Глава 29. Долина Туманных Ручьёв - прощание
4 января 2020 г. в 03:29
Тьма накрыла долину, словно сами валар желали сокрыть от глаз страшную картину устланного телами поля. В этой кромешной мгле все, кто выжил, будто ослепли, потеряли способность передвигаться. Каждому казалось, что и он уже умер, последовал за родными и близкими туда, где все они воссоединятся в великое воинство, погибшее ради правого дела. Только лишь боль от ран и стоны умирающих возвращали рассудок к действительности. Они победили, но цена их победы оказалась высока непомерно. Не было никого, кто не лишился бы в этот день отца, друга или брата. Не было ни единого сына кхазад во всех семи кланах, для которого эта битва не разделила бы жизнь на «до» и «после». Ни один гном не вышел из пекла сражения, не пролив кровь. Немногие стояли ещё на ногах, а десятки и сотни уже не надеялись на исцеление. Погибших было столько, что их не успевали оплакивать. Те, кому посчастливилось оставаться в силах, не могли даже придти на помощь нуждающимся — столь густой была тьма. Глаза с мольбою глядели ввысь, но и там не видели ничего кроме чёрного цвета скорби и траура по погибшим. Несколько костров вспыхнули в попытках победить ночную мглу, но света от них исходило ничтожно мало. Может быть, длилось это минуты, а может и долгие часы — затуманенный горем рассудок не способен постичь такие вещи. Но чудо свершилось — словно сжалились духи над этим израненным измождённым братством. Среди туч на небе воссияла полная Луна.
Прозрев, гномы чуть оживились, перевязали раны, отнесли пострадавших в свой лагерь поодаль, разожгли больше костров. Многочасовое побоище, хоть и будучи выигранным, не подарило им права на отдых и пир. Тысячи убитых товарищей взывали о том, чтоб теперь упокоиться, уйти в Чертоги достойно славных воинов. Гномы хоронят погибших исключительно в камне. Но только у выживших в долине Азанулбизар не было сил и возможности исполнить вековую традицию. На это ушли бы годы тяжкого труда. Всё, что могли они — лишь высвободить дух павших посредством огня. Но и для этого требовалось свалить все растущие рядом деревья. Ульвин был среди тех, кого суровая мясорубка пощадила. Может быть, потому, что однажды этот парень уже потерял абсолютно всё и научился жить заново. Он сражался в авангарде, но получил лишь несколько легких ран. В ледяном свете Луны топор его врезáлся в твёрдую древесину. Вместе с товарищами он таскал брёвна и складывал их в огромную поленницу совсем рядом с подъёмом в Кхазад-Дум, пред которым на высоком шесте стояла голова Азога — трофей, обошедшийся в шесть лет войны и тысячи жизней. Каждый раз, возвращаясь с ношей для прощального костра, он с тоской смотрел на любимого друга — подавленного, убитого утратой, держащего на руках совсем ещё мальчика, темнокудрого красавца, будто бы спящего. Но ушедшего навсегда. Левая рука королевича безжизненно лежала на земле рядом с дубовой ветвью, спасшей его от смерти. Правая осторожно гладила волосы брата. Глаза Торина оставались сухими, он не издавал ни звука. Он молчал с тех самых пор, как закончилась битва. Просто молчал, вглядываясь в черты Фрерина, призывая его проснуться, возвратиться к нему.
Несколько огромных костров уже озарили светом долину, когда внушительная поленница была возведена, и поверх неё легли тела погибших. Наследник Трайна, которого многие уже прочили в короли, видел всё, но не спешил подниматься. Он не мог на это решиться, упивался каждой секундой рядом с убитым братом, желал до конца испить горечь утраты. А может быть ждал до последнего, верил, что чудо свершится, и Фрерин откроет глаза. Несколько гномов постарше один за другим подходили к нему, призывали исполнить последний долг, отпустить от себя того, кто уже ушёл. Лишь в последний момент принц встал, поднял брата на руки и поднёс к погребальному костру. Рука в последний раз провела по волосам юноши. Ему, как преемнику тяжело раненного короля, вручили факел. Костёр разгорелся, стирая алыми языками образы тех, кто был рядом всегда. Дядька Фундин — простой, сильный и справедливый, всегда готовый приободрить своею рукой на плече. Веселый приятель отца — здоровенный белокурый детина, рядом с которым Трайн всегда улыбался и делал глупости. Скрытный и загадочный Фрерин, с детства заговоривший с камнями…
Кажется, вот он — тот день, когда над ареной сияло солнце, старина Франгрир мечтал о чарке крепкого эля, а на руках у отца покоился свёрток с виновником торжества. Только вчера, ведь не раньше, ему самому дали подержать брата. А после Фрерин вошёл в серые коридоры школы. И они вместе тренировались, вместе ходили охотиться в лес. Вместе спаслись от драконьего пламени, а после подошли к решетке парка в предместье Гэлтрю… Целая жизнь проносилась перед глазами с игрой языков огня. Проносилась, чтобы уйти теперь навсегда. Огни погребальных костров догорели уже к утру, чтобы уступить место скудному сероватому свету нового дня непривычной и пустой жизни. Жизни без тех, кто только вчера касался тебя плечом.
