Кинжал с удобной рукоятью

— Андрасте... — тяжело прохрипела Авелин, ощущая, как в голове бьет набат. Словно безумный звонарь залез ей в ухо, заблудился и теперь старался проломить череп изнутри, чтобы вылезти. Но и этого было мало: кто-то еще и разжег костры, от которых хотелось пить так, будто Авелин провела в пустынях на востоке десяток лет. Тяжело простонав, она попыталась сжать свою голову руками, чтоб хоть чуть-чуть полегчало. Но тут ее ждало неожиданное препятствие. Еще раз потянув руку, стражница вполне отчетливо услышала скрип веревки и, внезапно, знакомый до боли хохот. — Доброе утро, большая девочка. Как тебе вчерашний вечер? Понравилось пойло? — Ривейни вновь расхохоталась, отчего Авелин скривило: громкие звуки ей не нравились. Особенно — с похмелья. Особенно, если эти звуки издавала Изабелла, а заткнуть ее было невозможно. С трудом разлепив глаза, она увидела перед собой обнаженную пиратку. — Отвяжи меня. И оденься. — Тут Авелин опустила взгляд вниз, где в такт ее тяжелому дыханию вздымалась смуглая обнаженная грудь. Ее как громом поразило: она голая, привязанная, а перед ней стоит и красуется пиратка. Видимо, на ее лице отразилось удивление, осознание и потом уже страх, поскольку Ривейни снова залилась хохотом. — Да, милая. Сейчас будет нечто интересное. — Она машинально положила пальцы на золотые кольца в сосках и чуть оттянула их, демонстрируя свои груди во всей красе. Проследив за взглядом Изабеллы, стражница могла бы заметить, как жадно изучает ее тело пиратка. Ривейни буквально была загипнотизирована этими ярко-красными, почти алыми сосками, которые от прохлады в помещении торчали, как часовые, в обрамлении целой плеяды веснушек. — Ты знаешь, милая, я чертовски удивлена. Я думала, что у тебя и сиськи будут мускулистыми. А тут такая красота... признайся, ты ухаживаешь за кожей? Ну признай это, тут ничего так... — ЗАТКНИСЬ И ОТВЯЖИ МЕНЯ! — взревела стражница, когда поняла: прикрыть груди руками не выйдет. Она дергалась так, что казалось, будто в любой миг сломается или кровать, или руки пленницы. Правда, через минуту девушка скривилась и поутихла: похмелье будто назло помогало Изабелле в ее грязном деле, усмиряя яростную воительницу. Но пиратка даже не смутилась. Напротив, она медленно пошла к Авелин, обходя кровать. Усевшись около нее, Изабелла задумчиво уставилась на грудь пленницы, продолжая ласкать свои соски, порой выкручивая кольца в них едва ли не до боли. — Немедленно отпусти меня. Иначе я выберусь отсюда, и тебе придется покинуть город, чтобы избежать петли, — Авелин была в ярости, но теперь говорила куда тише, чтобы хоть как-то урезонить колокол в голове. Пиратка дернулась и прекратила играть со своей грудью. Вместо этого она прилегла рядом, осторожно взяла прядь волос в руки и плавно начала плести косичку. — Ты что удумала? — Неожиданно спокойные действия Изабеллы смутили стражницу, уже уверенную в том, что ее прямо сейчас изнасилует эта чокнутая. — Я? Я плету косичку, — честно ответила та, не прекращая сосредоточенно заниматься делом. Авелин, отойдя от растерянности, дернула головой, но тут же стремительные руки пиратки сжали ее грудь. — Или ты дашь мне заплести косичку, а там я, может, тебя отпущу, или я прямо сейчас позову сюда пару ребят из «Висельника» и оставлю их наедине с капитаном стражи. Выбирай, — с легким смешком сказала развратница, легко массируя алые соски. От нежеланных, хоть и приятных ласк по груди Авелин пошла волна тепла. Но соски предательски продолжали торчать, выдавая возбуждение стражницы. Капитан затихла. — Вот и славно. — Пальцы пиратки продолжили плести косичку, пока Ривейни что-то напевала себе под нос. Авелин пыталась придумать способ побега, но безуспешно. Спустя невероятно долгое время пиратка все же вздохнула и встала с кровати. Даже нет, она не встала. Она Встала: полное грации движение больше подобало дикой кошке или же ядовитой змее, которая лишь кажется слабой и безобидной. Поднявшись на ноги, Ривейни соблазнительно покачала бедрами, и Авелин невольно задержала взгляд на ее формах. Как бы она не убеждала себя, что девушки ее не интересуют, тело вполне явно намекало: будь она свободна — с радостью бы ощутила ладонями то, как мнется под ними податливая смуглая кожа. От подобных мыслей в горле появился ком, который мешал дышать. — Знаешь, капитан... Иногда я жалею, что ты все думаешь о Доннике. Он явно недостоин трахать такое тело, как у тебя. — Казалось, пиратка решила начать говорить от всего сердца, но следующая же фраза убила весь эффект от нежданного комплимента: — Хотя, мало кого из стражи может возбудить мужик с сиськами. — Да пошла ты, — прохрипела Авелин, кое-как переборов свое завороженное состояние. — Нет, ты не злись. Подумай сама. Взгляни на свое тело. И на мое. — Пиратка вскочила с ногами на кровать, откуда внимательно посмотрела в зеленые глаза жертвы. — Грудь, — пальцы медленно прошлись по груди, сжав левую и чуть подержав. — Талия, — руки опустились ниже, подчеркивая узкую талию с парой шрамов. — Бедра, — ладони разошлись в стороны, показывая резкий контраст. Стражница невольно следовала глазами за движениями Изабеллы, вспоминая гитару — чудной инструмент родом из Антивы. Торговец говорил, что корпуса ее были придуманы именно тогда, когда первый мужчина увидел первую женщину. И теперь капитан понимала, что легенда не врала. — А теперь вспомни, как выглядишь ты. — Пиратка рывком приблизилась и опустилась на четвереньки, едва ли не улегшись на стражницу. От подобной близости та поморщилась и демонстративно отвернулась, словно выказывая свое презрение. Но стоило руке пиратки коснуться груди снова, как Авелин подалась вперед, едва не потеряв голову. — Твоя грудь прекрасна, но за ней скрыта мышца. У меня