Работы действительно было много. Непочатый край. У России порой опускались руки от её объёмов. Реформы-реформы, толку в которых он видел далеко не всегда, чаще вред, но спорить не имел ни сил, ни желания. Явные и скрытые операции, снова реформы, что-то с банком непонятное… От всего этого голова шла кругом. Более того, мешали работать мысли определённого рода.
Ладно, с формой он ещё разберётся, когда наступит необходимость, но хочет он или не хочет, а с другими странами надо дружить. России его попытки казались тщетными, но не новому Начальнику. Если предыдущий особо не заморачивался, то этот таскает Ваню с собой на каждую встречу с боссами других стран.
Новый Босс не был понятен, но вроде бы был не хуже предыдущего. Пытался говорить по душам, не пил, физкультурой занимался, много читал, не спал, за Ваню переживал. Не просто как за страну, но и как за ребенка тоже. Но Ваня, привыкший жить сам по себе, его сторонился. Владимир заметно расстраивался, но не навязывался, как будто бы понимал. Ваня только фыркал. Новый Босс не был всемогущим, и оттого казался Ване не стоящим внимания - он, похоже, начинал входить в возраст юношеского максимализма, когда либо идеально, либо никак, ступай-ка подальше, дядя. Впрочем, Владимир не обижался, а продолжал работать. Что-то бегал, договаривался, иногда откровенно хамил (в такие моменты Ваня его прям обожал, потому что хамил Президент исключительно защищая, иногда Россия ловил себя на том, что подражает ему), организовывал чаепития для стран. Чаще с Германией и Италиями.
И чем больше Ваня общался с этими тремя, тем спокойнее себя чувствовал. Феличиано был довольно весёлый парень, когда расслаблялся и в силу своей взбалмошности забывал, чей Ваня сын. Тогда итальянец стремился накормить его пастой, пиццей, всякими странными, на вкус России, пирожными, типа тирамису. Вроде и вкусно, а много не съесть. Романо тоже иногда забегал на посиделки, кормил помидорами, как яблоками, но быстро убегал по делам. Ване было с ними весело, особенно наблюдать, как они друг с другом разговаривают – будто спорят: в специфических жестах, что так им свойственны, вскидывали руки; что-то громко лопотали на своём, итальянском. «Нет-нет-нет, мы не будем заказывать эту сраную паэлью, тут тебе не Испания!», «Мы закажем это вино только через мой труп, compare*!», «Мама-миа! С тобой совершенно невозможно что-либо выбрать, я устал, ве~», «Хочу gelato!**»
С Германией было странно. У него глаза делались какими-то тоскливыми и виноватыми, когда им нужно было встретиться на очередных переговорах. Они вроде бы всегда имели темы для непринуждённой беседы, приятной для обеих сторон, неловкого молчания почти не было, Германия делился опытом по установке дисциплины в трудовом коллективе, Ваня слушал, уставал, снова слушал, рассказывал что-то сам. Всё бы хорошо, но какое-то чувство недосказанности всё-таки присутствовало. Ну, окей, у России с подавляющим большинством стран так было. С маленьким различием: остальные так или иначе считали его виноватым, а Германия почему-то нет. Вот и славно, но разбираться с проблемами Людвига, когда своих выше крыши, Ваня особым желанием не горел. Сам разберётся, не Ване, мелюзге, такого взрослого и сильного мужика учить. А вот с его старшим братом, который представился: "Гилберт, Великая Пруссия", уточнив, что его также когда-то звали ГДР (тут он красноречиво шевелил бровями, будто бы этот набор букв должен был Ване сразу открыть какую-то истину), Ваня терял счёт времени. Хам, какого свет не видывал, но хамил он настолько обаятельно и в тему, смеялся так заразительно, что Россия проникся к нему симпатией. Потом, правда, немного расстроился, когда узнал, что Гилберт больше не страна и вообще с его положением сейчас не совсем всё понятно. Вроде входит в состав Германии. А если захочет, то махнёт хвостом, как бродячий кот, и свалит дразнить Дрожащее Трио (потом Ваня узнал, что это Латвия, Литва и Эстония, и долго смеялся - настолько это прозвище им подходило) на территорию Калининградской области. Ваня тут же успокоился – Гил сможет заходить в гости без всяких там бюрократических заморочек. Это хорошо, он смешно шутит, а также безвозмездно даёт полезные советы.
Но это так, насущные маленькие радости. Но были мысли, которые никак не могли оформиться в стройные понятные слова, а барахтались где-то там, на границе неосознанного. Что-то сильно смущало Ваню, и это не давало ему покоя.
