***
Под вечер вихри немного стихли. Они знали, что должны уходить. Поклонившись ветхому строению, объединившему их впервые, двое гномов двинулись к переправе. Но даже не доходя её, встретили посланцев Элмонда. Уставшие, в рваной испачканной одежде, не скрывавшей окровавленные повязки на плече Торина, уже вечером оба вернулись туда, откуда ушли день назад. — Слава валар, ты жива! — воскликнул Рольф, направляясь к дочери. — Где ты была и где ночевала? Райнэ владела многими способами влияния на отца. Но на сей раз прибегла к новому. Она крепче обняла Торина и решилась… не лгать! — Отец, я жива потому, что сей доблестный рыцарь спас мою жизнь! Он был ранен, он пролил кровь за меня, и выбраться раньше мы не могли. — Кто покушался на твою жизнь? Кто это сделал? — Дорогой мой отец, ты не смог бы наказать его, будь это даже человек. Ибо и человека мой принц бы убил, узрев опасность для моей жизни. Только это был волк. Принцу рода Сигин-тараг чуть более сорока лет, но он совершил подвиг, достойный семидесятилетних. Дерзость дочери была велика, да только отец её не был глуп. — Леди Райнэ, а не соизволишь ли пояснить, как оказалась в ночи среди леса, где на людей нападают волки? Крепко держась друг за друга, юные гномы переглянулись. И поняли, что каждый поможет второму. — Есть много свидетелей тому, как я убежала отсюда, узнав, что ты решил сделать меня одним из своих золотых активов. Что ты продал меня, не спросив о моём желании. Я не могла оставаться в доме, где я — просто товар! Просто ставка в игре. Рольф вскипел и уничтожил бы каждого, позволившего себе такое. Но перед ним стояла любимая дочь. И тогда к словам её свои добавил Торин. — Господин, я ушёл в свою хижину. Но в зимнее время волки часто подходят к поселениям ближе. — Замолчите оба! И тот час расходитесь! Вас не должны видеть вместе. Глаза его бегали из стороны в сторону, гнев был свиреп. Но только маленький деспот знал себе цену. — Мы не уйдём! Я должна очистить и перевязать его раны. — Сделаешь это завтра. Их разлучили. Двое людей сопровождали юношу до гномьего поселения. Тихо пробравшись в дом и скинув плащ, Торин сел на постели и старался не издавать звуков, ведь все уже спали. Но Ульви услышал его, приподнялся и тут же вскочил на ноги, увидев повязки, сквозь которые проступала кровь. — Друг, что с тобой? Ты ранен? Мы тебя потеряли. Ложись, отдыхай. Я скажу завтра, что ты не сможешь работать. Глаза цвета тёмных топазов прищурились и загорелись. Руки обняли друга, лоб коснулся его лица. — Не нужно, Ульви. Я буду работать так, как праотец Дурин. Да что там, как сам Великий Кузнец! Он улыбался, закрыв усталые глаза и качая головой из стороны в сторону. Белокурый гном провёл рукой по тёмным запутанным волосам королевича, наклонился к его уху и шепнул: — Райнэ? Ну, наконец-то! Я никогда не видел тебя таким счастливым! Но как же? Фрерин сказал нам сегодня, что Райнэ теперь — его невеста. Падая на подушку, тот произнёс в ответ: — Пусть говорит. Теперь она — только моя!Глава 22. Сласть и горечь
25 марта 2019 г. в 00:08
Он хотел скрыть её ото всех: избавить хоть от навязчивых, хоть даже от мимолётных взглядов, увести прочь от людных мест, и даже там укрыть плащом и прижать к своему сердцу. Лишь бы только никто кроме него не наслаждался красотой этих волос и глаз, лучезарностью этой улыбки и совершенной округлостью женских форм. Лишь бы только никто не касался её даже случайно, и подавно не смел с ней заговорить. Повзрослевший и словно огрубевший в походе Торин не знал для себя более хмельного зелья, чем нежность этой девушки, чем звук её голоса и ласковое тепло рук. Он наслаждался бы ею вечно: водил бы рукою по длинным тяжёлым локонам, ставшим теперь тёмно-медными, осторожно касался бы шеи и щёк, а, не в силах уже сдержаться, тонул бы в бездне сладости их поцелуев. Он любил её, не мог думать ни о чём ином и ревновал к каждой павшей на неё тени. Райнэ отвечала ему взаимностью, привечала и в каждый удобный миг находила им места для уединений. Ясный проницательный взгляд изучал каждую чёрточку его возмужавшего лица, ручка гладила тёмные волосы, ставшие очень длинными, но сохранившие мягкость. Долгими часами она расспрашивала своего рыцаря о дальних странствиях: о том, что он видел, как пережил трудности и лишения, не был ли ранен. А он не помнил теперь ни лишений, ни ран, ведь она была рядом и превращала всю жизнь в череду восхитительных и волшебных радостей.
