Калейдоскоп пяти сезонов

Кормят тут отстойно, Коичи. Если бы ты только знал, насколько здесь паршивая жрачка, просто безобразие. Будь ты на моем месте, уже давно объявил бы голодовку и исхудал до такой степени, что из бедер начали бы торчать кости. Впрочем, тебе не впервой изводить себя диетами до истощения, так что, может, ты бы тут и не так сильно мучился, и даже со временем бы привык. Как бы то ни было, к этому заведению у меня масса вопросов. Эй, и это называется «санаторий для людей, решившихся на борьбу с наркоманией, алкоголизмом и прочим дерьмом»? Частная и совсем не дешевая клиника. Только представь, когда я им в очередной раз напоминаю о том, что за те бабки, которые я ежемесячно отстегиваю, можно было бы не просто спасать мою задницу от передоза, но и подавать к столу что-нибудь более-менее приличное, меня обычно молча сопровождают туда, где мне, по их мнению, следует находиться — в мою палату. Если эту каморку вообще палатой можно назвать — хлев какой-то. Ну, и условия. Знал бы — выбрал бы что-нибудь получше да поближе. Или своими силами бы справился. Хотя сомневаюсь, что можно бросить колоться без посторонней помощи, ха! Вчера в столовой краем уха слышал, что тут даже какие-то знаменитости проходят курс лечения от очередной хуеты, сильно мешающей им жить и работать, но своими глазами никого не видел. Да даже если и встречал, не признал, скорее всего — народ тут выглядит, мягко говоря, так себе. У меня к тебе большая просьба — если ты когда-нибудь соберешься навестить меня в этой богадельне, привези пожалуйста чизбургер? А лучше парочку. И плевать, что они, конечно, будут уже совсем холодными к тому моменту, как ты сюда доберешься. Благодарности моей не будет предела, так и знай! Что тебе еще рассказать, Коичи? Ответов на предыдущие письма я от тебя так и не дождался и сегодня понял, что исписался уже, наверное, совсем. Вот только о кормежке местной еще не рассказывал, а все остальное ты уже, в принципе, знаешь. Нового и разнообразного со мной тут происходит крайне мало. Черкни пару строк, если найдется свободная минутка? Очень сложно каждый раз вот так вот, когда письма все уходят и уходят в пустоту. Твой Тсу. Тсузуку запечатал конверт и отложил его на стол. Уже бессчётное количество раз он давал себе обещание прекратить писать Коичи письма, но в итоге находил все новые и новые поводы брать в руки карандаш и портить листки бумаги. Каждый раз, когда Тсузуку казалось что все, это — точно последнее, ведь все темы исчерпаны и больше он не напишет, обнаруживалось что-то, о чем он еще не успел, но хотел рассказать. В помещении царил идеальный порядок. Мебели самый минимум. Было пусто и тихо, за окном сияло сентябрьское солнце и белоснежный прямоугольник на темной столешнице казался будто бы предметом из другого мира. Сказать, что он сильно и безудержно тосковал по Коичи — не сказать ничего. Скучал и ждал, и думал каждую минуту. Привычка ложиться на узкую больничную кровать, закрывая глаза и предаваясь воспоминаниям, за эти годы стала его личным своеобразным ритуалом. *** Он хорошо и ясно помнил их знакомство — Коичи только-только заступил на работу в бар, где Тсузуку повадился ошиваться вечерами последние пару лет своей жизни. Не то чтобы в нем было нечто особенное, — суперские коктейли или чешское пиво, нет, — причина была до одури проста. Это было ближайшее к его дому заведение, где наливали допоздна и под относительно неплохую музыку. В конечном итоге он прикипел к этому местечку душой и приходил сюда уже, в основном, по привычке. Усаживался за барную