Так что там с папой, США и Англией?
Между ними что-то было, какие-то грязные дела, заговоры и интриги? Какую роль играл отец? Почему эти двое вслух говорят одно, а своими поступками – противоположное? Чего, в конце концов, они хотят от него, Вани? Нефти? Газа? Лесов? Ой да подавитесь.
И всё бы ничего, если бы дело ограничивалось лишь этими двумя, но на днях Ваню нехило смутил Китай.
***
Очередное собрание, с модным теперь словом «афтэ-пати», проходило в Китае. Всё, как обычно, еда, вкусняшки, напитки на любой вкус. Ваня выбрал какао и оглянулся.
Хоть все и говорили, что Россия – самая пьющая страна, к самому Ване это было трудно отнести. Он считал себя ещё слишком маленьким, чтобы специфический вкус алкоголя казался ему хоть сколько-нибудь привлекательным. Однако это никого не интересовало. Россияне пили, Ваня болел. Никаких объяснений и оправданий и так никому не было нужно. Самый, так самый, пфф!.. Плевать он хотел, кто там как считает.
И вообще, Ваня начал замечать, как пропадает его тоска по чужому одобрению, как прибывает капля по капле уверенность в своих силах. И если раньше чужие недружелюбные взгляды просто придавливали его к полу, то сейчас ему постепенно становится "до фени", кто там по-настоящему что о нём и его отце думает. Нравятся парады на 9-е Мая, он будет проводить парады на 9-е Мая. Нравится папашкин гимн, будет играть папашкин гимн, ну слова другие пусть будут, ладно. Он же не Союз, а просто Россия. Переговоры с терорристами? Нафиг надо - всех ликвидировать. Папа так делал - и он будет! Сюсюкаться тут ещё с ними.
К его чести, Ваня за некоторое время даже немного подрос и теперь выглядел лет на десять. Его уже нельзя было назвать неопытным государством, хотя ошибки он всё ещё совершал. Потом, правда, беспечно пожимал плечами и ронял ироничное: «Ну, это же я!». Отчего вскоре прослыл редкостным балбесом, на что, вполне ожидаемо, совершенно не реагировал. Тем не менее, так казалось лишь со стороны. По правде говоря, Ваня тяжело переживал каждую свою неудачу, но считал, что об этом не обязательно знать каждой проходящей мимо собаке.
С вечеринки рано ушёл Япония. И тут же, жестом фокусника Америка не иначе, как из широких штанин, неожиданно для всех выудил твистер. И вот на поле, полном разноцветных кругов, сражались за звание Самого-Гибкого-и-Выносливого Франция, Германия и достаточно подвыпивший Англия. Стрелку крутил, разумеется, хозяин игры. ОАЭ в дальнем углу на подушках устроил что-то вроде кальянной с восточными сладостями, рядом с ним на подушках Ваня заметил несколько силуэтов, но из-за полумрака было не разглядеть, кто это был. Греция спал. Аргентина, Бразилия и Испания танцевали. Китай успевал не только пообщаться с каждой кучкой, но и управлять персоналом, если что-то разбивалось, падало или заканчивалось.
При всём при этом Китай вёл себя расслабленно, будто это ничего ему не стоило. Хоть его идеология и не совпадала с идеологией многих присутствующих, это никем не воспринималось, как нечто чужеродное. Китай был частью общего коллектива воплощений. Ну, подумаешь, с причудой, у кого их нет? Торговать-то с ним было всё равно привычно.
Ване опять вспомнился отец. Тот тоже был коммунистом, как Китай. Но почему-то его винили в этом, а Китай нет. Почему так?
В своих размышлениях Ваня забрёл в какой-то узкий коридор, который легко было не заметить. В конце коридора была дверь. На двери – плакат.
НАША ДРУЖБА
КРЕПКА
КАК СТАЛЬ! (1)
Чёткие буквы, едва тронутые временем, взбудоражили разум России, он очнулся, будто ото сна. Это что же получается? Китай крепко дружил с его отцом? Почему тогда молчал, когда СССР поливали грязью? Почему держится с ним, Ваней, так подчёркнуто вежливо, ни в чём не обвиняя, но и не желая узнать поближе?
Чувствуя, как участилось сердцебиение, Ваня продолжал разглядывать плакат, позабыв обо всём: о чувстве собственной чужеродности, что не позволяло ему присоединиться к всеобщему веселью (ха! Не больно-то и хотелось!), что какао был слишком сладким и давно остыл, что он в гостях и явно забрёл, куда не следовало.