сердце едва ли не важнее разума, но у тебя оно лишь перегоняет кровь. — Казалось, Ривейни никак не отреагировала на движение своей жертвы. Она словно погрузилась в собственные мысли, не обращая внимания на то, что говорит и делает пленница. — Но странное дело. Ты смогла полюбить, а я нет. Почему так? И, не дожидаясь ответа, пиратка положила руку на ее щеку, разворачивая Авелин к себе лицом. А после осторожно попыталась ее поцеловать. Однако Валлен грубо отодвинулась, тем самым выведя разбойницу из транса. — Продолжим. Твоя грудь прекрасна, но стоит взять ее в руки — и чувствуется, что перед тобой скала. И это там, где должна быть самая нежная твоя часть. Но не она твоя самая большая проблема. — Рука опустилась на талию стражницы, а сама пиратка уселась на ее бедра, неотрывно глядя в зеленые глаза Авелин. — Ты опасный воин. Я видела, как ты своим щитом принимаешь такие удары, что можно лишь диву даваться, но... Ты похожа на шкаф. Посмотри. Просто посмотри! — пиратка провела пальцами две параллельные линии от плеч до бедер жертвы. — Видишь? Ни пальца разницы! — Чего ты добиваешься? — По лицу Авелин было видно, что еще чуть-чуть и она порвет веревки, а потом и «любительницу правды». — Я добиваюсь лишь одного. Скажи мне, ты понимаешь, насколько твое тело... далеко от того, чего желают мужчины? — Изабелла снова погрузилась в какие-то раздумья. У Авелин уже начали укрепляться мысли, что пиратка не пьяна. Скорее всего, она что-то приняла... или ее разум захвачен малефикарскими чарами. Но обычно маги крови предпочитают заливать кровью все на десятки метров вокруг и выскакивать из-за угла с посохом наперевес, а не исподволь развращать капитана стражи посредством смуглокожих пираток. — Эй, ты там чего? — внезапно робко обратилась стражница к Изабелле, вглядываясь в ее лицо. В рыжей голове роились разные мысли: начиная с планов вырваться и сбежать из плена и заканчивая страхом за Изабеллу. Последняя мысль была непривычной. Она не боялась за то, что пиратка умрет. Точнее, боялась, но они обе ходили по лезвию ножа и знали, что всегда есть враг сильнее, но теперь... — Ты столько времени шутила надо мной. Постоянно старалась поддеть. Не могла не попытаться ухватить меня за задницу, — вдруг произнесла Авелин, — и теперь ты добилась своего: я лежу перед тобой. Нагая, связанная. Беспомощная. — Последнее слово далось рыжеволосой с видимым отвращением, которое вызвало неприятные ассоциации со смертью Уэсли. — И если ты прямо сейчас окажешься под влиянием какого-то проклятого мага крови, я убью вас обоих. Странные слова говорила стражница, что еще несколько минут назад готова была порвать Изабеллу на клочки. Теперь она словно со стороны увидела ситуацию, и ее похмельную голову будто молотом огрели: слабая, беззащитная, в руках у той, кого она почти ненавидит... — Но это же неправильно! Нет-нет! Меня не должно такое... — Возбуждать, — закончила за стражницу Изабелла, поворачиваясь и нагло ухмыляясь. В ее улыбке было что-то такое, что мгновенно выдавало с корнем эту «очарованную». — Ты хорошая актриса, — бесцветно сказала Авелин, все еще не в силах принять тот факт, что ей нравится быть в руках у похотливой пиратки. — Но зачем? — Все просто, золотце. Ты могла бы хоть сотню раз кончить, но это не так интересно, как если бы ты осознала, что тебе нравится быть такой. Знаешь, — наклонившись к самому лицу прошептала ривейнийка, — даже Бетани я не считаю настолько податливой в постели. Больше того, она с превеликим удовольствием трахнула бы меня сама, если бы я дала ей шанс. Но ты... ты фрукт особый. Вся из себя правильная. Идеальная. Словно рыцарственная дама из историй Орлейских дураков. И ты невероятно лицемерна. Ты хочешь, чтобы тебя привязали и трахнули. Потому что тогда в твоей ненасытной похоти будешь виновата не ты. Ведь так? Авелин вновь отвернулась от пиратки. Нет, дело не в том, что та была ей неприятна или пленнице не хотелось смотреть на чужое тело. Беда была в другом. Изабелла попала в точку сразу и бескомпромиссно, словно она не говорила, а жалила своими кинжалами. Стражница уже много раз возвращалась мысленно к тому, какой описывали Леди Авелин в легендах: непогрешимую, чистую и благородную. Вечно прекрасная дева, что билась с врагами честно и не боялась ничего. И с радостью противостояла своим искушениям, считая их не более чем укреплением воли. И именно к такому образу стремилась капитан киркволлской стражи, хотя и старалась скрывать свое устремление к благородству, боясь, что ее примут за лицемерку, напоказ выставляющую свою честность. И все же, Авелин не могла противиться своим демонам: она боялась, что ее сочтут низкой и лживой. Но тело ее требовало ласки и любви. И чем дольше она противилась, тем страннее становились его желания. Сказать такое — окончательно потерять лицо. И даже согласиться на предложение было постыдным... — Проклятье, пиратка. Ты ничего не понимаешь. — Тщетная попытка обелиться не провела ни насильницу, ни даже ее собственную совесть. — Конечно. Ничего не понимаю. Откуда мне понимать такое? — невинно похлопала глазами пиратка. — Я всего лишь переспала с доброй сотней любовников всех полов и рас за годы жизни. И знаешь, чему я научилась за это время? Авелин непонимающе посмотрела на насильницу. — Тело не умеет врать, — рука ее прошлась по груди стражницы, вновь находя вишенки сосков. — Ты считаешь, что я жестока? Что мне нравится над тобой издеваться? Не отвечай, я все вижу по твоему лицу. Но я докажу, что это не так. С этими словами она уселась на живот стражницы, отчего та напряглась — не самый привычный угол зрения на чертовку из Ривейна. Зеленые глаза сами по себе устремились в сторону, стараясь не смотреть на пиратку, но той было плевать. Она, упершись руками