Даже долгие годы — ничто, когда в награду получаешь такое счастье. Ведь они просто прошли, остались там, куда уже нет дороги. И теперь есть только ты и она — данная судьбою, чтобы любить, нежить, лелеять, ловить каждый взгляд, слышать каждый удар бьющегося в унисон с твоим сердца. Они были счастливы — среди обычной будничной жизни, над которой каждое утро всходила радуга их любви. Они стремились друг к другу, хотели поведать столь многое, ведь каждому было о чём рассказать. Но уже скоро, едва встретившись, понимали, что слова становились лишними. Он не понял о том волшебстве, что заставило изменить цвет её волосы, она боялась думать об огромной стране без дорог и в сугробах. Он не знал вкуса фруктов, взращённых в дальней и тёплой стране, она же не понимала, как можно сутками выживать на лютом морозе. Касаясь её нежного тела, украшенного лучшими самоцветами, он винил себя за грубость своих рук. Она же, лаская его, лишь закрывала глаза и дарила прохладную мягкость драгоценного шёлка, из которого сотканы были и кожа её и одежды. И нега разливалась по жилам подобно молодому вину из ранней лесной земляники. Утончённая красавица, познавшая мудрость наук и искусство публичных споров, трепетно опускала свою голову на грудь закалённого в лишениях воина, для которого лучшей беседой оставалось молчание. И его мускулы напрягались лишь для того, чтобы не допустить до неё даже прохладного веянья ветра. И уста, и глаза закрывались в тот миг, когда они были рядом. Лишь сердца стремились друг к другу, бились вровень, и каждый удар становился признанием.
Союз кланов был заключён. Трор добился своего — дорогой ценой, но приемлемой. Время дешевле крови и золота. Но нет ничего дороже авторитета. Сигин-Тараг пострадали, лишились всего. Но даже сейчас должны были оставаться первым из кланов. Сохранять такой статус нельзя, если не обладаешь богатыми копями. Многие бы позарились на возможность списать их со счёта. Но не таков был потомок Великого Дурина. Четверо королей, явившихся в Атанварнион, рядом с Трором походили на деревенщин. Разве что Черновласы смотрелись лучше, но тот верил, что это лишь пыль, брошенная в глаза. Исчерпав недра гор ещё в эпохи своих прадедов, они сохранили лишь силу и выдержку. Богатство Рольфа в облачении первого из королей усмирило их речи. Анхил-мек и Шатар-тараг, прибывшие с продолжателями древнего рода Длиннобородов, могли говорить с Трором на равных. Явившиеся издалека, они несли в себе тайну богатств тех огромных гор, что были неведомы остальным. Одежды их не были усыпаны самоцветами, но сила и стать этих воинов севера — нелюдимых, суровых — повергла бы в трепет любого. Но только не того, кто ещё юношей повёл за собой народ и возродил великое королевство. Пусть он и не носил уже титула «Гхал далад Ирурдун», все гномы помнили о сокровищах Одинокой горы. И ещё мало лет прошло, чтобы не почитать правителя главной из цитаделей. Сын грозного короля подарил ему троих внуков, и старший из них, стоя рядом со своим дедом, восхищал знатных гномов своим ростом и статью. Он был так красив и искусен во владении мечом и кузнечным молотом, что многие шептались уже о пришествии нового Дурина. Не раз и не два кто-то сказал кому-то: сын юного наследника свершит древнее Пророчество и станет седьмым воплощением величайшего из праотцов. Сам же Торин не думал о старых легендах, лишь только о той, что ждала его и готова была дарить объятия. Лишь только о том, что жизнь его, наконец, озарилась волшебным счастьем, мечты сбылись, а в душе и сердце звучала песня любви.
