***
Странно было видеть снег и зимой, и летом. Не один только пик, а массивную гряду, уходящую за горизонт на север. Её склоны, поросшие густым ельником, казались неувядающей драгоценной пушистой накидкой, поверх которой выглядывали древние седые головы. А у подножия шлейф от накидки тянулся дальше, укрывая собой почти что пустынные земли, где редко встретишь путника, скорее уж дикого зверя. Тишина иногда была такая, что слышно было её собственное пение: неуловимые прозрачные звуки, сплетающиеся в величественный и умиротворяющий мотив. Это пение гор, эти туманы на их головах, нетронутые леса, а в ясную погоду искрящееся сияние снега составили теперь счастье узбада Трайна. Долгими часами мог он стоять на возвышенности, оглядывая свои новые владения, и никто не решался трогать его в такое время. Триста сородичей, пришедших с ним, копошились где-то внутри в череде бесконечных рутинных дел, обустраивали быт, налаживали добычу породы, строили новые кузни. Здесь не было золота, только простое железо. Но были в этих древних горах иные особые ценности. Дерева теперь было сколько захочешь, его даже жгли в печах, чтоб обогреться. Аромат и тепло от поленьев совсем не такие, как от угля. Деревянная мебель и утварь также приятнее, легче и чище, чем каменная. И изготовить её можно быстрее. Охотничьи трофеи составляли теперь и пищу, и источник кое-какого дохода, несравнимого с тем, что было раньше, когда они ковали оружие, но позволяющего скромно жить. Впрочем, крохотная колония гномов отнюдь не была независимой. Этой мечте короля так и не суждено было сбыться: торговцы в деревнях относились к пришлым гномам подозрительно, во всём ожидали подвоха и часто давали понять: они не родные здесь, незнакомые и странные. Возможно, люди просто боялись их силы и внешнего вида, ставшего от нищеты и трудов довольно устрашающим. Но при этом всячески стремились обмануть бедных изгнанников, поживиться за их счёт да нанять на тяжкую работу за миску похлёбки. Свои сбережения гномы истратили на обустройство древних пещер в первые же месяцы. Пошёл пятый год, как они поселились в Азраг Арад**. Но ни друзей поблизости у них не завелось, ни новых переселенцев к ним за это время не приходило. Ближайшая деревня под названием Нинраан находилась в восьми часах пути от нового обиталища гномов. В ней было порядка ста домов и около пятисот жителей, занимавшихся охотой и рыболовством, скорняжеством и плотницким делом. На реке стояла большая пилорама, движимая водным колесом. Гладкие ровные доски с радостью покупали корабельщики, приходившие в эту глушь из городов севернее, привозили в Нинраан вино, ткани и кое-какую утварь, а обратно шли с грузом досок, бруса, мяса и выделанных звериных шкур. Никакой роскоши там с виду не было и впомине, однако многие обитатели жили отнюдь не бедно: у каждой семьи был большой надел земли и леса, по нескольку надворных построек, разные домашние животные, огород и увесистые кубышки на чёрный день. Дорогу туда гномы построили сами из брёвен. Но из-за дальности пути не могли в тот же день вернуться домой, вынужденно оставались ночевать в городишке и сразу поняли разницу между привычными им дунландцами и снобами из Нинраана. В большинстве эти люди были грубы, неприветливы, а часто и вовсе враждебны. В качестве временных укрытий приходилось довольствоваться сараями и даже хлевами. В городишке была гостиница, но соратникам Трайна такая роскошь ещё долго оставалась не по карману. Не имевшие ещё доходов, нуждающиеся почти во всём, многие устраивались на подработку в этой лесной дыре. В один из жарких летних дней Торин шёл туда сменять Ульви у их нанимателя. Всю ближайшую неделю предстояло провести в Нинраане, где они выполняли нехитрые кузнечные работы, чинили утварь и инструменты, пахали землю и сооружали каменные изгороди. Неблагодарная работа, но только так можно было вернуться потом с кошелём серебряных монет, которые здесь называли кастарами. Впрочем, Торин не сетовал на свою жизнь. За последние четыре года в нём огрубели и душа, и тело. Любая работа становилась для него лишь средством спасения и забытья. За ней время летело незаметно, а большего он и не ждал. Он запрещал себе думать о прошлом, трудился так, чтобы после уснуть