в чужую грудь, начала медленно двигать тазом, имитируя половой акт. Это было настолько ошеломительно для жертвы, что она окончательно позабыла про головную боль. — Эх, жаль, что ты придумала себе столь глупые запреты. Да, ты не столь утонченна и элегантна, но это не главное для меня. Просто представь, что бы мы могли сделать друг с другом: моя гибкость и фантазия против твоей силы и неудержимой похоти, которые явно скрываются где-то в глубине, — мурлыкала пиратка, чуть ускоряясь. Стражница лежала неподвижно, словно не с ней происходило то, ради чего многие бы отдали душу. Но тут она ощутила, что ее рельефного живота не просто касаются разгоряченные половые губы пиратки — они уже размазывают смазку по ее коже. Это было столь унизительно и непривычно, что Авелин, точно дикая лошадь, начала брыкаться и извиваться. Бесполезно. Изабелле было даже весело: она не прекращала своих движений, ухватившись одной рукой за шею стражницы, чтобы не слететь. А после начала наигранно постанывать, извиваясь всем телом, явно дразня воительницу. Поддаваясь провокации, Авелин продолжала «сопротивляться», считая — это поможет ей. Однако внезапное осознание ее парализовало: она сама потекла от этой безумной сцены. Не в состоянии хоть как-то прекратить столь наглое использование своего тела, она возбуждалась все сильнее. И судя по тому, как улыбалась пиратка, та все уже давно поняла. — Ты перестала сопротивляться. — Три слова, сказанные пираткой, означали столь многое, что перечислить было бы все невозможно. Вместо продолжения, она извернулась и ладонью провела по промежности Авелин, собирая влагу, чтобы спустя пару секунд на глазах у той облизать все. Но, будто окончательно решившись, Ривейни нагнулась вперед и замерла в сантиметре от лица мускулистой девы. Огонек в ее глазах недобро сверкнул, а после — стражница потеряла над собой контроль. Подавшись вперед, она впилась в чужие губы, соленые от смазки и чуть горькие от рома, и окончательно забылась. Ее язык неумело проник в чужой рот, но тут же был подхвачен верткой змеей Изабеллы, умело дразнившей стражницу. Пиратка то отдалялась, будто разрывая поцелуй, вынуждая тянуться за ней следом, то наоборот грубо проникала как можно глубже, заставляя «жертву» судорожно дышать носом, точно на краю смерти. Не выдерживая подобного, Авелин начала задыхаться, когда пиратка перестала отдаляться: в голове было пусто, сердце пропускало удар за ударом от непривычных и красочных чувств. И даже тот факт, что чужие губы были полностью покрыты ее выделениями, никак не мешал рыжей отвечать на поцелуй. И лишь спустя долгие несколько минут пиратка отдалилась. — Теперь я знаю твоих демонов, — хрипло сказала она, вновь усаживаясь на живот своей пленницы. — И я помогу тебе заглянуть им в глаза. Авелин вновь ничего не ответила. Сказать вслух, что она согласна, для нее было почти за гранью возможного. Понимая: никто ее не услышит, кроме уже все понявшей пиратки, она все равно молчала. Молчала, потому что была свято уверена: стоит ей сказать хоть слово, и происходящее ляжет несмываемым позором на ее репутацию. И все же, она нашла выход из ситуации: Авелин медленно кивнула, давая разрешение на невысказанный вопрос. Пускай она согласилась, но по-настоящему согласилась лишь с первой частью. Да, Изабелла узнала ее демонов, однако стражница не позволяла ей ничего делать. Все, что случится дальше — лишь следствие ее беззащитности и неспособности вырваться из веревок. И эта мысль приносила облегчение. Судя по тому, как довольно улыбалась пиратка, она действительно поняла все и без слов. Изабелла на миг потянулась к столику рядом с изголовьем кровати, прижавшись грудью к лицу пленницы, а после ухмыльнулась еще шире. В ее руках виднелось перо. Обычное перо, которое после очинки используют писцы всех мастей. — Это...? — Ожидая подвоха, Авелин напряглась. И впрямь, кто знает, что захочет через секунду сделать этим предметом смуглая фантазерка. Та подмигнула и зловеще покрутила его в пальцах, отчего оно описало окружность перед лицом «жертвы». Не проронив ни слова, Изабелла снова развернула перо, направляя опахало к лицу стражницы. И, когда та уже была готова завопить от непонятно откуда взявшегося ужаса, ее носа легко коснулся кончик пера. И все. Не было ни взрывов, ни вспышек. Просто довольная ухмылка на лице Изабеллы сменилась удовлетворением: Авелин достигла точки, после которой она была податливой и легковнушаемой. Убрав перо, девушка взяла с подноса стакан, из которого двумя пальцами она достала неровную льдинку. Непонятно, как та простояла столько времени в тепле, но даже в руках она почти не таяла. После пиратка жестом фокусницы вытащила и второй кусочек. И прежде, чем что-то успело произойти, она положила их на алые соски Авелин, накрывая ладонями. Кожу тут же закололи маленькие иголочки мороза, а что происходило с куда более чувствительными сосками можно было представить. Словно сотни маленьких муравьев пробежали по упругой груди стражницы, а после начали жалить, не жалея себя, заставляя ее тело мелко дрожать. И, хотя холод затрагивал всего лишь пару небольших областей, она готова была поспорить: прямо сейчас ее выставили перед вратами Орзаммара высоко в горах нагую и заставили лежать в снегу. Но пиратке было мало. Ее руки начали выписывать на груди симметричные иероглифы, от которых на коже оставались тонкие мокрые линии. Словно догадываясь, что это не так сильно морозит тело пленницы, Изабелла вновь возвращала их на соски, которые перенапряглись от озноба и возбуждения и уже откровенно болели. Даже ярко-красный цвет их показывал: малейшее прикосновение может вызвать вспышку боли. В какой-то момент Изабелле явно наскучило забавляться со льдом, и она раздавила его в мелкую