Холодный рассвет

      Холодный рассвет влажной прозрачной дымкой полз над аэропортом. Вадим стоял на крыльце с неизменной сигаретой, дожидаясь, когда закончится погрузка аппаратуры. Ребята сновали вокруг, сосредоточенные, занятые, бережно укладывая инструменты. В них не сквозило нервозности или неуверенности, каждый спокойно делал свое дело. Это утро ничем не отличалось от сотен других, также наполненных суетой в преддверии вечернего концерта. И Вадим никак не мог понять, чем так не нравится ему этот промозглый рассвет. Смутное ощущение того, что что-то пойдет не так, пазл не сложится, заставляло его снова и снова прокручивать в голове план предстоящей поездки. На автобусе до города, через погран-переход и два блок-поста, как обычно. Там в гостиницу, только вещи бросить, потом две встречи. Саундчек на площади. Потом можно поспать, пару часов. Потом концерт, автографы, может быть, ужин с организаторами. В 7 утра выезд в соседний город. Дорога, пара проверок, гостиница, саундчек, отдых, концерт. Что не так-то? Что не так? Выпустив в небо последнюю струйку дыма, он затушил окурок и пошел к автобусу.       На погран-переходе формальности не занимали много времени. Не в первый раз уже. Их узнавали и встречали приветливо, не создавая лишних проблем. Машина с охраной ждала сразу за переходом. Все четко и ровно. Уже знакомая дорога давала ощущение, будто возвращаешься к чему-то родному, не домой, но куда-то, где тебя ждут. Он рассматривал, как изменились пейзажи за окном. Честно говоря, как-то не очень. Заброшенные, полуразрушенные дома, тишина, запустение. Дорогу, правда, подлатали. Уже на подъезде к городу донеслись звуки каких-то крупных орудий. Стреляют. Все также стреляют.       Эту поездку он запланировал давно. Ждал согласования. Когда ему позвонили пару месяцев назад и предложили отказаться от этой затеи, он внимательно выслушал все доводы, о том, что стало опасно, о том, что ситуация нестабильная, о том, что творится черт знает что. И обещал подумать. Он мучил себя пару недель, понимая, что не поехать не может, но не решаясь сказать ребятам, что не хочет их брать. Он не любил рисковать другими, это напрягало. Брать на себя ответственность в ситуации, которой ты не владеешь, нельзя. Но когда спустя две недели Андрей спросил: «Вадим, а когда мы едем-то?», он внезапно все рассказал. Рассказал честно, как есть. Парни обиделись. Он уговорил их подумать пару недель, но это не помогло. Команда была намерена ехать полным составом. И он отпустил ситуацию. Позвонил и сказал, что решение принято, и их устроит любая дата в ближайшие пару месяцев. А теперь они здесь. Но что-то неуловимо не так.       Звонок мобильного прервал поток мыслей. На экране высветилось «Глеб». Не ожидая ничего хорошего, Вадим принял звонок. Голос брата в трубке был раздраженным и взволнованным. - Ты что, Вадим Рудольфович, творишь? Ты куда ехать собрался? Телевизор включи! - Я никуда не собрался, я уже уехал. - Куда уехал? Ты новости про обстановку там смотрел вообще? Там линия фронта вся сдвинулась, бои идут везде. Мне мать звонила только что, чуть не в слезах. - Глеб, я уже здесь. К городу подъезжаем. Нормально все. - Какой нормально? У тебя совсем крыша поехала? Возвращайся, давай! - С каких пор тебя волнует моя безопасность? - Ты мне приснился, – голос Глеба внезапно стал шепотом, тихим и обреченным. – Плохо приснился. Возвращайся, Вадик. Это не стоит жизни. - Не твое дело. Это мне решать, что чего стоит. Ты только за этим звонил? - За этим. Ты должен вернуться. - Тогда иди к черту. Вадим сбросил звонок. Признаваться самому себе, что тревога брата была отражением его собственной, было неприятно. Он пообещал себе быть осторожнее и убрал телефон подальше.       