Брата Фрерина он почти не видел. Явившись из дальних стран уже мужчиной, а не юнцом, он забрал себе Райнэ, не оставив никому шансов даже приблизиться к ней. Он помнил о давнем противостоянии, но теперь знать ничего не желал о том минувшем прошлом. Его манило будущее — с девушкой, что любил, с той, что раскрыла его сердце, навсегда забрав его. Торин знал, что уже сделал свой главный в жизни подарок — посвятив свой меч и всего себя женщине, какую каждый гном встречает лишь единожды. Прекрасную. Желанную. Любимую. Будущую супругу, отказ которой будет означать вечное одиночество. Но только не было причин для отказа! Раскосые глаза гномочки наполнялись светом всякий раз, как он смотрел на неё. Руки трепетно расправляли его волосы, плели по бокам тяжёлые косы и усмиряли непослушные пряди одним женщинам известными способами. А главное — поцелуи её каждый день становились всё более страстны. Оба они были ещё слишком юны для того, чтобы объявить себя женихом и невестой. Нужно было прятать свои порывы от чужих глаз, а хижина в лесу совсем обветшала за годы забвения. Торин приходил туда и поддерживал домик в порядке. Но желал для любимой большего. Впрочем, у находчивой Райнэ было своё решение.
Ни один гном никогда не сядет на рослую лошадь. Гном, выросший среди гномов и знающий об этом не то правиле, не то просто предубеждении. Лошади слишком быстры и велики ростом. А может быть, это лишь следствие нелюбви подгорных обитателей к животным, как таковым. Дети живой природы всегда отвечают взаимностью тем, кто приблизился к ним. Девушка, которую не без оснований называли дунландской принцессой, выросла в окружении кошек, собак, птиц, а также и лошадей, которых с детства ласкала, кормила с рук, лечила и считала своими друзьями. Необычная конструкция упряжи, состоящей из двух пар стремян, расположенных друг над другом, позволила ей садиться в седло немногим медленнее людей. А с целью спешиться она говорила своей кобыле присесть на передние ноги. Никто не учил её мастерству наездницы. Просто однажды она перестала ездить на пони и пронеслась по полю на статной молодой красавице, принадлежавшей её отцу. Ветер развевал её волосы, путь в несколько миль занял считанные минуты, восхищению не было предела. Рольф Элмонд лишь порадовался за дочь и подарил ей харадскую кобылицу, названную по-королевски — Халефь. Домочадцы не узрели в поступке юной леди ничего неестественного. А недоумения гномов, живших по соседству в посёлке, Райнэ просто не заметила. Дис и Фрерин не говорили ей ничего, правда и не пытались повторить её подвиг. В час свидания на рассвете над полем висела мутная белёсая дымка. И сперва слух уловил лишь топот копыт — неожиданно частый и сильный. После, едва глаза различили образ, Торин подумал, что это туман искажает так рост и размеры лошади. Сердце забилось чаще, когда возлюбленная приблизилась, кобылица встала на колени, а любимая позвала его к себе. Разве мог он — бесстрашный рыцарь из её снов и сказок — выказать страх? Он, здоровяк, на голову выше девушки в седле, дать волю предрассудкам? Райнэ протянула ему руку, под ногой оказалось стремя, а потом Халефь вскинула их ввысь и понесла по долине к дальним озёрам, куда не добраться пешком — никому! А, значит, только там их любовь расцветёт для двоих. Только там будет сильной и искренней, не омрачённой ничем кроме пасмурной хмурой погоды…
Счастливое время бесценно, но есть у него одна слабость: оно быстротечно. Прошло уже лето, и минула тёплая осень. А холод трезвит! И он, и она понимали, что с каждым днём в трёх волшебных словах «Я люблю тебя!» зреет далее напряжение и укор — самого себя. У Торина был брат, а у Райнэ — близкий друг её детства. Фрерин почти не тревожил их, но был рядом. И с каждой встречей всё явственней ощущалась обида, а главное — всеобщее осознание несправедливости по отношению к тому, кто ждал от близких совсем иного. Ювелиры — особая каста кхазад. Они столь же редки, как и те кристаллы, что гранят их руки. Они нелюдимы. О гномах ходят преданья, что народ этот родится из камня и уходит в камень. Так