Рана

Они оба облажались. Весьма конкретно в этот раз. Нет, их цели не удалось скрыться. Объект взяли довольно тихо, практически без стрельбы. Мужчина моментально согласился на сотрудничество, дабы облегчить свою судьбу. Подельников сдал, склады показал. Что может быть великолепнее? Оба напарника вернулись с задания целыми и невредимыми. Если не считать того, что пришлось пробираться по не самой приятной канализации, то задание прошло практически в идеальных условиях. Вот только в этот раз ранили Теллер. Конечно, нельзя не отметить тот факт, что девушку подвела собственная самоуверенность. Нечего было высовывать нос из укрытия, когда пальба прекратилась. Ведь совсем не обязательно, что у противника закончились патроны. Намного более вероятно — он просто перезаряжает магазин. Так и случилось. К счастью, пуля прошла навылет через плечо, не задев никаких важных артерий. Но все же ранение есть ранение. Курякин на эти так называемые «царапины» даже не реагирует в последние годы. Ему навылет и в бок пуля попадала, и в ногу. Для Габи же все это оказалось в новинку. Пока мужчины везли девушку в больницу, она несла всякий бред о том, что точно не выживет и ни в чем их не винит. Глупышка. Ее прооперировали практически мгновенно. Разумеется, останется небольшой шрам, но это малая плата за такую неосторожность. Впредь будет умнее. Агенты просидели все это время в коридоре. По сути им не о чем было беспокоиться, они такие раны зашивали друг другу сами, чтобы зря не таскаться по врачам. Но где-то в глубине души они чувствовали себя ответственными за свою хрупкую коллегу, поэтому дождались разрешения врача зайти и проведать девушку, которая как раз отходила от местной анестезии. — Вы оба — форменные болваны! — именно так девушка поприветствовала появившихся на пороге ее палаты коллег. Уэверли не поскупился на отдельное помещение, чтобы мисс Теллер как можно быстрее пришла в себя. Но все догадывались о природе такого трепетного отношения без лишних подсказок. — Мы просто хотели удостовериться, что во время операции тебе случайно не отрезали язык, — язвительность девушки успокаивала. Раз характер немки не поменялся, им точно не о чем было беспокоиться. — Не дождешься, Соло, не в этой жизни. Хотя для разнообразия можно и мне немного полежать в больничке. Последние полгода вы только и делали, что штопали друг друга без остановки. Может, теперь у вас появился практически уникальный случай поговорить. Мужчины синхронно вскинули брови, а затем переглянулись между собой, изображая полное непонимание того, что сейчас выдала девушка. — Не смотрите на меня так. Я может и ранена, но все же в плечо. С головой у меня все нормально, а вам определенно нужна беседа. Так что валите-ка из моей палаты. Тем более, вы оба абсолютные чуши. Не портите стерильность помещения. Агенты попрощались и покинули палату, как и советовала им Теллер. Веселый нрав девушки сказался и на их настроении. До отеля мужчины добрались довольно быстро, а до самих номеров прошли по пожарной лестнице, чтобы не привлекать лишнее внимание своим непрезентабельным видом. Они притормозили у номера американца. Хотя, как сказать «притормозили»? Соло наглой пиявкой вцепился в куртку напарника, пока нащупывал ключ у себя в кармане. — Но в одном наша дама определенно была права — нам нужно поговорить, — Курякин покосился на американца, а затем на его ладонь, которая плотно сжимала грязную ткань. А ведь месяц назад Илья вообще не был уверен в том, что все так удачно заживет. Дверь поддалась, и Соло потянул напарника внутрь, но тот ухватился за дверную раму, замирая на последнем рубеже. Наполеон окинул русского недовольным взглядом, начиная раздражаться из-за всей этой ситуации. — Сколько ты еще будешь этого разговора избегать, Большевик? Мне казалось — русские не сдаются, — Соло сам чуть потянулся в сторону напарника, практически касаясь губами его щеки, но Курякин чуть отпрянул назад. — Не хочу развеивать твой образ успешного ловеласа, но от тебя несет канализацией. И когда я говорю несет — это значит, что душ стратегически необходим сию секунду, — Илья старался выглядеть непоколебимо и вполне убедительно. Наполеон и сам наверняка подозревал, что сейчас находится не в самом своем