Пощечина

I

Сначала звук пощечины. Затем слово, раскаленное в безмолвии сада: — Никогда. Граф стоял в окантовке черных и синих роз. Кажущийся таким маленьким и властным. Похож на взрослого ребенка. И с самого полдника эти цветы заполняли весь его мир. Сиэль Фантомхайв в этот день просто не мог свободно дышать от их густых смешанных ароматов. Блеклые и яркие пятна смазаны в приступе какого-то совсем не иллюзорного, но явно мнимого удушья. Казалось, юноша остро чувствует этот запах тлетворности, разложения, и его всякий раз начинало тошнить от сладкого и мерзкого аромата. Отвратительные, одуряющие миазмы этого сада — их сада, — сводили его с ума. Плутающие серые тропки в разрезанных чащах (а попросту очень густых кустах) творили в этом их саду злокозненные лабиринты; ключ от сердца повис на мертвом дереве, в дупле несколько черепков, и кружат над небом стаи белых стерегущих ворон. Мир влюбленного Сиэля уже не упорядочен, саркастичен и исходит кровью, поднимающейся из недр самой души. Души, которую мечтает объять, поглотить… одно жаждущее коварное чудовище. Кажется, Сиэль все это выдумал, расхаживая вдоль необъятных кустов. Любовь?.. Иногда ему кажется, что демона он подпустил чрезмерно близко — или… как же это было? Шалфей. Шип. Соломинкой он обмотал палец, а клевер стер о тыльную сторону ладошки до сухого сока. Окунул пальцы в фонтан, потер о медную пуговицу — все сделал, чтобы забыться, избавиться от Его запаха и ощущений в подобии детской игры. И заклинал, чтобы дворецкий не увидел ненароком, не рассмеялся бы… Поступки графа стали нелогичны, порой безумны. Бывало, вовсе он прятался в кабинете, запирался на ключ и, желая покоя, изнемогал. Не от желания быть с Ним, а от глубинного страха, что все пропало, что он сошел с лестницы и давно провалился в пустоту. Он позволил твари подобраться слишком близко! Сиэль сидел во мраке. Он его нарочно полюбил, чтобы не бояться, и он, мрак этот, похожий на демона, столь приятно окутывал разум и тело, что ничего другого и не хотелось, и не оставалось. И от этого тоже становилось еще страшнее. Куда страшнее… Что же ты наделал, Сиэль? И что же? Спасения нет? Он усмехался; он сам выбрал этот путь. Но он не хотел. Закрывая глаза, он ощущал на губах порочный вкус запретного поцелуя, а на шее — влажную нить от пытливого языка; запах демона, как мужчины, граф вбирал всем существом с какой-то оголтелой, поистине не человеческой и даже не животной нетерпимостью, и он терзался от мучительных прекрасных прикосновений демона и жаждал и смерти, и рая, и вечности… Всего того, чего так жаждут влюбленные люди. Но все же, все это — лишь с ним. А уже по утрам Сиэль проклинал себя. И называл Человеком. И напоминал себе об этом, каждый раз ловя отражение в серебре столовой ложки или, будучи обнаженным в ванной, перед высоким зеркалом одной высоты с Ним, и этому зеркалу он был по половину… Закрывая глаза, смыкая ресницы (они еще так предательски дрожали, как будто наполняясь предвкушающей влагой счастья), Сиэль касается воспоминания, царапает внутренним зрением фигуру дьявола: его смольные волосы — шелковый мрак; алые бездны — удушливый ад. Преисподняя уподобилась раю, но Сиэль не чувствует ног — у него растут крылья… Он царапает воздух безмолвным криком. Пропал! Поэтому, в то утро, в саду удушливых цветов, он понял это со всей решающей очевидностью — дальше будет совсем невозможно. Он либо умрет, либо победит. Сохранит остатки целостности и не позволит раствориться себе в другом. Особенно если этот другой — не человек, равный ему, а настоящий демон. А все началось с женского смеха, пунцовых щек свеженькой горничной. И вроде бы ничего и не было; черная фигура лишь мимолетно коснулась этого пошленького, играющего образа на фоне поместья. Но промелькнуло в голове графа слово «мой» и, зацепившись за него, он перестал понимать… Причины, следствия?.. Какое безумие охватило его? Горничная смеялась. Дворецкий смеялся с ней. Сиэль