— Торин, идём. Прошу тебя, надо хоть чуть отдохнуть. — Ульви осторожно привлёк к себе королевича, продолжавшего глядеть стеклянными глазами на дымящееся пепелище. Он так и не сказал ни слова, не издал ни звука. Оставалось лишь гадать, что явилось причиной: перенесённое удушье, багровые следы от которого покрывали шею, или моральное потрясение от смерти родного брата.
Увлекая друга за собой, Ульвин не чувствовал в нём ни жизненных сил, ни воли к сопротивлению. Оказавшись под лёгким укрытием палатки, Торин снял с себя оружие и тяжело опустился на пол. Живительная вода из реки Серебрянки помогла очистить лицо и руки, промыть раны, а главное — вдоволь утолить жажду. У измученных юношей было несколько часов на то, чтоб забыться во сне и хоть немного восстановить силы. А потом вновь закипела работа. Нельзя было оставлять оркам даже ничтожного трофея, даже сломанного меча. Все это: оружие, кольчуги, латы тщательно собирали и грузили на телеги, освободившиеся от скарба и провизии. Только вот рук, способных к работе, стало теперь ещё меньше, чем ночью. Ульви не решился поднимать Торина, намереваясь сам потрудиться за двоих. Увидев его, узбад Трайн, мрачно взиравший на картину поля боя, окликом подозвал юношу к себе. Он не мог ходить, голову опоясывала повязка. Однако весь облик короля Длиннобородов выдавал недюжинную силу духа. Голос его звучал бодро и уверенно, вокруг его палатки кипела работа. Так было нужно: ведь гхал — это пример для всех, вдохновляющий своих воинов.
— Отчего ты один? Где мой сын?
— Узбад, я не решился будить его. Пусть Торин отдохнёт, хоть немного отлежится.
— Что с ним? Говори как есть!
— Нужно просто чуть времени. Он не может смириться…
— Всем нам тут есть, с чем смириться! Иди и расшевели его. Скоро нам держать совет, и я желаю видеть наследника рядом.
К чести кланов кхазад, все они сохранили своих полководцев. Наин-сын Грора стал единственным гномьим лордом, погибшим на поле брани, но сразившимся с главным врагом — виновником всей войны. Собравшись вместе, узбады уселись вокруг Трайна и двух молодых воинов, безмолвно застывших с ним рядом. Торин и Даин оба походили на бледные подобия вчерашних себя. У обоих едва хватало сил, чтобы удержаться на ногах. Глаза потухли, юноши не двигались и не издавали ни звука. Один стал теперь бесспорным единственным наследником короля, второй же с потерей отца обрёл титул гномьего лорда. Дед его Грор был ещё жив, но с наступлением старости передал все полномочия сыну. Поэтому Даин, носивший прозвище Железностопа, в свои юные годы встал во главе ветви клана Сигин-Тараг. Восхитившись его подвигом, воины Железных Холмов уже присягнули ему в верности. Король Трайн благословил парнишку с напутствием, что сам создатель в решающий миг вложил в него силу и смелость.
— Не может стать не праведным путь, начавшийся с великого подвига! Будь же отцом своим сородичам, хоть и годишься им в сыновья! Брат отца моего ещё сможет помочь тебе. Дальше ты всё поймёшь сам.
Юноша кивнул, но ещё долго оставался безмолвным. У Торина тоже в тот день появилось прозвище. Многие запомнили отвагу молодого принца, чей щит был расколот, и заменивший его дубовый сук отчаянно сокрушал врагов.
— Держись, Turmudurnul*. Боль уйдёт, а о доблести сложат легенды, — говорили ему сородичи. Впрочем, принц словно не слышал их. Он не поднял головы даже тогда, когда Трайн обратился к собравшимся с речью.
— Мы победили! Кхазад-Дум теперь наш. Осталось лишь войти во врата и расправиться с жалкими остатками этих отребий.
Сперва по рядам прокатилось бурчание, за ним последовали недовольные возгласы.
— Не иначе, у тебя повредился рассудок, и в дополнение к нашим утратам ты хочешь сгубить и всех выживших. Хоть и сам не можешь подняться на ноги.
— Даже одним глазом можно видеть лучше, Трайн! Среди нас нет никого, кто не получил бы раны. А там, за вратами, ждут не остатки, а всё ещё внушительная армия.
— Кхазад-дум не был домом наших отцов. Зачем он нам? Разве лишь из-за сокровищ. Но теперь, если мы не дождёмся ни платы, ни виры, причитающейся нам, то чем скорее мы вернёмся домой, тем лучше.
Совершив над собой чудовищное усилие, король Трайн поднялся. Властный жест отверг помощь соратников, взгляд был мрачен и суров. Глядя на эту сцену, большинство гномов затихли.
