его мечты. Не тогда, когда он просто не может себе позволить жалеть о чём-то.       Страх перед тараканом забылся, Луи взял свою зубную пасту из сумки и направился в ванную, обходя кровать стороной. Раковина была покрыта ржавчиной, зеркало разбито и из-под трещин виднелась чёрная прослойка. Когда Луи открывает кран, тот сначала булькает, а потом выплёскивает холодную струйку воды.       Господи, как же он скучает по их квартире. Где кондиционер еле работает, а вода в лучшем случае достигает комнатной температуры, но это лучше, чем этот мотель. Он точно оставит этому месту едкий отзыв, как только доберётся домой.       Найл выползает из своего спальника и мужественно идёт в маленькую душевую с пожелтевшими и заплесневевшими занавесками, пока Луи разбрызгивает дезодорант и с надеждой на лучшее натягивает футболку и шорты. Лиам, уже одетый и готовый отправляться в путь, ищет места, где они могли бы перекусить, и расписывает их день. По правде говоря, Луи не представляет, что бы они делали без него.       Они выходят, когда солнце ещё даже не в зените, а небо уже ярко-голубое. Лиам идёт к конторке портье, чтобы выселиться, пока Луи и Найл забрасывают вещи в фургон.       На самом деле, их фургон это побитый, оливковый Додж РАМ, давно снятый с производства. Когда они ещё жили Окленде, они скинулись и купили его со вторых рук. Сиденья были запачканы, в некоторых местах потрескалась краска, а из двух дворников работал лишь один, но они невыносимо любили этот автомобиль. У этого фургона есть характер, он хранит воспоминания: на потолке красовалось пятно от кетчупа, когда Луи пытался доказать, что «нет, Лиам, кетчуп не прыснет, если ты будешь выдавливать его вверх ногами»; на заднем бампере маркером было написано «я настолько гей, что даже не могу вести ровно*»; треснувший кондиционер говорил о том, что Лиам случайно ударил его ногой, когда танцевал в пьяном угаре. Это была часть их, как группы.       Так что, да. Луи любит их дерьмовый, идеальный фургон.       Лиам возвращается с конторы и отвозит их в McDonaldʼs по автомагистрали 101. Найл набивает себе рот МакМаффином с яичным белком, пока Луи набирается сил, попивая чай из бумажного стаканчика и поедая панкейки, пропитанные золотым сиропом*. Лиам, как настоящий псих, кушает салат.       Они снова отправляются в путь ещё до полудня. Поездка выдаётся скучной, и Луи дремлет на заднем сидении под низкое жужжание поломанной стерео, на котором играет Найла отвратительный CD его Топ-40. Когда он открывает глаза, то на горизонте виднеется знакомые очертания Лос-Анджелеса: стеклянные небоскрёбы тянутся вверх к солнцу, приглушённые синеватой туманной дымкой. Вид завораживает Луи — этот город уже по-настоящему успел стать ему домом.       За деловыми районами пробка уже не такая большая, поэтому им удаётся добраться до Бутлега как раз к пяти. Это непривлекательное здание в виде склада, представляющее собой тускло-серый цемент и плоскую структуру. Внутри стены и потолки сделаны из дерева и камня, а перед сценой стоит целая куча столиков и барных стульев. С одной стороны стоит причудливый бар, на стене за которым навешано уйма цветных постеров. Ничего необычного, кроме тёплого света, и всё кажется новым, отличающимся от тех жалких заведений, в которых они играли до этого. И место тоже намного больше. Луи решает, что ему тут нравится.       Технический и сценический персонал дружелюбно помогает им подготовиться к саунд-чеку. Они болтают и один из них, долговязый парень с коротко постриженными тёмными волосами, говорит Найлу: «Да, это место восхитительно. Многие знаменитости когда-то выступали здесь. Мой друг, который работал тут несколько лет назад, рассказывал, что здесь отыгрывал шоу Гарри Стайлс».       