Мы расстались

      За всю свою жизнь Кенья совершил много ошибок. Порой, когда комната окутана ночной тьмой и невозможно уснуть, он смотрит в пустоту своей помрачневшей квартиры и думает, какая же из всех ошибок была наихудшей. Конечно же он знает, что каждая из них была маленьким кирпичиком в фундаменте. Знает, что не было никакого последнего, сильнейшего удара — всего лишь время, разъедающее ценные минуты словно эрозия, и сотни слов, фраз, которые он так и не произнес вслух.       Но если он попытается... Попробует свести все это к одному единственному мгновению, к тому самому дню...       Перед глазами до сих пор мелькали воспоминания того утра. Сатору сидел за кухонным столом, глаза его покраснели, под веками залегли глубокие темные тени, и одет он был во вчерашнее. В такие одинокие ночи, как эта, Кенье хочется появиться там вновь и накричать на того, кем он был раньше, — прокричать прямо в лицо: «Помоги ему! Ему очень больно! Спаси то, что важнее всей твоей чертовой жизни!» Хочется как следует встряхнуть прошлого себя и сказать, чтобы тот обнял Сатору крепко-крепко, произнес что-нибудь, все что угодно, хоть умолял его, стоя на коленях, просил не уходить, не дал исчезнуть.       Но он не мог. Даже когда голос Сатору — тихий, разбитый — мягко коснулся его ушей:       — Я больше так не могу.       Кенья помнит, как, надевая пальто, застыл в коридоре. Как неверяще уставился вниз на собственные лакированные туфли, давая мозгу немедленно разобрать эти слова по слогам. Помнит, что в тот миг почувствовал далеко не сочувствие, или вину, или прежнюю привязанность; только острое, забурлившее где-то внутри предательство. Он помнит, как отказался взглянуть на Сатору, на его побледневшее лицо и резко поникшие плечи. Он посмотрел лишь на свой дипломат, на ладонь, на побелевшие от злости костяшки. И, схватившись за ручку двери, он холодно отрезал:       — Тогда просто уходи.       Дверь за Кеньей захлопнулась с оглушительным стуком, и он уехал на работу.       А ведь и впрямь все было совсем не настолько хорошо, как ему казалось.       После нескольких лет беспрерывных испытаний, траты сил и нервов на юридическом факультете, Кенья устроился работать в фирму. Хотя нет, это звучит слишком мягко. Вернее будет сказать так: каждое утро он заходил в здание, сконструированное из металла и стекла; множество его блестящих на солнце окон и днем и ночью снисходительно глядели на город сверху вниз. Имя этой фирмы было увековечено в ежедневных выпусках газет и светилось жирным заголовком на первых страницах. Токио — это их царство, а они стояли высоко над столицей, наблюдая за миром из окон дорогих мансард.       И Кенья был счастлив. Они были счастливы. В тот день, когда его приняли на должность, он, Сатору и их самые близкие друзья праздновали всю ночь с морем выпивки, поэтому, вернувшись домой, они оба пьяно завалились на диване в гостиной.       — Пока что это всего лишь Отдел финансирования, — невнятно пробормотал он тогда куда-то в шею Сатору; его слова пахли сладкой любовью и крепким джином. — Может быть, в будущем перейду в адвокатуру.       — Обязательно, — просто ответил Сатору, зарываясь ласковыми пальцами в взлохмаченные русые волосы. — Я знаю, что у тебя все получится.       Кенья не знал, когда именно и почему это произошло. Непроглядная тень проскользнула мимо него слишком незаметно, чтобы успеть ее поймать, нависла над ними непробиваемой стеной. Он стал чаще задерживаться в офисе допоздна и опаздывать на ужин. Их клиентура состояла в основном из бизнесменов с довольно значительными активами, если не с мультинациональными корпорациями за спиной. Когда они нуждались в юридических заключениях — между собой они называли это обзором параметров — Кенья был обязан их предоставить. По крайней мере, именно так он считал.       Начальство было довольно его работой: хвалило его со своих высот, обещая подарить светлое будущее. Например, как в таких темпах он станет лучшим молодым специалистом в истории компании, лучшим в их Отделе.       А Кенье не хотелось ничего так же сильно, как стать лучшим.       Так он познакомился с разными людьми, которые после работы садились на последний поезд, их костюмы и галстуки были чуть помяты, а волосы взъерошены. И не важно, был ли это выходной или рабочий день. Сообщения, в которых он просил у Сатору прощения за вновь отмененное свидание, росли едва ли не с каждым днем. Он обещал, что совсем скоро они вдвоем пойдут куда-нибудь вместе, как раньше. Нужно просто немного подождать. Ведь это не может длиться вечно.       Спустя шесть месяцев он понял, что все до единого его слова превратились в ложь. Но он продолжал повторять их снова и снова.       До сегодняшнего утра. Кенья раздраженно постучал колпачком ручки по листочку. Он прочитал один и тот же пункт уже раз десять, но никак не мог сосредоточиться на сложных словах, расплывающихся прямо перед глазами. На столе стояла уже четвертая кружка кофе — и это притом, что был всего полдень. Горечь темного напитка впиталась в язык и неприятно жгла. Как и собственный голос, который до сих пор раздавался в голове.       Тогда просто уходи.       