Satura

Название: Истома Фандом: Versailles Пейринг: Kamijo/Hizaki Рейтинг: PG-13 Жанр: romance, fluff, love story Саммари: "Линии любви надо смотреть от линии сердца, а там есть еще одна, тонкая, но четкая, будто выдавленная". (с) Тайминг относительно макси: пост-"Белоснежное", эпилог, зима 2016 года

***

До весны оставалось две недели. Юджи как-то случайно заметил это, однажды открыв календарь, чтобы сделать пометку о перенесенной встрече. Он не любил весну, но так вышло, что именно в это время года с ним случались самые судьбоносные события. А еще весной воздух был совершенно особенный – резкий, чистый, смешанный с талой водой и теплом упругих веток клена, еще не одетых листвой. И хотя до весны оставалось целых две недели, Камиджо подумал, что иногда какие-то моменты можно и поторопить. Почему-то иногда четырнадцать дней тянутся куда дольше, чем три года. - Я думал, у тебя что-то серьезное. Хизаки никогда не выглядел недовольным, но сейчас по его голосу все очень хорошо слышалось. Камиджо поднял голову и молча подвинулся на скамейке, плотнее запахнувшись в пальто. Когда-то в этой части Гуэна они провели, казалось, целую вечность. Но на деле всего несколько недель осени. Осень и весну очень часто можно перепутать, как закат и рассвет. - У меня серьезное, - кивнул Юджи, сбоку поглядывая на Хизаки. Тот только хмыкнул и потер руки. Самым замечательным в нем было то, что этот человек всегда отзывался и всегда приходил. Камиджо иногда думал, что даже если бы судьба развела их совсем, Хизаки все равно пришел бы к нему по первому же зову. Впрочем, исчезни они из жизни друг друга по-настоящему, подобные мысли бы не возникали. - Ты, наверное, очень серьезно позвал меня, чтобы я посидел рядом, пока ты созерцаешь парковые красоты? – уголки губ Хизаки чуть приподнялись, хотя он силился не улыбаться. Раньше он бы не старался, а теперь всегда следил за лицом. Хизаки изменился, а Юджи так хотелось, чтобы он был прежним. Или, может быть, такой новый Хизаки наоборот нравился ему больше. Он пока не решил. - Я терпеть не могу говорить "а помнишь", но сегодня какой-то особенно дурацкий день, - следя за его бесполезными попытками согреть руки, Юджи машинально потянулся к нему, взяв за кисти, и накрыл своей рукой, будто можно было так сохранить ускользающее тепло. Хизаки был в какой-то смешной шапке, похожей на шляпку с полями, из-под которой падали на плечи длинные пряди его волос. Он ничего не сказал, только едва слышно вздохнул и, выждав немного, едва ощутимо прикоснулся в ответ к пальцам Камиджо. Тот знал, что они как всегда ледяные, и возможно неприятно трогать такие холодные руки. Но Хизаки явно не хотел прекращать, и только в какой-то момент все же усмехнулся. - Что? – Камиджо почувствовал, как дрогнули собственные брови. - Да ничего. Подумалось вдруг. Мы с тобой, наверное, уже слишком старые для того чтобы сидеть вот так в парке и держаться за руки. Юджи вдруг понял, что они и в самом деле держатся за руки. И еще – они и вправду старые. Тихо посмеиваясь, он запрокинул голову вверх и назад, щурясь в жемчужно-белое небо. Желание прикасаться к этому некогда такому близкому человеку умерло приблизительно тогда же, когда не стало их группы. Если бы они тогда просто расстались в личном плане, но продолжили работать вместе, это было бы невыносимо, потому что Юджи знал – он продолжал бы его хотеть. А так будто отрезало. И Хи-чан больше не вызывал подобных чувств. "Лучше бы было, если б все и правда ушло?" – спросил он себя, глядя в небо. Среди слепяще-белой февральской ваты резвились городские ласточки. Удивительно черные, как росчерки на белой бумаге. Пальцы Хизаки дрогнули, невесомо двигаясь по его запястью, словно что-то искали. Камиджо закрыл глаза, чувствуя, как от этих прикосновений расползается жар в груди. Неистовый, почти мучительный, и в то же время знакомый до мелочей. И незнакомый одновременно. - У тебя другие духи, - сказал он, не открывая глаза. – Я их не узнаю. - Только сейчас заметил? - Ты раньше не был так близко. Юджи ждал, что Хизаки снова фыркнет и повторит свои слова. Они слишком старые для всего этого. И пока роковые слова не прозвучали, он легко сжал крупную кисть Хизаки, в который раз поражаясь, до чего удобно ее сжимать, до чего четко и хорошо их руки ложатся друг в друга. И медленно подтянул ладонь гитариста к своему лицу, уткнувшись носом куда-то под его большой палец, где линия жизни уходит в запястье. У самого Юджи эта линия была раздвоена. Четко в середине ладони она делилась надвое, и одна уходила далеко вниз, постепенно истончаясь и переходя в запястье, а другая терялась почти сразу, не дойдя даже до края ладони. Двойная жизнь, и истолковывай как хочешь. Две такие разные большие и бурные реки, одна из которых пересохла. Две любви, так по-разному закончившиеся. Хотя линии любви, вроде бы, надо смотреть от линии сердца, а