стойку, неизменно на один и тот же стул, и заказывал двойной виски со льдом и стакан воды. Вел неспешные, ленивые, порой даже философские беседы с барменом или просто молча слушал музыку, сидя спиной к залу, если посетителей было слишком много. Так, в один из дней, он вновь опустился на излюбленное место, не глядя сделав заказ. И только когда напиток ему подали совершенно другие, незнакомые руки, удосужился поднять голову и посмотреть на только что обслужившего его человека. Несколько секунд они молча разглядывали друг друга, не моргая, прежде чем Тсузуку спросил: — А где Юки? — Если вы о том, кто работал тут прежде, то я ничего не знаю. У меня первый день. Может быть, лучше спросить у хозяина? — Может быть, и лучше, — медленно протянул Тсузуку, разглядывая нового персонажа. Длинные розовые волосы собраны в аккуратный хвост, простая черная футболка с широким вырезом открывала на всеобщее обозрение хрупкие ключицы, в ушах — невероятное количество пирсинга, еще в носу и нижней губе. Парню за стойкой было лет двадцать, может быть, немного больше. Он ловко управлялся с посудой, быстро чистил и нарезал фрукты, работал аккуратно — ни капельки не попадало ни на стойку, ни на его руки, а коктейли получались очень красивыми. — Учти, — предупредил Тсузуку, — я постоянный клиент, и если ты делаешь отвратную Маргариту, больше я здесь не появлюсь. Хозяин тебя по головке за это не погладит. — Желаете Маргариту? — Коичи задержал взгляд на бокале с виски, который Тсузуку как раз поднес ко рту, затем протянул руку и снял висящий ножкой вверх широкий бокал. — Сделай. Тот коротко кивнул — Тсузуку снова уставился на гипнотизирующие движения тонких кистей. Через пару минут перед ним встал бокал с коктейлем. Отодвинув в сторону свой виски, он сделал глоток, катая во рту жидкость. Было вкусно. — Просто супер, — удовлетворенно кивнул, вынося вердикт замершему в ожидании Коичи. Тот кивнул в ответ со своей стороны барной стойки, возвращаясь к обслуживанию другого клиента. В этот день Тсузуку пробыл в баре много дольше обычного — пил Маргариту, каждый раз старался невзначай коснуться прохладной руки, подававший ему очередной коктейль, и думал о том, что таких как Коичи он еще никогда не встречал. До этого вечера он даже и предположить не мог, что в одной с ним вселенной могут существовать такие удивительные люди. Что было в Коичи удивительного, Тсузуку себе ответить не мог — просто знал, видел, что Коичи необыкновенный, и точка. - Меня зовут Тсузуку, - бросил он, прежде чем покинуть заведение. - Как "продолжаться"?* - догнал его вопрос розововолосого бармена. - Нет. Как "слагать". - Интерееееесно, - признался Коичи, и склонил голову на бок. Через неделю Тсузуку пригласил его на свидание. По своему обыкновению пребывающий в ленивой меланхолии, он вдруг испугался отказа, увидев за стойкой стройную фигуру. Но он с такой решительностью шел сюда в этот раз, обдумывая по дороге, как бы лучше подкатить, что отступать было уже некуда. Он плюхнулся, как обычно, на стул, стряхнул с кожаной куртки капли дождя, которые принес с ночной улицы, кашлянул и предложил Коичи встретиться и пойти куда-нибудь после того, как тот закончит работу. Отказа он не получил, вопреки своим опасениям, зато получил вопросительно-удивленный взгляд из-под аккуратно нарисованных карандашом бровей. — Моя смена заканчивается в три часа ночи. Интересно, куда ты поведешь меня в такое время? — Коичи звучал обыденно — подумаешь, ерунда какая, словно бы его каждый день зовут на свидания татуированные взрослые мужики сомнительного вида и