мёртвым сном. Лишь одно место по пути всякий раз невольно погружало в воспоминания. Река здесь ближе подходила к бревенчатой дороге, а чуть поодаль в разливе ручья образовалось небольшое красивое озеро. Прямо над ним возвышался зелёный холм, на вершине которого и у подножия отчего-то не росло никаких деревьев. Это место будто просило построить там дом, звало к себе путников, притягивало, манило странным волшебством. Даже в ненастье солнце здесь неожиданно выходило из-за туч, разгоняло серое марево, ласкало лицо кроткими золотыми лучами. Это была как раз середина пути до Нинраана, и здесь гном всегда останавливался, закуривал свою трубку, отдыхал. И тогда вихрь чувств и эмоций вновь захватывал его, мысленно возвращал в Счастье. В те минуты он видел любимую, гуляющую по берегу озера, собирающую цветы и травы, машущую ему рукой с вершины холма, шепчущую нежные слова, но не голосом, а как-то особо. Он отгонял сладкие видения и шёл дальше. Но потом и сам ждал, когда снова вернётся в это место, где можно «увидеть» её и прочесть в глубине души её послания. А иногда даже различить в дымке полупрозрачные очертания ладного красивого строения на холме. В ту неделю почти сразу всё не заладилось. Жуткое пекло форменно изнуряло, даже выносливым гномам было тяжело работать в такую погоду. Жители деревни весело плескались в реке, а после возвращались к домам и свысока указывали новым соседям на то, что ожидали от них большего результата. Сразу несколько старых инструментов как назло разлетелись под молотом при попытке их починить, камни раскалялись под солнцем так, что до самого вечера к ним было не прикоснуться. Принесённое с собой мясо сразу протухло, в корзину с хлебом влезли куры, опустошив её до крохи. Даже свежая прохладная вода ушла в колодце очень глубоко, а то, что удавалось достать, было мутным и попахивало тиной. За весь день ему перепадало лишь несколько свежих яиц да пара лепёшек, что не доели хозяйские дети. Поэтому силы уходили, ведь голод — один из немногих недугов, с которым гному очень тяжело справиться. Силы уходили, и с этим росло недовольство его работой. Всё больше нелестных и бранных слов валилось на голову. Ближе к ночи уставшему парню удавалось умыться в реке, и это, пожалуй, стало в те дни его единственной крохотной радостью. День за днём ужасная неделя близилась к концу, но самое страшное предстояло ещё пережить. Его наниматель знал, что Торин — сын предводителя гномов. Поэтому именно ему не раз уже приходилось получать жалование за всех молодых, работавших попеременно в Нинраане. Трайн и сам не очень-то доверял Двалину, Оину и Глоину, не говоря уж о тех, кто ещё младше. Из-за засухи и непредвиденных трат деревенские землевладельцы уже не раз откладывали выплату, и теперь дома в Азраг Арад принца ждали с очень значительной суммой серебряных кастаров. Постоянные неудачи и недовольство работой свело почти на нет его собственный заработок. Однако за остальных он всыпал в свой кошель монет достаточно для того, чтобы отец смог дооснастить на это первую крупную кузницу в недрах Синих гор. Пристроив тяжёлый мешочек на поясе и собрав свой нехитрый скарб, Торин отправился в обратный путь, лежащий через центр поселения. Пекло уже пошло на убыль, впереди лежал долгий путь, и голод по-прежнему давал себя знать. Оттого юноша решил не отказывать себе в простом сытном обеде и повернул в сторону центральной улицы городка. Там были харчевни, казалось, что даже тут ещё за милю слышен запах готовящихся в них яств. Устроившись в одном из таких заведений, он тяжело опустился на скамью, закурил, вдохнул запах любимой пищи. Глаза сами собой закрылись от усталости и вожделенния. Народу вокруг было много — Нинраан всегда на славу отмечал конец недели. По узким проходам мимо ходили мужчины и женщины, шныряли дети. Один из них — ещё подросток на вид — сильно задел его и после этого сразу выбежал на улицу. А через минуту перед гномом возникло столь желанное блюдо с запечёной грудинкой. Улыбнувшись впервые за многие дни, он протянул руку к кошелю чтобы расплатиться за обед, и тут понял, что тяжёлого мешочка при нём уже нет. Всё существо объяло холодом. Оцепеневшие руки вновь и вновь общупывали одежду и сумку — безрезультатно. Между