И, чёрт побери, но Луи напрягается, когда слышит его имя. Найл и Лиам не замечают этого. — Ахренеть! — восклицает Найл. — Он хорош. — У него голос ангела, — мечтательно добавляет Лиам. — Не понимаю, что в нём такого особенного, — вмешивается Луи, произнося это громче положенного, и, Господи, почему он никогда не может промолчать? — У него скучная музыка.       Член команды, с которым они разговаривали, вскидывает руки вверх. — Эй, чувак. Все имееют право на собственное мнение.       Луи пожимает плечами и продолжает распутывать микрофон, желая взять себя в руки.       Саунд-чек проходит спокойно и у них остаётся немного времени, чтобы отдохнуть до того, как двери откроются и место начнёт заполняться людьми, поэтому они втроём сели у бара. Они попивают пиво, а Найл флиртует с барменом. — Дома хорошо, да? — спрашивает Лиам, облизывая пенку с губ. — Ну, вернее, во втором доме.       Луи улыбается, вспоминая, как он, Найл и Лиам впервые переехали из Окленда в их крошечную квартирку в Лос-Анджелесе. Переезд с одного берега Калифорнии на другой было большим изменением, но они привыкли к этому громкому, грязному городу с его растрескавшимися тротуарами и энергичными людьми. — Родители сказали, что подумывают о переезде сюда, — продолжает Лиам. — Они хотят быть ближе ко мне. И Никола с Рут тоже. — Это было бы хорошо, — томно говорит Луи. — У меня слишком много мелких, поэтому родители даже и думать не могут о переезде. — В любом случае, как они? Как прошёл вчерашний визит? — Да, хорошо. Пришёл новый парень Лотти.       Лиам смеётся, почти закрывая глаза. — Бедный малый. Бьюсь об заклад, для него это было ужасно.       Луи подмигивает и делает глоток пива. — Не парься, Пейно. Я только один раз заставил его обосраться.       Они почти допивают пиво, когда из-за сцены показывается женщина в чёрном поло и говорит: «Двери откроются через пару минут».       Луи допивает остатки из своей бутылки и, встав, проводит рукой по волосам. Он хлопает Найл и Лиама по плечам. — Время показать шоу, парни.

***

      Шоу проходит достаточно неплохо: толпа немного старше обычного, но такая же отзывчивая. В конце на них обваливается волна благодарных аплодисментов и Луи выкрикивает: «Всем спасибо! Напоминаю, мы — Головокружительный Ноябрь!», пока Найл кидает свою гитару в толпу, будто бы он знаменитость, а этот кусок пластика будет потом продан на eBay за сотни долларов.       Ха. Как бы не так.       Как только он, Найл и Лиам забирают инструменты, то они возвращаются к бару. Лиам относит свою ударную установку в фургон, а Найл оставляет гитару при себе, чтобы, без сомнений, позже ещё раз сыграть на ней. Люди снова и снова подходят к ним, чтобы похвалить, а Луи задаривают таким количеством бесплатных напитков, что уже скоро он напивается сильнее, чем планировал: всё размыто, алкоголь затуманивает рассудок, из колонок играет громкая музыка, и у него перед глазами «летают» звёзды. Но ему хорошо.       Через какое-то время Луи теряет Лиама и Найла — он предполагает, что они пошли клеить девчонок и выставлять себя на посмешище, — поэтому он сидит у бара в одиночестве, вполуха подслушивая разговор бармена с рядом сидящим человеком, когда кто-то хлопает его по плечу. Он поворачивается, и его челюсть едва не падает на пол.       Мужчина перед ним похож на скульптуру, вырезанную самой Афродитой. На нём кожаная куртка и рваные джинсы, у него тёмные волосы, выбрит висок и чёлка перекрашена в серебристый, его ресницы чёрные как сажа и достаточно густые, чтобы отбрасывать тень на его скулы. От него пахнет сигаретами; он похож на дым. — Привет, — всё, что удаётся сказать Луи. — Здарова, — говорит этот изящный мужчина. Его голос — бархат и бурбон. Его шикарные губы изгибаются в улыбке. — Хотел сказать, что у тебя охуенная группа.       Луи широко улыбается и его лицо расцветает. — Спасибо. — Да, пустяк. Кстати, я Зейн, — он опускается на свободное место рядом с Луи.       