Практическая магия

Его нашли. Извлекли чуть живого из одного из многих неиспользующихся помещений в МАКУСА, истощенного и мечущегося в бреду, пока колдомедики не влили в него какое-то зелье. Спрятать у всех на виду — беспроигрышный вариант, совершенно в стиле Гриндевальда и абсолютно точно болезненная тема для президента Пиквери, так бы и не узнавшей о подмене, если бы не совершенно случайно сбежавшие звери британского магозоолога. Они стараются не поднимать эту тему — его сотрудники и сама Серафина, дежурящие у постели Директора магического правопорядка двое суток, прежде чем тот приходит в себя. И только тогда им снова приходится встретиться с проблемой. Почему не заметили? Почему три недели все шло нормально, будто ничего не сместилось, все было так же, хотя разница была очевидна?  — Ты не заметила, — когда остальные оставляют палату, понурив головы, признавая вину, — они мои подчиненные, но ты, Серафина. Ты ведь…  — Все было так же, — женщина поправляет накрахмаленный воротничок рубашки и старается не смотреть в глаза друга, — он вел себя так же, как ты, откуда же мы могли знать.  — Они — нет, но ты, ты же знаешь, — последнее мужчина выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, пока боль судорогой сводит мышцы, — Гриндевальд не был анимагом. Никогда. И ты даже ничего не заподозрила, хотя это же так очевидно.  — Нет! Это совершенно не очевидно! — президент вскакивает со стула, на котором она до этого сидела у постели Грейвза, — Ты ведь сам, еще только когда попал в аврорат, запретил мне упоминать об этом, забыл? Ты сам уже очень давно не упоминал об этом, и может, да, если бы ты хоть иногда оборачивался, то я бы заметила, но так… Я готова признать, что не заметила, когда он приговорил Голдштейн к смерти, но до этого. Тебе не в чем винить меня. В этом есть зерно правды. Персиваль откидывается обратно на подушки и прикрывает глаза. Запретил упоминать… Сам вырыл себе яму своей уязвленной гордостью, когда решил, что образ сурового аврора, а потом и Директора магического правопорядка не предусматривает способности превращаться в персидского (Вот это совпадение, Перси — как же долго его подкалывали за это в Ильверморни) кота. Хватило насмешек старшекурсников, хватило пары колких комментариев родственников, чтобы практически перестать оборачиваться, перестать практиковаться и остаться анимагом только в личном деле, с поступления в аврорат охраняемом и закрытым для посторонних глаз, кроме непосредственного начальства. Тогда такое решение казалось мудрым и зрелым, сейчас — ребячеством, совершенно глупым на фоне того, что происходит вокруг. Грейвз устало трет ладонью глаза и больше не спорит с Серафиной.  — Ты выйдешь на работу через месяц. Я поговорила с врачами, они хотят выписать тебя только через две недели, — кажется, она успокаивается и снова присаживается на краешек стула, сцепляя пальцы в замок, демонстрируя обвивающие пальцы золотые кольца.  — Я хочу уйти завтра, — он открывает глаза и пытается казаться более-менее здоровым, хотя пришел в себя от силы час назад.  — Я знаю. Поэтому попробуй сегодня вечером встать с кровати. За тобой зайдут утром. Они прощаются, и Пиквери оставляет его в одиночестве. Снова. Но тут, хотя бы, нету вечной пыли и ощущения опустошенности в теле, пока магия медленно покидает обездвиженное тело, повинуясь какому-то изощренному заклятию, которое для Персиваля в итоге гораздо хуже Круцио. Он поднимает руку и пытается сделать хоть что-то, например, призвать свою палочку, так любезно спасенную Тиной Голдштейн, лежащую теперь на краю стола. Никакого эффекта. Хотя, спустя три недели ожидать немедленного эффекта и не стоило. Персиваль встает с кровати и старается не шататься из стороны в сторону, пока идет до стола. Палочка ложится в руку привычно, и восторг внутри почти такой же, как в первый раз. Черное дерево и перламутр на рукоятке. Грейвз улыбается и поглаживает древко, возвращаясь обратно в постель, пытаясь собрать в себе силы на простейшее заклинание. Для начала.  — Акцио. Акцио. Акцио, мать твою. Чашка, на которую направлена палочка, даже не совершает и малейшего движения, хотя раньше ему хватало небрежного взмаха руки. Грейвз совершенно точно не собирается плакать от бессилия и ужаса в больничной палате, но быстро утирает глаза рукавом, когда дверь в палату распахивается, а на пороге появляется недовольная ведьма в белой мантии и с палочкой наготове.  — Что же вы творите, мистер Грейвз! Приходится отложить практику до дома. Ему рекомендуют не перегружать себя, но Персиваль уже не слушает, вертя между пальцев палочку, чувствуя, что магия в нем все еще есть.  — Обещайте использовать магию поменьше, — говорит колдомедик и прописывает ему зелья, которые только и делают, что погружают в сон, а Персиваль и без них отоспался, кажется, на всю оставшуюся жизнь. Он снова достает палочку, едва оказывается дома. Призвать чашку на кухне оказывается непросто, но возможно. Включить пламя на плите, не смотря на причитания домового эльфа, тоже. Грейвз использует заклинания от самых простых до средних, пока в глазах не темнеет. Снова дико хочется спать, недавно зажившие ребра ноют, но мужчина смеется и оседает на пол, не выпуская палочки из руки. Ему кажется, что даже смеяться он практически разучился за все то время, что его лицо искажалось только от боли.  — Ты не сможешь забрать у меня все. Не сможешь, — он все смеется и не обращает внимание на суетящегося рядом домовика, — магия все еще у меня, Гриндевальд. Ты не сможешь… На следующее утро он обнаруживает себя на полу в кухне, в той же позе, с палочкой в онемевшей руке. Рядом на столе завтрак и стопка свежей одежды. Грейвз усмехается и поднимается на ноги, отряхиваясь, заклинанием призывая чашку с кофе. Получается с первого раза.  — Уже лучше. Он почти полностью восстанавливается за две недели. Тренируется до позднего вечера, до сбившегося дыхания и мокрой рубашки, до темных пятен в глазах. Персиваль медленно, но верно возвращает свою магию, с каждым разом все увереннее вскидывая палочку, пробуя невербальные заклинания, в начале третьей недели откладывая палочку в сторону. Почти становится самим собой — снова не позволяет себе срываться, спокойно пролистывает отчеты, которые ему любезно переправляет Тина, даже не так сильно концентрируется на статьях о Гриндевальде в ежедневной газете, которую домовик подкладывает сбоку от подноса с завтраком. Грейвз запирает все пережитое в сознании, пару раз вообще подумывает стереть себе воспоминания о заточении, но бегать от собственных воспоминаний как минимум глупо, и он просто загружает себя новыми событиями и практикой в магии, пока запах пыли и абсолютная опустошенность перестают преследовать его повсюду.  — Хозяин вернулся, — удовлетворенно замечает домовик, и Грейвз ловит себя на том, что улыбается, завязывая галстук почти не дрожащими пальцами.  — Да, — он смотрит на себя в отражении большого зеркала, — я вернулся. Его последняя неделя подходит к концу, и в субботу с утра, когда в принципе, все порядочные граждане отсыпаются после бурной пятницы, Грейвз замечает что-то необычное. Он снова засиделся с отчетами — сев за стол в гостиной и разложив многочисленные колдографии с очередного задания подопечных авроров, мужчина просидел так до раннего утра, опомнившись только когда за окном забрезжили первые утренние лучи. Персиваль смотрит на циферблат напольных часов, мерно отсчитывающих время, и устало потягивается, наблюдая за тем, как часовая стрелка уверенно становится напротив отметки пяти часов. Пять утра, суббота. Мерлин, он и правда слишком быстро начал входить в прежний ритм — Грейвз усмехается и переводит взгляд на окно, выходящее на улицу, где сейчас пустынно и только припаркованные автомобили стоят темными силуэтами в сероватой предрассветной дымке. Но за окном мелькает что-то еще: тень, принадлежащая человеку. Грейвз удивленно приподнимает брови, встает из-за стола и быстро подходит к окну, чтобы успеть поймать лишь смазанные очертания высокого человека, одетого в длинное пальто с поднятым вверх воротником. Инстинкты срабатывают практически немедленно — Грейвз аппарирует сразу на улицу, не заботясь о том, что там прохладно, а он одет в домашний костюм и легкий халат. На конце палочки загорается огонек от невербального Люмос, но человека уже нигде не видно. Случайный прохожий? Работник МАКУСА, приставленный следить за домом? Приспешник Гриндевальда? Персиваль приказывает себе успокоиться, прекращая панику, и быстро возвращается в дом, накладывая дополнительные защитные чары на входную дверь. Возможно, просто кто-то проходил мимо, остановился посмотреть на особняк, таких ведь в Нью-Йорке немного осталось. Мало ли, кому не спится с утра в субботу? Грейвза эта версия устраивает больше всего, и он стряхивает с рукавов халата влагу, зачесывает волосы назад и уходит к себе, намереваясь проваляться в кровати как минимум до полудня. На что еще даются выходные, как не для этого? И он больше не вспоминает о таинственном прохожем, отметя вероятность причастности Гриндевальда ко всему этому, пока в одном из коридоров МАКУСА, по пути к своему офису он не сталкивается случайно с Куинни, беседующей с высоким чуть сутулящимся юношей. Он так похож… Грейвз замедляет шаг, чтобы получше рассмотреть молодого человека, и тот совершенно неожиданно оборачивается и поднимает глаза. Это он. Наверное, они оба говорят это про себя, застывая посреди гудящего, как улей, департамента. Криденс бледнеет и вцепляется в рукав стоящей рядом Куинни, и от этого Грейвз дергается, словно его только что наотмашь ударили по лицу. Он думает, что ты — это он. Персиваль быстро отворачивается и уходит к себе, запрещая себе оглядываться. Закрывает дверь и накладывает заглушающее. Галстук, повязанный с утра, сейчас давит на шею, и Персиваль стягивает черный шелк чуть трясущимися пальцами, расстегивает жесткий воротничок, опирается ладонями на прохладную поверхность стола.  — Не может быть. Или все-таки может? Криденс. Темные глаза и слегка растрепанные волосы, все еще ужасно остриженные, хотя ему так даже идет. Как ему удалось выжить? Удалось сбежать, чтобы потом вернуться в мир, который хотел его уничтожить? Хочется задать ему эти вопросы, но Грейвз останавливает себя, когда перед глазами встает образ испуганного Бербоуна, бледного, с плотно сжатыми в кулаки руками, но уже хотя бы не такого изнеможденного, как в их встречи. Встречи — Персиваль горько усмехается, вспоминая продуваемую всеми ветрами подворотню и доверчивые взгляды мальчишки, и запускает руку в волосы, чувствуя, как гель пачкает пальцы, а тщательно уложенные пряди превращаются во что-то невразумительное. У них было всего несколько недель, около десяти встреч, прежде чем Геллерт Гриндевальд занял его место, лишив кроме дома, сотрудников и почти самой жизни еще и человека, к которому, будь у них больше времени, Персиваль бы мог испытывать глубокие чувства. Ярость закипает внутри быстро, требуя выхода, и мужчина бьет кулаком по поверхности стола, чувствуя зуд в костяшках пальцев. Вдох-выдох, Грейвз, вдох-выдох. Прикрывает глаза и устало выдыхает, прежде чем снова спрятать все эмоции под броню, поправить растрепавшиеся пряди, застегнуть воротничок и продолжить свой день, как будто ничего и не произошло. Накопившиеся отчеты, наспех