Он знал, что погорячился. Понял это в ту же секунду, когда за ним захлопнулась дверь. И был согласен еще кое с чем. Несмотря на злость, что въелась в самые кости, и раздражение, царапающее изнутри, он знал, что Сатору имел полное право быть таким расстроенным. Вчера Кенья нарушил еще одно маленькое, незначительное обещание, в очередной раз решив отложить его на потом.       Видимо, незначительным оно было лишь для него. Блондин устало вздохнул и потер пальцами переносицу. Он взял телефон и открыл переписку со своим молодым человеком. Сатору не написал ему за сегодня ни слова, зато его вчерашние сообщения светились на экране своими надеждой и наивностью.       «Сегодня последняя серия. Ты же приедешь, да?»       Чувство вины клыками вгрызалось в грудную клетку Кеньи, от него неприятно сводило желудок. Аниме «Меч Галактики», снятое по манге Сатору, кончилось прошлой ночью. Мужчина пропустил премьеру — ездил тогда по работе чуть ли не на окраину Японии — поэтому пообещал, что концовку они обязательно посмотрят вместе.       Вот только снова не получилось: случилось кое-что непредвиденное, а под вечер в офисе остались далеко не многие, из-за чего пришлось разгребать это дело практически в одиночку. К тому моменту, когда он на всех порах несся в ресторан на Синдзюку, который анимационная студия арендовала в честь корпоративной вечеринки, в его голове родились тысячи оправданий. Однако Сатору, который должен был услышать хоть одно из них, там уже не было.       — Фуджинума-сэнсэй недавно ушел, — сказала ему женщина, подцепив палочками кусочек горячего блюда. — А что? Вы его друг или что-то вроде того?       — Что-то вроде того, — пробубнил ей в ответ Кенья, прижав ладонь к губам. В титрах последней серии было объявлено о втором сезоне. Сатору никогда не упоминал об этом раньше и, скорее всего, хотел, чтобы это стало сюрпризом.       Или тебя просто не было рядом, чтобы это услышать.       Он смахнул с глаз челку и снова раздраженно выдохнул. Они даже не поговорили вечером. Сатору никак не возвращался домой и не отвечал на сообщения. Блондин улегся спать напряженным и обиженным до мозга костей. Он правда пытался — с тех пор, как получил новую должность, он пытался извиниться. Ночью он тоже хотел попросить прощения, но Сатору так и не взял трубку, чтобы его выслушать.       Это странное, тяжелое чувство давило на него до самого утра, пока он не увидел того за кухонным столом, сгорбленного, поникшего, с нетронутой чашкой кофе перед собой. Сатору ведь... даже не пытается. Он сдается. Отказывается от всего.       От них.       Кенья откинулся на спинку стула и взглянул из окна на город, распростершийся перед ним как на ладони. Понятно, что из-за столь хаотичных мыслей с работой он сегодня явно не справится. Поэтому нужно, обязательно нужно уйти из офиса пораньше. Сатору тоже скоро поедет с работы домой. По дороге можно будет заехать в одно местечко и взять карри, которое его парень так сильно любит — небольшое напоминание, что Кенья совсем не забыл, что тому нравится. А потом он извинится. Извинится за все, что случилось или же не случилось за последние месяцы, а потом они тихо и спокойно поговорят. Как и всегда.       И тогда все будет хорошо.       Нет, что-то явно было не так.       Кенья оторвался от документов, которые взял с собой домой, и взглянул на часы. Сатору давно должен был быть дома к этому времени. Даже когда работы было выше крыши, он просто забирал из студии неготовые скетчи и дорабатывал их дома, закутавшись в пижаму и приготовив кружку горячего чая. Кенья не мог винить Сатору, что тот решил сегодня задержаться. У художника, порой, просыпалась привычка закрываться от остальных, когда он был расстроен. Да и не Кенье, в общем-то, говорить об этом.       И все же. Он снова заглянул в телефон. Ни пропущенных вызовов, ни новых сообщений. Абсолютно... ничего. Странно. Обычно, как бы зол ни был Сатору, он всегда писал, что задерживается, чтобы лишний раз не беспокоить Кенью. Но сегодня от него исходила лишь тишина. Не один раз блондин хотел написать ему или позвонить — но если Сатору нужно время, Кенья не хотел ему мешать.       Он глубоко вздохнул и, поднявшись с кресла, потянулся, избавляясь от ноющей тяжести в плечах. Раз приходится ждать, то, по крайней мере, можно заварить себе чай. Кенья прошел на кухню, где наполнил электрический чайник водой, чтобы горячего чая хватило на двоих.       Пока тот грелся, он открыл буфет и достал свою любимую кружку: небольшая нежно-зеленая чашечка с темным силуэтом кошечки сбоку. Его рука по привычке потянулась за чашкой Сатору — она всегда стояла на одном и том же месте, рядом с кружкой Кеньи, и их керамические ручки чуть соприкасались — но сейчас его пальцы наткнулись только на воздух.       Мужчина нахмурился и посмотрел на полку. Пусто. Он провел ладонью по жесткому дереву и метнул взгляд на раковину. Там, среди посуды, ее тоже не было — не было аккуратной кружки, которую они вместе купили в Акихабаре, потому что Сатору понравился яркий рисунок с Чудо Парнем на ее белом бочку.       Кенья не глядя отступил назад, будто издалека он мог увидеть то, чего здесь действительно не было. Белый, теплый пар валил из носика закипающего чайника, но по коже адвоката отчего-то пробежались мурашки.       Я больше так не могу.       Он заставил себя спокойно дышать, пока шел в комнату, но тревога вгрызалась прямо в грудную клетку. Сатору просто забыл кружку в своем кабинете, потому что снова до последнего засиделся за набросками. Вот и все. Только и всего.       