Рана

— Позволь узнать, чем ты был занят таким интересным? — Теллер стояла, скрестив руки на груди, и сильно хмурилась. Весь ее внешний вид говорил о крайней степени раздражения, что было совершенно закономерно. Они с Курякиным провели в плену несколько часов, пока Соло был занят более интересными вещами. И если русский был привыкший к такого рода не самым приятным часам в клетке, то для хрупкой психики девушки все это было чересчур. Пусть она и именовала себя агентом, но на деле таковым не являлась ни в коей степени. Наполеон осторожно скосил взгляд на сидящего на кровати напарника, которому медсестра заботливо накладывала повязку. Еще бы, этот русский медведь просто так не сдался, чем собственно и не позволил противнику завершить задуманное, дав Соло и Уэверли время добраться до коллег. Илья хмурился, несколько морщась от того, как девушка стремится поскорее закончить работу и удалиться, отчего действует несколько небрежно. — Ты меня вообще слушаешь? Соло! — Габи со злости стукнула мужчину в плечо, заставляя вновь обратить на себя внимание. Хотя, говоря по совести, сейчас всех присутствующих должны были беспокоить слегка подрагивающие руки русского. А пальцы играли отнюдь не на воображаемом пианино, а скорее на нервах своего обладателя. — Успокойся уже, ничего ведь не случилось. Катастрофы не произошло. Сейчас Уэверли уже, наверное, везет ответственного за это в штаб, где будет долго и нудно допрашивать. Иди и лучше на нем отыграйся, — медсестра как раз закончила с повязкой русского и спешно собирала все свои принадлежности. Теллер только недовольно фыркнула, а затем в ее женской голове что-то щелкнуло, после чего немка покинула номер вместе с медсестрой. — Почему ты ей не сказал? — вопрос повис в неловкой тишине номера, а американец очень жалел, что сейчас у него при себе нет даже пистолета. Хотя бутылка с чем-то крепким пришлась бы кстати еще лучше. В конце концов, он ведь ужасно виноват. Габи думает, что он отчитывался перед Уэверли, хотя дело обстояло несколько иначе. Наполеон решил сходить к начальнику с утра, а вечер посвятить более интересному занятию, коим оказалась жена человека, за которым они должны были следить. Его прокол состоял не только в том, что он предавался любовным утехам, пока его коллег окружала в темной подворотне группа хорошо вооруженных мужчин, но и в том, что в итоге жена оказалась заодно с мужем. И американца снова раскусили, как тогда с Викторией. Все снова повторялось. И хорошо, что Илья в тот момент был с Габи, одна немка не справилась бы даже будь нападавших не группа, а всего один. — Считаешь, что ей следует знать о твоей безответственности? Она и так в курсе, — пальцы русского продолжали отбивать свой ритм на покрывале кровати, пока мужчина осторожно поднимался на ноги. И наступление момента, когда чаша его терпения переполнится, было лишь вопросом времени. Вот только в этот раз Соло не собирался уходить из номера. После первого и единственного случая срыва при коллеге в кафе Берлина, Илья никогда не позволял себе подобного в его присутствии. И Соло надеялся, что его нахождение рядом сейчас поможет избежать взрыва. — Конечно, знает… И ты знаешь, — Соло несколько неловко поджал губы, стараясь скрыть все свои эмоции по этому поводу. Они уже достаточно долгое время работают вместе. Не сказать, что троица сдружилась, скорее притерлась, смягчив свои острые углы, чтобы функционировать достаточно успешно. — Сильно болит? — Курякин осторожно касался предплечья поверх повязки, морщась от неприятных ощущений. Нож вошел достаточно глубоко, пришлось даже зашивать. Только вот жалость — совсем не то, что было нужно русскому в этот самый момент. Он бы предпочел просто остаться один и с чистой совестью разгромить свой номер, невзирая на травму. Синяки — дело привычное, а рука не настолько сильно повреждена. Мужчина вскидывает злой, обжигающий ненавистью взгляд на своего коллегу, мысленно прокручивая в голове варианты того, какими способами можно выбить всю эту наглость из стоящего в его номере мужчины. Наполеон слишком поздно осознал, что перешел ту самую невидимую черту исхода терпения. В него полетела ваза, а затем стопка журналов. От всего этого спасли рефлексы, а вот от разъяренной хватки русского напарника защищаться было нечем. Поцеловав затылком ближайшую стену, а затем, потеряв точку опоры в виде пола, американец с силой перехватил чужие запястья, попутно отмечая, как рана на руке русского снова начинает кровоточить. — Ну и как тебе было? Весело? Весело