тем, хозяин заведения уже вопрошал плату. Сомнений не было — тот подросший мальчишка был вором. И его ещё можно попытаться догнать. Сбив кого-то с ног, не видя перед собой ничего кроме страшной участи признаться семье в таком позоре, Торин выбежал на улицу и, к счастью, завидел своего обидчика. Возможно, тот и не пытался прятаться, рассчитывая, что неуклюжий растяпа ещё долго будет трапезничать. Только не тут то было. Рванув следом, гном сумел быстро догнать его, схватил за руку и открыл уже рот, чтоб потребовать возврата своей пропажи, когда перед глазами его сверкнул нож, описал в воздухе кривую петлю и по рукоять вошёл ему в плечо. Парень оттолкнул его прочь и заголосил на всю улицу: — Помогите! Этот мерзкий гном напал на меня и хотел ограбить! Держите его, скорее! Помогите! На крики мгновенно слетелась толпа. Вот только истинный вор на этом сборище был своим, а тот, кого им называли — просто чужаком, ни у кого не вызывавшим доверия. Многие возмущались, требуя изгнать этих разбойников из их города. Торина схватили и повалили на землю. С разных сторон на него обрушивались удары камней и увесистых палок, кто-то сильно прошёлся по его спине хлыстом для погона скота. Вырваться и доказать свою невиновность просто не представлялось возможным. — Посадите это исчадье в яму! — Все они воры и бандиты! Произошедшее обернулось теперь много хуже, нежели просто утрата всех денег. Довершил действо сильный удар по голове, после которого бедный юноша почти не осознавал происходящего. Гул перебранки то приближался, то вновь отдалялся прочь. Потом среди этого гула возникли три ясных голоса: один принадлежал женщине, второй подростку-вору, а третий пожилому мужчине. — Покажи мне этот кошель, мальчик. Скажи, ты знаешь, что изображено на нём? — Нет, леди, не знаю. Просто рисунок. — Не просто рисунок, а руна. Руна моего народа, охраняющая благосостояние. Взгляни, на моём кошельке такая же. Может быть, ты и меня обвинишь в краже? После в разговоре вышла заминка, а спустя минуту женщина заговорила вновь: — Так сколько же, мистер Харард, вы хотите за Поляну Духов? Мы ещё не договорились до конца, но скажу сразу: если в этом месте к моим соотечественникам относятся вот так, я не стану привлекать сюда крупных дельцов и судовладельцев. Если вы, конечно, не поступитесь ценой. — Ах, что вы, прошу простить нас, госпожа! Этот мальчишка ответит за свой поступок. Конечно же, я дам скидку. Только, прошу вас, не очень большую… — Поймите и меня верно. Кто же решится нести свои деньги в край, где орудуют вот такие дарования? После этой фразы Торин уже ничего не помнил. Туман перед глазами рассеялся, но юноша так и не смог понять, где он. Разве что не было больше криков толпы, ругани и обрушающихся на него побоев. Он лежал на каком-то ложе, нанесённые ему раны отзывались резкой болью на прикосновения влажного полотна. Он знал — боль как ничто другое позволяет отличить сон от яви. Но вот образ существа, склонившегося над ним, однозначно был сном. — Райнэ?.. Но как? Как ты оказалась здесь? — Я ведь поклялась, что найду тебя и буду рядом. Я сдержала своё обещание. Раньше не получилось, ведь я тоже в ответе за свой народ. Только мой народ понимает. Он тянулся к ней как к призраку, пытаясь осязать, мечтая о том, чтобы не обмануться. А в ответ осторожные, но уверенные движения её рук сдерживали его порывы, возвращали голову на подушку. — Я не верю. Но как? И что ты здесь делаешь? — Обсуждаю новую сделку с одним из местных землевладельцев. Хочу купить очень красивое угодье прямо в лесу. Там есть и река, и озеро. Они называют его Поляной Духов. И там на зелёном холме мы построим наш дом. Она сдержала клятву, данную ею под ветвями старого дуба. Теперь и ему оставалось сдержать свою.Глава 32. Клятва
2 марта 2020 г. в 22:41
В последнюю ночь перед возвращением Райнэ казалась неестественно задумчивой, оставалась молчаливой и, даже уснув на груди любимого, как-то особенно прижималась к нему, водила рукой по плечу. Уже пробудившись, девушка долго не стремилась вставать, удерживала Торина рядом, ласково обнимала, но боялась смотреть ему в глаза. Молодой гном догадывался о том, что с ней происходит, старался поддержать — сперва просто нежностью и улыбкой, а после и словом.