написанные рапорты и письма от глав других департаментов и госпожи президент отвлекают от невеселых мыслей, пока страница за страницей заполняются ровным почерком. Он пересекается с Куинни еще пару раз за день, обменивается с ней парой слов, но оба не упоминают об утреннем инциденте, и, может, Криденс ему просто привиделся. Но нет, он здесь, в МАКУСА, быстро скрывается среди других сотрудников, хотя Персиваль успевает его заметить, подозрительно похожий на быстро мелькнувшую фигуру возле окна в субботу. Грейвз всерьез хочет подойти и спросить мальчишку об этом, но потом одергивает себя. Нет, больше никаких разговоров с Криденсом. Никаких. В памяти снова всплывают широко распахнутые в ужасе глаза, и Грейвз правда не может его ни в чем обвинить. Ему это лицо, наверное, еще долго будет сниться в кошмарах, после всего, что произошло. Оставь его. Ему нужно жить дальше, как и тебе. Так уж случилось, но теперь ничего не поделаешь. Грейвз прислушивается к внутреннему голосу и оставляет попытки выискать взглядом высокого юношу со странной прической. Но это совершенно не значит, что он перестает думать о Криденсе. Как он устроился, где живет? С кем? Ему хочется задать эти вопросы Куинни Голдштейн, но язык не поворачивается. Остается только попросить занести ему чашку кофе после обеда и чуть ослабить ментальный барьер. Так будет проще, думает Персиваль, надеясь, что за несколько минут Куинни не успеет выведать у него что-то еще, кроме этих вопросов.  — Ему сняли квартиру, насколько мне известно, об этом позаботилась мадам Президент, после того как Тина и Ньют нашли его, — она услужливо улыбается и подливает в кофе немного сливок, хотя он и не успел попросить, — и он живет один. Я могла бы дать вам его адрес, но думаю, вы и сами можете узнать его.  — Он не станет со мной разговаривать, — Грейвз морщится от этого и быстро ставит барьер обратно, пока легилимент не успела увидеть что-то еще.  — А он и не будет знать, что вы — это вы, мистер Грейвз. Он заканчивает в семь, но обычно остается до половины восьмого и доделывает кое-какую работу за нами всеми. Она подмигивает ему и быстро удаляется, пока Персиваль недоуменно смотрит ей вслед, понимая, что она узнала его секрет. Мерлин, если Куинни разболтает, хотя он уверен, дальше Тины это не пройдет, подколов со стороны ближайших подчиненных станет на один больше. Но ты же хотел узнать, все ли с ним в порядке, как он живет. Она нашла способ. И Грейвз не может с этим не согласиться, пока проводит остаток рабочего дня за бумагами, иногда все же проверяя время, чувствуя, как внутри все сжимается, стоит часовой стрелке сместиться на новую отметку. И вот, уже чуть больше семи, половина сотрудников уже ушла домой, и в коридорах его департамента становится пусто. Грейвз выходит из кабинета и оглядывается по сторонам. Может, Криденс уже ушел? Ему хочется на это надеяться, так же, как хочется, чтобы мальчишка был еще в здании. Звуки шагов заставляют инстинктивно спрятаться за одним из углов. Мерлин, прямо как на младших курсах в Ильверморни. Персиваль усмехается собственным мыслям и старается задержать дыхание, когда кто-то проходит совсем рядом с его укрытием. Грейвз проходится взглядом по широким плечам, не сутулым, а развернутым, по более-менее приличному костюму и взъерошенным волосам, пока Криденс ходит между столами совсем недалеко от него, собирая какие-то бумажки, раскладывая их аккуратными стопками. У него больше не такой затравленный вид, как раньше, уже не такие впалые щеки, а на руках нет воспаленных красных следов от ремня. Мужчина резко втягивает ртом воздух при воспоминании об этом и цепляется пальцами за холодный камень стены, когда Бэрбоун вдруг разворачивается и направляется прямиком к его офису. Зачем ему туда? Он недоуменно смотрит, как Криденс замедляет шаг, как нервно теребит рукава белой рубашки, как несмело пару раз стучится по темному дереву, и как прислушивается. Грейвз слегка улыбается, наблюдая за волнением мальчишки, и думает о том, что может, стоило подождать в кабинете. Но нет, Бербоун еле заметно улыбается, отходит назад и выдыхает с облегчением, которое отдается в Персивале ноющей болью. Конечно, это могло быть по-другому? У вас было несколько встреч, после чего пришел другой ты, и все случилось уже так, как случилось. Мужчина сжимает руки в кулаки и смотрит, как Криденс собирается уходить, подхватывает с пола небольшой чемодан и направляется прочь из департамента. Грейвз ждет, пока тот уйдет, а после сам выходит из своего укрытия и идет следом, в глубине души надеясь, что вся эта авантюра не окажется в итоге еще одной его ошибкой. В МАКУСА, действительно, уже почти никого нет. Сам Грейвз нередко покидал здание не раньше десяти часов вечера, но это была бумажная волокита, а большинство работников с ней никогда и не сталкивались. Он сбегает по широкой лестнице, пересекает пустынный холл, прощается с ворчливым домовым эльфом и успевает свернуть за угол, когда из соседнего выхода выходит Криденс, запахивая темное длинное пальто, кое-как придерживая чемодан у груди, шагая прочь от Вулфорд-билдинг. Последний шанс отказаться и пойти домой, что скажешь? Персиваль поправляет пальто, и, оглядываясь по сторонам, следует быстрым шагом за Криденсом, запоминая дорогу. Вот пара кварталов в сторону, недалеко от городской мэрии, большой магазин с выставленными на главной витрине красивыми костюмами, тут мальчишка останавливается и долго разглядывает вещи, которые с зарплатой в МАКУСА ему не купить никогда. Грейвз немного грустно улыбается, и хочется подойти и сказать, что это все может быть его. Могло бы быть, Грейвз. Ему снова приходится