ориентации. — Ммм… — Тсузуку задумался, постучав по своему подбородку пальцами. — В другой бар? — Боже мой! Да ты самый оригинальный человек во вселенной. В другой бар! Какая свежая идея. — Поддел Коичи. Он вытер руки о черный передник, повязанный вокруг бедер, и вышел к нему из-за барной стойки. Тсузуку в свою очередь поднялся с высокого стула, на котором сидел. Коичи оказался выше более чем на полголовы. — Ну ты и конь! А из-за стойки и не скажешь! — Не сдержался Тсузуку. — Я смотрю, бонусом к своей оригинальности ты еще и мастер сомнительных комплиментов? Не слишком ли рискованно по отношению к тому, кого зовешь на свидание? — Не остался в долгу тот. Тсузуку опешил, собираясь соврать, что не свидание это вовсе, а так, просто вечер вдвоем и пара бокалов спиртного. Но сказать неправду язык не повернулся. — Так вот, — продолжил Коичи, — это не я конь, это ты ростом обделен. Ясно? — Ясно. — Вдруг послушно согласился Тсузуку, пялясь на него во все глаза. Высокий, тонкий, такой молодой и свежий. Умопомрачительно красивый мальчик. В другой бар никто, конечно же, не пошел. Коичи предложил прогуляться по ночному городу, и в неспешной беседе Тсузуку привел его к своему дому. — Ни хрена себе! Кем же ты работаешь, что можешь позволить себе такое? Не хата, а музей, — не сдержал восторга Коичи, разуваясь в прихожей. Будучи ребенком семьи относительно среднего достатка, такое могло ему только сниться. Просторная кухня из натурального дерева, джакузи, огромная веранда с видом на город. Но больше всего его впечатлила круглая широкая кровать, на которой спокойно могло уместиться и уснуть три человека, абсолютно не мешаясь друг другу. — Не хватает только двух собак какой-нибудь элитной породы, которые синхронно выполняют трюки за кусочки эксклюзивной ветчины, — нервно хихикнул Коичи, аккуратно опускаясь на краешек постели. — Черт возьми, я бы тут жить остался. — Так в чем дело? Оставайся. — Спокойно отреагировал Тсузуку, все это время стоявший привалившись к дверному косяку. Двинувшись вперед, он оказался перед сидящим Коичи слишком близко. Тот поднял свою розовую голову и облизнул губы. — Ты не думай, я не из-за всего. Ну, не из-за этой всей роскоши тебе даю, — торопливым шепотом оправдывался он, когда Тсузуку раздевал его и жадно оглядывал каждый обнажавшийся кусочек гладкой бледной кожи. — Не верю, но все равно выебу, — в тон ему отвечал тот, поддевая языком пирсинг в его пупке. — Слишком много тут до тебя побывало тех, кто делал это «из-за всего», — в ответ на это Коичи снова нервно хмыкнул, и откинулся на подушки, отдавая себя целиком и полностью во власть шершавых умелых ладоней. Тсузуку был удивительно нежен. Настолько, что в этот раз поражался даже сам себе — обычно он привык брать, а в этот раз нестерпимо хотелось и отдавать тоже, не задумываясь о собственном удовольствии. И у него, кажется, получилось — Коичи под ним тёк и млел. Стонал, закусывая губы и выгибаясь всем своим стройным телом — прекратил сдерживаться, подаваясь навстречу. А после целовал Тсузуку в губы, обхватив его лицо ладонями, и это был совершенно обезоруживающий и запрещенный прием. *** — Ты выглядишь таким уставшим. Не высыпаешься? — Лежа на диване, Тсузуку наблюдал за не так давно проснувшимся Коичи. К семи вечера ему уже нужно было быть готовым и выходить, и он, очнувшись от позднего сна, вяло орудовал на кухне, наливая себе кофе и намазывая на тост тоненький слой соленого сливочного масла. — Не высыпаюсь, — вздохнул он и щелкнул пультом от телевизора. Экран загорелся, наполняя помещение светом и звуками. Коичи