Кинжал с удобной рукоятью

«Надо это решать. Окончательно и бесповоротно. Меня уже выводит из себя ее вид, будто ничего не случилось», — капитан городской стражи шла по Нижнему городу к давешнему дому, в котором пиратка настояла на встрече. Ну как настояла. Сказала, что если ферелденка удумает с ней обсудить нечто, связанное с шрамами, то пусть приходит сюда. В ином случае разговор не состоится вовсе. «Она мне еще и условия ставит. Я уже решилась на разговор, почему я должна что-то еще делать?» — ноги в крепких сапогах порывались свернуть в сторону, уйти подальше, а еще лучше — отнести хозяйку в казармы. Но волевым решением Авелин пресекла трусость и без стука вошла в помещение. Внутри было темно. Очень темно. И это было плохо: ориентироваться приходилось на память, а та не ограничивалась лишь планом помещения, подсовывая соблазнительные картинки. — Сюда, — раздался голос Ривейни, а после загорелась свеча на столе. Пиратка сидела прямо за ней, отчего ее украшения весело поблескивали на свету. — Садись, раз уж пришла. Помешкав, Авелин присела на табурет, а после молча уставилась на огонь. Она успела придумать несколько вариантов начала разговора, но все они вылетели из головы тут же. «Нелепо. Я выгляжу нелепо. Опять», — капитану не нравилось то, что происходило с ней прямо сейчас. Она видела беседу как короткую и победоносную схватку, по итогам которой Изабелла будет раздавлена и примет любые условия капитуляции. А на деле все сразу полетело под откос. И все же, ситуацию спасла пиратка. — У меня с собой три свечи. Как только будет заканчиваться одна, я буду зажигать следующую. Когда они догорят, я уйду. Но ты можешь решиться и начать говорить о причине своего прихода сюда. И тогда я забуду про них, — хозяйка дома демонстративно выложила две оставшихся свечи на стол. Они были сделаны из очень качественного воска, так что хватило бы каждой на добрых двадцать минут. Ферелденка кивнула, не отрываясь от огонька свечи. Идея была хорошей. Достаточно много времени, чтобы решиться, но недостаточно, чтобы совсем уйти в свои варианты диалога. Одним словом, Ривейни прекрасно просчитала ситуацию и нашла решение. «Изабелла, я считаю, что нет нужды объяснять, почему произошедшее должно быть забыто нами обеими. Ты поступила отвратительно, нанеся мне удар в спину, когда я ясно дала понять, что ты меня не интересуешь как... — глаза сами собой сфокусировались на декольте смуглокожей. Фраза тут же потеряла смысл и складность. — Нет, тут нужно что-то другое». Пиратка со скучающим видом крутила языком вокруг клыка, глядя в лицо зеленоглазой: нет, ферелденка явно не умела контролировать его выражение, так и сейчас на нем читались мучительные раздумья, которые не давали покоя стражнице. «Сиськи Андрасте, она так свихнется. Но уговор есть уговор. Авось она решится на нормальную беседу, — пальцы отбивали легкую дробь по грязной столешнице со следами воска и эля около ключа от помещения, которым в прошлый раз она закрывала рыжую. — Интересно, она уже сдала меня Хоук?» «Не моя вина в том, что я попала в центр этой вакханалии. Ты использовала мое беспомощное состояние, после чего не подумала даже извиниться. И когда я оказалась в плену, и твоем, и собственного тела... нет. Когда я оказалась в безвыходном положении, ты не просто надругалась надо мной, но оставила позорное клеймо на моем теле, — стражница мало-помалу составляла фразы в единый монолог, которым она надеялась расставить все точки над i. А заодно свалить вину с себя. — Ты не проявила ни капли сожаления. Не подумала о том, что нас могут заметить. И пускай для тебя тут нет ничего такого, у меня есть лицо и достоинство, которое я могу потерять из-за твоей неуемной тяги к похоти и разврату». Тут стражница приготовилась выпалить все на духу, но легкий стук привлек ее внимание. На столе тускло поблескивал медный ключ. Тот самый, которым ее закрыли, чтобы никто не увидел обнаженного лидера стражи в постели. Это начисто убило запал, и текст стерся из памяти. Но воительница не могла сдаться. «Я не обвиняю тебя. И не пытаюсь обелить себя. Но по