— Не мучай себя. Мой отец очень добрый. Даже не представляешь, какой он, когда забывает о тяжести власти! И он не может не испытывать к тебе благодарности: мы ведь много лет жили на ваших землях. Твой отец поддержал нас в этой войне, без вас мы никогда бы не отомстили за деда. Он всё поймёт, ну, может, поворчит немного, что нас так долго не было дома. Милая, подумай сама: как можно не принять такую, как ты?
Она пыталась улыбаться в ответ, но глаза оставались исполненными печали. Изнутри на неё будто давило нечто, сковывало движения, наполняло очи слезами. Райнэ выглядела так, будто знает что-то очень важное, но не может об этом сказать. А он верил тогда в отца — помнил тёплые глаза и улыбку, видел, как Трайн вновь сажает его на пони, дарит первое достойное оружие, как вместе они идут по лесу и вместе строят дом и кузницу. Он верил. А она — знала…
Ещё на подъездах к Гэлтрю большой отряд встречающих перехватил свою госпожу. В городе её ждало целое людское столпотворение, в новом своём статусе она не могла отказать им в публичном явлении.
— Поезжай, Райнэ! Так даже лучше. Я сам поговорю с Трайном и приеду!
Гномка кивнула головой, Торин обнял её и почувствовал, как его щеки и шеи коснулся странный въедливый холод. Она подняла глаза и шепнула:
— Под нашим деревом. Я буду ждать.
Маленькая горстка гномов продолжила путь, и уже вскоре все трое предстали перед вождём клана. После краткого приветствия Трайн велел Ульви и Дис удалиться, сына же долго оглядывал с ног до головы. Горящие глаза, густые тёмные кудри, гладкая загорелая кожа, мужская стать, проявившаяся теперь ещё явственнее — всё это вызвало на лице короля подобие одобрительной улыбки.
— Что ж, вижу, теперь ты здоров. Даже стал ещё выше. Хоть какой-то толк от твоих похождений.
— Вижу, и ты здоров, слава Махалу! — во всём облике Трайна теперь только маленькая повязка на лице да чуть заметная хромота выдавали грустные события прошлого. — Отец, всё прошло очень удачно! Мы заключили новые торговые соглашения, заручились заказами, в нашем распоряжении все морские пути.
— Морские пути скоро не так и понадобятся.
— Но почему? Южные земли очень богаты, им нужно наше оружие. Они же обеспечат поставки золота и камней.
В этот момент лицо узбада переменилось.
— Ты будто не знаешь, что сын народа кхазад должен сам добывать золото и самоцветы, а не клянчить их у людишек да прочих бездельников! — возразить не удалось, равно, как попросту вставить слово. — Я ждал тебя. Теперь ты вернулся, а значит, мы можем выступать. Собирайся, больше мы не останемся в Дунланде. Наконец-то спустя много лет мы вновь будем жить в горах.
В воздухе повисла тяжёлая пауза. В голове юноши не укладывались сказанные отцом слова, но именно здесь нужно было достать свой главный козырь. Тем временем Трайн продолжал.
— Признаться, я думал, что вы вернётесь раньше. Поэтому не тяни там со сборами. Все мы давно готовы.
— Но отец… — в голубых глазах Торина застыла уверенная решимость. — Отец, я не могу уехать. Может быть, позже, но только не сейчас. И мы ведь всё устроили с жизнью здесь, в Дунланде. Я привёз много хороших вестей. Я не могу!
— Это я здесь решаю, что ты можешь, а что не можешь. Это не наша земля. Рольфа Элмонда больше нет, поэтому мы уходим.
— Но есть его дочь! Есть Райнэ. И… Мы действительно не должны уходить. Райнэ… Райнэ теперь моя жена. Мы поженились, отец. И мы счастливы.
— Что?.. — узбад застыл на месте и медленно повернулся к сыну. — Что ты сказал? Что за вздор? Это на юге тебя научили отпускать столь нелепые шутки?
В душу вкралась тревога, но юноша не сдавался.