Зейн. Зейн, Зейн, Зейн. Для такого необычного имени оно кажется Луи достаточно знакомым. Но он пока не может понять, откуда знает его, особенно, когда его разум затуманивает алкоголь. — Я Луи.       Зейн смеётся. Его смех внезапный и гортанный, и Луи не знает, что вызвало у него такую реакцию, но ему нравится его смех. Наконец, его лицо сменяется серьёзным выражением, хотя в его глазах всё ещё прыгают радостные огоньки. — Рад познакомиться, Луи.       Бармен появляется и с улыбкой ставит перед Зейном янтарную жидкость, а затем удаляется флиртовать с другим клиентом. Луи думает, что красивые люди коллекционируют улыбки.       Зейн берёт напиток и промывает горло. Наблюдать за его движениями чрезвычайно интересно; он словно смотрит на произведение искусства. — Ты местный?       Луи накручивает отросшую чёлку на палец. — Я здесь живу, да, но вырос в области Залива*. Учился в Калифорнийском университете в Беркли. Вылетел и переехал сюда со своими друзьями, чтобы заняться музыкой. Мне тут нравится. Хотя я скучаю по дождю, это странно? — Круто. Один мой друг тоже учился в Беркли, — хмыкает Зейн.       Луи пожимает плечами и отпускает волосы, косит глаза, наблюдая, как они снова закручиваются. — Это крупный университет.       Разговаривая о колледже, он вспоминает о тех вещах, которые не хочет вспоминать. Не тогда, когда он разгорячён и пьян, и вместо этого он громко рыгает и спрашивает: «Ты модель или чо?»       Зейн смеётся и у него морщится нос. — Не, чувак. Я тоже кручусь в музыкальной сфере. Продюсирую. — Ты должен быть моделью, — твёрдо говорит Луи. Он уже забыл, что Зейн только что сказал. — От тебя прямо исходят флюиды высокой моды. GQ. Blueberry. И вся хуйня. — Чувак, ты пьян. — Очень, — весело соглашается Луи. Его взгляд падает на напиток Зейна. — Ты будешь пить это?       Зейн удивлённо изогнул бровь, а затем запрокинул голову назад и осушил целый стакан, и, блядская жопа, это было похоже на сцену из кино. Он ставит стакан на стойку и вытирает большим пальцем остатки жидкости с нижней губы. — Я думаю, тебе на сегодня хватит, Луи.       Луи выпячивает губу. Спасибо, он отлично умеет пить. И он определённо может выпить ещё. Он маленький, да удаленький. Как Йода. — Вообще-то, ты больше похож на эвока*, — с ухмылкой говорит Зейн, и Луи понимает, что мыслил вслух. — Эвоки милые, — заявляет Луи. — Так и есть, — соглашается Зейн.       Они несколько минут сидят в тишине, а затем Зейн говорит: «Эй, послушай».       Луи слушает. — У тебя ещё есть какие-то концерты?       Луи качает головой, и от этого перед глазами всё плывёт. — Не-а. Пока что это было наше последнее шоу. Наверное, мы поработаем над музыкой, попытаемся подписаться с каким-то лейблом. — Идеально, — Зейн улыбается, оголяя идеальные зубы, которые светятся в тусклом свете. Он встаёт, кладя телефон в карман. — Мне нужно идти, но был рад встрече, парень. Удачи тебе и твоей группе.       Луи машет ему.       — Спасибо. — Может, ещё увидимся.       А затем Зейн растворился в толпе, и Луи не был уверен, что это всё не было галлюцинацией.       Через пару минут он нашёл Найла и Лиама. Найл сидел на диване возле бильярда и пел «Wonderwall», аккорды плавно струились из-под его пальцев. Его окружала толпа девушек, в центре которой был Лиам, разговаривающий с длинноногой брюнеткой. Пришлось приложить усилий, но Луи всё-таки удалось забрать парней, опираясь на то, как он устал.       Лиам, трезвый, ответственный Лиам отвёз их домой (лишь после того, как заполучил номер той девушки). Луи спотыкается о скрипучий лифт и входную дверь, но как только он оказывается внутри, грязные белые обои и запятнанные потолки наполняют его облегчением.       Он буквально плачет, падая на скрипучую кровать без тараканов, и вырубается уже через секунду.