лучшем виде. — Не аргумент. Стоит мне убрать руку, как ты сбежишь. Курякин, это не смешно уже, ты не можешь просто динамить меня еще месяц, — Илья закатил глаза, легко убирая руку со своей куртки, сжимая чужое запястье чуть сильнее, чем это было необходимо. — Я не стану этого делать, — русский подхватил пальцами брелок ключа номера напарника и извлек его из замочной скважины. — Пока ты будешь приводить себя в порядок, я уже вернусь. И мы поговорим, — можно было сказать, что они уже поговорили. Соло редко слышал от своего коллеги столько предложений подряд, поэтому согласно кивнул и отстранился, гордо шествуя в ванную. В конечном счете, он же вор — легко закроет свой номер отмычками, а затем легко вскроет номер напарника, если тот вздумает прятаться. Грязную одежду Соло убрал в пакет, чтобы не воняла. Потом следовало, как и всегда, вручить ее Уэверли, который отправлял их снаряжение в какую-то чистку. Теплая вода приятно расслабляла. И всего первые несколько минут была сероватого оттенка. Кажется, они все же слишком активно терлись о грязные стены. Но тогда оба думали о выполнении задания, а не о внешнем виде. Тем более, что такое амбре прекрасно запутывало собак, которые охраняли периметр. В этот раз Курякин не обманул. Наполеон вышел из ванной в халате, не особенно-то и рассчитывая, что в этот раз ему все преподнесут на блюдечке, но Илья пришел. Дверь номера была закрыта, а ключи лежали на тумбочке. Сам русский тоже успел освежиться, судя по влажным волосам. Мужчина сидел на краю кровати и явно нервничал, тогда как у его американского напарника в глазах уже начинали танцевать черти, радостно выкрикивая: «Мой». — Будешь что-то пить? У нас вроде как разговор, который все откладывается… — Курякин чуть приподнялся, уже собираясь прошествовать к бару, чтобы достать какую-нибудь бутылку. Но кому нужна бутылка, если предел всех твоих мечтаний наконец пришел сам, послушно сидит и не убегает? Наполеон скинул халат на ходу, даже не стараясь, чтобы это выглядело красиво. Он буквально налетел на опешившего русского и, не давая тому времени хоть сколько-то оценить ситуацию, толкнул на постель, вольготно устраиваясь сверху. — А… ну… ты же, вроде… хотел поговорить… Нет? — шестеренки в советском мозгу крутились очень медленно, явно страдая из-за отсутствия смазки. Американец даже и не подумал отвечать на этот поток нечленораздельных вопросов сразу, ловко хватаясь за край чужой водолазки, чтобы быстрым движением стащить ее через голову, а затем впиться поцелуем в приоткрытые от удивления губы. — К черту твои разговоры, Большевик. Уже не маленький. Ты сверху, я снизу. Вот и поговорили, — и американец снова припал к чужим губам, ощущая жадный отклик на каждое свое движение. По сравнению с ванной в комнате было несколько прохладно, но такие неудобства совершенно не мешали, особенно, когда Курякин выпутался из рукавов водолазки и аккуратно повел пальцами по чужим ребрам, явно пробуя на вкус тактильные ощущения. — В следующий раз не смей приходить одетым, — после череды долгих влажных поцелуев, Соло все же решил сделать небольшой перерыв, спускаясь руками к чужому поясу, чтобы расстегнуть его и избавить русского от брюк. — В следующий раз ты сам придешь, — парировал Илья, чуть приподнимаясь на локтях и целуя мужское плечо перед собой, а затем мягко пробираясь вверх по шее. — Теллер легко входит в твой номер без стука, а вот ко мне предпочитает не врываться. Они снова целовались, пока помогали друг другу избавить русского от последних элементов мужского гардероба. Соло уже и представить себе не мог, как долго ему удастся еще выдержать: все тело сладко ныло в предвкушении чего-то столь желанного в течение стольких месяцев. И дело было не просто в сексе, его у американца было предостаточно. Физическую потребность организма он исправно удовлетворял. Но ведь это же Илья, чертов русский, который бесил его с самого первого момента, когда они встретились. Бесил постоянно: своими методами работы, нежеланием сотрудничать, отрицанием алкоголя и плотских развлечений. Этот Курякин, который столько раз не оставлял в беде, столько раз вытаскивал из самых безвыходных ситуаций, не требуя при этом ничего взамен. Соло всегда казалось, что они