видел, как соприкоснулись их руки, как он помогал ей — без причины, по собственному желанию. Но демон никогда так никому не помогает. «А ведь это глупо, — подумал граф. — Ревновать». «Ревную?!» — да граф тотчас посмеялся. Он легкой ногой вышел в сад и потерялся в лабиринте подступающего негодования, а после — значительно позже, — в ярости. Самой настоящей, самой человечной, самой естественной. Или… что было более первично? То, что он разозлился после осознания ревности, или то, что он ощутил негодование по факту ревности? Ведь ему противно и смешно это чувство. Разрушающая слабость. Растворение в чужом, позволение проникнуть в самое ядро самого себя… С демоном это равносильно самой ужасной и немыслимой, тотальной гибели. Когда ты стал так слаб, Сиэль?.. И закрывая глаза, он продолжает чувствовать чужие руки на себе… *** Себастьян отер щеку мимолетным движением — не потому что больно, а потому что притворился, будто может по одному лишь следу считать чувства Сиэля. Демон в недоумении. Он удивлен и обескуражен. — Никогда? — повторил он. Поднимающийся ветер никак не смог воцариться в густом саду, но все же грубо обласкивал волосы обоих, приподнимал подолы плаща и крылья фрака. Кажется, близилась гроза. Они так и стояли: черная ласточка и принц. Юноша отвернулся, цокая каблучками. Непоколебимый и царственный, похожий на ребенка со взглядом старика. — Молчите? Причина была. Разумеется, была. Демон, кажется, даже увидел ее в глазах своего человека, в отражении неба, и, более того, мысленно и мимолетно ухватился за тот злосчастный беленький фартук или передник (что там удумала эта девица? Право, какой пустяк). — За что же вы меня ударили, могу я узнать? — Я же сказал. Никогда. Никогда больше так не делай! Это противно, Себастьян! — Изъясняйтесь более точно, господин. Я не понимаю. — Ты ведешь себя слишком своевольно. Как животное, так достаточно ясно? — Вот как, — лицо озарила краткая, мягкая улыбка. Причина была в новой горничной, которой помог донести корзину с бельем. — Смею вас уверить, вы преувеличиваете. — У меня есть глаза и уши, Себастьян. — Тогда вы могли увидеть, как я помогал новой прислуге донести корзину с бельем. Разве нет? Сиэль усмехнулся: — Знаешь, в чем наше главное различие? Тебе, Себастьян, неведомо чувство верности и чистоплотности отношений. Ты как похотливый кобель, бросающийся за каждой сучкой. Себастьян и на это тихо улыбнулся. Но одними глазами. — Верно, моя природа весьма порочна, и только поэтому вы ушли в сад и не отзывались все это время? Затем он лукаво улыбнулся и сделал шаг вперед. Один. Два. Он стал на пару шагов ближе к юноше. Вот скоро протянет руку и сможет коснуться его. Но еще… рано. О, он точно знает, когда стоит смягчить сердечко его человечка. Он слышит, как вздымается узкая грудь человека, как гулко сердце наполняется до краев болью и томительным волнением — и оно источает такой сладкий, непревзойдённый аромат. И демон получает удовольствие. Все эти розы вокруг — ничто по сравнению с этим ароматом ревности, с таким желанным и заманчивым. — Эти причины тебя не касаются, — сухо отрезал юноша. Себастьяна точно опечалил такой ответ: — Господин?.. Я вас обидел? Полтора шага. — Не подходи. И какое безмолвное громкое: «Подойди!» Граф отворачивается. Он в смятении и чувствует, что проигрывает демону в этой борьбе. А то, что это борьба, он уже не сомневался. Только борьба эта была слишком неравной и нечестной. - …Почему же мне кажется, что вы хотели сказать иное? Господин… — голос демона и елеен, и исполнен печали и даже странного сожаления (граф не верит, он пытается не верить ушам). — Мой не искушенный господин… Мне так жаль… это моя вина. Сиэль не верит ушам, но оборачивается — он хочет увидеть его глаза, его лживые, невозможные глаза. — О чем ты? — Это моя вина в том, что вы оказались в губительных сетях. Мне не следовало в ту ночь вас касаться и, разумеется, не следовало тянуть вас за собой еще глубже. Кажется, еще