тому, что произошло, можно составить простой вывод. Все омерзительные поступки, что ты совершила, были сделаны именно тобой. И моя воля тебя не волновала. Я могла бы понять, если бы ты просто занялась со мной любовью, но не этим безумием... — стражница скривилась. Звучало так, будто она соглашалась на секс со смуглянкой без этих «изысков». — Ты не просто занялась со мной любовью, что уже для меня неприятно, но и позволила себе сделать это максимально жестоким способом. Подобное не может оставаться незамеченным как свершившийся факт, а потому я рассказала Хоук о произошедшем. Я надеюсь, что она прекратит любые связи с тобой, поскольку ты не считаешься ни с чем, следуя лишь своим желаниям». — Раз, — вдруг произнесла Ривейни, поджигая от почти догоревшей свечи новую и капая воском на стол, после чего вдавила ее в не застывшую еще каплю. Огарок отправился в угол, где с глухим стуком упал на деревянный пол. «Проклятье. Она надо мной издевается! — Лицо Авелин покраснело от плохо сдерживаемой ярости. Но ничего, она успеет начать свою атаку до того, как смуглая уйдет. А если та и попытается покинуть помещение, то ей придется самой побыть связанной. — Нет. Не надо приплетать Хоук, иначе это выльется в фарс. Ссорить любовниц — слишком низко. Даже если одна из них — такая как вот эта стерва». Пиратка встала со стола и ушла в тень, внимательно наблюдая за гостьей. Та будто и не заметила, продолжая пялиться в одну точку. Такая сосредоточенная. Такая потерянная. Такая несчастная. Изабелла всегда славилась легкостью в принятии решений: нет смысла подолгу мусолить одно и то же, упуская момент. Так что ей хватило всего нескольких часов, чтобы окончательно решиться. — Что бы ты не сказала сейчас, я заставлю тебя принять себя. Если понадобится, я свяжу тебя, украду судно и увезу в Ривейн. И там тебя по-настоящему раскрою, — прошептала девушка так, что задумавшаяся гостья не услышала ничего. — А Хоук... Хоук... Нет, я с ней поговорю. Она поймет. Поймет же? — спросила у огонька пиратка. Но тот лишь дрогнул, что можно было понимать как угодно. Раздался шумный вздох. Авелин наконец решилась начать разговор: отсутствие пиратки перед собой ее немного успокаивало. Она знала, что та внутри, но не видела ее лица, а потому чувствовала себя проще и увереннее. А Ривейни не торопилась появляться на свету, будто понимая все без слов. — Мы с тобой попали в непростую ситуацию. Но вся вина лежит исключительно на той, кто притащил меня в этот дом. На тебе. — В ответ на эту реплику Изабелла хмыкнула: как и ожидалось, Авелин не станет сразу признавать, что ей понравилось. Такое бывает только в романах, написанных бульварными писателями, которые знамениты, пока их книги на глазах. Да и категоричность рыжей не была сюрпризом. — Ты воспользовалась мной. Не подумала о том, что я могу быть против. И ты не просто об этом не подумала, ты делала со мной такое, что не всякие любовники могут друг с другом сотворить, — в качестве пояснения она указала пальцем на свою грудь, скрытую крепким нагрудником. — Да, я это сделала. Но вот в одном ты ошибаешься, — пиратка начала ходить кругами по помещению, оставаясь в тени, — ты не была против. Ты поцеловала меня, когда я остановилась. Ты не сказала «Нет», когда я тебе позволила остановить все. И когда я освободила тебя, ты предпочла остаться до самого конца. — Смуглая вздохнула. — Меня начинает раздражать необходимость раз за разом объяснять одно и то же. Так что я нашла куда более простое решение. Ферелденка навострила уши, ожидая услышать что-то жуткое и пугающее. — Тебе нравится боль. Причем не просто нравится, ты чувствуешь, что она нужна тебе, чтобы возбудиться. Верно? — Нет, — резко ответила стражница. Раздался шорох, а после в ушах зазвенело: кулак Ривейни мощным ударом впечатался в скулу сидящей, отчего та с громким лязгом упала на пол вместе с табуреткой. — Я буду бить тебя каждый раз, когда ты будешь врать, — довольно промурчала девушка. — У этого есть свои причины, — продолжила она, — но выяснять их я не хочу. — Нет никаких причин. Мне не нравится то, что ты говоришь. — Держась