было развлекаться с его женой? Ни одной юбки мимо себя пропустить не можешь. Сколько раз уже это сыграло с тобой злую шутку, а ты все никак не унимаешься, — Илья не кричал, не брызгал слюной, срывая голос в тщетной попытке докричаться до напарника. Его голос рокотал, словно гром в ненастную погоду, предвещающий скорое приближение бури. Наполеон же просто безвольно барахтался в этих сильных руках, прекрасно осознавая степень своей вины в случившемся. — Я польщен, что ты ведешь подсчет моих спутниц, но это совершенно необязательно, — тяжелый кулак прилетел в челюсть, а руки оттолкнули дорогой пиджак от себя. Илья злился, в голове пульсировала чистая ярость, которая никак не могла найти выход, ведь здравый смысл изо всех сил старался не дать этому урагану вырваться наружу. И все из-за глупого американца, который хочет поговорить, вместо того, чтобы просто свалить в безопасное место. — Лучше бы ты о деле так думал, а не о бабах, — зло выплюнул русский, пиная журнальный столик ногой и отправляя его в долгий полет к противоположной стене, где тот рассыпается о крепкий бетон, немного покарябав обои. — Да подумаешь, ну схватили твою драгоценную немку пару раз за руку незнакомые мужики. На ней же нет ни ссадины, только парочка синяков! Могли бы не сопротивляться, может быть местоположение их логова выяснили бы! — Соло старался не повышать голос до самого последнего момента, уже жалея о том, что он решил остаться. Разумеется, его вина была безоговорочной, но терпеть нравоучения он также не собирался. Ему и своего чувства вины было достаточно. Курякин дернулся в очередной попытке зарядить напарнику кулаком по лицу, но в этот раз не достиг желаемого результата. Мужчины вцепились друг в друга, словно два сорвавшихся с цепей пса, которые долгое время имели возможность только перебрехиваться через забор. А тут и забор исчез, и цепи куда-то делись. И как бы физически русский ни был сильнее, но частично неработоспособная рука давала Соло куда большее преимущество. Во время очередного кульбита Илья не рассчитал угол и ударился раной о пол. Наполеон прижал напарника к твердой поверхности, но вовремя замер, увидев гримасу боли на все еще обозленном лице. Повязка уже вся пропиталась кровью, и теперь алый ручеек стекал по коже на паркет. Американец потянул руку, пачкая свои пальцы в красных каплях, все еще испытывая прилив адреналина. Мужчины тяжело дышали, стараясь прийти в себя. Пиджак на Соло сидел неровно, на месте шва, соединяющего плечо и рукав, виднелась громадная дырка. Дорогая вещь ремонту уже не подлежала. Рубашка тоже оказалась безнадежно измята, а у жилета отсутствовали две пуговицы. У самого Курякина на водолазке виднелись теперь сильные растяжки, которые неровными буграми натягивались на широкой груди, но распрямляться не желали. — Шов, наверняка, разошелся, — как-то обреченно начал Наполеон, словно эта их потасовка напоминала дружеские игры в песочнице, а один из его любимых костюмов не был испорчен. Сердце отчеканивало быстрый ритм, заставляя мозг лихорадочно искать иные способы для сброса напряжения. — Наверняка… — глухо отозвался русский, запрокидывая голову назад, чтобы восстановить сбившееся дыхание. Он все же старался не размозжить напарнику череп, при этом доказав свою правоту. А вместо этого придется снова звать медсестру. — Я сам тебя зашью, у нее и так руки дрожали от одного твоего вида, — Соло ловко поднялся на ноги, скидывая с себя пиджак и жилет, а затем протягивая русскому руку. Илья предпочел подняться на ноги самостоятельно и побрел в сторону ванны. Водолазка уже успела впитать в себя немного крови, так что становилась непригодной для дальнейшей носки. В небольшой ванной номера было достаточно тесно для двух взрослых мужчин, но выбора особого не было. Курякин осторожно обмыл края разошедшейся раны, пока его напарник доставал аптечку. Кусочки прежней нитки Соло извлек пинцетом, а затем решил сделать просто компресс, на случай, если они решат еще раз подраться. Его напарник выглядел спокойным, даже несколько отстраненным, опираясь на бортик ванны, чтобы стать чуть ниже и Наполеону было удобнее обрабатывать рану. — У вас с Габи ведь ничего нет? Я все еще не могу забыть, как ты злился на нее из-за того вранья в Риме, — разговор явно не желал клеиться, поэтому американец снова и снова возвращался к немке, считая ее самой безопасной из всех возможных тем. — С какой стати тебя должны касаться наши отношения? Габи не шляется по бабам, да и по мужикам тоже. Ей есть чем