Два мужчины, чем-то даже похожие на РСФСР и Китай, вместе плавят металл. Такие разные, они явно с удовольствием трудились и жили, а в глазах их горел один на двоих огонь. Алеет знамя с Серпом и Молотом, рядом такое же, только со Звёздами, такое же алое. Они будто сливаются в единое целое. С щемящим чувством Ваня смотрел на этот старенький плакат, словно заворожённый.
- Россия?
Голос Китая заставил его едва заметно вздрогнуть. Попался. Он обернулся и увидел, как Китай входит в этот коридорчик из общей гостиной.
- Что ты тут делаешь? – с любопытством спросил Китай. Он улыбался, но взгляд был цепким и настороженным. – Тебе стало скучно, и ты решил погулять?
- Честно говоря, да, - не стал юлить Россия. – Я что-то задумался и сам не понял, как сюда попал, простите, пожалуйста. Я уже понял, что куда-то не туда забрёл.
- Не стоит волноваться, это всего лишь дверь в мою спальню, - просто сказал Китай.
Россия, сконфузившись, замер. Улыбка Китая наконец достигла его глаз и заискрилась. У Вани создалось впечатление, что тот действительно его не осуждает, а очень даже понимает. Он тоже частенько остаётся в стороне на таких неофициальных встречах. И на самом деле, давно бы уже отправился спать, но не рисковал оставлять "коллег" без
надзора присмотра. Плакат за спиной так и манил взглянуть на него ещё раз. У Вани вовсе отнялся язык. Он обернулся обратно к Китаю, распахнув огромные глаза в немом вопросе.
Он не догадывался, что в этот момент, к его везению, тени легли на его лицо так, что для Яо Вана он обрёл сходство с детёнышем большой панды. Маленький наивный медвежонок.
- Да, мы дружили, - ответил Китай на невысказанный вопрос России. – Более того, я даже считал его своим старшим братом, ведь он многому меня научил, но при этом не посягнув на мой суверенитет, хотя я столько возможностей ему давал по дурости своей. Я коммунист только благодаря ему и ни капли об этом не жалею.
Он перевёл свой взгляд на плакат и обрёл немного рассеянный, даже мечтательный, вид. Ваня осознал, что стоит с открытым ртом, и тихонько его закрыл, чтобы не вспугнуть приступ искренности Китая. Тот вообще редко говорит, а уж о чём-то личном… при Российской Федерации – никогда.
- Жаль, что он потерпел крах. Хотя я же ему говорил… - пробормотал Китай и вдруг встряхнулся, снова обретая свою обыкновенную деловитость. – Так!..
Он вперил в Ваню пытливый взгляд, обретая вдруг сходство с курицей-наседкой. Или с любящей бабушкой. Ваня невольно расплылся в улыбке.
- Так, я не видел, чтобы ты ел, - закудахтал Китай. - Хочешь голодным от меня уйти? Не выйдет! Пойдём-пойдём! У меня крабы, у меня лапша… Чтоб всё у меня попробовал! Столько юаней ушло - я хочу, чтоб был оправдан каждый! Эти дурни только знай заливаются! А закусывать кто будет?.. Айя… Хоть ты поешь!
Россия рассмеялся.
С миссией бабушки Яо справился на ура. Всё чего-то лопотал про еду, как готовят, как едят, как запивают. Китай рассказывал о еде жутко интересно, но слишком быстро и слишком много. К собственной досаде, Ване не удалось запомнить всё, но было о-очень интересно. Из гостей Ваня выкатился, как колобок. Артура на закорках унёс Альфред, из-за чего почему-то очень расстроился Франциск. В твистере выиграл Северный Италия, хотя никто не понял, как он там оказался. Турция учил Украину танцу живота. Вечеринка продолжалась, но Ваня посчитал свой долг перед президентом по установлению дружеских связей с другими странами выполненным. Ваня не помнил, с кем он вообще за свою жизнь смеялся, как с Китаем в тот вечер.
И только оказавшись за много километров от Шанхая, отпирая входную дверь, Ваня замер, как громом поражённый.
Почему плакат висел на двери
в спальню?
Да не-ееее!.. Это ещё ничего не значит!
***
Такие дела.
Фотокарточка, долгие годы носимая в грудном внутреннем кармане куртки. Тоскливая песня, сухие тонкие пальцы на подбородке и странные слова слишком близко от лица России. Плакат на двери, ведущей в спальню, а потом неожиданное радушие.