***

      Этот мир — золотое, сверкающее пятно.       Кто-то суёт что-то ему в руку — очередной стакан — и Гарри смеётся, словно больше ничего в этой жизни не умеет. Он запрокидывает голову назад и заливает обжигающую жидкость себе в горло. Комната кружится. Он вытирает рот тыльной стороной руки и выкрикивает: «Ещё по одной?»       Все вокруг него одобрительно верещат.       Гарри заказывает ещё стопку игристого и яркого. Шоты быстро раздаются каждому вокруг. Сидящий рядом с ним Эд, с красным лицом и блестящими глазами, поднимает свой бокал и кричит: «За нашего платинового чудо мальчика, Гарри Стайлса!» — За Гарри! — поддерживают все, и Гарри снова запрокидывает голову назад. Его тело пылает.       Он уже давно потерял счёт выпитому алкоголю и лишь знал, что он уже изрядно пьян, всё тёплое и приятное, и он чертовски счастлив. Он окружён своими друзьями, на фоне играет хорошая музыка, он пьёт шампанское, которое стоит дороже его машины, а его альбом признан блядским платиновым.       Он улыбается сам себе, вспоминая, как этим утром Ник разбудил его по телефону со словами «Ты получил чёртовую платину!». Это лучшее начало дня, мягко говоря.       Из приятных воспоминаний его вырывает тёплая рука, опустившаяся на его плечо. Ему даже не нужно поднимать взгляд, чтобы понять, кто это: он узнаёт исключительный запах сигарет, ароматный одеколон и кожаную одежду. — Зейн! — он почти визжит, поворачиваясь и обнимая своего лучшего друга за костлявые плечи. — Ты пришёл! — Конечно, — говорит Зейн низким голосом, обнимая друга в ответ. — Поздравляю, Хаз. Ты заслуживаешь это. — Спасибо, — блаженно отвечает он, а затем быстро отрыгивает Зейну в шею. Он усмехается над возмущённым выражением лица Зейна и, схватив первый попавшийся стакан, покачивает ним у Зейна перед носом. — А теперь пей! Ночь только начинается!       Зейн раздражённо, но любезно вздыхает.       Ночь перетекает в ранее утро в пятне бесконечного смеха и сладком ожоге алкоголя. Ник умеет устраивать вечеринки, и то, что именно эта является в честь Гарри только улучшает всё. Ник даже попросил Келвина Харриса быть диджеем. Ник самый лучший продюсер. — Ты самый лучший продюсер, — бубнит Гарри, прижимаясь щекой к плечу Ника. Ник пахнет дорогим одеколоном и виски. Запах не из лучших, но Гарри не может отодвинуться, особенно когда диван такой удобный. — Я знаю, любимый, — отвечает Ник с английским неразборчивым от опьянения акцентом, почёсывая голову Гарри, будто он котёнок. Гарри мурчит, а потом смеётся с самого себя.       Он почти не замечает, когда Ник отстраняется, чтобы уйти в туалет, и откидывает голову на мягкую спинку дивана. Он ощущает тяжесть в конечностях, а всё вокруг кажется ему замедленным и сладким. Он смотрит на люстру в гостиной Ника, которая горит разноцветными огнями и освещает весь дом; стекляшки светятся, словно полярное сияние. Он заворожен.       Он не долго пребывает в одиночестве, как в принципе и всю эту ночь, когда все подходили к нему, чтобы поздравить. Зейн садится рядом с ним, запах сигарет режет сильнее обычного; он определённо только затушил сигарету. — Привет, Зейн, — невнятно произносит он, широко улыбаясь и крепко обнимая его. — Привет, — Зейн улыбается в ответ, в его руке хрустальный бокал, кольца играют в свете лампочек. Его волосы уложены назад и он впервые выглядит абсурдно богатым продюсером, которым и является. — Как тебе вечеринка? Хорошо гуляешь? — Гарри смотрит на него большими глазами. Он знает, как Зейн ненавидит такие мероприятия и что он считает их надменными и откровенно пышными — его слова, не Гарри, — но ради Гарри он всё равно приходит на них.       Зейн плавно пожимает плечами. — Я только что прошёл мимо Тейлор Свифт, которая танцевала в ванне, так что как-то так.       