оказался настоящей жертвой массмедиа — перманентно что-то слушал, смотрел, общался с кем-то в чате. В квартире Тсузуку ожил годами пылившийся телевизор и начали появляться журналы с программами телепередач, которых раньше и в помине не было. Он ничего на это не говорил, да и как можно было сказать что-то Коичи? А спустя какое-то время с удивлением поймал себя на том, что его это даже не раздражает. Коичи жевал тост, отпивая из большой чашки крепкий ароматный напиток. Косички в его хвосте на затылке дрожали, когда он с набитым ртом хихикал над очередной глупой шуткой телеведущего. В средствах Тсузуку стеснен не был. Более того, он уже не помнил, когда последний раз проверял баланс счета, не говоря о том, что беспокоился об остатке на нем и необходимости на что-либо копить. По меркам обыкновенного рядового гражданина Тсу был настоящим счастливчиком — от отца ему достались ранее находящиеся в собственности того офисные помещения в разных концах города, сданные на длительный срок крупным корпорациям. Это приносило, разумеется, за вычетом налогов, великолепную чистую прибыль. Однако при этом деньгами Тсузуку разбрасываться не спешил. Они просто были, вот и все — он к этому привык, воспринимал это как нечто само собой разумеющееся и всегда был готов потратить их. Но только на что-либо действительно стоящее, например… — Может, черт с ней, с этой работой? — Обратился он к Коичи. — Чего-чего? — Работу свою, может, оставишь? Смены до трех ночи, денег платят немного, ты устаешь. — Я устаю, потому что ты заездил меня. Мы трахаемся по три раза за ночь. — А тебе это не нравится? — Нравится. Просто прими как факт, что причина моего недосыпа — твой недотрах, а не моя работа. — Ах, вот оно что. Ну и ладно. И все же, может, ты уволишься? — Не отступал Тсузуку. — Пойдешь учиться, например. Я все оплачу, любой университет, какой ты выберешь. Или можешь просто, ну… просто отдыхать некоторое время, пока окончательно не определишься с тем, чем желаешь заниматься. — Я что тебе, баба какая? На содержании дома сидеть, — после паузы раздраженно огрызнулся Коичи. Он уже закончил свой завтрак и теперь, сидя на другом конце огромного дивана и уперев в краешек журнального столика свою узкую ступню, красил ногти на ногах алым лаком. — Да нет, ну что ты, что ты… — примирительно ответил Тсузуку и расслабленно закинул руки за голову, пристально наблюдая за тем, как аккуратные ноготки на ногах Коичи один за другим становятся карминно-красного цвета. — Не баба конечно, не сердись только… — Мои родители и так не в восторге от того, что я с тобой «общаюсь»! — Неужели?! — Оживился тот. — Зато они, видимо, в восторге от того, что их единственное чадо работает во второсортном ночном баре. Вот уж успех! Состоялся так состоялся, ничего не скажешь — есть, чем похвастаться перед гостями на рождественских ужинах! — ехидничал он. Коичи лишь сердито сопел, продолжая наводить на ногах красоту. Когда он закончил, Тсузуку неожиданно быстро оторвался от дивана, схватил его за щиколотку, и прижался губами к темно-синей двойке, вбитой под кожу ступни. — Ты чего это? — Удивился этому порыву Коичи — даже смутился, рефлекторно поджав пальцы на ноге. — Ничего, — с нежностью ответил Тсузуку. — Люблю твои ноги очень, вот. — Ага, — Коичи озадаченно поднялся с дивана, медленно собирая в сумку необходимые мелочи, — ну… я пойду. — Хорошего рабочего вечера. — Ага, — уже у двери все так же растерянно обронил тот и сунул ноги во вьетнамки. Через минуту закрылась входная дверь. У Тсузуку словно бы началась новая жизнь, особенно когда