оба ведут негласный счет тому, кто сколько раз кого спасал. А выяснилось, что считал только он сам в силу своего непомерного эго. Илья не считал его проколы, он просто был рядом. Они перевернулись на кровати, закручиваясь в одеяло, словно в кокон. Илья осторожно коснулся губами раскрытой ладони напарника, обводя языком кожу совсем как тогда, когда там и кожи-то толком не было. Пока Наполеон судорожно сглатывал, подавляя в голове внезапно возникшие бурные фантазии, Курякин осторожно коснулся рукой места, где пару месяцев назад красовался огромный синяк от крюка, а затем скользнул губами по нему, не переставая массировать литые мышцы пальцами. — Ты всерьез собрался меня довести до ручки? — хриплый голос американца приятно ласкал слух. Кто бы мог подумать, что он может быть таким мягким и податливым в постели. Илье всегда казалось, что если у них все же дойдет до этого, то жажда доминировать взыграет в американце со страшной силой и придется приложить усилия, чтобы не дать ему окончательно перенять главенство. К такому русский пока морально просто не был готов. И хорошо, что Наполеон и сам это понимал. — А ты и дальше собираешься продолжать просто болтать? — под одеялом становилось жарко, но это было даже приятно после долго пребывания в сырости. Мужчины самозабвенно терлись друг о друга, не скупясь на поцелуи и объятия, изучая друг друга на предмет наибольшего отклика. Тюбик со смазкой как-то сам материализовался у Курякина в ладони. Кажется, американец достал его из-под подушки, а может и из тумбочки, нет никакой разницы. Упругое кольцо мышц не нужно долго уговаривать и обхаживать. Соло явно знает, как заставить свое тело расслабиться и принять инородное вторжение с непредназначенного для этого места. Илья всего на мгновение задумывается о том, что это далеко не первый опыт его партнера, но Соло словно улавливает эти изменения на его лице и притягивает к себе за шею, чтобы снова поцеловать. — Просто растяни меня и трахни уже. Мы оба этого хотим, а свои дурные мысли озвучишь позже, — Наполеон мягко сжал мышцы вокруг тщательно смазывающих его пальцев, чувствуя, как замирает над ним его любовник, как тяжело он дышит ему в плечо, сильнее сжимая вторую ладонь на его боку, оставляя синяки. Такие приятные и необходимые синяки. Илья входит чрезвычайно медленно, томительно растянуто и неспешно. По крайне мере Соло кажется, что прошло целая вечность, пока упругий горячий член напарника не проникает в него целиком, распирая внутри так невероятно сильно и правильно. Крупная головка замирает в аккурат рядом с заветной точкой удовольствия. Наполеон это чувствует, нужно лишь еще немного насадиться, чтобы ощутить такую вожделенную стимуляцию. Расширенные зрачки, часто вздымающаяся грудь и тихие полустоны сквозь выдохи. Курякин явно не такой уж и невинный в плане физиологии мужчин. Соло практически уверен в том, что русский специально не толкается глубже, не дает ему получить это наслаждение и забиться в судороге. Он сам ведет бедрами из стороны в сторону, сам прогибается в пояснице сильнее, ощущая, как головка проходит глубже, оставляя считанные миллиметры до вожделенной цели. От осознания возможности такой эйфории американец закусывает губу и бросает умоляющий взгляд на своего любовника, который неотрывно наблюдает за его лицом. — Какой же ты сейчас красивый, — хриплый голос с непередаваемым русским акцентом заставляет волну дрожи скользнуть вдоль позвоночника, оседая где-то на кончиках пальцев. Соло и сам не сразу осознает, что начинает улыбаться. Ему так давно этого не говорили именно в том смысле, который в эту фразу вложил русский. Илья осторожно целует его скулы, скользит по шее, постепенно сгибаясь сильнее, тем самым проталкиваясь чуть глубже, пока наконец крупная головка не утыкается прямо в еще не до конца оформившийся бугорок простаты. Наполеон чувствует первые сладкие волны покалывания в районе таза. Приятные слабые разряды, словно электрические, с такой силой они прошибают все нервные окончания, заставляя все тело начинать сжиматься и расслабляться. Курякин смотрит на него сверху и перестает двигаться, ощущая, как мышцы плотно его обхватывают, начиная сокращаться и расслабляться совершенно хаотичным образом. Русский