Когда он открыл дверь, то кружки там не увидел.       Так же, как и не увидел остальных вещей Сатору. Кенья замер, невидящим взглядом уставившись на пустой офис, его ладонь застыла над дверной ручкой. У стен стояли опустевшие стеллажи, на полках не было ни одного цветастого корешка манги, которые обычно всегда стояли там. Белые стены непривычно мозолили глаза — не осталось даже плакатов. На них поблескивали только маленькие кусочки скотча — единственное доказательство, что раньше эта комната кому-то принадлежала.       Просто уходи.       Нет.       Нет, это все... не по-настоящему.       Кенья бросился в спальню. Он заходил сюда, чтобы переодеться, но открывал лишь свой ящик. Теперь он отодвигал все ящики подряд, чувствуя, как внутри него все холодеет и зарождается настоящий страх. Все было пустым, он натыкался лишь на светлое дно ящиков. Там, где прежде лежали рубашки Сатору, его носки, нижнее белье, сейчас не было ничего. Они исчезли, прямо как... как...       — Сатору, — прошептал он, и внезапная, невыносимая боль разлилась в груди. Он застыл, широко распахнутыми глазами глядя на полупустой комод, и изо всех сил пытался догнать роем летающие в голове мысли и разбивающееся о ребра сердце. Кенья попытался вдохнуть, но не получалось: что-то душило его, крепко вцепившись в самое горло. Мужчина медленно выпрямился, а мир вокруг продолжил неистово вертеться.       Он ушел. Он ушел.       Кенья прижал ладонь к губам и шумно выдохнул через нос. Шестеренки в голове работали с невероятной скоростью. Настолько быстро, что эмоции попросту не успевали нагнать их. Ему просто нужно подумать.       Еще не так поздно. Он может... Пока что может все исправить.       Он повторял это снова и снова, возвращаясь на кухню, дрожащими пальцами хватая со столешницы мобильный и нажимая быстрый набор. Имя Сатору сверкнуло на экране, и Кенья, расхаживая туда и обратно, прижал телефон к уху. Длинные гудки доносились с того конца провода. Гудок. Опять гудок. Сердце пропустило удар, когда раздался щелчок и в динамике зазвучал автоответчик с родным голосом Сатору.       Блондин сбросил вызов и открыл сообщения, быстро пробегаясь пальцами по экрану.       «Пожалуйста, возьми трубку, Сатору. Поговори со мной».       Он нетерпеливо дождался, пока не придет подтверждении отправки. До боли прикусив нижнюю губу, он написал еще одно.       «Прости меня. Дай мне все исправить. Пожалуйста, просто ответь».       В надежде, что на сей раз его слова подействуют, Кенья снова позвонил ему.       И опять услышал автоответчик.       Он повесил трубку и взглянул на экран. Все перед глазами расплывалось.       Кенья стоял посреди кухни; чайник давно вскипел, остывающий пар разносился под потолком и таял в холоде мрачной квартиры. Наверное, еще есть что-то, что он мог сделать. Он мог... мог пойти искать Сатору. Была пара мест, куда тот мог уйти: к друзьям, в студию, в дом своей матери. До тех пор, пока он не скроется в одном из тысячи безликих отелей, Кенья сможет его найти. А потом он извинится. Не только за прошлую ночь — он извинится за все. Прижмет Сатору к себе и пообещает бросить работу, если тот только пожелает. В этот раз все его обещания исполнятся и все будет по-другому. Он...       Все мысли в белокурой голове резко, с лязгом, остановились, когда до его ушей донесся звук ключа в замочной скважине.       Мужчина пересек комнату за несколько шагов. Сердце в груди забилось так громко, что оглушало. Его легко потряхивало, губы дрожали от еле сдерживаемой улыбки, и он едва ли не подпрыгивал от радости. Блондин вцепился в ручку, быстро распахнул дверь и отчаянно зашептал:       — Сато...       Казалось, он с минуту глядел на человека перед собой. А тот так же молча смотрел в ответ с зажатыми между пальцами ключами Сатору. Это были именно они, потому что Кенья узнал бы эти маленькие разноцветные брелоки из тысячи. Но пред ним сейчас стоял далеко не Сатору. Он чувствовал, как маска хоть какого-то спокойствия вот-вот расползется на его лице по швам и как сильно задрожали губы.       Хироми грустно улыбнулся, ключи звякнули в его руке.       — Привет, Кенья.       Взгляд блондина вновь упал на фигурки, весело украшающие связку ключей. Если у Хироми были ключи Сатору... Если Сатору сам отдал их ему... Значит...       — Он... — хрипло начал Кенья, ощутив, как вниз по щекам его потекла обжигающая влага. — Он правда ушел, да?       Доктор чуть заметно сглотнул и протянул к нему другую руку. В ней была зажата упаковка с двенадцатью бутылочками пива.       — Я могу войти?       Под конец первой бутылки Кенья, похоже, снова обрел способность разговаривать. Сначала все его слова были такими напыщенными и самодовольными, что едва не душили, отчего блондин говорил практически через силу. Но когда заканчивалась третья, его губы не переставали двигаться, а с языка то и дело слетали извинения и сожаления.       — Я не это имел в виду, — пробубнил он в ладонь, остекленевшими глазами уставившись на стол. — Я не... Скажи ему, что я говорил не об этом.       Хироми допивал только вторую, но он всегда пьянел довольно быстро; между ладоней он сжимал покрытую конденсатом бутылку, а на его пухлых щеках выступил яркий румянец.       — Не думаю, что он всерьез, Кенья. В смысле, ты... — Хироми остановился и тяжело вздохнул. — Ты был сам не свой в последнее время. Знаешь же, да?       Блондин чуть нахмурился, глядя на горлышко пивной бутылки, и задумчиво пожевал нижнюю губу.       — Мы с Каё вообще не видели тебя несколько месяцев, — опустившись еще ниже на стуле, пробормотал Хироми. — Сатору сказал, что ты по несколько дней не приходишь домой. А если и приходишь, то в ужасном настроении. Ему все это время было... одиноко, понимаешь?       Он понимал. Кенья не замечал этого раньше, но сейчас просто не мог перестать об этом думать. Его парень — бывший парень — выглядел утром таким унылым и бледным, словно только проснулся и не хотел никуда вставать, а его глаза были красными от усталости и...       — Честно говоря, — прошептал Хироми, метнув пьяный взгляд в сторону друга, — мы не думали, что его хватит так надолго.       С губ Кеньи слетел непонятный, надтреснутый звук: то ли смех, то ли горький всхлип — горче любимого кофе, к которому он привык. Он стер с глаз жгучую влагу, но слезы сразу же выступили снова. Он уже устал плакать. Почти полторы бутылки он потратил лишь на то, чтобы унять слезы.       — Я... правда вел себя как придурок, да?       — Ага, — тихо согласился Хироми. — Но, мне кажется, Сатору понял. Что тебя нужно привести в чувства.       — И именно так? — огрызнулся Кенья, вцепившись пальцами в собственные волосы. Если это правда, то он уже усвоил урок. Поэтому Сатору должен вернуться, должен... должен поговорить с ним, прийти домой и во всем разобраться. Не прошло и двух часов с тех пор, как Кенья понял, что тот его бросил, но в его груди уже зияла огромная дыра, которую одним пивом не заполнить. Если он погрузится в эту пустующую бездну еще глубже, то та проглотит его целиком.       — Нет. — Его друг выпрямился на своем месте. — Это началось давно. Он пытался вытащить тебя из всего этого, пытался поговорить с тобой. Но это просто... не сработало. Он не знал, что делать.       Так же быстро, как и загореться, искра энергии в нем потухла; Кенья, сгорбившись, прижался лбом к деревянной поверхности стола. Он даже и не подозревал, что Сатору так часто общался с Каё и Хироми, хотя не особо этому удивился. Ведь то, что Кенья обособился от остальных — от всех — не означало, что то же сделал и Сатору. Несмотря на то что порой художик справлялся со всем самостоятельно, держался крепко, независимо, Сатору все же оставался человеком, который до самого конца будет изо всех сил бороться, даже если останется совсем один.       А ты постоянно оставлял его в одиночестве. Кенья потерял счет дням, когда он возвращался домой после того, как Сатору уже заснул, и уходил по утрам так рано — раньше, чем его любимый просыпался. Мимо пролетели недели их совместной жизни, в которые они даже не видели друг друга, не обмолвились хотя бы словом. Прошлой ночью он пропустил финал — и это стало последним, смертельным ударом.       — Прямо сейчас он ведь с Каё? — шепотом спросил Кенья. Краем глаза он заметил, как Хироми кивнул. Не удивительно: они были близки с самого детства. Кенья подозревал, что телефон Сатору, скорее всего, был именно у нее. И ему хотелось надеяться, что иначе Сатору не стал бы игнорировать его звонки и сообщения.       — Я... — начал он, тяжело сглотнув. — Сейчас я ничего не могу для него сделать?       Оперевшись головой на руки, Хироми с минуту, не отрываясь, смотрел на него, и его губы тронула грустная, горькая улыбка.       — Это решать не мне. И не тебе.       Блондин вздохнул и зажмурил горящие от слез глаза.       — Я не знаю... не знаю, что я должен делать.       Его друг сжал в пальцах бутылку и чуть поболтал из стороны в сторону. Пиво внутри с всплеском врезалось в стеклянные стенки.       — Я могу кое-что предложить?       Кенья перевел разбитый взгляд на круглое лицо Хироми.       — Ты так часто обещал Сатору, что совсем скоро все станет хорошо. Что ты станешь лучше. — Хироми с сочувствием взглянул на Кенью. — Докажи ему, что ты все еще это можешь.       Доктор поднес бутылку к губам и, наконец, допил многострадальный, горьковатый напиток. Затем со звонким стуком опустил ее обратно на стол, и маленькие капельки конденсата разлетелись по дереву.       — К тому же, — добавил он, ярко и пьяно улыбаясь, — мы тоже по тебе соскучились.       Все закончилось тем, что в итоге Хироми остался на ночь. С одной стороны, ради Кеньи, с другой — потому что был слишком пьян, чтобы его хватило на нечто большее. К концу ушедшего вечера море пустых пивных бутылок нашло пристанище в раковине, а коробочка с карри, которую он принес специально для Сатору, была мрачно отправлена в мусорный бак. И все же, как бы сильно Кенья ни пытался утопить все свои эмоции в алкоголе, наутро он все равно проснулся с той же болью в груди — и с новой, другой болью, но уже в голове, по которой словно стучали отбойным молотком.       Его друг, проснувшись, на своем месте на диване сонно моргал и молча наблюдал, как Кенья продевал руки сквозь рукава пальто.       — Ты... — пробормотал он, пальцами протирая глаза. — Ты пойдешь на работу?       — Да, — протянул Кенья, затягивая шнурки на ботинках.       — А ты уверен, что это хорошая идея? — спросил его доктор, выглядывая из-под одеяла. — Мог бы просто позвонить в...       — Думаю... — перебил его тот, быстро сглотнув и чуть понизив голос. — Думаю, прямо сейчас мне нужно на что-то отвлечься. — Он открыл входную дверь, но на полпути остановился, чтобы обернуться к приятелю. — Если захочешь, то завтра вечером можем встретиться и где-нибудь поужинать.       Лицо Хироми удивленно вытянулось, но затем он мягко улыбнулся и кивнул.       — Конечно. Почему бы и нет.       Кенья тоже попытался выдавить из себя хоть какое-то подобие улыбки.       — Тогда увидимся. — Прикусив губу, он так и стоял в дверях, что-то обдумывая. Его ладонь все еще сжимала дверную ручку. — И... спасибо тебе. За все.       — Для этого и нужны друзья, — просто ответил мужчина. — До завтра, Кенья.       День казался ему бесконечным.       Кенья смотрел на мир вокруг другими глазами, как на нечто отделенное от него и всего его существа. Он ехал на работу, словно в тумане, едва заметив, как, только что войдя, уже нужно было выходить из поезда. Не помнил, как добрался до собственного кабинета и даже как вызывал лифт. Будто его тело двигалось на автопилоте, совершая отточенные движения, позволяющие вершиться будничным, обыденным делам.       Которые отобрали у него Сатору.       Хотя он правда старался. Кенья пересмотрел все пришедшие на почту письма и стал разгребать залежи бумаг, горами мусора скопившиеся на углу стола. Но все слова расплывались перед глазами, а сосредоточиться над чем-либо не хватало сил. Поэтому он просто воспроизвел в голове предыдущий день, неделю, оставшийся позади месяц. И прежде чем осознать, уже потянулся к телефону, чтобы перечитать сообщения Сатору.       «Взял в прокате кое-какой фильм, который, думаю, должен тебе понравиться. Хочешь, посмотрим вместе?»       «Казу приедет в город на какую-то столярную... конференцию?? Не знал, что такие бывают, но он пригласил нас на ужин, если ты будешь свободен».       «Ты приедешь сегодня домой? Я очень скучаю».       Кенья выключил мобильный и, поднявшись с места, заставил себя спокойно дышать.       Через несколько минут в конференц-зале была назначена деловая встреча. Ему нужно собраться и взять себя в руки. Не важно, насколько неизбежным было это чувство — не важно, что по ощущением оно было похоже, будто все это здание рухнуло прямо на него, до треска ломая ребра и разрывая органы — работа все еще оставалась работой.       Поэтому он взял с собой нужные вещи и, выйдя из кабинета, пошел прямо по коридору. Он держался ровно, с гордо поднятой головой. Ни один мускул не дрогнул на его лице.       Но мысли его были не здесь. На встрече Кенья царапал на бумагах какие-то формальные заметки, процедуры и прецеденты. А тем временем второе его «я» думало совсем о другом, вернулось далеко на месяцы назад. Тогда Сатору впервые заговорил о том, как много тот работает; художник не спал до тех пор, пока его парень не пришел домой. Его узкие ладони были сжаты в кулаки.       «Ты правда счастлив, Кенья?»       Блондин не помнил точно, что он тогда ответил. Наверное, что все это временно, что скоро он будет возвращаться домой пораньше, — маленькую ложь, в которой он стал экспертом. А затем: «Как только я продвинусь в Отделе, такого больше не повторится».       Тем, что он запомнил, был Сатору, который, дрогнув, замер и едва не подавился воздухом, а его голос заметно понизился: «Я... я думал, ты говорил, что хочешь перевестись в адвокатуру».       Это была их первая настоящая ссора. Когда они только начали встречаться, то пообещали друг другу помогать людям: Сатору — через свои рисунки, через искусство вдохновлять других становиться героями. А Кенья — работать, чтобы защищать кого бы то ни было, стать последней границей между жестокой реальностью и тюремной камерой. Это желание было одним из тех вещей, которые объединяли их в первую очередь.       Но в ту ночь он услышал разочарование в словах и голосе Сатору. Больше всего это было похоже на отказ — отказ от его успехов, усилий, слез, пота и крови. И тогда они начали ругаться: огрызались друг на друга, повышали голос, выкрикивали резкие слова, пока терпение Кеньи не иссякло и он не рявкнул сквозь стиснутые зубы: «Это не один из твоих комиксов, Сатору! Мы не можем стать героями, о которых ты пишешь».       «Но ты даже не захотел попробовать!»       Слушая монотонное гудение своих начальников, Кенья оглядел собрание уставшим взглядом. Было так... пусто. Они просто помогали богатым становиться еще богаче; обходили законы и делали скидку лишь морали. Работали дни и ночи, ища лазейки, которые делали и так заоблачные суммы намного больше. И ради чего? Какова была их цель?       Кенья посмотрел на свои руки, все еще сжимающие в пальцах ручку.       Он не мог поверить, что действительно думал, что это — важно.       И что Сатору просто пытался докричаться до него. Пытался вернуть Кенью к тому, что тот когда-то намеревался сделать, чего он на самом деле хотел. А все, что он в итоге делал, — отталкивал, с каждым разом все сильнее и дальше, и прятался за цифрами и перепачканными в чернилах руками.       Между ними — между Сатору и работой — Кенья выбрал это.       Кто-то слегка толкнул его, и он поднял глаза, чтобы встретить растерянный взгляд коллеги.       — Эй, — прошептала женщина, — ты в порядке, Кобаяши?       — Я, — начал он, глубоко вдохнув и схватив со стола свои вещи, — боюсь, что неважно себя чувствую.       