Ваня вздрагивал, вспоминая, и не верил своим выводам. Ну, в самом же деле, что может он, маленький мальчик об этом знать? Спросить бы у Франции, говорят, он знаток таких вещей, но Ване казалось, что эту загадку он должен отгадать сам, не привлекая посторонних. Тем более, он не был уверен, что Франциск сохранит его тайну, а косых взглядов ему и так хватает. Не хватало ещё быть замешанным в таком… деле. А может и не было ничего, а он тут сидит и выдумывает всякий бред. Нужны более надёжные факты. А лучше не думать о ерунде, а делать дела, вон документов сколько, соберись, Россия!
Не сказать, чтобы Ваня постоянно об этом думал, нет. Просто тут и там он встречал своеобразные тригерры, которые и толкали его на размышления, которые настолько сбивали его с толку, что это даже мешало работать, спать и даже есть. Вот как сейчас.
Ваня уже немереное количество времени пялился на старый, истончившийся от времени плакат. Ещё один. Таких был целый нижний ящик такого же старого, обитого зелёным сукном, рабочего стола в старом особняке. Плакаты-плакаты-плакаты... Можно ли им доверять? Достаточно ли надёжный источник?
Плакаты - явно часть пропаганды. Так сказать, что-то типа напоминания, кого и кем считать в этом непостоянном мире. То есть отец хотел думать, что Китай ему брат. Допустим. А это тогда что? (2)
***
В свой выходной Ваня поддался тянущему чувству в груди и направился совсем один-одинёшенек наземным транспортом, куда ноги повели. Автобусы, поезда, электрички, трамваи сменяли друг друга тихо и мирно. То ли судьба вела мальчика, то ли он сам, будучи Россией, прокладывал себе путь. Стоило только его ногам в резиновых сапогах коснуться очередной платформы или остановки, как подходил следующий маршрут. Его не смущало ничего, как не смущал окружавших его людей тот факт, что ребёнок один, без сопровождающих, куда-то едет со слегка рассеянным взглядом. Да ещё в такие опасные для одиноких детей времена, когда различные бандиты и маньяки сновали туда-сюда, как страшные серые волки в поисках маленькой Красной Шапочки…
И вот, он оказался тут. Заброшенный особняк за кованым забором навевал то ли светлую грусть, то ли невыносимую горечь.
Дом моих друзей.
Мой дом.
Брошен.
Откуда это понимание, Вани даже себе не был в силах объяснять. Так бывает во сне у некоторых людей: оказываешься в каком-то месте и уже знаешь, где ты и куда тебе идти. Как в геометрической задаче: "Дано: ...". К тому же к таким "мыслям свыше" он уже порядком привык, чтобы как-то пытаться их объяснять. Пару раз проверил, пару раз послушал. А далее начал воспринимать их как свои собственные.
Особняк имел два этажа и маленькую округлую башенку сверху. Пахло прелой листвой и чуть-чуть - грибами. Берёзовая роща строго шумела, поблёскивая после небольшого дождя пожелтевшими листьями.
Ваня, не отдавая себе отчёта в том, что делает, устремив заворожённый взгляд на древнее здание, отворил калитку, сминая пожухлую траву. Чуть примятые лёгкими ногами стебли овсянницы и мятлика, вновь поднимались, как ни в чём не бывало. Дом будто ждал именно его. Входная дверь легко открылась, без малейшего скрипа. Войдя в пыльную, погружённую в сумрак, прихожую, Ваня осмотрелся.
Сквозняки вольно сновали туда-сюда, посвистывая на поворотах, и от этого казалось, будто дом дышал. Его огромные лёгкие, словно меха, то сжимались, то расправлялись время от времени особенно звучно, будто дом вздыхал, тоскуя. Повинуясь внутреннему зову, Ваня направлялся по скрипучей ссохшейся лестнице наверх, и от каждого такого «вздоха» внутри что-то переворачивалось. Дом казался ему живым существом, которое искренне горевало по утраченным хозяевам, и, чтобы хоть как-то облегчить его тоску, Ваня гладил ладонью всё, что оказывалось поблизости. Косяк, стена, перила, дверная ручка… И то ли погода снаружи менялась, то ли дом действительно был живым и с благодарностью принимал эти незатейливые ласки робкого ребёнка, но таких переворачивающих всё внутри вздохов становилось всё меньше и меньше.
Хотелось плакать, но Россия ощущал себя на своём месте, а потому был счастлив.