думают эльфы и люди, слова их верны. Не для всех! Но для сына кхазад, слышащего рудные жилы и видящего внутреннюю грань самоцвета. Фрерин ушёл в себя, в свою работу, материал для которой теперь привозили к нему круглый год. Торин был кузнецом, Ульви — каменотёсом. Но никто из них, всем старанием даже, не приносил Трору больших доходов, чем посланный свыше внук, за которого в первые же его годы вступилась вся гильдия ювелиров славного Эребора. Он не мог противостоять брату-воину, он не был наследником. Но он был упрям, и он верил, что дева вернётся к тому, кто был рядом всегда, сначала, в этой земле и в другой. Фрерин видел сияние Атанварниона, они с Райнэ делили поровну райские фрукты. А заморские самоцветы, что украшали там — королей — этот скромный юноша просто называл непонятыми, испорченными. А после гранил их вновь, и все вокруг восхищались его талантом. Ему приносили золото, и он не сберёг ни монетки. Он тратил их — для неё! Возлюбленной с первого взгляда, но дочери отца, давшего ей просто всё. Оставалось одно: раскрывать гимилзимиры и любимые Райнэ ягуты во всей их красе. Чтобы не было равных его мастерству и искусству. Чтобы только его руки позволили солнцу отразиться в них много раз. Лишь его дар раскрывал истинную ценность кристалла, сохраняя в нём свет звезды — той, что на небе! Не смотрел он на небо, свет оттуда входит в камни сам. Сияла над ним лишь одна звезда — его возлюбленная.
По законам кхазад, соперники могли вызвать друг друга на поединок. Но то касалось лишь тех, кто достиг близкого к ста годам возраста. По законам кхазад, будучи младшим из братьев, он не мог посягать на выбор Торина. А, будучи принцем, знал, что никто не имеет права подвергать риску жизнь перворождённого. Впрочем, и в поединке у него не было шансов с братом, который учил его, который уже стал героем. Который откинул бы его прочь, не нанеся ни единой раны, а потом подал бы руку и помог бы встать на ноги. Но он любил, и тоже уже сделал выбор между согласием единственной избранной и одиночеством на века. Фрерин готов был бороться. А Торин решил заявить брату, что не отдаст ему Райнэ. Решил покончить с тем напряжением, что волей-неволей омрачало их любовь. Хмурым декабрьским вечером он обошёл весь дом, желая вызвать младшего на разговор, но нигде не нашёл его. Во дворе под хлопьями липкого снега копошились Балин и Двалин. Мальчишки рассказали, что Фрерин ушёл вместе с Трором в усадьбу Рольфа. Мрачно глянув на заснеженную дорогу да укутавшись в меховой плащ, юный гном направился следом. Когда он вошёл в парк, уже совсем стемнело. Дом стоял освещённый среди лужаек, укрытых белыми покрывалами, и деревьев, казавшихся изваянными изо льда. Сильный ветер и снег давно прогнали всех обитателей с улицы к тёплым очагам. Торин чувствовал, что один. А ещё понимал, что нанесёт брату серьёзную рану. Только выхода не было. Он должен был покончить с их противостоянием. Сапоги тяжело ступали по тропинке вдоль дома. Он не слышал ничего кроме собственных шагов, когда ушей достигли голоса. Форточка на одном из окон была приоткрыта, возможно, для того, чтобы из полутёмного кабинета выходил табачный дым. Он знал говоривших: то были его дед и Рольф Элмонд. Невольно остановившись, Торин прислушался. Оба мужчины обладали очень сильными голосами, все слова и фразы легко можно было разобрать. Трор размышлял о будущем своего клана и делился планами.
— Войска всех семи королевств на подходе, и вскоре будут готовы двинуть в указанном направлении. Только прежде чем осадить чудовище, нам понадобится то, что есть лишь в одних копях — в недрах древнего Кхазаддума. Лунное серебро — лишь такое оружие сможет противостоять драконьему пламени.
— Мглистые горы под властью орков.
— Да. И поэтому сначала мы отвоюем их. Если все мои замыслы обернутся удачей, оба принца получат по богатому поселению. Сигин-тараг станут могущественны, как никогда. А унаследуют всё это величие и богатство дети твоей дочери, наши с тобой внуки, Рольф. Так что, все твои траты на военную кампанию с лихвой окупятся. Подумай об этом.