Коичи перетащил к нему все свои пожитки и неизвестно откуда взявшуюся видавшую виды бас-гитару. — Ничего себе. Играешь? — Присвистнул Тсу и приподнял ее за гриф, рассматривая. — Осваиваю, — деловито отозвался Коичи. Он водрузил гитару на стойку на самое «почетное» в квартире место — напротив их огромной круглой кровати. Теперь, открывая с утра глаза, первое, что видел Тсузуку — гордо стоящий в паре метров от него музыкальный инструмент. Удивительный Коичи. Как старинный веер ручной работы, медленно раскрывающийся перед новым владельцем, обнажает свои превосходные узоры, так и Коичи — с каждой секундой, с каждым мгновеньем, раскрывался, демонстрируя новое и изумляя. *** Какое-то время все шло более чем превосходно. До тех пор, пока Тсузуку вновь не сорвался на иглу. Вообще-то он завязал еще лет семь или восемь назад — хорошо помнил первые месяцы ада без дозы, и, выбравшись, наконец-таки, из этого дерьма, пообещал себе больше не притрагиваться. И не притрагивался. И казалось, что так неожиданно появившийся Коичи стал его гаванью, уберегал от очередного прыжка в пропасть, отношения с ним давали новые силы. Но прошлое оказалось сильнее. — Тсу, ты чего? Зачем? Ну зачем, господи, что же теперь делать? — Он видел расплывающееся перед своими глазами обеспокоенное лицо Коичи, его побледневшие губы и залегшие под глазами тени — тот только вернулся с ночной смены. Головой Тсузуку лежал на его теплых коленях, улыбаясь и уверяя что скоро закончится, скоро отпустит, только бы Коичи перестал переживать по этому поводу. Отвратительно было видеть на его хорошеньком лице страх. Любопытно, но даже в этом лихом наркотическом угаре Тсузуку помнил, что Коичи еще не ужинал, не принимал душ и вообще только пришел, нуждался в сне и покое. От него пахло лаймом, солью и «Маргаритой», а еще им самим — самый замечательный на свете аромат, с которым только доводилось сталкиваться Тсузуку. Указательный палец левой руки Коичи был заклеен пластырем, которого еще утром не было — наверное, порезался ножом, нарезая фрукты для коктейля. Странное дело — в бреду Тсузуку видел и помнил все до последней детали. «Какая же ты бесхребетная тварь, Тсу. Собрал бы всю свою жалкую волю в кулак, да завязал бы. Теперь есть, ради кого» — разозлился он сам на себя, прежде чем отключиться. Чего досконально не помнил Тсузуку, так это то, в какой момент все окончательно вышло из-под контроля. День, когда он впервые поднял на Коичи руку — ни за что, без причины, просто потому что в один прекрасный момент слушать его бесконечный гундеж стало просто невыносимо. Вряд ли Коичи делала счастливым радужная перспектива жизни с наркоманом, однако съезжать и бросать Тсузуку он по каким-то, ему одному известным причинам, не собирался. Все метался между ним, работой своей тяжелой и бесплатными консультациями у всех специалистов, которых только удалось отыскать по интернету и справочникам, полученным в больнице на регистрационной стойке. Оказавшийся неожиданно сильным и до восхищения хладнокровным, Коичи сдаваться не собирался. И видимо, в благодарность за все сделанное для любимого, в какой-то момент просто получил по роже. Тсузуку смутно, но помнил его распахнутые глаза, в ужасе, но больше — в изумлении. Вряд ли розововолосого мальчика вообще когда-либо в его недлинной жизни били, не говоря уже о том, что хватали за волосы и били снова — теперь о стенку лицом, потому что показалось, что одного удара как-то маловато. «Все…» — думал Тсузуку, спешно собирая на следующее утро в небольшой чемодан шмотки. Кидал как попало майки и джинсы, еще