крошку, воспользовавшись невесть откуда взявшимся кинжалом и подносом. А после собрала все в руки и высыпала тонким слоем на груди своей пленницы. Она начала демонстративно вытирать руки об простыню и греть их дыханием. В это же самое время Авелин едва не выла: холод перестал чувствоваться, и теперь грудь просто болела, а мельчайшие иглы льда словно норовили пробиться к самому сердцу. Даже дышать становилось трудно, как будто этот холод сковывал само нутро. — Что ж, ты почти готова, — прошептала Ривейни. Происходящее ни на секунду не ослабляло ее похоть, и она вновь начала легко тереться о чужой живот. Ей явно хотелось продолжить свои игрища, а потому она вновь взяла перо и потянулась им к алым вишенкам сосков. Стражница не боялась, ведь, как выяснилось, это был самый безобидный способ развлечения у несносной пиратки. Но спустя миг взревела, как драконица. Замерзшие соски ощущали любое прикосновение так, словно в них медленно вкручивали зазубренные иглы, периодически подвешивая к ним тяжкий груз. Как порой бывает, легкая боль чувствуется в сотни раз сильнее, чем любая другая, а опытная пиратка великолепно поймала предел, за которым боль вновь становилась терпимой, и теперь ласково поддерживала стражницу, не доходя до этой границы. Но и этого было мало: любое движение заставляло ту боль подниматься до пика. Не шевелиться Авелин не могла и теперь должна была бороться и с болью, и с холодом, и с собственными рефлексами, отточенными за годы тренировок и сражений. — А сейчас я покажу тебе, что боль может быть приятной. — После чего свободный от пера сосок накрыли чужие губы, а горячий язык стал его обрисовывать по кругу, пока наконец оттепель не пошла по нервам. И вместе с ней пришла новая лавина ощущений: боль от резкого потепления, обжигающее тепло и удовольствие столь долго неласканного тела. И впервые за долгие годы Авелин застонала от удовольствия. Перед глазами стражницы возникла странная картина: нескладная мужиковатая девушка, поверх которой лежала смуглокожая красавица. Она не была идеальной, нет. Скорее всячески подчеркивала собственную сексуальность: шрамы и родинки, обильно покрывающие ее тело, не были отторгающими. Скорее наоборот. Они превращали пиратку не в недосягаемый идеал, а в самую обычную жительницу Тедаса, со своими слабостями и желаниями... которые она не особо скрывала. Но этот образ существовал лишь доли секунды, потому как пиратка прекратила свои ласки. Даже перо остановилось, которое за несколько прошедших секунд в воображении рыжей стало самостоятельным созданием. Неприятное ощущение незаконченных ласк подчеркивало обиду на себя за «непозволительное» для капитана стражи занятие. — Проси, — вполголоса сказала Изабелла, метнув нахальный взгляд. По ее тяжкому дыханию и нервно дергающимся пальцам можно было бы догадаться, что она с трудом сдерживает собственную похоть, но, увы, Авелин не обладала столь большим опытом в постельных утехах, а потому не заметила произошедших метаморфоз с вечно расслабленной пираткой. — Что? — Капитан решила, что ослышалась. — Проси прекратить. Как ты делала раньше. — Она и не думала отворачиваться от Авелин. — Я подчинюсь, стоит тебе сказать лишь слово. Но ответом была тишина и обильно краснеющие щеки воительницы. Она хотела это сказать, но внезапно поняла, что боится. Боится, что ее попытка сохранить образ чистой девы испортит все. Пиратка уже все знала, сама стражница понимала... но лишиться ласк той, что впервые за много лет исторгла из ее груди стон удовольствия? Слишком неравный обмен. — Как я и думала. — Ривейни опустила лицо вниз, но вдруг остановилась. — Однажды я привяжу тебя к стулу обнаженной и сделаю все, чтобы ты потом не ушла самостоятельно. Но тогда ты должна будешь сказать мне, чего ты хочешь. Но пока... я подарю тебе аванс. И вновь умелые губы обхватили алую вишенку, заставляя нервные окончания сходить с ума. Веснушчатая девушка закусила губу и заерзала на месте: она не могла представить, что бывает настолько приятно телу. В ее разуме, не избалованном разного рода удовольствиями, рождались странные картины. Она вспоминала, с каким приятным звуком чужой клинок ударялся о ее щит, как меч покидает ножны и со звоном отражает чужой удар... А когда Изабелла закусила сосок зубами, рыжая вспомнила, как чудом стрела сорвала с ее головы шлем. Она жила войной, но теперь она познавала совсем иной для себя мир, в котором все было иначе, и до последнего старалась найти привычные аналогии. И все же, приятные ощущения от чужого рта не могли затмить боль от замерзающей кожи чуть выше. Даже дышать становилось тяжело, но наконец пиратка соизволила обратить на это внимание. — Что ж, а теперь то, что столь для тебя привычно, но никогда не делалось ради удовольствия, — зловеще и загадочно сказала Ривейни, а после расхохоталась. — Это прозвучало абсолютно глупо и пафосно. Но ты же любишь такое, не так ли? — Ээээм... не понимаю. — Авелин было бы спокойнее, если бы ее насильница не продолжала фразу. Но та плевать хотела на ее опасения: Изабелла лениво потянулась к подносу и взяла оттуда небольшой нож. Он ярко блестел на свету свечи, а в его заточке не было изъянов. Следом за ножом в руки пиратки попало тонкое полотенце. — Ты всегда используешь щит. Тебе так нравится принимать на себя удары? — поинтересовалась девушка, плавно водя над свечой ножом. — Хотя нет, не говори. «Это мой долг — защищать тех, кто слабее меня». Угадала? — Нет. Щитом можно отразить те удары, от которых нельзя увернуться. Я взяла его, когда Уэсли... — голос вдруг осел, а Авелин зажмурилась. Но следом последовали не слова утешения, нет. Изабелла отвесила крепкую пощечину, что огнем обожгла щеку. — Уэсли, Уэсли, Уэсли. Твой мертвый муж у ног Создателя. Каждый раз, вспоминая