В разговоре возникла пауза, Торин почувствовал, как его сердце забилось многократно быстрее. Он слышал, как Элмонд поднялся и прошёлся по комнате. Казалось, что он стоит очень близко к окну, почти рядом.
— Но наследуют трон дети старшего. После Трайна королём станет Торин, а потом — его сыновья.
— Ах, умоляю тебя, Рольф! У Торина ужасный характер. Он силён, но настолько не приспособлен к семейной жизни, как никто ещё до него. Получив корону, он не вылезет из военных походов или, на худой конец, из своей кузницы. Не обрекай девочку на несчастье. Уверяю тебя, Торин никогда не женится и не породит сыновей. А значит, следующим на престол взойдёт твой зять. Или внук. Уж поверь, мне лучше знать такие вещи. К тому же они с принцессой ненавидят друг друга, все говорят об этом. И ты не будь слепцом! Что даст Райнэ этот упрямый задиристый строптивец кроме одиночества, своих ран, а то и вовсе раннего вдовства?
Дыхание перехватило, в груди всё сжалось от невиданной доселе боли. Но нужно было продолжать слушать.
— Когда ты нападёшь на Морию?
— Как только вернусь из разведывательного похода. Если он будет удачен, дети смогут обручиться. И я не стану отказывать тебе в счастье увидеть их свадьбу. Я долго думал: может вы, люди, и правы, что жените детей сразу, как только они становятся способны породить вам внуков. По меркам гномов, оба слишком юны. Но я дам благословение на ранний брак, который объединит наши семьи, земли, богатства и влияние.
— Хорошо. Сообщим им сейчас?
— Почему бы и нет? Фрерин здесь. Голубки уже воркуют вместе. А нам с тобой нужен повод дополна налить наши чарки!
Метнувшись прочь от окна, Торин не видел ничего кроме белёсых пятен, расплывающихся на фоне серо-чёрного холода. В них превратились снежинки, летящие по небу. Явившись сюда, чтобы нанести рану брату, он получил её сам — от родного деда. Боль была невыносимой, ноги несли прочь от этого места, прочь от любимой, которую он только что потерял. Обледеневшие мостки переправы, тёмный холодный лес за ними, мокрые сугробы до колен — вот что стало теперь его уделом! Оказавшись на своей полянке, на том самом месте, где они впервые поцеловали друг друга, гном понял, что задыхается и не может больше сдержать рыданий. Где-то совсем рядом выл волк. Проступающий сквозь ночную мглу силуэт его старой хибары, замерзшее озеро, каша из снега и грязи вместо цветов, ягод и грибов под ногами — то, что осталось от прежней жизни. Руины счастья…
Руки безучастно укладывали поленья в печь. Сырые и промёрзшие, даже щепки загорелись не сразу. Очаг просто тлел, не давая тепла. Лишь заволакивал комнатушку едким рассеянным дымом. От него щипало глаза. Горький дым раскуренной трубки входил в грудь, тело и голова словно отвердели, стали бесчувственны, холодны, как и всё вокруг. Где-то в глубинах сердца звучал её голос. Райнэ звала его очень встревоженно, нетерпеливо. А блуждающий рядом волк зарычал. Женский возглас вывел из оцепенения. Рванувшись за дверь, гном сам подобно зверю перескочил полянку, замер в сугробе, сжимая в руке небольшой охотничий нож, и отвлёк хищника на себя. Девушка замерла у дерева в ожидании схватки. Матёрый самец, изгнанный из стаи и очень голодный, долго приноравливался к противнику, который выглядел крупнее него в своём меховом плаще. Они изводили один другого взглядами, медленно перемещались по кругу, оценивали расстояние, выбирали ракурс для нападения. Оба бросились друг на друга одновременно. Когти хищника рвали в клочья одежду, а напрягшиеся до отказа руки удерживали в стороне от себя смертоносную пасть. Повалившись наземь, он видел перед собой смерть. Но рядом была любимая. Клыки зверя вонзались ему в плечо, не давая нанести удары кинжалом. Груз тела крупного животного вдавливал в землю. Схватка была долгой и напряжённой, считалось, что лишь совершеннолетние гномы могут одержать победу в таких противостояниях. Раненая рука слабела, и оставался лишь один выход — перевернуться, суметь перехватить нож в здоровую левую. Из сдавленной глотки волка исходили страшные звуки и смрад. Несколько кувырков по снегу позволили, наконец, перехватить оружие. Удары когтистых лап обрушивались на грудь, бока и ноги юноши, но к счастью не могли причинить ему ничего кроме ссадин — слишком толстой была шкура медведя с предгорий Орокарни. Из последних сил пальцы сдавили артерию на шее животного, нож вошёл в него по рукоять, а после снова и снова. Конвульсии были страшными, способными отомстить и забрать с собою обидчика. Когда всё затихло, мир вокруг словно исчез.