Гарри ржёт. — А ты как? Ты золотой мальчик этой ночи. Или лучше сказать — платиновый, — губы Зейна изогнулись в улыбке.       Гарри смеётся ему в плечо. — Я прекрасно провожу время! Все такие милые. А ещё мне кажется, что Ник наполнил этот фонтан шампанским. — Так и есть, — бормочет Зейн.       Он ставит свой стакан и закидывает руку на Гарри. — Я знаю, как сделать эту ночь ещё лучше. У меня для тебя хорошие новости. — Что? Что? Что это? — Я нашёл тех, кто может выступать у тебя на разогреве.       Гарри изумлённо смотрит на него. — Правда? Зейн, ты лучший. — Я знаю, — усмехается Зейн. — Как их зовут? — Головокружительный Ноябрь. Я видел их вчера в Бутлеге и они сказали, что у них не назначено никаких выступлений. Это маленькая группа, они ещё даже не подписали ни один контракт.       Гарри возбуждённо хлопает в ладони. — Это идеально, Зейн. Я люблю помогать маленьким группкам делать большое имя. — Я знаю, что ты любишь. Думаю, они понравятся тебе. Я пришлю тебе завтра материал, чтобы ты мог прослушать его на трезвую голову. И я договорился с Саймоном, так что тебе не придётся париться. — Спасибо, Зи, — счастливо и облегченно вздыхает Гарри.       Всего два дня назад ему пришлось вычеркнуть разогрев из тура, потому что участники группы заболели. А поскольку тур Гарри начинался через две недели, то это ставило его в затруднительное положение. На самом деле, не в его власти решать, кто будет выступать на разогреве, как и не во власти Зейна — Зейн вообще не был частью его команды, — но единственное, на чём он настоял перед отправлением в свой первый тур так это то, что он может иметь мнение по поводу выбора группы. Ему не приходится почти ничего контролировать — так распорядился его менеджер, Саймон, — поэтому это было важно для него.       К счастью, у него есть Зейн. Саймон, хоть он никогда и не признает этого, полностью запуган Зейном. Это определённо связано с тем, что отец Зейна — один из самых влиятельных людей в мире в индустрии развлечений. Одного e-mail от Зейна с упоминанием имени его отца достаточно, чтобы разоблачить Саймона в грудных имплантах. Зейну кажется это всё ужасно смешным, особенно когда он испытывает к Саймону такую неприязнь.       Однако, как узнал Гарри, это чувство испытывают многие; Саймон не столько любимый, сколько завидно уважаемый. Он хитрый, потрясающий бизнесмен, и Гарри должен быть благодарен ему за столь стремительную карьеру, но он сделал себе имя не просто на том, что был хорошим человеком.       Гарри каждый день благодарит небеса за то, что они позволили ему встретить Зейна четыре года назад на индустриальной вечеринке, когда он только начинал свой головокружительный путь к славе. Он ввёл его в курс дела, взял его под свою опеку, чего не делал Саймон; все эти несколько лет Гарри был за ним как за каменной стеной.       Всё произошло стремительно быстро, как ураган. Иногда Гарри с трудом верится как кардинально изменилась его жизнь всего за пару лет. От студента до всемирной знаменитости. От студенческих тусовок в братствах до вечеринок в экстравагантных домах, устраиваемые одним из самых известных продюсеров в индустрии, окружённый знаменитостями.       Ему иногда казалось, что всё происходит слишком быстро и он многое упускает. Что он потерял что-то важное.       Хотя сейчас, когда музыка разрывает его барабанные перепонки, а он опьянён текилой и успехом, Гарри ни о чём не жалеет и даже не думает об этом. Вместо этого он тянет Зейна за собой, выпивает шампанского и ест изысканные hors d'oeuvre*, разговаривает и смеётся пока небо за окном не окрашивается в приглушенный, размытый серый цвет и мир уже спит, и Гарри думает, что когда-то он покорит его.