его, ты даришь себе лишнюю печаль, а ему не даешь насладиться вечным счастьем, — пиратка внезапно начала кричать. Мгновенный переход от спокойствия и шуточек до бешенства изрядно удивил зеленоглазую... и даже испугал. — Неужели ты так считаешь? — Нет. Но в это веришь ты. И верил твой покойный муж. Не хочу мешать людям утешать себя. Но, если твой муж и после гибели будет не давать тебе стать собой... я уйду. Украду Хоук, и ты больше нас не увидишь, — в голосе звенела сталь, от которой капитан стражи даже перестала думать о постыдной пощечине. — Ты... ты.... не смей так говорить о... — Смею. Смею и буду. Я смеюсь над Андрасте. Смеюсь над благородными, что делят все на белое и черное. Смеюсь над законами. — Казалось, Ривейни решила открыть некую тайну своей пленнице. — Но я никогда не позволю людям обманывать себя. В сознании... вот здесь, — она постучала пальцем по виску, — здесь не должно быть оков. Я отринула такие цепи, что не снились многим. И в твоем рассудке таится самый настоящий Тевинтер. Столько глупых ограничений. Столько самообмана и рамок. И при этом столько любви. Происходящее плавно становилось в сознании стражницы не насилием и пытками, а странного рода разговором по душам. Который своей непривычностью оказывал невероятный эффект. — Я могла бы годами говорить с тобой, показывать всю глубину того, чего ты избегаешь, но наш век недолог. По этой самой причине я и решилась использовать столь жестокий способ. — Неужели Изабелла — такая убежденная противница неволи? — удивленно хмыкнула рыжая. — Тебя волнует что-то кроме тебя самой? — Ты думаешь, что я освободила тех рабов из сиюминутного желания? Нет. Никто не смеет ограничивать чужую свободу. — Ну конечно. И эти веревки тут оказались чудом. — Что ценнее: связать тебя на несколько часов и освободить от глупых предрассудков или же оставить все как было? — На такой вопрос капитан ответить не смогла. И дело было не в том, что пиратка права, нет. Сам вопрос звучал так, словно любой ответ подтвердит, что Авелин в плену своих идеалов и образов уже долгое время. — Но мы вернемся к тому, что было чуть раньше. Все равно ты не поймешь ничего, что я говорю. Поэтому слушай свое тело. И Авелин прислушалась. Непривычный коктейль из эмоций ее поглощал без остатка, сводя с ума. Это словно взять мальчишку из Круга и привести в «Цветущую Розу», настолько сильно потерялась она. Холод, жар, боль, слабость, страх... все смешалось, становясь единым чувством, которое некоторых не посещает за всю жизнь. Чувство порядка. «Я должна страдать? Моя судьба — нести тяготы за других? Поэтому Уэсли ушел? Поэтому ушел отец? Но почему именно так? Неужели для меня не было другой судьбы?» — вопросы, словно рой мошек, кружили в голове, и ни на один не нашлось ответа. Но за пустыми размышлениями стражница позабыла о том, что делает ее подруга. Изабелла будто и забыла про разговор, медленно прокаливая лезвие. И, когда оно раскалилось докрасна, пиратка сгребла остатки льда с груди своей «испытуемой» и высыпала на сталь. Та мгновенно остыла. Полотенце тоже не лежало без дела: им Изабелла собрала капли растаявшего льда, а после вновь протерла насухо кожу. — Киркволл стал для тебя новым домом. А ты стала для него новым знаменем и символом порядка. Ты несешь этот город в себе... и теперь я сделаю то, что навсегда оставит память о нем. — Легкий взмах и поперек чужой груди скользнуло лезвие, выпуская из-под светлой кожи карминовые капли, медленно проступавшие из пореза... Боли не было: замороженные нервные окончания, пары алкоголя, возбуждение и привычка к разного рода ранениям делали свое дело. Стражница даже немного растерялась, не понимая, что делать. Рефлексы требовали при виде собственной крови биться до последнего, спасать себя, что угодно. Хотя в то же время на тело навалилась такая тяжесть, будто бы ничего такого и не творится. И будто, мало того, с каждым мигом в голове рыжей все ярче разгоралось пламя азарта: она буквально сходила с ума от того, что творится с ней, но узнать, во что все выльется в конце, было куда как интереснее, чем уцелеть в процессе. — Вот видишь? Ты уже по-другому относишься к подобным вещам. — Ривейни, чуть прищурившись и высунув язык, чертила линии, выглядя при этом как заправская магичка из Круга, что переписывала конспект. Плавно рисунок начинал принимать вполне себе знакомые очертания, а до головы Авелин доходили не самые приятные ощущения. Во всяком случае, она старалась убедить себя, что ей не нравится происходящее. Однако — неудачно. Сложно обмануть тело. — Нет, я понимаю, что сложно к такому привыкнуть и начать получать удовольствие от происходящего. Хотя, тебе не надо привыкать. Тебе лишь нужно на одну ночь забыть о своей неразумной убежденности в постыдности удовольствий. Пока удовольствие не является проблемой для окружающих, ты можешь делать что угодно. В конце концов, мы живем всего лишь раз. — Ты не права. Создатель... дарует вечное существование у своего трона, — стражница старалась говорить спокойно, но не выходило: лезвие в очередной раз высекало линию на ее теле, отчего в голосе появлялось трепетное дрожание. Нет, не страх был его причиной. Удовольствие. И нет, это было не всепоглощающее чувство, которое заставляет забыть о себе, долге и мире вокруг. Было больше похоже на чувство комфорта, будто спустя неделю пути уставшие ноги опускаются на мягкую перину, ощущая тонкую ткань каждой клеткой. — Этому нас учит Церковь. — Но в этих словах не было уверенности: ферелденка уже давно усомнилась в догматах Церкви. Но это было лучше, чем незнание. — Слушай, не будем сейчас о религии. Ты уводишь тему не в ту степь. — Пиратка промокнула полотенцем кровь, а после присмотрелась и довольно цокнула языком. — Во-о-от. То что надо. Встав