— Это не шутка. Мы теперь женаты. Есть такой обычай…
— Есть обычай чтить своего деда и своего отца! А потому получать благословение! А ещё дождаться, когда молоко на губах пообсохнет! — Трайн сделал несколько шагов по комнате, с каждым из них его тяжёлые сапоги всё громче ударялись об пол. — Я знал, что ты у всех на виду живёшь с ней, как с женой. Я закрывал глаза на этот позор, просто давал тебе время выздороветь. А теперь ты заявляешь мне, что намерен жениться на худшей из недостойных?
— Я не намерен, я уже сделал это! И чем она недостойна? Как ты можешь так называть её? Их семья дала нам кров на многие годы, она лечила наших раненых, она спасла жизнь мне!
— Замолчи! Ты знаешь традиции и сам обряд. Поэтому убирайся прочь и не выдавай за женитьбу свои утехи с гулящей девкой! Ты без того опозорил семью, хватит с меня уже и этого.
В тот миг в сердце вскипела настоящая ярость. Кулаки сжались, перед глазами повисла темная пелена.
— Ты не имеешь права говорить о ней таких слов! Я знаю обряд, у меня есть свидетели. Ульви и Дис подтвердят…
— Кто? Вот проучу я этого твоего Ульви! И доченьку заодно. Пусть на глаза мне не попадаются лишний раз. Девки у нас в свидетелях… Это твои обряды? * Может ещё напромнить, лет тебе сколько?
— Возраст не может стать препятствием! Наш дед согласен был благословить этот союз.
— Этот??? А ты ничего не путаешь? Твой дед рассматривал возможность поженить её с Фрерином. Она была невестой твоего брата, а ты, выходит, увёл её, да ещё и женился за моей спиной. Хорошо же вы оба чтите его память! Вон с глаз моих, и если она думала забраться так на трон…
Трайн захлебнулся от негодования, закашлялся и с силой ударил кулаком по столу. Последние его слова возымели роль звонкой пощёчины, страшного оскорбления. И Торин не сдержал в себе подобного ответа.
— На трон? Прости, отец, откуда у тебя трон? Ты, верно, тоже забыл, что нет давно никакого трона. И не о чем было задумывать кроме благополучия для всех нас!
— Я сказал, вон! Завтра же нас здесь не будет!
В то время года вечера ещё не были светлыми, и двор освещала пара костров. В их свете Ульви хорошо видел своего друга, выбежавшего из дома и опрометью бросившегося во мглу дороги. Разговор отца и сына было хорошо слышно, и теперь Дис тихонечко вздрагивала у него на плече, стараясь не издавать звуков.
— Как же? Ну как же? Он никогда не был таким! Что с ним сделала эта война? Бедные Торин и Райнэ! Что теперь будет? Как же он мог разрушить такое счастье? И я теперь тоже не увижу подругу…
— Увидишь. Просто не сразу. Тише, подождем до утра. Может быть, он успокоится, изменит своё решение.
— Не успокоится. И ничего не изменит. Торин такого наговорил… И нам теперь тоже достанется. Он теперь запретит нашу помолвку, Ульви! Он и нас разлучит.
— Не разлучит. Клянусь тебе, однажды мы поженимся и всегда будем вместе! Каждое утро, каждый день, вечер и ночь! Ты веришь мне?
Дис кивнула, смахивая со щеки очередную слезу. В этот момент Ульвин услышал совсем рядом, прямо под окнами, чьи-то тихие голоса. Приложив палец к губам, молодой гном убедился, что во дворе есть ещё кто-то, шёпотом обсуждающий последние бурные события.
— Давай-ка иди в свою комнату. Отец может к тебе наведаться, и лучше бы ему сейчас не видеть нас вместе, — девушка послушно ушла, а он осторожно приблизился к полуоткрытому оконцу. Расставание с роднёй было долгим, но на этот раз голоса сразу выдали своих обладателей. Братья Балин и Двалин затаились в кустах и, очевидно, подслушали всю ссору.
— Молодец, узбад! Не зря я его просил, раз он последовал моему совету! Негоже будущему королю волочиться за этой девкой!
— А с чего это ты решил, что он с тобой советовался? На деле ты просто жаловался, и не более того.
— Я не жаловался! Скорее, сетовал. Не сидеть же мне было и ждать, когда эта ведьма превратит меня в жабу? Ненавижу её! Теперь брат и мой будущий король будет с нами, а не с ней! А завтра наступит самый счастливый день в моей жизни — мой первый поход!