— Вы получите свою виру! Ибо пусть наш клан обездолен и лишён дома, Сигин-Тараг всегда платят по долгам! Забирайте себе всё оружие и доспехи, оставив нам лишь наше собственное. Это хорошая плата. Многие из врагов воевали гномьими клинками, похитив их у истинных хозяев. Теперь же благородный металл вернётся в достойные руки.
Предложение, может, и не казалось щедрым, тем не менее, многие остались довольны таким трофеям. Некоторые, кивнув, отошли уже в сторону, когда глава Длиннобородов обратися к своим воинам:
— Но мои-то родичи, конечно, не предадут меня?
Торин и Даин переглянулись, в глазах второго снова возникли ужас и страх. В тот момент вперёд выдвинулся высокий и очень рослый гном, облачение которого выдавало в нём военачальника. Это был король клана Черновласов — самый могущественный и уважаемый из гхалов после самого Трайна.
— Хоть ты и наследник Дурина, — произнёс он, поравнявшись с главенствующим на совете, — вряд ли ты желаешь потерять свой второй глаз. А быть может, и своего второго сына. Это была война мести, и месть свершилась. Вкус её горек. Если это и победа, мы не сможем удержать её, двинувшись дальше. Вас манит эта мечта, многие поколения она не даёт вам покоя. Но прозрей же наконец! Остынь! У тебя есть сын и дочь, равно как у меня. Породнившись, мы сможем упрочить своё положение и приумножить богатства. Сейчас ещё рано, но годы пролетят быстро. Поступи как подобает отцу своего народа, сбереги жизни воинов. Я же пришлю тебе предложение о помолвке. Впрочем… — король Харадских гор умолк ненадолго, оглядывая бледного израненного принца и его кузена, с уст которого готовы были сорваться слова, но юноша не мог перебивать старшего по возрасту и положению. — Впрочем, я не вправе тебе указывать. Лучше спроси у своих сородичей и послушай, что они сами ответят.
Торин сделал шаг в сторону, словно признавая этим жестом, что примет любое решение отца. Уроженцы Железных гор обратили взгляды на своего молодого лорда. Трайн рукой призвал его ближе и повторил свой вопрос:
— Так что же? Вы, мои братья Сигин-Тараг, останетесь мне верны? Вы не предадите меня?
— Нет, — отвечал Даин, — ты — отец нашего народа, за тебя проливали мы кровь и готовы проливать впредь. Но мы не войдем в Кхазад-дум. Мы не можем туда войти, и ты тоже. Я смотрел во тьму за воротами. И в этой тьме оно всё ещё живо и ждёт своих жертв — Великое Лихо Дурина, убийца наших предков. Мир должен измениться и иные силы прийти, прежде чем народ наш вновь войдет в Морию.
Трайн вздохнул тяжело, положил руку на плечо одного из воинов и удалился в палатку. Губы Даина всё ещё дрожали в ожидании последствий своей речи, но неожиданно эта речь усмирила короля, убедила в верности решения — уходить. Так гномы вновь рассеялись и не сходились более вместе при жизни всех, кто участвовал в священной войне. Вереницы всадников и обозов устремились к родным их местам. Телеги нагружены были бронёй и оружием. А для кого не хватило места на колёсах, те несли свою виру сами. Очевидцы рассказывали, что гномы просто сгибались под тяжестью — столь много клинков и кольчуг было собрано на поле сражения. Кхазад-Дум остался в руках неприятеля, но Длиннобороды никогда не забывали о нём. Они верили, что однажды, когда великий Дурин вернётся на эту землю, древняя цитадель будет возвращена клану; и потечёт из недр её лунное серебро, и зазвучат под старинными сводами песни во славу нового счастливого времени.
Битва в долине Азанулбизар стала легендарной. Спустя многие лета орки содрогались, вспоминая о ней, а суровые гномы плакали. Объединённое войско семи кланов лишилось в один день более трёх тысяч своих сородичей, а после ещё нескольких сот, не оправившихся от ран. Орков же было убито более десяти тысяч, и долгое время никто не встречал их и ничего не слышал о смрадном племени. Лишь спустя сорок лет они вновь начали высовывать носы из своих тёмных берлог. Кхазад покидали долину с тяжёлым сердцем — оставляя за собой пепелища, унося скорбь по павшим сородичам. Впоследствии, вспоминая того, кто не вернулся из этого сражения, о нём говорили «Он был сожжённый гном», и было слов этих довольно, чтобы понять — жизнь его героически завершилась в долине Туманных Ручьёв у восточных врат в подземелья Мории.
Примечания:
**Turmudurnul** образовано от **turmu** (**turm**) – щит на кхуздуле, а также **durn** (**durun**) – дуб. Оба слова восстановлены из возможного начального валарина Этимологий с учётом особенностей фонетики. Причастие от **durn** звучало бы как **durnul** (**durunul**) – дубовый.