заняться, — Илья наблюдал за тем, как ловкие пальцы вора накладывают компресс и заматывают все это бинтом. Все то, что случилось несколькими минутами ранее, уже улетучилось из головы. Какая разница, с чего началась их перепалка? Они все еще живы, а Уэверли, кажется, даже ими доволен. — А если я скажу, что беспорядочными связями пытаюсь забыть о том человеке, который мне очень сильно нравится? Или и это не является хоть сколько-то достаточным оправданием для тебя, Большевик? — Илья задумчиво скашивается взгляд на американца, чтобы прикинуть, лжет ли он или нет. Соло ловит его взгляд и перехватывает инициативу, заставляя русского неловко потупиться и вернуться к изучению новой повязки. — Только не говори мне, что Габи небезразлична тебе, — Курякин сам не верит в то, что говорит нечто подобное, но за последнее время в их небольшом коллективе атмосфера стала налаживаться, а бытовые ссоры практически сошли на нет. Процесс притирки друг к другу наконец был завершен. — Не Габи, — выдохнул Соло, практически заглушая своим тяжелым дыханием сорвавшийся с губ звук. Он и сам не понял, что ляпнул, пока удивленные голубые глаза не уставились на него. К счастью, пальцы русского не свидетельствовали о повторном приступе, напарник был просто обескуражен и сбит с толку. — И не нужно пытаться свернуть мне шею, иначе снова придется менять повязку. Илья прикрыл глаза, стараясь найти в своем сознании хоть что-то, что могло бы послужить достаточно веской причиной для отказа. Они вместе работают уж год, если считать миссию в Риме их первой. Они спасали друг друга так часто, что уже сбились со счета. Во время всех вылазок работали только в паре, уже и забыв о том, что им лучше работается в одиночку. Теллер довольно быстро ушла на второй план, выполняя по большей части административную работу, связанную с рапортами начальству и заполнением бумаг. Оба столько раз были ранены и столько раз помогали друг другу окончательно не сгинуть. Илья точно помнил, как ему пришлось уходить от погони вплавь в ледяной воде. Он застудил себе почки, и его выворачивало без малого неделю. Наполеон постоянно кормил его бульоном, не позволяя избавиться от теплых одеял, всякий раз настаивая на своей помощи, чтобы дойти до уборной. Сам Соло после одного неудачного приземления сильно вывихнул лодыжку. Пришлось ходить в гипсе и ни в коем случае не опираться на больной сустав, чтобы окончательно его не разломать. Илья тогда молча сносил все ворчание американца, даже научился прилично готовить под чутким руководством неугомонного повара. И как они при всей этой тысячи мелочей могли так долго изображать из себя просто коллег, сейчас было совершенно непонятно им обоим. — Ковбой, мы не можем… — Не можем, я знаю. Поэтому постарайся поберечь руку, хотя бы пока что, а завтра я поменяю тебе повязку, раз эта медсестра оказалась совершенно ни на что не годной. Заметь, я с ней даже не заигрывал, — Наполеон убрал содержимое аптечки обратно в ящик и неловко отстранился от коллеги насколько позволяло пространство. — Спасибо, — Илья осторожно поднялся, разминая затекшую спину, чтобы выйти из помещения. Его начало мутить от всего случившегося. Работа грозила превратиться в настоящую пытку. Привыкший справляться со своими проблемами самостоятельно, прятать чувства как можно глубже, Илья и не рассчитывал на такую роскошь, как взаимность. Вот только Наполеон сам все озвучил. И ничего теперь не будет как прежде, их взаимные придирки и ворчание во время операций. — Даже не собираешься меня за это ударить? Что-то ты совсем раскис, — Соло быстро вернул себе маску язвительности и надменности. Он не мог позволить себе еще хоть секунду держать душу такой обнаженной и беззащитной. Если бы Илья в тот же момент набросился на американца с поцелуями, он был бы счастлив, но, по крайней мере, второго удара в челюсть мужчина тоже не получил. Илья бросил на напарника короткий взгляд через плечо, а в голове уже крутились строчки из досье американца, напоминающие о том, что мужчина предпочитает соблазнять и влюблять в себя все, что движется. Все те люди, с которыми он развлекся, получали пустоту в душе, но быстро оправлялись. Курякин подумал о том, что он точно не оправится, если поддастся, а затем продолжит работать с Соло. — Просто иди к себе, Казанова. И это не тот способ, чтобы меня успокоить. К твоим шуточкам ниже пояса я уже привык, — русский коротко выдохнул и скрылся за дверью спальни, оставляя этой фразой горькое разочарование и тускнеющую пустоту в обеих душах сразу.