Приноровившись и выпрыгнув, Ульви сумел схватить за руку младшего Двалина. Мальчишка оказался очень вертлявым и сильным, однако, освободиться ему не удалось. Старший Балин отпрыгнул в сторону, но убегать не стал.
— Ах вы, мелкие негодники! Как вам не стыдно подслушивать? И тем более глумиться над чужим горем?
— Для меня это радость! Торин так мало учил меня, а теперь будет со мной!
— Да уж, конечно! Завтра я вот ему расскажу, что ты здесь делал и говорил, и тебе самому от стыда захочется превратиться в вонючую жабу.
— Нет, только не говори ему! — юнец тщетно продолжал пытаться вырваться, и теперь, поняв, что со старшими дела плохи, заголосил не так дерзко, как раньше.
— Тогда поклянись, что и дальше будешь держаться подальше от Торина, если только он сам к тебе не подойдёт. И что никогда не скажешь дурного слова о его любимой. Клянись, говорю! Иначе я и узбаду про вас расскажу, а ещё задам тебе оплеуху!
Тихо фыркнув требуемое слово, Двалин, наконец, был отпущен и убежал вместе с братом. Тем временем старый раскидистый дуб у реки был свидетелем совсем другой, очень печальной и проникновенной сцены.
Она знала. И она была готова. Его смятение и боль вырывались обрывками фраз и тонули в её волосах, объятиях, нежности.
— Мы виноваты. То есть, это я виноват перед тобой, но ты должна знать…
— Я знаю. И не нужно ни в чём обвинять себя. Любовь — это дар судьбы, в ней нельзя себя обвинить. Мы всё с тобой сделали правильно. И получили взамен своё счастье.
— Оно оказалось таким недолгим! И теперь я не знаю, как буду дышать, как вообще смогу жить. Я ушёл бы с тобой, я остался бы здесь, как другие. Но ведь я не могу…
— Что ты, что ты! Ты не можешь оставить отца. Но ты будешь знать, что я тоже живу для тебя, что я жду тебя и стремлюсь возвратить отобранное у нас самой судьбою. Ты не можешь уйти, но меня ведь ничто не удержит!
— У тебя тоже есть твой народ. И ты тоже не можешь уйти. Мы платим сейчас за проклятье родиться собой.
Услышав о проклятье, Райнэ словно оцепенела, замкнулась внутри, губы её дрогнули, но слов не последовало. Только ночная мгла скрыла тогда от Торина тот яркий огонь, что вспыхнул после в её очах — на мгновение. Но этого мгновения стало достаточно, чтобы преобразить её голос и всю её будто исполнить уверенности. Крепко сжав руку своего избранника и прямо глядя ему в глаза, она сказала тихим, но ровным голосом, исходившим будто не изнутри её, а откуда-то свыше:
— Клянусь тебе сделать всё возможное и невозможное, чтобы мы свиделись поскорее. Я пойму, я узнаю. Моё сердце подскажет мне, где ты. Клянусь, что найду ваш новый дом и сумею сделать тебя вновь счастливым!
Покачав головой, Торин лишь крепче обнял её, пряча в тот миг вставшие в глазах слёзы. Нужно было ответить, но слова не шли. Ведь то не могли быть простые слова. А мысли нещадно путались. Казалось, он осязает поддержку могучего дуба, и даже река не журчит, а шепчет ему что-то очень важное. А ночной ветер охлаждает горящий истерзанный разум.
— Ты единственная моя любовь! Я клянусь тебе, что лишь ты станешь однажды моей королевой! Что никто тогда нас не разлучит, не встанет у меня на пути! Я клянусь любить тебя всю жизнь, и, если потребуется, каждый на этом свете склонит пред тобою голову, признает моей женой! Ибо это уже свершилось.
Примечания:
*Полагается, что по законам кхазад освидетельствовать союз должны двое мужчин, оба обязательно гномы. Про второго гнома Торин сказать не может, это обстоятельство сыграет свою роль в будущем. Авторское воспроизведение обряда гномьей свадьбы, придуманное "со товарищи", есть в фанфике «Под Горой» и «На Горе» https://ficbook.net/readfic/4004585
**Если кто считает, или запутался, события второй части главы относятся к 2806-му году. Торину ровно 60 лет, Райнэ 50, Трайну, соответственно, 162 года.