за скулу, Авелин начала вставать. Она не чувствовала злости: видимо, все же понимала правоту подруги. — Конечно. Не нравится, — с издевкой покивала Изабелла. Новый удар прилетел с другой стороны, но Авелин смогла устоять, пусть и с трудом. — Почему ты боишься это признать? — Потому что, — огрызнулась капитан. Но нового удара не последовало. Изабелла задумчиво глядела на нее. Нет, идея с рукоприкладством была обречена на провал. Нужно было поймать капитана на лжи, и тогда той придется хотя бы как-то «сотрудничать». В темноте она избавилась от своего одеяния, вновь оставаясь нагой. Но теперь она не собиралась раздевать Авелин. Она просто вышла в круг света, где нагло уселась на край стола перед стражницей. — Тогда мы просто побеседуем. — Изабелла внимательно смотрела за зелеными глазами подруги. Как только та переведет взгляд на ее тело, она будет замечать это. — Оденься. — Шумный вдох выдал рыжую тут же. — Нет. — Пиратка соблазнительно изогнулась, чуть щурясь. Это в чем-то ее забавляло, ведь воительница так мило краснела. Особенно — когда пыталась не опускать взгляд. — Ты пришла сюда, чтобы показать мне, какая ты правильная и как подло я поступила. — Именно. — Разговор с Хоук не выветрился из памяти, но на трезвую голову сказать все как есть было трудно. — Тогда, позволь, я тебе расскажу, как я вижу эту ситуацию. Я вижу женщину, оставившую за бортом все: любовь, веселье и право на свободный выбор своих интересов. Все это ты бросила на алтарь глупого служения идеалу честного человека. Но есть одна загвоздка: ты вбила в голову, что честный человек не должен знать больше двух поз. А ведь тело требует. Просит любить его. Радовать и баловать. А что делаешь ты? Подходишь к этому как к необходимой, но не самой важной части. Ты даже трахаешь себя каким-то самодельным куском дерева. А ведь снять себе любовника или любовницу куда как проще. И эффективнее. — Изабелла ощущала себя наставницей, которая распекает нерадивую ученицу. — Однако, вместо этого ты концентрируешься на другом. Скажи, что для тебя важно в жизни больше всего? Внезапный вопрос поразил стражницу. Настолько, что она даже забыла про обнаженную красавицу перед собой. — Я должна сделать все, что могу на своем месте, — после паузы произнесла стражница. — Должна. Все, что могу, — смуглая закатила глаза, после чего резко приблизилась к лицу Авелин. — Откуда столько ненависти к самой себе? — Прости? — Я живу ради удовольствия. Хоук живет ради своей семьи, но, ты не поверишь, она тоже часто отрывается. И даже Фенрис! Нытик Фенрис живет теперь ради удовольствий. Ты же на нем поставила крест. — Смуглая отстранилась, а после спрыгнула со стола и, взяв свечу, начала зажигать настенные светильники, которые медленно и нехотя разгорались, освещая комнату. Ферелденка с плохо скрываемым интересом рассматривала фигуру пиратки. Резко развернувшись, Ривейни перехватила чужой взгляд и едва ли не бегом приблизилась к гостье. — Я видела этот взгляд. Ты можешь спорить со мной, но этот взгляд я знаю. — У тебя движения как у воина. Это профессиональное. — Попытка оправдаться вызвала чуть ли не истерику у Изабеллы. Та хохотала как умалишенная, вызывая непонимание в глазах подруги. Кое-как успокоившись, она утерла слезу и с широкой улыбкой объяснила причину своей реакции. — Милая, когда ты говоришь про «движения как у воина» тебе нужно помнить одно — ты должна смотреть в лицо собеседника, а не пялиться на сиськи. Ничего не говори. Главное, что ты поняла суть сама. И... — Озарение посетило голову смуглянки, отчего та сдернула с головы платок. — Сейчас я завяжу себе глаза. И останусь стоять перед тобой. А ты можешь разглядывать меня. Прикоснись, если решишься. А может быть и нет. Считай, что это секрет даже от меня. — И не подумаю. — Капитан все же исподволь глядела на то, как глаза собеседницы накрывала крепкая повязка. И тут в ее голове словно что-то перемкнуло. Одна из самых желанных девушек Киркволла стояла перед ней, выдав карт-бланш на любые действия с собой. Эта извращенная форма власти пьянила, заставляя наплевать на последствия. Глаза