с живота своей пленницы, девушка стала ходить по комнате, что-то выискивая. Авелин в свою очередь пыталась разглядеть, что на ней начертила острым клинком Ривейни. Вроде как символизм угадывался, хотя полутьма помещения скрадывала очертания самих порезов, которые были обильно покрыты кровью: все же кожа груди была прошита мириадами тонких сосудов. Наконец Изабелла вернулась назад, держа в руках небольшое зеркальце и горящую лампадку. Усевшись на свое привычное место (отчего Авелин вновь ненароком покраснела), она развернула к своей подруге отполированную серебряную пластину с рукоятью — хранить настоящее стеклянное зеркало в подобном месте было дороговато — а после поднесла лампаду к нему, давая возможность стражнице хорошенько разглядеть отражение собственного тела. Капитан внимательно посмотрела в зеркало. И чем больше она смотрела на свое тело, тем больше эмоции захлестывали, сменяясь одна за другой, не давая придти к единому состоянию. Стыд за свое обнаженное тело и нескладную внешность сменяло собой почти детское любопытство, вызванное странным рисунком. Но оно тут же уступало место гневу на себя за подобную слабость, хотя дальше следовало раскаяние за столь опрометчивый шаг: рисунок, все же, останется на ней навсегда. Но в конце концов девушку поглотили удовольствие и стыд в равной мере. Пиратка сумела затронуть такую нить, которая таилась в глубинах души гордой воительницы. — Насмотрелась? — Изабелла откинула в сторону кусок отполированного металла, а после встала. — Что ж, осталась маленькая деталь, и я закончу с твоей грудью, подруга. Смуглая подошла к куче тряпья на полу, в которой с трудом угадывались одежды Из и стражницы, чтобы там найти свой пояс. На нем она открыла кошель и достала маленькую коробочку без каких-либо знаков и обозначений. Грешным делом ферелденка подумала, что там расположен какой-то наркотик, на который ее решила подсадить пиратка, но нет. — Посмотри. Это один из красителей, что используют для нанесения татуировок. Нет, это не кунарийский витаар. Даже близко нет, — Изабелла прекрасно понимала, что организм непривычной к подобной отраве стражницы просто не перенесет его, — но он нам и не нужен. С этими словами она положила открытый коробок с красным мелким порошком, который почти что не выделялся отдельными гранулами, а сама взяла в руки тряпку и флягу капитана. После чего щедро вылила воду на грудь и бесцеремонно стала оттирать успевшую свернуться кровь. Капитан снова прикрыла глаза: боль была весьма ощутимой, но уже почти родной. Хотя откуда ей знать, что будет дальше? Протерев все, Ривейни поморщилась: в паре мест кровь снова начала собираться в толстые капли, готовясь истечь. Так что она поскорее взяла коробок и щедро сыпанула в руку его содержимое. — Закрой глаза и не вдыхай. — В ее голосе просквозило что-то странное. Это было похоже на непонятный коктейль из заботы, сурового предупреждения и интриги. Авелин уже поняла, что разгадать замыслы пиратки почти нереально, равно как и повернуть все назад, так что ей оставалось лишь подчиниться. Изабелла слабо улыбнулась, а после сильно дунула, отчего порошок легким облачком устремился к ранам на коже. Он, будто снежинки, плавно опускался, пока наконец первые его частицы не упали на порезы. По лицу воительницы был заметен дискомфорт, что с каждой секундой лишь усиливался. Чем больше частиц падало на оголенную плоть, тем сильнее сжимала челюсти рыжеволосая, пока основная часть не попала в рану. Раздался нечеловеческий рев: порошок делался из листьев жутко едкого растения с родного полуострова смуглой. Он был одним из самых ярких красных красителей, что можно было достать, но при этом отличался жутко болезненным процессом нанесения. И это лишь иглой, пусть и частыми ударами, но все же. А тут — прямо на голые нервы он попадал в количестве большем, чем нужно. Единственное, что удивляло пиратку в этой реакции — наличие сознания у капитана. Все же, Авелин была выдающейся женщиной. Сама же ферелденка так не считала. Ощущения были такие, словно ее бросили на костер, при этом напоив каким-то нечеловечески жестоким ядом. Кожа будто сворачивалась и рвалась подобно тонкой бересте, а малейшая попытка вздохнуть была как самая изощренная пытка. Тело требовало вдохнуть, чтобы продолжать драть глотку от боли, но стоило вдохнуть, как хотелось вопить еще громче. Порочный круг не хотел никак выпускать жертву, но она в какой-то момент смогла себя пересилить и перестать вопить. Пусть это и стоило ей целого ручья слез. Правда яростное выражение лица никак не давало даже заподозрить, что она плачет. — Когда заживут порезы, они останутся белыми и еле заметными линиями. Но твоя кожа... твои прекрасные веснушки... рисунок пропадет, не оставляя памяти, — пиратка заворожено смотрела на маленькие точки на светлой персиковой коже, которые сплетались в свой таинственный рисунок. — А я хочу, чтобы, каждый раз глядя в зеркало, ты видела его. И... — Изабелла вдруг осеклась и отвернулась. — И что? — сипло спросила стражница, пунцовая как роза. Ей веснушки всегда казались чем-то лишним, несерьезным и вовсе не симпатичным. Однако ее негаданная любовница так не считала и это было... приятно. — Ничего. — Признаваться, что смуглая хочет видеть эти шрамы каждую ночь, было неудобно и неловко. Странное дело, но Авелин была настолько непривычна в подобном виде, что у пиратки плавно стали закрадываться странные мысли. «Не хочу, чтобы она отказалась меня знать после этого. Не хочу, чтобы она делала вид, будто все по-старому. Не хочу знать, что она найдет себе кого-то, кто будет для нее лучше, чем я. Не хочу, и точка. Я открываю ей саму себя, значит, она должна быть со мной», — тихо шептал в голове голос. Но ему тут же отвечал другой: «Но