Женщина нахмурилась, и Кенья ощутил всю тяжесть ее взгляда, когда он поднялся со своего места и извинился. Сбежав из злополучного офиса, он проглотил тошноту и отвращение к самому себе, которые подкатывали прямо к горлу. Он просто... просто дал волю эмоциям. Со вчерашнего дня. Вот и все. Это слова Сатору, эхом раздающиеся в голове, сбили его с толку и свели с намеченного курса.       Он пообещал себе, что завтра ему станет лучше. Сунув руки в карманы пальто и стиснув в ладони ключи, Кенья стремительно ретировался в сторону дома.       Он пожалел об этом уходе сразу же.       Кенья избегал возвращения домой настолько долго, насколько мог; сказал себе, что ему нужен свежий воздух, пока бесцельно бродил по улицам, спрятав руки в карманах. Стоит признать, что после прогулки правда стало полегче: впервые за целый день голова его немного прояснилась. Спустя час или два он железно решил, что сможет это сделать. Думал, что сумеет встретить пустоту, ожидающую его за дверью собственной квартиры.       Он оцепенело уставился на пол гэнкана. Обычно, когда он приходил домой, то всегда обнаруживал пару потрепанных кедов Сатору, неаккуратно брошенных возле самой двери. Теперь здесь не было ничего. Кенья разулся и оставил натертые до блеска ботинки там, где должна была быть чужая пара обуви. Затем он обернулся, устало вглядываясь в темноту гостиной, и мягко щелкнул выключателем.       — Я дома.       Никто не поздоровался в ответ. Была только его собственная тень, чернотой растянувшаяся по мебели.       Прежде он никогда не осознавал, насколько тяжелым и ужасным может быть возвращение в пустую, одинокую квартиру.       Кенья сказал себе, что вскоре все снова станет хорошо. Что, в конце концов, он сможет переварить свою работу и влиться в знакомую рутину; что привыкнет к опустевшим четырем стенам, теперь встречающим его дома каждую ночь. Что он обязательно научится жить, не деля постель с кем-то еще.       Он пичкал себя этой ложью, которую постоянно рассказывал Сатору, и решил, что должен поверить в нее.       Через неделю после ухода Сатору Кенья уволился.       — Дело не в том, что у нас нет вас, — задумчиво проговорил его новый начальник, насупив брови. — Сказать по правде, у нас вообще нехватка рук. Просто вы выглядите... слишком высоко квалифицированным.       Сидящий ровно на своем месте Кенья вдруг встрепенулся. Он был квалифицированным. И он это знал. Знал, что ему не посмеют отказать с той самой минуты, как он впервые оказался в этом кабинете и положил свое резюме перед будущим начальством. И все же блондин нервничал, желудок немного сводило, а костяшки на кулаках побелели.       Журналист наклонился вперед, сложив руки перед собой.       — Вы могли бы пойти куда угодно, Кобаяши, — произнес он и поправил съехавшие с носа очки. — Почему именно отдел юридической помощи?       В мыслях сразу же появилось лицо Сатору, и Кенья, опустив взгляд, мягко улыбнулся.        — Видимо, хочу стать героем.       Спустя пять минут все договора были подписаны, а Кенья, пожимая руку Савады, гордился собой.       Адвокатская помощь оплачивалась намного меньше, чем его должность на предыдущей работе. Намного меньше. Если бы у Кеньи спросили, какова была разница, ему пришлось бы прибегнуть к бесконечным дробям и вычитанию. Но деньги никогда не играли для него важной роли, и он знал, как жить в пределах имеющихся средств. Например, он записался в библиотеку, чтобы лишний раз не тратиться на специальную литературу, и не испытывал никаких угрызений совести, перестав обедать вне дома, — Кенья в любом случае хотел научиться готовить. Да и костюмов ему хватит на пару лет вперед, прежде чем придется покупать новые. Так с этим у него не было никаких проблем.       Вот только квартиру все равно пришлось продать.       Будь у него прежняя зарплата, он мог бы себе позволить жить так, как раньше, однако без помощи Сатору и его нынешних доходах это было невозможно. Хироми как-то предложил ему найти себе сожителя — студия Сатору до сих пор оставалась пустой — но Кенья даже подумать о таком не смел. Не выносил одной только мысли жить в их доме с кем-то другим и позволить незнакомцу забрать себе комнату Сатору.       Поэтому Кенья купил столько картонных коробок, сколько было нужно, и с усталым вздохом опустил свою ношу на кухонный стол. Старую мебель он уже продал будущему хозяину, так что перевозить что-то огромное не было нужды; к тому же она едва ли влезла бы в его новое место. Проще было на вырученные с продажи деньги купить что-нибудь новенькое и простое.       Но это не значит, что он не будет скучать. По всему этому. Кенья мягко провел ладонью по подушкам дивана — того самого, на котором они с Сатору раньше часто засыпали вместе, перепутавшись в собственных руках и ногах. Мужчина взял минутку, чтобы сесть за их кухонный столик, за которым они обедали, а очки Сатору запотевали от поднимающегося от еды пара. А затем блондин поднялся и взял с полки свою одиноко стоящую там кружку.       Он не знал, как долго, пристально и бездумно смотрел на нее, пока неожиданный стук в дверь не вырвал его из окутавшего оцепенения. Кенья осторожно вернул кружку на место, миновал гостиную и, распахнув входную дверь, встретился взглядом с суровыми суженными глазами.       — Ты что, дурак?       