голодно скользили по груди, оббегая небольшие темные соски, двигаясь к паре мелких шрамов у шеи. А после срывались вниз, изучая чужой живот, где мышцы небольшими квадратиками выделялись под кожей. Не так явно, как у Авелин, но вполне заметно. А после взгляд двигался еще ниже, где стражница с легкой завистью смотрела на тонкую полоску волос, которая будто убеждала посмотреть еще чуть ниже. Но только одно место рыжая боялась изучать. Лицо пиратки. Там могло быть много эмоций, но только одно ее напугало бы по-настоящему. Скука. Но незнание пугало еще больше, а потому Авелин посмотрела и вздрогнула. Улыбка. Довольная улыбка. — Ты... рада? Чему? — настороженно поинтересовалась у подруги давешняя жертва. — Это заводит. Стоять вот так и гадать, на что же именно ты сейчас смотришь. Жаль, что ты в доспехах. Потому как если ты начала бы их снимать, я услышала бы грохот. А без них могла бы представить, что ты еще и свой шедевр плотничества достала, — честно сказала пиратка, заставив Авелин залиться краской. Изабелла все же могла себе позволить честно признаться в своих желаниях. Ответа не последовало. Ферелденка ощущала, как ее тело требует сделать именно то, что говорит смуглая, но вот совесть все еще не дремала. Но в ней уже появилась трещина. Осторожно приблизившись к хозяйке дома, дева протянула руку и положила ее на щеку Изабеллы. Предстоящее пугало ее. Сводило с ума. Заставляло одновременно ненавидеть себя за слабость и хвалить за решимость. Ривейни в свою очередь прекрасно понимала, что произойдет дальше. А потому без лишних слов она потерлась щекой о мозолистую ладонь, еле заметно дыша. Волнение, предвкушение, радость пусть от маленькой, но победы. И вот, случилось. Авелин неловко коснулась чужих губ. Сначала робко, но с каждым мгновением она становилась все более и более раскованной, с подлинной страстью целуя любовницу. В какой-то миг она обхватила талию Изабеллы, углубляя поцелуй, пока наконец не перестала дышать. Казалось, что она готова была умереть, но не прервать столь сладостный миг. Вдруг пиратка закусила чужую губу, и вкус у поцелуя стал невероятно соленым от крови. Но рыжую это лишь раззадорило. И понимая это, пиратка каждый раз старалась поддразнить ранку, чтобы не дать боли утихнуть. Наконец поцелуй был разорван. — Ох... Нечасто меня так целуют. Ох как нечасто... — довольно промурчала Изабелла, пытаясь отдышаться. Ее грудь и живот холодила сталь кирасы, но это было мелочью. Сейчас в ее груди горело пламя, которому было все равно на холод. Рука потянулась к повязке, но остановилась. Нет, не стоит этого делать. Авелин смогла сделать очень большой шаг, и рушить все прямо сейчас было глупо. Авелин ничего не сказала. Она ждала, что после поцелуя тут же все сломается. Но нет. Мир не перевернулся, ее не подняли на смех. Она просто чувствовала себя... живее. Словно кто-то бросил ей веревку в глубокий колодец, а она начала по ней карабкаться. Нет, она не выбралась из беды, но уже шла к спасению, прилагая все силы. — Авелин... — Да? — Я сниму платок. И... я хочу увидеть шрамы. Ты позволишь? — Голос Ривейни дрожал, как флаг на слабом ветру: то наполнялся силой и уверенностью, то становился еле слышным. — Если ты хочешь уйти сейчас, то я пойму. Капитан стражи металась. Она не знала, как поступить: с одной стороны, Изабелла уже видела ее тело, с другой же, это было серьезным испытанием ее воли. Но наконец она решилась. Раздался звук расстегиваемого ремня и глухой стук: на пол полетела портупея с ножнами. А дальше рыжая избавлялась от брони и одежды, пока не осталась абсолютно нагой. Щеки заливал румянец, а руки прикрывали тело от пиратки. — Сними, — еле слышно произнесла Авелин, отворачивая голову. Ей было сложно смотреть в глаза подруги. Особенно теперь. Ривейни поспешно сдернула повязку, а после замолчала. Глаза с легким восторгом смотрели на тонкие линии, которые успели зажить. Но на персиковой коже виднелись кроваво-красные черточки, образовывающие ее имя и символ города. Сердце пропустило пару ударов. Нет, Изабелла уже видела это тело со всех мыслимых и немыслимых