как же Хоук? Ты что, бросишь и предашь ее ради новой любовницы? Кем ты станешь в ее глазах? А кем в глазах Авелин?» Страшное осознание резануло по мыслям подобно клинку. Изабелла не хотела любви, бежала от нее, смеялась над ней. А та, подобно расчетливому орлесианскому аристократу, платила за это двойной ценой. Хоук. Авелин. Нет, это не стоит обдумывать... по крайней мере сейчас. — Я знаю, что делать дальше, подруга. — Изабелла деловито залезла на кровать, в ноги к рыжей, и уселась там, глядя в зеленые глаза. Она ждала, что Авелин вновь отведет их в сторону. Та и впрямь отвела, изменившимся взглядом изучая чужое тело. Странное дело, но теперь нагое смуглое тело вызывало у нее интерес. Хотелось прикоснуться к нему, изучить каждый сантиметр, сжать и отпустить. Отпустить, чтобы вновь на него посмотреть... — Изабелла, что ты со мной сделала? — все так же сипло обратилась стражница к пиратке. — Почему я... возбуждена? — Потому что я вытащила на свет то, что ты прятала годами. Ты видишь меня. И ты хочешь меня. Но стоит мне сейчас тебя отпустить, и ты снова закроешься. И больше никогда не подумаешь о том, чтобы хотя бы немного позабыть про свои глупые заблуждения о рамках дозволенного. — Руки смуглой опустились на чужие бедра и стали еле ощутимо гладить их тонкими пальцами, изредка пощипывая. Она продолжала смотреть на лицо ферелденки, подмечая малейшие изменения. — Это неправильно. Это порочит мою честь. Я теряю свое имя... — Стараясь отогнать назойливое видение соблазнительной девы, воительница зажмурилась. — Все, что ты теряешь сейчас, — опасные запреты. Я готова поспорить, что ты и Уэсли занимались сексом редко и без изысков. Скорее всего, ради галочки. Ведь так? — Не надо про Уэсли. — Почему? Это единственный человек, с которым ты явно трахалась. И я уверена, что ты ни разу не испытывала с ним оргазма. Ведь так? Молчание было ответом. Подобное было слишком... слишком. Авелин будто вменяли в вину ее неумение получать удовольствие. И тут ей стало обидно за себя, отчего проснулось жгучее желание оправдаться. — У меня были оргазмы! Были! — Явно не с ним. Скорее всего, — пиратка томно изогнулась, а после вытащила сумку стражницы, в глазах рыжей мелькнул ужас, — с этим. На живот ферелденки упал простенький и явно самолично выточенный деревянный фаллос. И это было катастрофой для Авелин. Она специально носила его в сумке, чтобы никто в казарме не удумал там его найти. И теперь его нашла та, кому стоило о таком знать меньше всего. — Ничего такого. Я, конечно, удивлена тому, что ты его делала сама, но... Нет, — посмотрев на лицо стражницы смуглокожая подняла бровь, — не удивлена. Попросить его выточить у плотника ты постеснялась бы. А потому явно сделала сама. Верно? Капитан стражи молчала. Она была опозорена. Окончательно и безвозвратно. Так, как никогда прежде и, вероятно, в будущем. «Почему она не смеется? Почему не хохочет как умалишенная? Почему она ничего не делает?» — мысли мельтешили нескончаемым роем, мешая принять простой ответ: Изабелла не считала это чем-то странным. — Что ж, милая. Думаю, я знаю, что мне стоит делать. — В голове Ривейни уже скользнула змеей мысль, что она забывает о собственном удовольствии. Но ничего не попишешь: раз уж она решила помочь самой несчастной на свете стражнице, то придется доводить дело до конца. Перестав водить руками по чужим бедрам и сбросив на пол сумку, она деловито развернулась и легла на чужой живот, беззастенчиво расставляя ноги. Перед глазами рыжей открылось весьма пикантное зрелище, которое мигом ее парализовало, не давая ни отвернуться, ни сопротивляться. Чуть поерзав, а заодно потревожив порезы, Изабелла все же замерла. А после осторожно прикоснулась своими губами к чужому лобку, оставляя горячий и томный поцелуй. И тут Авелин прорвало: ее руки натянули веревки, а сама она тихо простонала, ненароком двигая тазом к лицу пиратки. Подобное проигнорировать черноволосая не смогла, а потому следующий поцелуй на заставил себя ждать. Каждый из них был легким и мимолетным, но словно оставлял метки на гладкой коже. Стражница впервые в жизни сталкивалась с девушкой в постели. Она знала, что это случается, но поверить, что все настолько ярко, она не могла. Что сказать, Ривейни знала, как обращаться с любовницей. А сверху к этому прибавлялось чувство собственной беззащитности, которое продолжало оправдывать ферелденку. Но весь этот образ она не понимала. Лишь продолжала неглубоко дышать, плавно пьянея от чужих ласк и полного безумия, что окружает ее. И этому чувству не хотелось сопротивляться. Лишь продолжать плыть по течению, наслаждаясь столь необычным способом забыть о заботах. Плыть, подставив тело теплому солнцу, что светило с неба, забыв про работу и долг. И когда девушка уже почти пропала в этом чувстве, водную гладь закружил водоворот, что подобно голодной морской твари пытался засосать в свои недра несчастную деву. Но на деле же Изабелла всего лишь добралась до ее клитора, начав показывать все свое мастерство, то посасывая, то полизывая, а изредка и покусывая его. Это было причиной, по которой до Изабеллы донесся тонкий полустон-полувсхлип. Но представить, что его издавала столь крепкая и сильная воительница, было сложно. И будто глумясь, девушка продолжила свои нежные издевательства, которые так сильно нравились рыжей пленнице. А ведь та только начинала, старательно лаская подругу. Пока наконец не настал самый главный момент. Момент, когда пиратка использовала свой опыт и ловкость языка на максимум: она выписывала таинственные символы, проникала языком поглубже и ласково покусывала кожу. Но все же, она оторвалась от своего занятия. — Жаль, но для твоего же блага, милая, придется пока оттянуть самое сладкое. — В ответ на это прозвучал