Блондин поморщился, его ладонь обессиленно соскользнула с дверной ручки. Каё стояла прямо перед ним, скрестив руки на груди и глядя на него с таким холодом, будто хотела заморозить. Долгие мгновения он смотрел на девушку, на ее узкие плечи, и невольно думал, как много на ней невидимых, призрачных следов человека, по которому он так невыразимо скучал.       Но Сатору рядом с ней не было. Сатору вообще нигде не было, поэтому он подарил девушке хрупкую, слабую улыбку.       — Да, — согласился Кенья. — Причем полный.       Серьезный взгляд карих глаз пробежался по его лицу. Потом Каё вздохнула, протянула к нему руку и легко похлопала блондина по плечу, перед тем, как войти внутрь. Кенья удивленно приподнял брови и взглянул на человека, все это время безмолвно стоящего за спиной девушки. Хироми смущенно улыбнулся и провел рукой по волосам.       — Мы, эм, пришли помочь.       — Спасибо, — поблагодарил Кенья, впуская друга в дом. Их голоса опустились до шепота, пока они наблюдали, как Каё, схватив одну из коробок, начала яростно укладывать в нее вещи. Так охотник душит недобитую утку. — А она...       — ... все еще зла на тебя? — закончил тихий вопрос Хироми, стаскивая с ног ботинки. — Да. Я имею в виду, что они с Сатору очень близки, и именно она была с ним, когда... ну, ты сам знаешь... — продолжил он, небрежно махнув рукой. До Кеньи сразу же дошел смысл сказанного: Каё была тем, кто взял на себя ответственность за все, что Кенья... В общем, за Кенью. — Но она понимает, что ты стараешься. В конце концов это она настояла на том, чтобы приехать сюда.       Кенья моргнул и перевел взгляд на девушку, что была на кухне. В каждом ее движении читался едва сдерживаемый гнев, в них было больше силы, чем требовалось. Блондин дотронулся до плеча — до того места, куда коснулись его тонкие пальцы, — и почувствовал тепло. Кенья понятия не имел, как выглядел Сатору в ту ночь. Мог только представить, вспомнив, как тот выглядел наутро. Он слишком много ночей подряд думал, как его бывший молодой человек пришел на порог дома Каё с увесистой сумкой на плече, темными кругами на лице и потухшими глазами, полными слез.       У Каё было полное право ненавидеть его. Но, вместо этого, она была здесь.       Девушка неожиданно обернулась к ним, в обеих руках сжимая по коробке.       — Вы двое вообще собираетесь помогать?       Кенья с трудом подавил желание легко рассмеяться и подошел к ней, чтобы взять одну из коробок.       — Спасибо, Каё.       Его новая квартира была весьма... старомодной.       Она казалась маленькой, но ему это вполне нравилось. Главная комната одновременно была и гостиной, и кухней, в которой запросто помещались небольшой стол и диван. Довольно большая спальня была отделена раздвижной дверью, а на полу лежали чистенькие татами. Кенья купил новый футон и быстро понял, что спать вот так было довольно приятно для задеревеневших, вечно усталых плеч.       Теперь он жил совсем близко к работе — их разделяли всего несколько станций — а рядом с домом располагалось уютное кафе. Со временем Кенья привык к новому распорядку дня; к тому, где просыпается и готовит себе завтрак, куда по дороге забегает за стаканчиком кофе и затем садится за свое рабочее место, не испытывая при этом всеохватывающее чувство страха. Работа была тяжелой, жалованье — ужасным. И это оказалось именно тем, что заполняло пробелы, которые он когда-то допустил.       Все должно было быть прекрасно. И все было бы прекрасно. Но в шкафу все еще лежал второй футон, неиспользованный и нетронутый.       Кенья уставился в темный потолок своей новой комнаты. Была поздняя ночь, ему нужно спать, и он это знал, но сна не было ни в одном глазу. От нечего делать он вытащил руку из-под одеяла и потянулся за телефоном, что лежал рядом. Свет экрана неприятно резанул по привыкшим к тьме глазам, а пальцы быстро нашли имя Сатору в списке контактов.       Они не разговаривали с того самого дня. Не обменялись ни единым сообщением, хотя у Кеньи осталось так много невысказанных слов. Они постоянно пролетали в голове сотнями сожалений. В такие одинокие и пустые ночи он часто представлял, как снова оказывается пред Сатору тем утром, как произносит то, что не сумел сказать тогда.       Все это время ты был прав. Во всем. Я ушел с той работы. Теперь я помогаю людям, которым больше не к кому обратиться. Мой босс... Ты знаешь, что он знаком с твоей мамой? За эту неделю я увиделся с Каё и Хироми больше, чем за последние полгода. А Казу даже хочет остановиться у меня, когда приедет в следующий раз.       Прости меня. За все.       Он открыл старые сообщения.       «Ты приедешь сегодня домой? Я очень скучаю».       Знакомая влага обожгла глаза, и Кенья сморгнул, прошептав в лицо безликой темноты:       — Я тоже по тебе скучаю.       Если бы Кенья только мог, то перемотал бы время назад, чтобы как следует врезать самому себе и тот, наконец, понял, что он потерял. Чтобы остановиться раньше, чем все, что он так безумно любил, бабочкой упорхнуло из его жизни. Он не знал, сколько готов отдать, чтобы вернуть Сатору обратно. Чтобы дать их губам вновь встретиться в сотне страстных поцелуев, а горячему, сбившемуся дыханию — смешаться. Чтобы оказаться в тех днях, когда они засыпали, переплетая пальцы, а любимый сонно улыбался ему, пряча розовеющие щеки за мягкой подушкой.       