там есть еще одна, тонкая, но четкая, будто выдавленная. У Хизаки и в самом деле был другой парфюм. Раньше он пах по-мужски – горчаще-терпко, резко, этот запах не нужно было подмечать, чтобы расслышать, он просто был. Сейчас Камиджо ощущал аромат чая. Зеленого чая. Самый неопределенный из всех, самый чистый, простой, и в то же время полная загадка. - Сколько бы я тебя не знал, наверное, так никогда и не привыкну, что ты с приветом, - Хизаки слегка ущипнул его за нос, и почему-то это было так смешно, что Юджи не удержался. Придвинувшись ближе, все еще тихо посмеиваясь, он положил голову ему на плечо, с тихим восторгом вновь вспоминая, как приятно утыкаться в его волосы. Они впитали в себя тот самый аромат пока еще не наступившей весны. - Я соскучился, Хи. - Я знаю, я тоже. - Я по-другому соскучился. Камиджо ощутил, скорее шестым чувством, чем телом, как Хизаки попытался было запереться от него, но в последний момент передумал. А может, не смог. - Интересное кино, - только и произнес он, чуть ближе склонив голову. – Ты вообще понимаешь, что говоришь? - В том-то и дело, что понимаю. О, он понимал, еще как. Так тянуло сказать набившую оскомину фразу про одну и ту же реку, в которую не входят дважды. Кто вообще это сказал? Когда? Камиджо как всегда забыл, но ему нравилось, как звучат эти слова. Слова, слова. Так много слов. Уже сказанных и еще не произнесенных. А на самом деле, единственное, что имеет значение – это когда тянет. Тянет прикоснуться не столько телом, сколько душой. Хотя единение их тел тоже всегда заставляло Камиджо переживать волнующие моменты. Чем-то схожие по ощущениям с мигом, когда рождалась новая песня или слова складывались в особенно удачные строфы. "Я хочу к нему прикоснуться", - думал он, а пылающий огонь, расходясь волнами от центра груди, уже почти охватил кончики пальцев. Подняв чуть выше голову, Юджи приоткрыл глаза, близко-близко глядя на Хизаки. Тот смотрел перед собой, изредка моргая, хотя Камиджо видел, как от налетающего то и дело восточного ветра у гитариста слезятся глаза. - Почему ты хочешь, чтобы я был твоим, только когда мы работаем вместе? – тихо спросил он, и тоже слегка повернул голову к Юджи. Неловко коснулся губами его лба, отвел в сторону челку, коснулся еще раз. Так невесомо, хотя губы его обжигали. - Потому что только когда мы работаем вместе – ты мой, - тихо ответил Камиджо. От Хизаки тянуло теплом. Прежде, в той, другой жизни, он сказал бы "Я всегда твой". Но сейчас Хизаки молчал, и Юджи чувствовал, что еще немного, и они поедут к нему прямо среди бела дня. Если бы сегодня было солнечно, они ни за что не заговорили бы об этом. И Камиджо очень не хотелось снова произносить вслух "ты помнишь", но ему действительно было любопытно, помнит ли Хизаки, что именно в такой пасмурный сизо-белый день они впервые зацепились взглядами так надолго, что с трудом сумели стряхнуть наваждение. Только тогда в воздухе витал запах прелой листвы, земли и изморози. Качаясь между двумя главными страстями в своей жизни, размениваясь на сотни мелких интрижек и ничего не значащей близости, Камиджо никогда не задумывался, что посланное ему вместе с Хизаки – это земное. Земное чувство, лишенное острых углов, но не приевшееся. Потому что все земное никогда не сможет надоесть, оно – сама жизнь, текущая как река. И в эту реку не нужно заходить, не нужно искать другие берега, потому что ты и так всегда по колено в ней. А против или по течению – уже личный выбор. - Прости. Мне пора, - выдохнул Хизаки, но ровно за миг до того как он отстранился, Камиджо поймал его за подбородок и удержал, тут же скользнув ладонью на скулу. Он не целовал его уже очень давно – вот так. В тот раз, почти посреди ночи у его дома, все было иначе, какой-то импульс, скорее нить связующая, чем поцелуй. Камиджо тогда скрепил их договор таким вот образом, хотя проигнорировать кульбит в груди все же не удалось. А сейчас его будто потащило течением, и прохладно-обжигающие волны сомкнулись над головой. Юджи всегда считал, что река эта мелкая, но теперь понимал, что утонет, если Хизаки не ответит. Он ответил. Снова не прикоснулся, не подался ближе, как делал когда-то давно. Просто склонил голову вбок, и губы их сошлись изгиб в изгиб, будто частицы головоломки. Это был странный поцелуй, лишенный страсти, но от него сжимались легкие, и сердце билось в горле. "Кто еще целовал тебя вот так?" – спросил бы тот, прежний Хизаки. И этот вопрос был бы лишним, он убил бы момент. Хизаки нынешний только легко прихватил напоследок губы Юджи своими, словно воруя послевкусие, и не произнес ни слова. И поэтому Камиджо не смог ему не сказать. - Это только с тобой, - прошептал он, все еще не открывая глаза. - И у меня - только с тобой, - ответил Хизаки, на ощупь находя и сжимая его руку своими сильными пальцами. Томительно нежно Юджи прижался к его холодной щеке пылающим виском.