разочарованный вздох: стражница впервые была в настолько возбужденном состоянии, а ее искусительница отказывалась продолжить немедленно. И тут же на свет полезли ее сомнения. Стоило ли вообще поддаваться на чары Изабеллы? Что если это не более чем жестокая шутка? И не должна ли она вырваться из пут, чтобы сбежать из этого ужасного места? Из все более мрачных мыслей ее вырвал голос пиратки. — Выпей, — она протягивала обычную деревянную кружку, выточенную одним из тысяч ремесленников. Внутри плескалась самая обычная вода. И от ее вида ферелденка поняла, насколько сильно она хочет пить. Похмелье, почти позабытое за событиями в этой комнате, вернулось с удвоенной силой, да и в горле от долгих криков было сухо. А потому стоило смуглокожей поднести посуду к ее лицу, как Авелин стремительно выпила все ее содержимое. — Прости, без этого никак. Я не хочу, чтобы ты сорвалась и убежала после столь ощутимого прогресса. — Голос Изабеллы удалялся, а в голове появлялась сонная тяжесть. — Не бойся. Осталось всего ничего, и я отпущу тебя. Под аккомпанемент томного голоса Ривейни воительница закрыла глаза и уснула. Все же, внутри кружки была не совсем вода. По правде говоря, сонного порошка там было всего ничего, и буквально через несколько минут стражница проснется. Время терять было нельзя, а потому пиратка деловито стала отвязывать свою любовницу, походя отмечая, как сильно истерлись веревки там, где они были примотаны. Авелин, сама того не зная, едва не разорвала путы, в очередной раз поразив своей силой смуглокожую. Перевернув на живот девушку, Изабелла вновь привязала ее, после чего села на кровать в ожидании момента, когда та придет в себя. Почти четверть часа ей пришлось смотреть в одну точку, думая о правильности своих поступков и странной страсти, что проснулась в ней по отношению к ферелденке. Но тут веснушчатая зашевелилась, а после тяжело выматерилась. Она все еще была в реальности, где любовница Хоук измывалась над ней. И как бы ей не хотелось поверить, что это сон, она проснулась точно там же. — И что теперь? — хрипло спросила она, кое-как повернув голову. Она не могла видеть ничего, кроме горы подушек, обшарпанной стены и изголовья кровати. — Неужто тебе было мало? — Нет, подруга. Мало было тебе. И я хочу помочь тебе окончательно раскрыться, — Изабелла молча взяла ремень своей любовницы, что лежал в куче одежды, и сняла с него все лишние вещи. — Мне ничего от тебя не надо, — грубовато буркнула рыжая. Сон словно вернул ей былые комплексы. — Я не буду тебе ничего говорить. — Медленный замах, и ремень со свистом рассек воздух. А спустя миг раздался громкий щелчок, вскрик, и на персиковой коже появился длинный белый след, мгновенно наливающийся красным цветом. Стражница мелко задрожала, почти погасшее возбуждение могучими рывками наверстывало свое. Удар был точным. Сильным. И в чем-то унизительным. И все это вновь вернуло в голову жертвы вопрос: «Почему же страдания столь ее радуют?» Лицо несчастной покраснело, а из-под закушенной губы брызнуло несколько капель крови. Но это не было самым главным. Главным было то, что тело снова пробило знакомым электрическим разрядом. И следующий удар тело ферелденки встречало с не меньшим восторгом, чем поцелуи совсем недавно. Ярче. Сильнее. С громкой мольбой не прекращать столь приятное мучение. Свист, удар, стон. Свист, удар, стон. Свист, удар... Рыжая была на грани. Один удар. Один поцелуй. Что угодно — и она впервые в жизни ощутит настоящее блаженство, которое для нее было недостижимо столько времени. Но Изабелла медлила. Пиратка бросила ремень и выхватила меч стражницы из ножен, после чего нанесла четыре быстрых и точных удара. Веревки лопнули, кровать пришла в негодность, а меч отправился на пол. — Перевернись, быстро! — властно прохрипела пиратка: экзекуция ее саму держала на пределе, и ей нужно было всего ничего. Но она старалась закончить дело: руки схватили кинжал и перепачканную в крови тряпку. Еле сдерживаясь, капитан перевернулась, вновь вскрикнув от боли. Вся ее спина была иссечена ремнем, а затекшие руки и ноги горели огнем, когда по жилам начала течь разгоряченная кровь. Запрыгнув на кровать, Изабелла быстро и решительно стала выводить кончиком ножа свое имя, вытирая кровь тряпкой. Стражница выла зверем, выкручивала руками простыню, не пытаясь остановить действия любовницы. И пусть ее живот жгло огнем, пусть она понимала, что этот след останется навсегда, пусть рисунок был чуть выше лобка и явно станет напоминанием. Пусть. Сейчас ей нужно было достичь пика. В это время пиратка заканчивала выписывать свое имя. А после слепо нашарила коробочку с краской и высыпала остатки на ладонь. Высыпала, чтобы тут же растереть прямо по свежим ранам. И вдавливала ее, ощущая, как тянутся мгновения. Наконец свершилось. С громким, почти что оглушительным воплем стражница взлетела на пик и впервые в своей жизни достигла оргазма под чужими ласками. Боль была невероятной. Она забыла все: себя, долг, стеснение. Нет, ей было не до этого, ведь все ее тело сотрясали судороги, которые быстро исчезали, оставляя место приятной опустошенности. А вместе с ней ее оставили и силы. Падение в бездну было столь глубоким, что Авелин спустя миг отключилась. От этого вопля Изабелла сама взорвалась громким криком. Она обмякла и лежала прямо на рыжеволосой, старательно пытаясь вдохнуть. И наконец вышло. Тяжело пошатываясь, она поднялась с кровати. Недолгое время ей понадобилось, чтобы собрать свои вещи и уйти. На прощание она положила щит Авелин около большого зеркала. Пускай капитан увидит себя во всей красе. Выходя из дома, пиратка закрыла замок ключом и мощным пинком запнула его под дверь. Авелин его найдет и выйдет. А никто посторонний не прокрадется на место их игрищ.