Щёк касались маленькие хрупкие ручки, замёрзшие, но очень нежные. На лоб и шею падали её слёзы. Поднявшись на ноги, Торин обнял руками лицо своей Райнэ, припал к ней губами и долго не мог отпустить, оторваться, даже поверить в реальность происходящего. Он не мог говорить, лишь хрипеть. И только спустя время, в хижине, где она спешно разводила затухший огонь, грела воду и хлопотала над его раной, он спросил:
— Почему ты здесь?
В ответ девушка покачала головой, словно осуждала его и была обижена таким жестоким непониманием.
— Я здесь, потому что ты здесь. Я знала, где мне искать тебя. И должна была быть рядом.
— Ты могла погибнуть!
— И ты тоже.
В хижине царили холод и сырость, не было ничего, чтобы остановить кровь и перевязать раны на плече, оставленные клыками волка. Юная гномка тщетно искала нужные ей вещи, велев зажать повреждённое место рукой поверх одежды. Теперь уже боль ощущалась явственно и становилась всё сильнее, но не это терзало парня. Отчаявшись найти в этой конуре хоть клочок чистой материи, Райнэ сняла с себя плащ, расстегнула и отбросила в сторону тёплую курточку под ним. Руки коснулись завязок на белой льняной рубашке. Холод должен был пробрать её до костей, в отсветах пламени очага казалось, что от кожи исходит пар. Выхода не было. Повернувшись спиной, она спешно стянула нательное одеяние. Её силуэт в полутьме, эта линия на спине, эти сложенные руки, за которыми угадывалась обнажённая грудь — всё казалось миражом. Эта грань между дозволенным и запрещённым — они достигли её лишь тогда, когда их уже разлучили заочно. Накинув куртку на голое тело и разорвав рубашку на полосы, она занялась своим делом целителя. Теперь уже холод пытался пробрать Торина, но бедного гнома кидало в жар от мыслей о том, что же произошло в особняке после его ухода. Ему было по-настоящему больно, но слёзы в его глазах появились не от прикосновения к открытым ранам, а по иной причине.
— Райнэ, они сказали тебе… Вам… Мой дед решил, что ты достанешься брату.
Девушка замерла на секунду, но продолжила смывать кровь и накладывать повязки. Куртка на ней почти расстегнулась, обнажив округлую свежую грудь. Но она не замечала этого, это было словно бы и не важно. Завершив перевязку, она выпрямилась, отсветы пламени озарили твёрдое решительное лицо — не ребёнка, а мудрой девы.
— Твой дед видит за мною лишь Дунланд и деньги моего отца. Но сам пока не исполнил свою часть договора. Впрочем, даже если исполнит, я выйду замуж лишь за того, кого выбрало сердце. Оно уже выбрало!
Руки её осторожно провели по волосам юноши. Она откинула шкуры на постели, уложила его на простое грубое ложе, укрыла и села у очага. Только тогда она и сама укуталась, скорее от холода, нежели от стыда. Усни они прямо сейчас, утро сразило бы их невыносимой стужей. Стараниями девицы, которую все считали избалованной неженкой, не способной ни на что кроме развлечений, в комнатке стало теплее. Очаг горел, камни печи стали уже разогреваться. А из мешочка сушёных ягод родился ароматный ягодный чай в грубом чайнике. Они пили его из глиняных кружек, но он стыл так стремительно, что не успевал согреть.
— Ты замёрзла. Иди под шкуры.
Райнэ послушно откликнулась. Прильнув друг к другу, они просто молчали и согревались. Руки водили по телам друг друга, почти обнажённым. Это было немыслимо, но столь сладко! И просто необходимо, чтобы выжить — хоть в холоде, хоть в хаосе, творящемся в их сердцах.