что-то для бритья. — «Это уже ни в какие ворота не лезет, пора завязывать» Он оттирал найденной в ванне щеткой кровь в коридоре, не понимая, почему ее так много — ведь он лишь долбанул Коичи мордой, не более. Мысли сдаться на добровольное лечение в руки хороших специалистов бродили в голове уже давно, вчерашнее стало последней каплей. Снедаемый стыдом, жалостью и отчаянием, Тсузуку постучал в спальню, уведомляя о своем отъезде, но Коичи не отозвался и не открыл, провожать его тоже не вышел. В доме вообще царила непривычная уху тишина. «Ладно, бывало и хуже», — успокаивал себя Тсузуку, припоминая, что как-то раз после чудовищного скандала Коичи вообще забрал гитару и съехал на несколько недель обратно к родителям. Он быстро и не слишком ровно вывел на бумаге адрес своего нового пристанища на пока еще неопределенный срок. Закончив, пропихнул исписанный листок под дверь спальни. Ногой сдвинул в сторону гору веселеньких вьетнамок Коичи, сваленных в прихожей, с грохотом выкатил чемодан на лестничную клетку и прикрыл за собой дверь. Так он оказался здесь. В богом забытом месте, высоко в горах, где даже летом температура не поднималась выше двадцати пяти градусов по Цельсию. Природа здесь отличалась от природы центрального региона — кое-где встречались даже березы, а гортензии зацветали в середине июля. В сезон дождей, казавшийся бесконечным, было холодно и промозгло, зато в сентябре — настоящий рай. Коичи бы тут понравилось, он любил природу. Пару раз они даже выбирались на пикник, и пока недовольный Тсузуку отбивался от вездесущих комаров и одновременно пытался пожарить на мангале сосиски с помидорами, он бродил босиком, не опасаясь напороться на какое-нибудь мерзкое насекомое или может быть даже змею. Просто наслаждался ощущением колкой травы под ступнями. «Славные были времена», — с грустью размышлял Тсузуку, лежа на своей продавленной койке и пялясь в потолок, пока забарабанившие в крышу тяжелые капли дождя не вогнали его в крепкий сон без сновидений. *** Он глазам своим не поверил, когда в один теплый майский полдень вдалеке показался знакомый силуэт. Тсузуку как раз вышел на ежедневную прогулку и встал как вкопанный, во все глаза пялясь на приближавшегося торопливым шагом человека. — Коичи. — Сердце в груди сделало кульбит, только присутствие остальных обитателей клиники с любопытством поглядывающих на них помогло сдержать страстный порыв. Поэтому Тсузуку просто стоял, открыв рот, в то время как Коичи улыбнулся ему и с видимым облегчением скинул с плеч рюкзак. Тот упал к его пыльным от проделанного пути ботинкам. Он совершенно не изменился со дня их последней встречи — с того самого дня, когда Тсузуку ударил его, а потом уехал, так и не попросив прощения. Коичи был в той же самой одежде, в какой Тсузуку видел его в последний раз, и внутри, в подсознании, закопошилось нехорошее. Неявная тревога, причины для которой он отыскать не смог и поэтому отогнал мысли прочь, протянул руку, касаясь ладони Коичи. — Я тебя так ждал. — И вот я здесь. — Почему так долго? — Я письма получил не так давно. Толстую пачку, все твои излияния за эти годы прочитал, прогнал через себя и собрался в путь. И чизбургеры тебе тоже привез. Остывшие, само собой, — Коичи вдруг звонко рассмеялся, не слишком естественно, и от этого смеха по позвоночнику Тсузуку прокатилось липкое и холодное. — Посетителям можно оставаться на ночь, — уведомил Тсузуку, медленно разворачиваясь к зданию лечебницы лицом. — Выглядит мрачновато, — заметил Коичи, тоже рассматривая его. — Тут же людям помогают новую жизнь начать, вроде