Погода весь день была стремной, но к началу концерта выглянуло солнце. Вадим, злившийся от того, что придется петь на холоде и на завтрашнем концерте он, по-любому, будет охрипшим, оттаял и пошел-таки давать автографы толпившимся у сцены воякам, которые радостно махали ему уже полчаса. Их грубые руки, резкие голоса, несмелые улыбки, их странный казенный запах и непривычный местный говор в этот раз как-то добавляли тревоги, несмотря на то, что некоторых из оцепления он знал уже в лицо. Память на лица, как у учителей и врачей, почти всегда позволяла ему вычислить человека, с которым однажды встречался. Он мог не помнить обстоятельств встречи или предмет разговора, но ощущение от человека хранилось где-то внутри. Его работа на саундчеке была закончена, но он не спешил уходить, а вместо этого болтался у края сцены, обсуждая с людьми в камуфляже последние новости. Новости были не очень. И что-то скребло внутри, не переставая, безнадежно предупреждая о том, что он шагает в пропасть. Он помнил это чувство. Несколько раз в жизни оно уже настигало его. И каждый раз оно было предвестником чего-то, что еще не воплотилось в его реальности, но уже было неизбежно. И каждый раз оно было предвестником того, что свой предел придется перешагнуть. Он вспомнил осеннюю набережную в 97-ом и поморщился. Куда там, вроде уже не 33. Он сознательно погасил звук дребезжащей где-то внутри струны и ушел в гримерку.       Концерт отгремел, затихли гитары, погасли прожектора, расходились зрители, засыпал город. Сознание привычно спутывалось от усталости и напряжения, хотелось выпить, поесть и завалиться в горизонталь. Но еще больше хотелось позвонить брату, просто позвонить и спросить, что именно ему приснилось. Они могли не видеться по несколько месяцев, но чувствовать друг друга так и не разучились. Вадим вертел в руках телефон, уже прокручивая, каким матом его обложат с того конца провода, как подошел кто-то из оргов. - Вадим Рудольфович, а мы ищем Вас, пора ехать, ужин ждет. Там, знаете, наш министр культуры хотел с Вами поговорить, и еще кое-кто из предпринимателей, давайте поедем, пока не очень поздно. - Да-да, конечно, это насчет фестиваля летом? Или насчет рок-клуба? Поехали, раз все уже ждут, надо. А ребята где мои? - Да в автобусе уже, Вас только ждем. - А, да? Ну, пойдемте.       Приветствия, разговоры, дежурные улыбки, чужие руки. Банкет был на славу, алкоголь лился рекой, музыканты расслаблялись, и только он по-прежнему чувствовал себя сжатой пружиной. Местные важные люди что-то говорили, он что-то отвечал. Мало кто знал, что кроме концертов, у него здесь были и другие дела. Личный связной. Спусковой механизм, на который завязано множество невидимых процессов. Музыкант, кто на него подумает. Он сразу понимал, что его используют, но не был против. Это казалось правильным. Только закончив с делами, он присел на диван со стаканом чего-то крепкого и холодного и оглядел зал.       Лица вокруг кружились масками, видениями из дурного сна. Но просыпаться было некуда. Непреодолимое желание сбежать, исчезнуть отсюда, глупость происходящего, попсовая музыка и пьяные крики обручем сжимали голову, загоняли душу в ловушку. Он встал, нашел свою куртку, замотал шарф и вышел во двор. Шатающиеся тени – следом. - Вадик, ты куда? Эй, давай еще выпьем, пойдем! - Не могу, звук давит, невыносимо. Я пойду. - Не, да ты че, куда ты?! Посмотри, что творится? Снег вперемешку с дождем падал из мутного неба крупными хлопьями, холод проникал внутрь мгновенно. - Я лучше уйду, отдыхайте. Устал. - Машину хоть вызови. Комендантский час, между прочим. - Да здесь близко, я дойду. У меня документы с собой.       Он шагнул из под навеса под мокрый, мгновенно тающий снег. Снег летел в лицо, холодный и чужой, но он был ближе, чем искусственное тепло и искусственное веселье.       Все растворилось в холодном тумане. Волосы намокли сразу, руки замерзли уже через сто шагов. Он шел, даже не прикрывая лица, подставляя горячие, чуть припухшие от алкоголя губы под сыплющееся с неба месиво. Этого не хватало, чтобы умыться, но было достаточно, чтобы очнуться. Асфальт скользил под кедами, тротуары были сплошь покрыты водой, и ноги промокли еще на половине пути. Но было все равно. Добравшись до гостиницы, он влетел по темной лестнице в номер, включил чайник, сбросил насквозь пропахшую духотой и табаком одежду и с чашкой чая забрался под одеяло. Отпустило. Вырубив свет, он свернулся клубком и растворился в теплой темноте. До завтра.