— Ты сказала, что выбрала. Кого?
— Того, кто спас мою жизнь. Того, что люблю. — Губы Райнэ, которую в тот миг никто не назвал бы красавицей, коснулись шеи её избранника, в котором никто сейчас не узрел бы лучшего из молодых воинов и наследника древней великой короны. Рука её осторожно и ласково потянула его на себя. Разум противился — запретному. Но лежать рядом с ней, ласкать её грудь, целовать эту девушку после всего случившегося в тот вечер, было сродни тому испытанию, которого не выдержит и бывалый воин. — Иди ко мне и ни о чём не думай.
— Райнэ… — чувства переполняли, хотелось называть её имя вновь и вновь. — Райнэ, ты же знаешь, что может случиться. Нет, я согрею тебя, но сдержусь!
— Что может случиться? Разве только то, чего жаждет отец — рождённый мной внук ему. И тогда уже даже твой дед, завоевав все горы этого мира, не сможет нас разлучить!
Слова любимой достигали разума откуда-то издали. Боль от ран ушла прочь, сменившись напряжением во всём теле, а вместо крови по жилам пульсировало земляничное вино. Он смог убить волка лёгким оружием, но он не мог устоять перед обожаемой чаровницей! Соприкосновение тел, жар вместо холода, второе за этот день исчезновение мира… Стоны счастья и неведомой никогда радости — эйфории, блаженства, взорвавшего и тело и сознание. Соитие тел, о котором все его сверстники только слышали, и над которым смеялись, оказалось сильнее любого дурмана, любого зелья, даже пещерного тролля. Ибо его победить вернее, нежели отказаться от нежной женщины, возлежащей с тобой в постели. В день, когда он потерял её, и от счастья остались руины, в одночасье на том же месте она возвела горы, исполненные сокровищ, долины полноводных рек и подземные города, каждый зал которых прекраснее даже тех, что он видел в Эреборе.
Очаг догорал. А значит, одна единственная женщина сумела создать целый мир за то время, в которое сгорают дрова в печи.
Поздним утром вокруг бушевала снежная вьюга. Мороз крепчал, а ветер бил по деревьям и путникам, выбравшимся из дома столь неудачно. Только маленькая коморка сохраняла тепло и уют, дарила их двум своим обитателям, словно ведая этим: «Не бросайте меня более столь надолго!» Тонкие мягкие пальцы девушки ласкали щёку её любимого, шевелили короткую, но густую уже бородку, игриво спускались ниже — на шею и плечи. А дальше на грудь и бока.
— Что ты чувствуешь? Тебе больно? Я хочу забрать твою боль в себя и не отпускать! Мечтаю сама испытать её и изгнать, лишь бы только она никогда не вернулась.
— Ты не думай об этом. Боль уходит, когда я лишь вижу тебя.
Вновь касаясь её полных губ, чуть припухших от поцелуев их первой ночи, он вновь чувствовал негу, желание, новую для себя силу мужского тела. И теперь знал, за что драться. Ведь если лишить жизнь ночей, подобных минувшей, то лучше сразу отдать её в битве. Райнэ была мудрее и поняла, как победить даже Трора. И она уже стала его женой! Тайной, без брака. И будет то горечь — скрывать их любовь от других. Но ярче той горечи — сладость полного обладания женщиной.
Примечания:
**«Гхал далад Ирурдун»** – Ghâl dalad `Irûrdun – восстановленное возможное звучание титула «Король-под-Горой», которое мог носить только правитель Эребора.
**Ghâl** – король по роду, правитель (исходя из того, что узбад – лорд и военный вождь);
**dalad** – восст. из адунайского «под, ниже»;
**ir** – один, одинокий;
**`urd** – гора (мн. ч. 'arad – горы). Уже упоминалось ранее.
**Халефь (Haleth)** – одна из немногих в Легендариуме женщин-воинов и правителей. Исходя из исследования смысла имени, можно предположить, что оно означало «королева». Т.е. не было именем собственным. Скорее подчеркивало статус этой необычной женщины. Ghâl [Гхал, Хал] – международное фактически название короля. Окончание «eth» в андуинаке означает женский род.
Ну и поделюсь наконец найденным образом Райнэ! Торин тут постарше. Но в целом эта картинка идеально их изображает вместе. https://imgur.com/a/rJClIYV