как. Могли бы как-то попозитивнее, что ли, сделать? А то ощущение, что мы в фильме «Остров проклятых». — Остров чего? — Попытался напрячь мозги Тсузуку. — А. Ты, наверное, не видел, тут же нет телевизора? — Вообще-то есть, но я не участвую в местных ежевечерних просмотрах лабуды. Я, типа, умный теперь, книжки читаю. Мне привозят из библиотеки, каждые две недели. Привозят, я читаю — увозят, взамен дают новые. Такой вот конвейер. — Ого. Не могу вспомнить, видел ли я тебя когда-нибудь с книжкой. — И не пытайся — не видел. Пришли. — Тсузуку открыл дверь в свою палату и пропустил Коичи вперед. — Н-да. Места мало. И на окнах решетки. — Вынес вердикт тот, оглядев помещение. — Нахрена они, кстати? И тут хотя бы выдают футоны гостям, я надеюсь? — Выдают. Ночью началась такая гроза, какой Тсузуку не припоминал за все время своей скудной жизни тут. Ветер был такой силы, что казалось, словно вот-вот со здания слетит крыша. Все грохотало и трещало. Кажется, упало одно из деревьев в саду. Потягивая красное вино, которое Коичи вынул из своего рюкзака, они наблюдали сквозь залитое потоками ливня окно за тем, как охранники во главе с завхозом, вооружившись фонариками и накинув на себя дождевики, выбежали во двор. — Это ты ее принес, признавайся? — Тсузуку повернулся к нему и ласково провел по розовым волосам рукой. — Кого? — Не понял Коичи. — Бурю эту. Тот засмеялся, обнажая зубы, и Тсузуку почувствовал острый прилив нежности. — Я конечно, — шутливо сознался Коичи, — чтобы внести разнообразие. И почти сразу же после этой фразы его улыбающийся рот накрыли теплые губы — нежный и такой долгожданный поцелуй, постепенно становящийся властным и страстным. В этот раз осторожничать не хотелось — на улице бушевала стихия, отблески сверкающей молнии вспыхивали и гасли в зрачках Коичи, который скидывал с себя одежду. Тсузуку жадно смотрел на него, а затем потянул на себя, заводя руку ему за голову и распуская собранные в хвост волосы. Те рассыпались по плечам — такое редкое зрелище. — Ты самый красивый, — признался Тсузуку, обхватив его лицо ладонями, и Коичи неторопливо опустил, а затем поднял свои длинные, густо накрашенные тушью ресницы. Чужие пальцы окольцевали напряженный член, и Тсузуку подался навстречу, закусывая нижнюю губу. Коичи слегка оттолкнул его от себя и опустился вниз, заменяя руку своим теплым влажным ртом. Юркий умелый язык теребил головку, выписывал замысловатые узоры, и Тсузуку не сдержался — сгреб Коичи в охапку, целуя в губы и шею, развернул к себе спиной и вставил, нетерпеливо дергая его за бедра на себя, любуясь выгнутой гладкой спиной. Двигался быстро, вжимался, был неаккуратен и наверняка делал больно. Но Коичи вида не подал, подставляясь под движения, ласки и град обрушивающихся на спину и плечи поцелуев. Они угомонились уже под утро, после третьего раза. Долго возились, притираясь и ища удобную позу, о чем-то переговаривались. Тсузуку подносил к губам его руки и зацеловывал тонкие пальцы, пока сон не сморил его. А засыпая, он ощущал, как подрагивают плечи Коичи — от утомления и прохлады уходящей ночи. — На выход. Давай, поднимайся и пошли, — прогремело где-то сверху, и Тсузуку как ошпаренный подорвался с футона, на котором до этого спал, обнимая поперек живота совершенно обнаженного Коичи. Тот проснулся тоже, сонно непонимающе моргая и натягивая на себя плед, которым они были укрыты с ночи. — Совсем сдурели? Врываться ко мне, когда у меня гости! — Рассердился Тсузуку и поднялся на ноги. — Две минуты чтобы одеться. Живо. Транспорт уже ждет. — Коичи. Не бойся. — Он