немного, и мы с вами достигнем самого дна. Я боюсь, вы не справитесь… Я забываю, что люди очень хрупки. «Лжец!» Мужчина приблизился, несмотря на приказ. Он неизменно тонко чувствовал, когда его можно нарушить. — Моя любовь губительна для вас, господин. Прошу прощения и… — Любовь?.. — тут уже Сиэль усмехнулся. И было что-то злое и ядовитое в его усмешке, но все больше похожее на защищающегося зверя. — Ты назвал это любовью? Ты?! Розы и предгрозовой воздух жадно впитали в себя юношеский смех. — Как такой, как ты, может только говорить о любви? — Сиэль посмеялся вновь. Задорно сверкнула синева глаз, и он уже со всей очевидностью воскликнул: — Тело! Твое тело, Себастьян! Ты мне нужен лишь в качестве любовника. А ты что надумал, демон? Ха-ха! В этом вы все на одну морду, это точно!.. Любовь с тобой… Но Сиэль внезапно оборвал смех, когда в его нотках уже был риск выявить нарочитость и большое усердие. Затем сказал уже сухим голосом:  — Я человек из плоти и крови. Может быть, Себастьян, я еще даже хуже, чем ты, но никогда, слышишь, никогда больше не смотри в сторону других! Я не хочу, занимаясь с тобой… любовью, думать о том, что ты до этого задирал кому-то юбку, как кобель. Ты меня понял?.. Я не терплю грязи. Сиэль отвернулся, вглядываясь в чернеющий горизонт. Кажется, точно будет буря. Себастьян поменялся в лице: былое удивление сменила едва уловимая смесь грусти, а затем и улыбка.

II

Смятые простыни, смятые беспорядочно, словно на постели танцевала дюжина любовников, а не двое. Опрокинутый высокий столик, задетая и съехавшая на стене картина. Полотно с причудливым морским пейзажем. Все оставляло их следы. В ту ночь они были особенно неутомимы в любовных утехах. Шумное дыхание и сдерживаемый, но прорывающийся стон — Себастьян делал все мыслимое и немыслимое, чтобы сорвать с коралловых губ заветный крик. Он хотел услышать свое имя, но граф был чрезвычайно сдержан. Ни разу он не позвал демона, но сжимал зубы, прикусывал палец или сминал губы до крови. Сиэль не видит ничего от любви. Он совсем ослеп, еще когда дразнящие, ловкие руки одарили тело демонической лаской, а губы — безграничным удовольствием. И Себастьян смыкает губы на члене юноши. Сначала он сосет ласково и нежно, и каждое его движение невесомо и дарит волнообразные, мягкие ощущения, а затем становится все более нетерпеливым: заглатывает член целиком и сосет с жадностью. И Сиэлю нравится легкое ощущение щекотки, когда спадающие пряди мужчины касаются его паха или внутренней стороны бедер. Он сжимает эти волосы и слегка оттягивает их. Он кончает в рот дворецкому, и тот послушно проглатывает все. Затем поднимает на Сиэля взгляд горящих глаз, и граф смущенно отворачивается. — Сколько бы я это ни делал, вы всегда будете смущаться, не так ли? Что ж, вам больше нравится, когда я делаю это быстро или медленно? Сиэль прикрывает глаза ладонью — лицо его красное, а ресницами он целует собственную руку. Кивает. Слышит — именно слышит, — как улыбается Себастьян, с таким легким смешком удовольствия и снисходительности. — Я вас не понял: быстро или медленно? — И так, и так хорошо, — ляпает Сиэль, все еще не открывая глаз. Он знает, что демон еще смотрит. Скоро он чувствует на себе его дыхание: скользнув от пупка до груди и выше, задевая ключицу, оно доходит до подбородка и замирает. Подушечки пальцев невесомо скользят над кожей — это почти что легкая щекотка, но еще не она, и даже не прикосновение. Тело Сиэля чувствует близость желанных пальцев и отвечает волнительной, сладкой дрожью и мурашками. — И что же я сейчас делаю? — голос бархатный и сладкий, словно тягучая патока. Сиэль смачивает пересохшие губы, он все еще не сдается, оставляя половину лица сокрытой. Он ничего не видит, но чувствует все каждой клеточкой тела. — Я… — Сегодня вы сказали, что мое тело ваше, и это правда, однако вам не кажется, что для его хозяина вы слишком боитесь его и стесняетесь? Поэтому я предлагаю вам одну