ракурсов. Чего уж там, пока она привязывала бой-бабу, успела наглядеться на всю жизнь. И все же, теперь все было иначе. Изящная надпись чуть выше лобка была в разы ярче, чем та, что была нанесена первой. Краска все еще жгла кожу, но рыжеволосую это лишь радовало. Она не могла забыть о произошедшем. И как только она готовилась сказать, что это для нее прошло и больше не повторится, тут же рассудок смущала легкая боль и осознание вечного напоминания на ее теле. Но странная удовлетворенность посещала стражницу с каждым днем все чаще. Ривейни сделала ей подарок. Возможно, его обертка была отталкивающей, пугающей и еще бог весть что, но самая его суть была дороже всего. До этого столь ценный дар преподнес ей ее отец, пожертвовав всем ради будущего дочери. — Глупо, — пробормотала рыжая, словно оценивая нелепость сравнения столь разных действий. — О чем ты? — Смуглянка настороженно замерла. Она решила, что подруга раскаивается в содеянном. Это было бы ударом, потому как девушка уже почти смирилась со странной мечтой об обладании телом и сердцем ферелденки. — Я о... своем, — ответила стражница, не желая озвучивать свои мысли. Хотя бы потому, что их и не стоило знать никому, кроме самой гостьи старого дома. «Почему я это сравнила? Совершенно разные поступки. Отец рискнул всем ради моего счастья. А чем рисковала она? Ничем», — взгляд пиратки жег кожу подобно огню, но Авелин опять ушла в свои мысли, снова становясь подобной бронзовой статуе: недвижимой и в чем-то величественной. «Не считая возможной смерти, заключения в темнице, ненависти от капитана стражи и даже самой Хоук, — опровергла саму себя зеленоглазая. — А кому как не ей переживать за свою шкуру». «Отец это делал ради тебя. А она мне никто! Разве что подруга», — не унималась Авелин-обвиняющая. «Что лишь больше говорит в ее защиту. Незнакомка решилась ради тебя и твоего счастья на серьезный риск», — с видимым удовольствием парировала «защитница». «И при этом использовала максимально жестокий способ», — обелять Изабеллу не хотелось. Даже больше того, это было едва ли не против самого естества Авелин. «Как будто любой другой смог бы на тебя подействовать», — ответить на это рыжая не смогла, что помогло ей вынырнуть на поверхность. И тут она поняла, что уже давно Изабелла сидит на столе, одеваясь. — Изабелла? — Что такое? — Хозяйка комнаты повернулась к Авелин, глядя на нее своим нахальным взором, от которого иные портовые шлюхи краснели. — Ты в свои мысли ушла. Я решила, что это надолго. — Я хочу узнать, почему ты решила «помочь» именно мне. Неужели Мерриль или даже Бетани, до ухода в Круг, не нуждались в, — воительница замялась, пытаясь найти подходящее слово, — наставнице? — Мерриль и Бетани еще не привыкли к вольной жизни. Именно той самой вольной жизни, которая значит «Секс, пьянки и ноль ответственности». Но они смогут. У Бетани, правда, с этим теперь будут сложности. А вот то, что с тобой происходит, на самотек пустить нельзя. Нет, правда. Ты бы и дальше обходилась своими силами, ведь так? А тут появилось с чем сравнивать. — Хитрая улыбка на пару секунд мелькнула на лице Ривейни, но тут же пропала. Говорить, что она могла оказаться единственной, кто мог пробить толщу льда, не стоило. Авелин не поймет. — Значит вот как... — эмоции заставили голос дрогнуть: хотелось одновременно и обрадоваться за свое везение, и огорчиться из-за того, что для Изабеллы она была «проблемной». — Знаешь, что мне нравится в происходящем? — пиратка слезла со стола (в который уже раз) и встала перед подругой. — Ты стоишь передо мной, говоришь о серьезных вещах. И даже не думаешь прикрыться. Если у тебя еще были сомнения в том, что где-то глубоко в тебе дремлет настоящая и любящая себя женщина, то теперь они должны отпасть. Авелин тут же прикрылась, обильно краснея. Но это все чаще становилось словно... ненужным. — Помнишь, я сказала, что твое тело выглядит... не особо привлекательно? — вдруг произнесла Ривейни, кладя руку на щеку подруги и нежно ее поглаживая пальцами. — Я не была до конца честна. Ты не выглядишь, как должна выглядеть