одергивать себя, когда Бэрбоун отходит от витрины и идет дальше, лавируя между прохожими. И давно он тут живет, раз уже так хорошо ориентируется? Грейвз идет по противоположной стороне улицы, не сводя глаз с фигуры в темном пальто с высоко поднятым воротником. Они проходят так еще квартал, прежде чем, кажется, подходят к пункту назначения: четырехэтажному опрятному зданию из красного кирпича. Что ж, не самое плохое место. Персиваль смотрит, как Криденс взбегает по ступенькам, открывает дверь и скрывается в подъезде. Отлично. А теперь что? Не может же он, в самом деле, вот сейчас проследовать за мальчишкой до двери, постучаться и признаться в том, что следил за ним от самого Вулфорд-билдинг, и теперь был бы не против зайти и осмотреть квартиру. «А он и не будет знать, что это вы» Голосок Куинни Голдштейн услужливо звучит в голове в самый подходящий момент. Ну конечно. Грейвз морщится, и в любом другом случае он бы еще подумал, стоит ли оно того. Но иначе никак нельзя, и, зайдя в ближайший проулок, Грейвз примеривается, вспоминая то, как это вообще делается. Надо было еще дома потренироваться, но Мерлин, ему вообще эта мысль не приходила в голову.  — Надеюсь, я не застряну так навсегда. Короткий взмах палочкой, несколько секунд и резкий водоворот красок, после которого все вокруг кажется невероятно большим, а звуки становятся в сотню раз громче. Грейвз опускает взгляд, и с некой долей удовлетворения смотрит на пушистую кошачью шерсть, появившуюся вместо дорогого пальто, на лапы с острыми коготками вместо человеческих рук. Просто отлично. Такие жертвы. — Персиваль осматривается по сторонам, и, быстро метнувшись через дорогу к дому, замирает у входной двери, не совсем еще привыкнув к нахождению в теле животного. Камень под лапами холодный, ветер тоже отнюдь не летний бриз, а вокруг слишком много автомобилей и людей. И долго мне так сидеть? Может, это магия, а может, простое совпадение, но тут же входная дверь распахивается, едва не сбивая Грейвза с ног, простите, с лап, и на улицу выбегает молодая девушка с бумажными пакетами наперевес. Воспользовавшись моментом и успев проклясть неосторожную девушку, кот быстро прошмыгнул внутрь и остановился в вестибюле, вертя головой из стороны в сторону. Две лестницы. Четыре этажа и несколько десятков квартир. Ну и как теперь найти какая из них принадлежит Криденсу? Ну да, обоняние, конечно. — Грейвз мысленно отвешивает себе подзатыльник и принюхивается. Это ведь так работает? Он даже сейчас не может вспомнить, каким был запах Криденса, когда они стояли рядом в переулке, когда разговаривали. Может, сейчас запах изменился, и его теперь не найти? Но его вдруг как будто начинает тянуть куда-то. Персиваль настораживается, но уверенно сворачивает к лестнице справа, быстро преодолевает один пролет, второй, останавливаясь на третьем, снова принюхиваясь. Как будто тело знает куда идти. Он останавливается и тут же срывается с места, добегает до крайней двери в конце коридора и царапает ее когтями. Раз-два-три. Он и сам слабо понимает, что делает, и просто усаживается на коврик, слыша, как за дверью раздаются торопливые шаги, как щелкает выключатель.  — Кто там? Дверь распахивается и на пороге возникает Криденс, изумленно глядя на довольно большого персидского кота темно-серого цвета, сидящего на коврике перед дверью и глядящего слишком внимательно для простого животного. Персиваль смотрит на него во все глаза и пытается вспомнить, как кошки вообще выражают радость от того, что видят дорогого им человека. Или это уже слишком? Да, наверное слишком. Он заходит в квартиру и осматривается.  — Эй! Погоди, приятель, куда ты, — теплые руки подхватывают и поднимают с пола, и Грейвз чувствует недовольство, растущее внутри, но смиряется, когда юноша прижимает его к себе и начинает рассматривать, видимо, надеясь найти ошейник, — ну и откуда ты пришел? Где твой хозяин? Грейвз пытается сказать что-то, инстинктивно, но получается только жалобно мяукнуть, на что Криденс улыбается и гладит его по голове, пропуская пальцы сквозь мягкую шерсть. И, черт, это так неожиданно приятно, что Персиваль не против провести так всю оставшуюся у него жизнь. Он видит вблизи карие глаза, обрамленные длинными ресницами, чуть розоватые щеки и губы, растянутые в улыбке. Он так еще не улыбался при мне. Грейвз подается вперед и быстро лижет Бэрбоуна в щеку, отчего мальчишка смеется и, наконец, опускает кота на пол, позволяя продолжить осмотр. Ну и как ты живешь, Криденс? Небольшая уютная гостиная, такая же по размерам спальня, кухня и небольшой балкон, на котором уже выставлены горшки с едва пробивающимися побегами. К лету, наверное, будут цветы. Персиваль легко вспрыгивает на стол на кухне и осматривает плиту и продукты, разложенные рядом — наверняка только приступил к готовке ужина.  — И откуда ты взялся? — Криденс входит на кухню следом за ним, ставит на плиту чайник, роется в закромах и извлекает бутылку молока, — У меня и еды-то для тебя нет, приятель. А по тебе видно, что покушать ты любишь. Наглая ложь! Это все шерсть! — Персиваль ощетинивается и шипит на юношу, а тот только смеется в ответ и наливает немного молока в миску, подталкивая ее разозленному коту.  — Извини, ничего предложить больше не могу, — Криденс сокрушенно качает головой, видя, с каким омерзением, совсем как человек, кот смотрит на молоко. Грейвз тут же поднимает голову и видит грусть в карих глазах. Ну только этого не хватало. Снова смотрит на молоко, пахнущее абсолютно невкусно, и, максимально аккуратно, насколько это только возможно, опускает мордочку в миску, пытаясь лакать. Получается не очень. Брызги попадают и в нос и в глаз, и Персиваль чихает, отодвигаясь, быстро утирая лапами молоко, размазавшееся, кажется, везде. Да, находиться в теле животного он точно не мог.  — А ты забавный, — Криденс убирает миску, видимо, уже не так расстраиваясь, снова гладит кота по мягкой шерсти и чешет за ухом, отчего тот отвечает ему урчанием, — и довольно ласковый. Погоди, приготовлю себе ужин, тогда, может, поболтаем с тобой. Поболтаем? Персиваль на секунду пугается, что его раскрыли, но потом понимает, что иначе разговор был бы совершенно другим. Он с интересом наблюдает за тем, как Криденс режет овощи, кидает на сковородку небольшой кусок мяса, добавляет туда приправы и поливает немного маслом. От запаха тут же рот наполняется слюной, и Мерлин, никакое молоко и в сравнение не идет. А если бы еще и продукты были хорошие… Почему-то появляется желание привести Криденса к себе на кухню и дать ему приготовить ужин. Странное желание, если учесть то, что оно совершенно несбыточное. Бербоун тем временем почти закончил с готовкой, наливает себе в чашку кипяток, заваривает чай и садится на стул, располагаясь так, чтобы сидеть напротив своего неожиданного гостя.  — Ну что ж, давай знакомиться, — он поднимает чашку с чаем и Персиваль фыркает на это, — Криденс Бербоун. Маг и чародей. А вот это действительно смешно. Грейвз склоняет голову и едва удерживается от того, чтобы не превратиться обратно в человека. Хотя, это было бы явно слишком.  — Ну, точнее, я только недавно узнал, что я — волшебник, — он протягивает руку и снова гладит кота по голове, — новенький. У меня еще не так уж много друзей. Видишь, даже с чужим котом разговариваю, как с человеком. И ты не далек от истины, — Грейвз поудобнее устраивается на столе и обвивает хвостом лапы, наклоняя голову, позволяя гладить себя и говорить. Пусть выскажется. Забавно, кому-то, кроме Криденса, он никогда бы не позволил вот так просто сидеть и изливать себе душу, тратить время на болтовню, и уж тем более, никому бы не позволил видеть себя в облике персидского (даже мать иногда шутила по этому поводу) кота. Но сейчас все именно так, как должно было бы быть — он сидит и слушает дорогого человека, щурясь от приятных ощущений в затылке, пока мальчишка все говорит и говорит, рассказывает о своих буднях, о друзьях — Тине и Куинни, о том, что только недавно въехал, и что он никогда не жил один. За окном уже темнеет, когда Персиваль спрыгивает с балкона на пожарную лестницу, все еще в кошачьем обличье. Оборачивается и смотрит на так и заснувшего на столе Криденса, подложившего под щеку руку. Утомился, пока пересказывал всю свою жизнь коту. Кому рассказать… Грейвз пытается улыбнуться, но получается только оскалить зубы, а это явно не тянет на дружественный жест. Он прощается с мальчиком, быстро спускается по холодным ступеням вниз, забегает в проулок и снова превращается в себя прежнего. На рукавах пыль, а молоко, выпитое еще днем, неприятно стягивает кожу щек. Персиваль морщится и с омерзением ощущает запах кошачьей шерсти, но тем не менее решается придти и на следующий день, чтобы еще послушать Криденса. В окне на третьем этаже, выходящем в переулок, все еще горит свет. Грейвз улыбается и поправляет замявшийся ворот пальто, прежде чем повернуться и пойти к себе, даже не аппарировать, а именно пройтись. И почти погруженный в сонную дрему Нью-Йорк уже не кажется чем-то неприятным, темным и не достойным внимания — Персиваль с интересом рассматривает здания, даже раздумывает над тем, чтобы как-нибудь снова проехаться в метро (он был там всего раз). Совершенное ребячество. Наверняка анимагия как-то повлияла на мозг, и теперь взявшийся из ниоткуда авантюризм не дает ему покоя. Уже у порога собственного дома он твердо решает, что хотя бы еще один раз наведается к Криденсу. Он приходит каждый день. Иногда оборачивается прямо возле Вулфорд-билдинг и следует за мальчишкой до дома, иногда доходит до дома из красного кирпича в человеческом обличье, но неизменно котом пробирается по пожарной лестнице на нужный этаж и спрыгивает на подоконник, привлекая к себе внимание громким мяуканьем, после чего его тут же прижимали к себе, гладили, потом кормили и пичкали новой порцией новостей о МАКУСА и вообще о жизни Криденса, о которой, как понял Грейвз, он мало что знал. Мерлин, ему даже уже начинал нравиться новый распорядок дня.  — И откуда же ты сбегаешь каждый день? Криденс уже понял за это время, что коту лучше не предлагать молока, впрочем, как и консервы, и просто откладывает ему половину собственного ужина. Он даже привык поглаживать мягкую шерсть за ушами, сидя за столом, уминая половину приготовленного Куинни ростбифа, пока кот, судя по всему, отъедается на день вперед. Неужели не кормят дома? Бербоун заботливо осматривает своего нового приятеля каждый вечер, но не находит ни царапин, ни каких-либо признаков того, что кот уличный. Значит, есть хозяин. Значит, кто-то его ждет дома, кто-то, вероятно, волнуется. Кажется, он глубоко задумывается и перестает гладить темно-серую шерсть, когда кот слегка толкает его ладонь лапой, заглядывая в глаза так, словно хочет узнать, что случилось. Нет, правда, это совершенно точно не обычный кот.  — Прости приятель, я немного задумался… Я ведь так и не знаю, где твой дом. Может, у тебя его даже и нет, хотя ты явно породистый, — на это он слышит довольное урчание, — кстати, я тут решил, пока был на работе, зарисовать тебя и показать Куинни, чтобы она могла сказать, какой ты породы. Он роется в карманах, пока Персиваль судорожно соображает. Почему он не мог показать рисунок Тине? Та вот наверняка бы ничего не заподозрила, но вот Куинни — она знает. Успела увидеть, пока он ослабил окклюменцию, так что теперь только вопрос времени, когда она расскажет о том, что к Криденсу каждый вечер приходит Директор департамента магического правопорядка, которого мальчишка боится, как огня.  — Так, смотри, — перед ним разворачивают листок, и Грейвз поражается, что выполнен рисунок довольно неплохо, — видишь, у тебя очень пушистая шерсть, большой хвост, небольшие лапы. Нормальные у меня лапы, — Персиваль рассматривает аккуратно проведенные линии и заштрихованные участки.  — Она сказала, что, вроде, персидский. Вроде, по описанию сходится, как думаешь? Грейвз недовольно виляет хвостом, чувствуя, что одной шуткой в отделе ему теперь не отделаться. Просто великолепно.  — И еще она сказала, что раз уж ты у меня проводишь столько времени, то тебе нужно имя, — мальчишка стаскивает немного сопротивляющегося кота к себе на колени, почесывая пушистые бока и спину, пока тот не начинает снова мурчать.  — Может, Якоб? Ты вроде такой же толстенький. Нет? Только не Якобом!, — Грейвз изворачивается в успокаивающих руках и зло смотрит на Криденса, пытаясь донести, что нет, такое имя ему точно не подойдет, и тем более, он никак не толстый. Исключено.  — Ну хорошо-хорошо, Якоб отпадает. Не знаю, может, назвать тебя, — Бэрбоун осекается и почему-то очень долго всматривается в глаза кота, — знаешь, ты мне кое-кого напоминаешь. Персиваль замирает. Даже перестает вздергивать мордочку и изумленно смотрит на Криденса, стараясь никак не спугнуть мальчишку. Кого я тебе напоминаю? Скажи мне.  — У тебя глаза, — пальцы осторожно проводят по мордочке, — такого же цвета, как у одного моего знакомого. Ну, не то чтобы знакомого, мне кажется, теперь он вообще не хочет иметь со мной ничего общего, а может, он и не знал меня никогда. Не смотри на меня так, оказывается, в этом мире и такое возможно. Так вот, он такой же важный, как ты, строгий, но в душе добрый, к тому же, наверняка такой же привереда — я его только и вижу, что в костюме и пальто, все в черно-белой гамме. Но зато это очень стильно. Криденс краснеет, улыбается, и Грейвз не видит в его глазах прежнего страха. Он касается запястья юноши носом, пытаясь выразить всю признательность, все чувства, которые не может сказать в человеческом обличье.  — А еще мне казалось, что он мог бы, — Бербоун делает неопределенный жест рукой, — мог бы увидеть во мне то, чего остальные никак не хотели заметить. И даже если все то время, которое мы провели вместе, это был не он, даже если для него, настоящего, все это кажется сейчас чем-то малозначительным и обыденным, для меня все наши встречи остались настоящим волшебством, — он пару раз делает глубокий вдох, пытаясь отдышаться, прежде чем добавляет, — мне кажется, я до сих пор влюблен в него. Персиваль замирает и даже старается не дышать, пока мальчишка все говорит и говорит. И, может, сейчас было бы правильным решением снова стать человеком, но он снова понимает, что не сможет ничего ответить мальчишке, изливающему душу, как он думает, коту. Или, может, Криденс просто ошибается? Грейвз снова вспоминает ужас в глазах и плотно сжатые кулаки. Может, он просто подменяет одно другим, путая признательность и любовь? Если бы у них только было больше времени… Он уходит, как всегда, когда Криденс уже засыпает, на этот раз, в своей кровати. Сонная улыбка и легкие прикосновения пальцев к загривку почти заставляют остаться на ночь, но с утра им обоим нужно быть на работе, и Персиваль спрыгивает с кровати, направляясь к окну на кухне, когда слышит мягкое:  — Спокойной ночи, мистер Грейвз. Он резко оборачивается и смотрит на Криденса, пытаясь унять участившееся сердцебиение. Узнал? Когда? Как это вообще возможно?  — Видишь, ты даже отзываешься на это имя. Тогда точно буду звать тебя так. Грейвз возвращается домой и почти сразу же, едва закрыв за собой дверь, бьет кулаком по стене, не сдерживая полувздоха-полувсхлипа, когда кожу на костяшках пальцев начинает саднить. Он слышит, как испуганно вскрикивает рядом домовой эльф, но прямо сейчас ему совершенно все равно. Срочно нужен огневиски. И только когда алкоголя в крови чуть больше чем достаточно, а руку сводит тупой болью, мужчина, наконец, успокаивается и не так уж сильно хочет заявиться сейчас в МАКУСА и убить Гриндевальда. За все то, что тот успел разрушить. За все то, что теперь нельзя нагнать. За украденное у двоих людей время. Мне кажется, я до сих пор влюблен в него. Персиваль переводит дыхание и улыбается, допивая плещущуюся на дне стакана янтарную жидкость. Если Криденс еще и сохранил какие-то теплые чувства к нему, то после того, как он откроет ему всю правду, точно возненавидит. Или нет? Криденс, как оказалось, не держал на него зла, более того, был признателен, был влюблен. Или он ошибся?  — Мерлинова борода, — Грейвз отставляет стакан и устало прикрывает глаза. Все-таки выясние отношений это не по его части. Янтарная жидкость снова наполняет бокал на треть. Потом еще раз и еще, пока в глазах не начинает слегка двоиться. Грейвз удовлетворенно улыбается сам себе, проводит ладонью по колючему подбородку и заваливается в кресло, не имея сил даже на то, чтобы дойти до кровати. Становится душно и жарко, и он тянет пальцами за и так расслабленный узел галстука, отстегивает запонки и без сожаления бросает их на пол, пока перед глазами мелькают отрывки воспоминаний. Или этого и не было никогда, и он просто спит? Они были в подворотне — это правда. Он лечил исполосованные ладони — это правда. Он слегка касался уродливо остриженных волос и улыбался, пока Криденс был слишком занят новыми ощущениями, переполнявшими его — это правда. Он целовал его, неспешно, осторожно