Опричник

Март на Белоозере в ту годину выдался на удивление тёплым. Солнце лучами яркими согревало промёрзшую землю, и всё в природе пробуждалось от зимнего сна. Птицы весело щебетали, приступивши вить гнёзда на всё ещё голых деревьях и под монастырской крышей, а толстый кот развалился на поленнице, подставив мордочку ласковым лучам и блаженно урча. В церкви Успения служили обедню. Седой игумен высоким голосом нараспев читал молитвы, на хорах вторили ему молодые послушники, а все остальные схимники, стоящие перед алтарём, крестились и отбивали поклоны. В подрагивающем свете свечей на монахов строго смотрели святые угодники и мученики, словно спрашивали, во всех ли своих земных грехах те раскаялись. Вдруг все услышали пронзительный крик и обернулись. Игумен и хоры замолкли, устремив удивлённые взгляды на вбежавшего в божий дом служку. Тот был без меры взволнован, а взор его испуганно бродил по хмурым лицам собратьев. - Что случилось, брат Илья? Почему ты службу нашу прервал? – спросил игумен, но в тоне его не было упрёка, ибо видел он смятение служки. Илья приблизился к настоятелю и опустился перед ним на колено, глядя в пол. - Прости, отец Михаил, что помешал я святому делу, но весть недобрая пришла из Москвы… - Сказывай! – повелел священник и положил ладонь на голову Илье. Служка промолвил, весь трепеща: - Царь-батюшка наш, Иван Васильевич, испустил свой последний вздох… По собранию тут же пронёсся шёпот изумления. Все в тревоге переглядывались, будто не хотели верить в столь горестные слова. Один побледневший в миг монах выронил из руки зажжённую свечу и покачнулся. Он повалился б наземь, если бы двое других вовремя его не подхватили. Свеча его упала на дощатый настил и погасла. - Что с тобою, брат Филарет? – спросил у него один из схимников, поддерживая за руку. – Али нездоровится тебе? - Верно, брат Макарий. Худо мне… - отозвался Филарет. – Душно от кадила и лампад… Выйти мне надо… Монах повернулся и нетвёрдым шагом направился вон из церкви. Никто не заметил его ухода. Все были слишком озабочены новостью, которую поведал Илья. Игумен отпустил грех служке и наказал ему встать со всеми, а после обратился к пастве: - Братья мои, в сей скорбный час помолимся о душе нашего царя, ибо с Господом он отныне… Филарет не услышал его речи. Он сошёл с крыльца церкви и побрёл, куда глаза глядят. *** Вот уже более десяти лет миновало, как государь смилостивился над Фёдором Басмановым и тайно отправил его в ссылку на Белоозеро, завещая отмаливать прегрешения свои. Фёдор не стал прекословить, а сделал всё так, как царь распорядился. Он принял монашеский постриг, взяв себе новое имя и разорвав всяческие связи с семьёй. Теперь он звался братом Филаретом и покорно принял судьбу свою. Жизнь и келья Филарета в монастыре были скромными, как и его нрав. Он трудился вместе со всеми братьями, а иной раз и более их. Монахи прикипели к нему той братской любовью, которая помогает и утешает в трудные часы. Игумен тоже был доволен Филаретом и ставил его в пример остальным, как человека богобоязненного и работника хорошего. Монах же не считал себя набожным и в ответ говорил, что недостоин он похвалы такой, ибо тяжки грехи его, но старый отец Михаил только умилялся кротости такой. Филарет отпустил бороду и остриг густые кудри. Морщины пролегли теперь возле глаз и вокруг рта, изменив лицо его. Но коли приглядеться, то всё равно в нём угадывалась басмановская порода. Спустя два года с момента, как Филарет поселился на Белоозере, в монастырь прибыл гонец из Москвы. Он привёз письмо отцу Михаилу от митрополита Антония, а также скрытно передал Филарету весточку от царя. Сначала монах не поверил в добрые намерения нарочного, но потом взял послание трясущимися руками. Оставшись наедине в келье своей, Филарет много раз перечитывал размашистую вязь, написанную государем, и сердце его переполнялось счастьем. Иван Васильевич рассказал, что снял опалу с Варвары Васильевны и детей и разрешил племяннице первой жены своей выйти замуж, ежели она того пожелает. Вскорости Варвара так и сделала, повенчавшись с князем Голицыным. Петя и Ваня приняли отчима. А в конце записки были слова: «Помолись обо мне грешном. Заступись за меня перед Богом вездесущим, попроси простить за все мои бесчинства на земле русской. Делал я всё не из гордыни, а из страха, что пропадёт Русь под гнётом татар и поляков. И ты прости меня, брат Филарет, понеже и я виновен пред тобой, но на тебя лютой злобы никогда не держал.» Светло стало на душе монаха, когда он прочёл эти строки. Не чаял он, что государь так милостив к нему будет. Сложил он аккуратно письмецо это и сунул за пазуху. С того дня Филарет постоянно носил его с собой около сердца и более истово молился за Ивана Васильевича. Слова государя грели душу Филарета и давали силы, дабы жить дальше. Ничего не было у бывшего царского любимца окромя сего единственного послания, тонкого клочка пергамента, что за несколько лет изрядно потрепался и начал истлевать, размываясь в чернилах. *** Филарет миновал монастырские ворота, и чисто поле раскинулось пред ним. Утренний туман уже рассеялся. Сухая прошлогодняя трава качалась от лёгкого ветерка, но монаху было холодно. Его била дрожь, а в груди зияла пустота. Незачем было жить ему дальше, светоч очей его сгинул, и нет более смысла существовать на земле этой бренной. Коченея на ветру, Филарет не заметил, как пересёк поле, и вышел к озеру. Лёд на водной глади подтаивал и мельчал, и возле берега вода уже освободилась от белоснежной корки. Монах с минуту смотрел на рябь, а затем упал на колени и закрыл лицо руками, расточая слёзы. - Оставил ты меня, государь, одного маяться, - стенал Филарет. – Как же я буду без тебя век свой коротать, свет мой ясный? Зачем же ты так рано ушёл от меня? Молил я Господа Бога даровать тебе жизнь долгую, но, видимо, Он рассудил по-своему. Не суждено мне даже на могилу твою прийти и крест обнять. Свидеться нам с тобою теперича суждено только в иной жизни, а в этой нам мало было отпущено… Монах поднял залитое слезами лицо и посмотрел на солнце. - Господи, благослови душу государя, новопреставленного Ивана Васильевича. Прости ему все прегрешения его и впусти в Царствие твоё небесное… Долго ещё взывал к Богу Филарет, молитвенно сложив руки перед собой, и умолял Христа и Богородицу смилостивиться над Грозным. Не о себе в это мгновение думал монах, не о спасении души своей, а о спасении души царя, которого любил до сих пор. Ни молитвы, ни бдения ночные, ни посты строгие не смогли вытравить из сердца его страсть эту непристойную. И, казалось, не будет избавления Филарету от природы своей стыдной, раз даже в божьем храме вспоминает он поцелуи сладкие и ночи жаркие. Утолившись немного скорбью своей, Филарет поднялся с колен и прочитал «Отче наш». Немного постоял, будто решаясь на что-то, и принялся потихоньку снимать с себя монашеское одеяние. Разоблачившись, он бросил всё на берегу и последним сверху положил письмо от царя, придавив его камнем. Остались на нём лишь медный нательный крест да исподнее. В последний раз осенил себя Филарет троекратным крестным знамением и шагнул в студёную воду озера.