изысканная аристократка, это факт. Но вот сказать, что ты выглядишь непривлекательно, — нельзя. Авелин. Посмотри мне в глаза, — голос становился все тише, пока не перешел на шепот, — из всех воительниц, что я видела, ты самая красивая. И я надеюсь, что этого ты не забудешь никогда. Потому что иначе мне придется приходить к тебе в казарму, убеждать тебя в этом и объявлять об этом на весь Киркволл. Капитан стражи прикрыла глаза. Ей было уже плевать на гордость, а потому она попросту заплакала. Уэсли всегда делал комплименты ее воинскому искусству, ее силе и сноровке. Он мог часами говорить о том, как прекрасно она отражает удары. Но никогда не говорил ничего про ее тело. Он был церковником. Стоит ли говорить о том, что женщина внутри Авелин успела забыть себя? Но теперь под жестокими ласками и нежными словами она расцветала подобно цветку. И вместе с этим приходило осознание того, что столько лет было упущено зря. В голове ферелденки появлялись образы людей, которые были ей приятны и интересны. Некоторые становились даже настоящими авторитетами, но никто из них не мог (или же не хотел?) видеть за крепким щитом и холодными эмоциями девушку. Подобное было унизительным. Слова были лишними, а потому Изабелла просто обняла плачущую, с легкой растерянностью смотря в стену. Подумать только, довести Авелин до слез одним лишь комплиментом. Эта несчастная была в плену своего образа не только в собственных заблуждениях, но и в оценке остальных. Не выдержав переполняющего чувства жалости, пиратка горячо зашептала на ухо гостье далекие от поэтичности комплименты. Но это было даже к лучшему, ведь и сама воительница была не самой одухотворенной жительницей Вольной Марки. Она лишь слепо хваталась руками за одежду подруги, пытаясь унять поток слез. Но не выходило. — Изабелла! Изабелла! Никогда и никто... — Слова давались с трудом деве с щитом, а потому она перестала пытаться что-либо высказать. И все же она смогла унять себя. — Спасибо. Я... мне... Просто спасибо. — Могу я задать тебе вопрос? — Конечно, — не размыкая объятий, стражница кивнула, вдыхая носом аромат чужих волос, что пышно раскинулись по плечами смуглянки. — Почему ты так бурно отреагировала? Я помню, Хоук пару раз тебя называла красавицей. — Просто... Хоук это говорила. А ты... сама понимаешь... — девушка лишь сильнее прижала подругу к себе. — Переспала с тобой? Ох, милая, можешь мне поверить. Не я одна этого хотела бы. Просто оказалась чуть наглее, чуть смелее, — Изабелла улыбалась. А через миг отпустила подругу, глядя в ее зеленые как хризолит глаза. Странная связь с этой девой чувствовалась у пиратки. Словно черное и белое, они друг друга держали на двух концах одной цепи, не в силах разойтись дальше. И что интереснее всего, в самой середине стояла Хоук. Но пытаясь отогнать неприятную мысль, пиратка вновь сменила тему. — Слушай, я принесу тебе несколько книг из своей коллекции. Подожди, не перебивай. Тебе нужно их прочитать, поскольку это один из важных моментов. Ты же, небось, ничего кроме Песни Света да пары-тройки книг про шевалье не читала. А я покажу тебе, что столь... страшная для тебя тема используется повсеместно. И да, думаю, что ты можешь выбрать подходящую себе книгу. Какую-нибудь легкую и не особо красочную. Что скажешь? Авелин стояла молча. А после, скромно опустив глаза, она ответила: — Ту книгу про тевинтерскую колдунью и тамассран. Ответа не последовало: пиратка едва ли не впервые не нашлась что сказать, а потому лишь удивленно пялилась на подругу, выбравшую одну из самых ядреных книг в ее коллекции. Да чего уж там, пиратка сама считала ее больше самоучителем по лесбийской любви, чем художественным произведением. Но, все же проглотив удивление, Ривейни кивнула. — Идет. Но ты на всякий случай дверь закрой, пока будешь читать. Книга вполне... живая, — произнесла она, махнув рукой. Полный властности жест оскорбил бы Авелин, но сейчас та была поглощена своими безумно скачущими мыслями. Она смогла лишь одеться, невнятно попрощаться и пошла прочь, обдумывая все то, что происходило с ней за последние несколько дней.