медленно развернулся к любовнику и попытался ободряюще улыбнуться. Лишь бы только тот не волновался. Коичи напуганно сжимал в кулаке ткань, прикрываясь. Его рот был приоткрыт, а на щеках чернели дорожки слез — соленая влага, смешавшаяся со вчерашней несмытой косметикой. Тсузуку сглотнул, увидев заведенную за спину правую руку охранника — недобрый знак. Был высок шанс в любой момент огрести резиновой дубинкой по хребтине. Коротко и согласно кивнув, он напялил валяющуюся тут же на полу одежду, влез в обувь на голую ногу и подошел к двери. — Руки. На запястьях звонко щелкнули наручники, больно и холодно окольцевав. Он даже не успел обернуться и глянуть на Коичи в последний раз, прежде чем его вытолкали в коридор. Только услышал полетевшее в спину, звонкое: — Я прощаю тебя, Тсу! Запомни, что я прощаю тебя! После того, как Тсузуку вышел, охранник оглядел абсолютно пустое помещение, кивнул своим мыслям и взялся за рацию. — Куда это его? — Лениво поинтересовался один из дежуривших этим утром санитаров, куря в специально отведенном для этого помещении и глядя через огромное стекло на сгорбленного Тсузуку, которого вели к выходу из корпуса. — В тюрьму, как я слышал. Вроде бы, родственники жертвы подали апелляцию и теперь его переводят в колонию строгого режима. — Второй санитар раздавил бычок в доверху наполненной пепельнице. — Нахрена только, непонятно — он псих конченый, там ему точно не место. — Он все еще думает, что он тут на добровольном лечении? — Ага. И продолжал бы счастливо так думать, если бы суд не решил иначе. Закон есть закон. Мой отец любил поговаривать: «Никогда не надо переть против закона и государства. Останешься в проигрыше». — А кого он грохнул-то? — Ты что, не просматриваешь личные дела тех, кто тут под твоим присмотром? — Да видел мельком, — он передернул плечами и закурил вторую сигарету. — Фотки смотрел, который приложены полицией, а в текст не вчитывался особо. Вроде девка там какая-то, с розовыми волосами и горлом перерезанным. — Какая еще девка? — Обозлился первый. — Мужа он, типа, своего гражданского порешил. Помыл еще все там аккуратненько, а потом сдался добровольно. И теперь пишет ему тонны писем, считает, что сам лечится тут от наркоты. Говорю ж, он отбитый на всю башку. Ну какая ему колония? Его лечить надо. — Он равнодушно пожал плечами и толкнул дверь, выходя в коридор и оставляя напарника по смене в глубоких раздумьях. — Вы понимаете, куда вас направляют? — В третий раз по слогам повторил свой вопрос охранник, сопровождающий Тсузуку весь путь от психиатрической больницы до тюрьмы. Автобус, в котором они ехали и где Тсузуку был единственным пассажиром, отчаянно подпрыгивал на не слишком ровных дорогах. Он был древний как яйцо динозавра, с лопнувшей кожей на сиденьях, а в салоне витал характерный для старой изможденной техники запах мазута и бензина. Кондиционера не было и в помине. Что-то монотонно дребезжало, грозясь вот-вот развалиться или отвалиться. Кроме того, водитель явно торопился, и автобус то и дело уходил в занос. Тсузуку, которого мерно покачивало все это время, открыл глаза и медленно поднял голову, глянув охраннику, который предпочел на всякий случай отступить на пару шагов назад, прямо в глаза. Да какая разница, куда? Лицо Тсузуку расплылось в широкой улыбке. Разве это важно? Теперь уже ничего не имеет значения. Главное только то, что Коичи больше на него злится. * Тсузуку использует искажённый вариант глагола tsuzuru (слагать), в то время как tsuzuku является отдельным глаголом (продолжаться, длиться) и имеет другое написание.