игру. Возможно, она поможет вам раскрепоститься. — Игру? Сиэль подглядывает в щель между пальцев. Себастьян протягивает ему шелковый фиолетовый платок. — Завяжите мне глаза, господин, тогда вы сможете делать с моим телом все, что захотите, и я не буду смущать вас своим взглядом. Сиэль сел в постели. — Все, что захочу? — синева глаз стала наполняться первым проблеском азарта. — Все, без ограничений. Почти. Но вы и не сможете, еще не доросли, — Себастьян подмигнул. Сиэль не понял, о чем он, но это было и неважно, главное, что идея эта очень его заинтриговала. Он встал на колени и закрыл глаза любовника плотным платком. И сразу же вспомнил о подвохе. — Но ты же демон, ты все равно сможешь видеть, — пробурчал он. — Я не буду подглядывать. Даю слово. Я уже ничего не вижу, — Себастьян нежно улыбнулся. Сиэль потуже затянул узел сзади и сел напротив Себастьяна. Возбуждение, азарт, любопытство щекотливыми волнами начали проходить вдоль позвоночника, играть внизу живота. Мужчина терпеливо ждал: этакое безупречное и совершенное изваяние. Сиэлю не терпелось прикоснуться к нему и все же он медлил. Внезапная мысль пришла в голову: следуя ей, он дотянулся до прикроватной тумбы, где покоилась тарелка с надкусанным воздушным пирожным — облаком из сливок и крема, — и смело погрузил в него пальцы. Тонких губ Себастьяна коснулась улыбка, когда прохладный крем лег на кожу: — О-о, а ведь я хотел сделать с вами то же самое. Позавчера, когда я готовил ягодный торт: белые воздушные сливки легли бы на вас, как свадебное пла… Сиэль приставил пальчик к его губам. — Тс-с, сейчас мой черед. — Прошу прощения, — демон поцеловал пальчик — тающий привкус взбитого крема. А затем он ощутил язык, который, будучи маленьким и проворным, лизнул его шею. Сначала робко, затем смелее. Себастьян улыбнулся. Сиэль же в блаженстве прикрыл глаза: он уже начал рисовать языком дорожки, слизывая крем с тщательностью кота. Тело любовника жаркое. Оно пахнет до боли родным, заполняющим сознание запахом, но Сиэль не назовет, на что этот аромат похож. Просто так пахнет его демон, и все. Возможно, этого запаха больше нигде не существует, кроме как в их маленькой вселенной. Каждая мелкая впадинка, каждая покатость — тело демона совершенно, и Сиэль забывается, кто он такой сам и кто лежит перед ним. Их тела смешиваются, соприкасаясь, и в этом было все то, чего он так и боялся. Безумие. Он снова начинал чувствовать его. А ведь оно всегда начиналось с какой-нибудь игры. Должно быть, потому что в этих незамысловатых играх было куда больше искренности и правды, чем в иступленном животном сексе. Ему не нужно было закрывать глаза. Он снова повелся на уловку Себастьяна. Грудь демона стала вздыматься чаще — тем чаще, чем ниже оказывался жадный рот. Сиэль запоминал это тело: от остро-мягких, сильных линий ключиц до едва проступающих ребер, от матовой впадинки пупка до подвздошных костей. Сладкий крем приятно скользил по упругому вздымающемуся животу. И когда грудь и шея были вылизаны, Сиэль сделал то, на что бы никогда не решился будучи под взглядом Себастьяна. Он обмакнул пальцы в крем вновь и на этот раз обхватил ладонью мужской член. Он неуверенно заласкал его. — Так… тебе приятно так? — и щеки его покраснели, наливаясь жаром, но вместе с тем он повторял про себя, что Себастьян не видит — ведь он обещал. И это снова уловки. Это просто секс. Только тела. Только его каприз. Себастьян облизнул губы: — Да. Очень… Сиэль изучающе поводил пальцами по наливающемуся кровью члену. Крем приятно скользил по коже. Себастьян чуть запрокинул голову на подушках. Сиэль сумел словить тихий, едва различимый вздох удовольствия, и этот звук окончательно вскружил ему голову. Он склонился к паху Себастьяна и, лизнув самую головку, замер, ожидая, как отреагирует демон. Едва тот улыбнулся в ожидании, едва его грудь глубоко поднялась и опустилась, он взял член в рот. Он неловко посасывал, стараясь повторять так же, как делал с