тяжело выдыхает, подавляя зарождающийся в груди то ли стон, то ли рык. Он хочет видеть, как меняется выражение лица его любовника, он должен знать, что делает ему хорошо. В первые несколько секунд Соло лишь судорожно сжимает в кулаках одеяло, запрокидывая голову назад. Курякин и не думает отступать или двигаться. Прекрасная во всех отношения головка крупного члена давит прямо туда, заставляя простату набухать под таким напором, в следствие чего пульсации во всем теле становятся более интенсивными. Из собственного члена, который дергается в сладких судорогах вместе со своим хозяином, течет вязкий предъякулят, пачкая низ живота. Давление растет с каждой секундой, и сдерживать крики становится невозможно даже физически. Соло учили противостоять пыткам еще когда он только был завербован ЦРУ, но его совершенно не готовили к такому наслаждению. Тело само дергается и начинает извиваться, но русский крепко его держит за ягодицу, практически не давая двигаться или менять угол. Привычного трения нет, остается только чертово бесподобное давление, которое Курякин усиливает, постепенно опускаясь на собственные пятки. Член упирается точно в простату, давит так вожделенно сладко, заставляя все внизу живота скручиваться восхитительным образом. И он добивается своего. Протяжное громкое «Ах» разрывает тишину номера. И остается только надеяться, что стены здесь достаточно толстые, чтобы соседи не услышали этот, определенно самый пошлый и развязный, звук в жизни американского агента. Он стонет в голос, забывая об элементарных правилах приличия и осторожности, чувствует, как член внутри него пульсирует вместе с его собственным телом. — Значит, ты все же способен издавать эти восхитительные звуки, а не только доводить женщин, — Илья атакует широко распахнутый рот жадным поцелуем, стремясь поглотить в себя весь этот протяжный стон. Соло распахивает глаза от удивления, когда ощущает, что его член с силой сжимают у основания, не давая достигнуть долгожданного оргазма. Член русского все еще внутри, только теперь чуть двигается, то сильнее вжимаясь в простату, вдавливаясь в нее практически до боли, то отступая, давая время на передышку. — Черт, черт, черт… Просто дай мне… Илья… — Курякин его совершенно не слушает, продолжая с какой-то маниакальной одержимость толкаться дальше, снова и снова вознося американца на самую вершину блаженства, но не давая там закрепиться. У Соло горит задница, он больше никак не может охарактеризовать это наслаждение. Шлепок чужих влажных бедер о его ягодицы ласкает слух. И он совершенно не против, чтобы Курякин как-нибудь связал его и отшлепал за плохое поведение. Этого стоило ждать долгие полгода. Лучшего секса в его жизни. До следующего раза, разумеется. Илья отпускает перенапряженный член американца, делая последние грубые рывки. Они кончают долго и шумно, пачкая собственные животы и безостановочно целуясь, прерываясь на мгновения, чтобы вдохнуть новую порцию воздуха в легкие. Наполеон не помнит, когда в последний раз его оргазм был таким долгим и пронзительным, Илья вообще не помнит ничего. У обоих в голове приятный вакуум расслабленности, когда мужчины не расцепляясь устраиваются на бок, так по-подростковому забавно потираясь друг о друга перепачканными бедрами и животами. — Кажется, я просто жажду повторения… — сорванный голос Наполеона определенно теперь новый фетиш в голове русского. Эта легкая хрипотца признается им наиболее сексуальной деталью американца после секса. Если не считать роскошной задницы, естественно. — Кажется, нам бы стоило освежиться и поспать. Но, если разбудишь меня до завтрака, возможно, мы сможем повторить… — А я так надеялся проснуться от распирающего ощущения твоего члена у себя в заднице, — с шутливыми нотками обреченности прошептал Соло, сверкая искрами удовольствия в глазах. — Будешь так себя вести — заставлю кончить от одного только языка, Ковбой. — Тогда после такого я с удовольствием оправдаю свое прозвище и устрою тебе бешеное родео. Нам нужно многое наверстать. Они все же нашли в себе силы подняться и добраться до ванной, чтобы обтереться влажным полотенцем. А затем вернулись в свой импровизированный кокон, где заснули, наслаждаясь долгожданным теплом друг друга.