и стараясь как можно нежнее, чтобы оставить хотя бы единственное светлое воспоминание — это правда? Грейвз может поклясться, что даже во сне чувствует мягкие упругие губы и стонет, когда головная боль развеивает остатки сна, и оставляя ему только беспомощно чувствовать одновременно последствия трех стаканов огневиски и возбуждение, скрутившееся внизу живота. К тому же, костюм безнадежно помят, запонки вне пределов досягаемости, а до выхода на работу чуть больше часа. Персиваль ругается сквозь плотно сжатые зубы и быстро уходит к себе. В течении дня совершенно не хватает времени вообще ни на что. Пиквери почему-то именно сегодня потребовалось его присутствие на всех заседаниях, а кучке авроров еще нужно было, чтобы он потом ввел их в курс дела по распространению по городу фальшивых метел, которые так и норовили сбросить седока, при этом ставя под угрозу еще и не-магов. И все это с так и не прошедшим похмельем.  — И где, Мерлин вас дери, мой кофе, где Куинни?! — рявкает он, когда, наконец, дверь в его кабинет открывается, и слышатся негромкие шаги.  — П-простите, мисс Куинни заболела, — этот голос. Грейвз вскидывает голову и приоткрывает рот, смотря прямо на Криденса собственной персоной, мнущегося на пороге, — Я с-сейчас все принесу, мистер Грейвз.  — Криденс, постой, — он едва не бросается к нему с объяснениями, когда вдруг вспоминает, что помимо него в кабинете находятся еще четверо сотрудников, — принеси еще воды. Спасибо.  — Разумеется, — кажется, мальчишка улыбается, но Персиваль все равно в растерянности крутит запонку на левом рукаве до конца встречи, пока на столе не появляются чашка и стакан воды. Криденс не успевает обходить всех так быстро, как Куинни, но он старается, и мужчина старается ободрить его, пытаясь сделать комплимент. Кажется, выходит не очень. Все-таки котом было проще. После он уже сам ищет Криденса, заглядывает в пару кабинетов, на рабочее место юноши, но того уже нету. Ушел пораньше — так ему говорит одна из волшебниц, составляющих отчеты. По какой причине — не уточнил. Это все из-за тебя. Нагрубил мальчишке и теперь он будет до конца времен мучиться, хотя виноват только ты, Грейвз. Ты и твое проклятое пристрастие к огневиски. Он тоже, в итоге, уходит пораньше, не взирая на незаконченную бумажную волокиту и еще одно заседание, на котором он, вроде как, должен был бы присутствовать. Серафина обойдется, а вот Криденс — вряд ли. И поэтому Персиваль быстро накидывает на шею шарф, поправляет рукава пальто и с негромким хлопком аппарирует прямо с черного входа Вулфорд-билдинг, в пару секунд оказываясь перед домом из красного кирпича. В нужной квартире уже горит свет. Превращение уже почти не ощущается. Грейвз быстро взбирается по пожарной лестнице, в пару прыжков оказывается на балконе и скребется о чуть приоткрытое окно, привлекая внимание Бербоуна, сидящего за столом и уныло жующего яблоко. При виде кота, тот бросает еду и тут же открывает форточку, впуская к себе.  — Ну здравствуй, мистер Грейвз. Как ты поживаешь? — ладонь привычно ложится на загривок, проходится вдоль позвоночника, — У меня вот не то, чтобы очень. Рассказать? Конечно. Кот пристраивается на руках у мальчишки и тычется носом в шею. Криденс пахнет одурительно хорошо, и Грейвз до сих пор не понимает, как не чувствовал этого запаха раньше. Может, быть котом не так уж и плохо?  — Сегодня я видел его. Мистера Грейвза, — поймав настороженный взгляд кошачьих глаз, Криденс усмехается, — того, в честь которого я тебя назвал. Я ему сегодня относил кофе вместо Куинни, и честно, больше никогда не буду ее подменять, если ей надо уйти купить новые колготки. Персиваль замирает и настороженно наклоняет голову на бок, боясь пропустить хоть слово.  — И он… Я его видел, представляешь? Я думал, что смогу ему все сказать, что я помню его, а может, и не его, но я здесь, рядом, если захочет поговорить. Ох, я полный идиот, мистер Грейвз. И мистер Грейвз, в смысле тот, настоящий, наверняка думает так же. Ты бы видел, он на меня смотрел как на умалишенного, пока я еле донес до него кофе и воду. Ну, понимаешь, я не то, чтобы не умею все это разносить, но явно не делаю это так хорошо, как Куинни. И в итоге: он злится на меня, я просто ушел и в итоге даже, кажется, забыл отпроситься с работы и мне наверняка влетит от Тины, а ей — от мистера Грейвза… Не выдумывай. Я же здесь, я с тобой, — пушистые лапы упираются в грудь мальчишки, пока Грейвз заглядывает в темные глаза и пытается показать ему, что все хорошо. Что он не один здесь сейчас, и, кажется, это работает.  — Ты такой добрый, — мальчишка прикусывает губу и сгребает кота в охапку, прижимая крепче к себе, — совсем как мистер Грейвз тогда… Я не рассказывал? О, подожди, сейчас. Все началось с того, что у меня прохудились перчатки. Он знал эту историю. Знал, потому что сам был ее непосредственным участником и прекрасно помнил тот день. Криденс пришел к нему переулок в слезах и с истертыми лоскутами кожи в руках, едва выговаривая из-за подступившей истерики, что мать специально изрезала его старые перчатки, чтобы ему пришлось всю зиму простоять с голыми руками на морозе. Бербоун все плакал и плакал, скорее, из детской совсем обиды и несправедливости, нежели из-за перчаток, но Персиваль просто восстанавливает их и смеется, когда в ответ мальчишка бросается на него с объятиями. Простое чудо, значившее так много. И Криденсу не нужно, краснея, рассказывать, что было дальше — Персиваль помнит, что после он чувствует на губах сбившееся дыхание, а в следующий момент и чужие губы. Не приснилось? Было на самом деле, или же на его месте уже не он сам? Криденс вздрагивает, когда неожиданно чувствует когти на запястье и вырывается из воспоминаний, смотря на кота, почему-то решившего вдруг вцепиться ему в руку.  — Эй, ты чего? — он пытается улыбнуться, но, видимо, выходит слабо, — Прости, наверное, тебе надоело это слушать? Я могу рассказать тебе о чем-нибудь другом, если хочешь. Мерлин, прости меня, Криденс. Прости меня, — Персиваль тут же касается того места, где задел тонкую кожу когтями, извиняясь, пытаясь, как раньше, залечить тонкие порезы. Мальчишка улыбается ему с такой затаенной грустью, что хочется лезть на стену.  — Ты и правда очень похож на него, — Бербоун проводит пальцами по темной шерсти на затылке, почесывает кота за ухом, — иногда мне хочется оставить тебя у себя навсегда. Но ты ведь принадлежишь кому-то еще? Где же твой дом, мистер Грейвз? И от этого тона, от этого обращения, ровно такого, как до всего, внутри все сжимается. Персиваль заглядывает в темные глаза и уже точно не знает, а где он, его дом? Раньше бы он не задумываясь ответил — в США, но сейчас. Дом сузился до города, района, здания из красного кирпича и небольшой чистой квартирки на третьем этаже, до сидящего за столом темноволосого юноши. Персиваль вдруг чувствует прилив магии. Собственной ли, или же Криденса — он не понимает, но чувствует, что оставаться в теле кота он почему-то больше не может. И поэтому, быстро спрыгнув с острых коленок мальчишки, он в пару прыжков преодолевает расстояние до пожарной лестницы, и, не слыша раздавшегося оклика за спиной, бросается наутек. Почему? Ведь сейчас, кажется, самое время объясниться, разве нет? Грейвз отмахивается от всего этого — потом, потом, уже в обличии человека сбегая на второй этаж, останавливаясь резко от головокружения, вцепляясь пальцами в холодный металл.  — Что происходит? — он загнанно дышит, ему почти хочется вернуться обратно, рассказать все, признаться, но Персиваль понимает, что попросту не может. Он придет завтра. Послезавтра, через неделю и так год, два, сколько потребуется, чтобы Криденс знал, что у него точно есть еще один друг, пока он сам не перестанет в нем нуждаться. Довольный своим решением, Грейвз, переведя дыхание, все же, спускается по лестнице, собираясь пойти домой и снова залить странное чувство внутри огневиски. Но он замирает на предпоследней ступеньке, изумленно смотря перед собой, когда в полумраке проулка, совершенно не такого, в каком он видел его раньше, стоит Криденс. С раскрасневшимися щеками, спутанными волосами и часто вздымающейся грудной клеткой.  — М-мистер Грейвз?  — Добрый вечер, — он не находит ничего другого, кроме как выдать официальное приветствие. Персиваль мысленно отвешивает себе подзатыльник.  — В-вы… Это, — мальчишка мнется, но не сбегает и больше не прячет взгляд, — это немного странно, но я читал о подобном, кажется, в какой-то книге.  — Прости, я удивил тебя, — «напугал» было бы точнее, но Грейвзу самому не хочется произносить это слово.  — Это уж точно, — Криденс усмехается и делает небольшой шаг вперед, — не каждый день увидишь директора магического правопорядка на собственной пожарной лестнице.  — Криденс, я…  — Не надо, — мальчишка улыбается несмело, мягко, почти боясь спугнуть, — мне казалось, что я начал вас видеть везде. На работе, на улице, даже в забравшемся ко мне домой коте. Приятно сознавать, что это все не мои фантазии. Он подходит еще ближе, еще и еще, шаг за шагом, пока не оказывается на ступеньку ниже Персиваля, и тот удивленно замечает, что теперь они примерно одного роста. Несмело протягивает руку, касается чуть отросших волос, вьющихся у висков, аккуратно, исследуя, когда вдруг вспоминает:  — Я ведь поцарапал тебя.  — Ч-что? — Криденса словно вырывает из транса, — А, это… Не волнуйтесь, всего лишь царапина, я… Он резко замолкает, когда Персиваль вдруг берет его ладонь и мягко целует четыре ровные тонкие царапины. Во все глаза смотрит на мужчину, замерев и так и не найдясь с тем, что бы ответить на это.  — Мне кажется, я тоже влюблен в тебя, — Грейвз поглаживает большим пальцем обветренные костяшки пальцев, — и пусть для этого мне нужно будет оборачиваться котом, чтобы быть с тобой рядом. Наверное, я хотел сказать именно это сегодня, когда искал тебя в МАКУСА. Прости меня.  — За что?  — За то, что оставил тебя, сдался, когда мог бы еще бороться и не дать ничему навредить тебе, — мужчина грустно улыбается, когда чувствует, как предплечья сжимают мальчишечьи ладони, — у нас должно было быть больше времени.  — Но оно еще есть, — Криденс испуганно заглядывает в глаза, не смея разрушить неожиданно свалившееся счастье, — оно еще есть, мистер Грейвз. Пока мы оба дышим, оно у нас все еще есть. Персиваль медленно выдыхает и улыбается, по-настоящему и счастливо, когда Криденс обнимает его, утыкаясь носом в висок, дыша часто, словно после забега.  — Мой мальчик, — он обнимает в ответ так же крепко и чувствует, как дрожат собственные пальцы.  — И это даже неплохо, — произносит Криденс, все еще не выпуская из рук ткань дорогого пальто, — что вы умеете обращаться котом. Даже удобно. Только шерсть сыпется. Они оба смеются над последним замечанием, сжимая друг друга в объятиях в темном проулке, не похожем на тот, где они впервые встретились, и Персиваль Грейвз чувствует, теперь уже окончательно, что домом стал мальчишка в его руках, невероятно красивый в своем смущении, почти не владеющий магией, любящий жизнь так отчаянно, пытающийся незаметно от него счистить с рукавов кошачью шерсть.  — Я влюблен в тебя, Криденс. И у нас еще есть время, — Персиваль снимает с темного недорогого на вид пиджака ворсинку и усмехается себе, понимая, что быть анимагом, все-таки, может оказаться полезным.