хозяином сам Себастьян. — Господин… — мужские руки легли на его голову, пальцы зарылись в волосы. Сиэль прекратил, лишь когда слизал весь крем. Затем он вновь застыл, разглядывая тело любовника; в нем загорелось желание ощутить Себастьяна в себе, быть взятым. И это было нестерпимое, почти животное желание. Уже более похожее на правду. Сиэль было заговорил об этом желании, но так и не смог, язык точно окаменел. — Себастьян, я хочу… — О, пожалуйста, говорите яснее, — Себастьян нащупал рукой узкие бедра и ласкающе провел по ним. Он лукаво улыбался — коварным змеем-искусителем. — Я думал, когда я не вижу, вы будете смелее. Так чего вы хотите? Сиэль прикусил нижнюю губу. Он поерзал верхом, однако Себастьян лишь дразняще улыбнулся — он заставит Сиэля сказать это. И ему нравилась легкая нотка безумия и мольбы в голосе хозяина. Когда он просил об этом, глаза Сиэля наполнялись запретным вожделением — таким греховным и податливым; а теперь хоть Себастьян и не увидит его, зато услышит отчетливо. В голосе, уловит в движении тела, готового слиться с ним. Но Сиэль не произнес этого. Против ожиданий, он сел сверху и начал неловко пристраиваться. Себастьян помог ему оседлать себя: раздвигая ягодицы юноши и насаживая его на свой член. Сиэль прогибается в спине от невозможного чувства наполненности, он прикрывает глаза и издает короткое «ох». Себастьян наслаждается этим звуком, ощущением узкого тела, которое жадно и плотно держит его в себе. Они оба дрожат от возбуждения, сердца стучат в унисон. Себастьян скользит руками по узким бедрам, обнимает, подминая, ягодицы и хочет помочь Сиэлю начать двигаться, но юноша мягко сбрасывает его руки. Он шепчет: — Я сам, — и начинает упрямо насаживаться на мужчину. Движения даются ему тяжело: они медленны, неопытны, но они же горячи и порывисты. Себастьян оглаживает его лицо, любовно оправляет волосы. Он сдерживает стон удовольствия. Выдыхаясь, Сиэль прислоняется к его груди: — Больше не могу, я устал. Тогда мужчина переворачивает юношу на спину. Закидывая ноги себе на плечи, он входит в графа как можно глубже, одним толчком. Сиэль безмолвно кричит, кусая свой палец. Затем, когда чувство наполненности и ощущения становятся невозможными, он начинает царапать грудь любовника, оставляя красные полосы. Он царапает сильнее и сильнее, чувствуя, что за грудной клеткой скрывается то, чего он так жаждет, что не поддается разумному объяснению. Он просто чувствует эту исполинскую тягу, точно это он демон и ему нужна душа Себастьяна. Юноша останавливается, лишь когда замечает первую проступившую каплю крови. Себастьян же терпелив. В конце концов, это их общее безумие. — Скоро вам будет мало моего тела, не находите? — лукаво шепчет он. — Вы почувствовали себя маленьким демоном, но то, что вы сейчас чувствуете, лишь малая часть того, как сильно я желаю вас… съесть. И в дюйме от лица графа клацают острые зубы. Сиэль странно улыбается и, погружая пальцы в черные волосы, сжимает их. Он не может ответить, лишь бессвязно шевелит губами. Он сдерживает стоны, но они все же вырываются наружу против его воли. Наконец, он зажимает, складывает руки на груди, у сердца, запрокидывает голову назад и, когда толчок внутри оказывается особенно сильным, невозможное чувство вырывает из самого нутра обрывающийся крик. Кончая вместе с Сиэлем, Себастьян перестает двигаться. И когда чувство эйфории становится невозможным, беспредельным, Сиэль чувствует единение — оно колоссально и абсолютно. Оно как будто везде: оно прорастает, наполняет, и сам человек уже прекращает быть в эти мгновения. Он обращается в песчинку, фибр того одного целого, необъятного, хаотичного, что творят они с демоном. Неразрывное целое, перетекающее из одного в другое… из бесконечности в бесконечность… И это уже не просто тело. Совсем не тело, это больше, сильнее. И он вновь проигрывает. И будет делать это снова и снова. Они — оба. Демон, жаждущий человека. И человек, полюбивший демона.