Но больше всего ему хотелось показать Сатору, как он изменился. Рассказать о людях, которым он помогает. Хотелось дать посмотреть новую квартиру, пожаловаться на соседей, у которых, судя по музыке, сотрясающей его стены, нечеловеческая одержимость своими идолами. Хотелось спросить, как у него дела, где он живет, как продвигается работа. Счастлив ли он теперь.       Больше всего Кенья скучал по своему лучшему другу.       Совсем один, в мрачной квартире, выключив телефон и закрыв глаза, он тщетно попытался уснуть.       Кенья не мог ответить, что именно привело его в книжный магазин. Всю нужную ему литературу он брал в библиотеке — в основном потому что не хотел переплачивать, да и к тому же в его квартире не хватило бы места для лишней макулатуры. Но отчего-то такая прогулка между стеллажами с разноцветными корешками книг на многочисленных полках на самом деле успокаивала и расслабляла.       Он хотел пройтись по всему отделу комиксов и манги — пускай они и причиняли некоторую боль — пока не услышал два детских голоса, что-то оживленно обсуждающих.       — ... крутейшая арка за все время! У Фуджинумы-сэнсэя никогда не было ничего настолько пугающего, это просто супер!       Кенья замер и навострил уши, притворившись, что с интересом изучает первую попавшуюся под руку книгу. Он просто не мог пройти мимо ребят, что тихонько спорили между собой, стоя перед полкой с мангой Сатору.       — Ну, не знаю... — проговорил второй. — Просто не особо похоже на старый «ГалаМеч».       Блондин нахмурился, отложил книгу, которую использовал как прикрытие, и повернулся к мальчикам.       — Прошу прощения, — начал он, подходя ближе. — Вы говорите про «Меч Галактики», да?       Ребята обменялись подозрительными взглядами, прежде чем посмотреть на взрослого.       — Мне просто интересно, о какой арке вы говорите, — чуть улыбнувшись, объяснил он. — Я пропустил несколько последних томов.       Один из мальчишек просиял, а глаза его заискрились, когда он с преданным фанатским обожанием указал на один из томиков.       — Арка «Поющие в терновнике». Она закончилась пару месяцев назад, но навсегда останется моей самой-самой любимой!       — Я бы так не сказал, — себе под нос пробубнил второй. — Многие говорят, что рисовка и история крутые, но, если честно... они не подходят к тому, что было раньше.       Глаза Кеньи сузились. Пару месяцев назад?       — Знаете, с какого тома она началась?       Не прошло и пятнадцати минут, как адвокат вышел из книжного с пустым кошельком, но зато с шестью томами «Меча Галактики» в сумке.        Он потратил свой недельный бюджет на мангу, однако его это не особо волновало. Кенья все равно не собирался никуда выходить в ближайшие дни, тем более следовало столько всего перечитать. Поэтому он заварил лапши и с жадностью принялся за свой незамысловатый ужин в компании чернил и пестрых рисунков Сатору.       Что-то очень знакомое просачивалось сквозь каждую линию, ощущение... словно он вернулся домой, и Кенья не смог сдержаться, позволяя легкой улыбке расцвести на губах. В каждом штрихе было столько вложенной Сатору энергии, которую замечал даже такой начинающий любитель, как Кенья. Невозможно было оторваться от чтения, и так он проскочил несколько первых томов, прервавшись лишь, чтобы выбросить пустую коробку от лапши в мусорное ведро.       В какой-то момент он вдруг ощутил, что что-то немного изменилось. Герои столкнулись с новой, мощной угрозой, но намерения и личность врага пока что были неясны. Друзья видели лишь последствия его появления, то, как противник влиял на мир, который они пытались спасти. Это было странно. В плане сюжета очень непохоже на Сатору.       Кенья перевернул очередную страницу и в шоке уставился на разворот, залитый черной кровью.       Один из основных персонажей — не главный герой или героиня, но все же — был здесь. Торчащие меж темных лоз, шипы терновника вонзились в ее тело. Кенья почувствовал, как по его коже пробежался холодок, когда он взглянул на безжизненное лицо персонажа, на ее глаза, широко распахнутые и пустые.       Она... она всегда была любимицей Сатору.       Кенья пересчитал главы, порылся в собственной памяти, пытаясь вспомнить слова Сатору о тогдашних публикациях. Если этот том был выпущен несколькими месяцами ранее, то эта глава вышла, когда они... были вместе. Почему Сатору ничего не рассказал? Он обычно рассказывал Кенье обо всем, что писал, каждый раз, прежде чем взяться за новый этап в сюжете. Особенно, если дело касалось его любимого персонажа.       Обычно. Кенья нахмурился, кончиками пальцев скользнул по рисунку. Сатору не сказал ему; это было тем, что Кенья не услышал, потому что его, как обычно, не было рядом. Он с ожесточением перевернул страницу, двинулся дальше, губы его сжались добела. Пока Кенья торчал на работе, Сатору влил все свои эмоции в чернила. Как бы блондин не жалел о начатом, дочитать все же нужно. Он быстро перелистывал страницы.       Мальчики в книжном магазине были правы. Все было замечательно: рисовка, стиль, даже атмосфера. Позади остались пять томов, и Кенья приближался к кульминации. Темные силы вселились в Галактику. После того, как она потеряла своего друга, а затем и целую страну, зло проникло в ее душу. И теперь она смотрела на него с бумаги, ее обезображенное тело было окутано тонкими ветвями с крупными лозами, а с шипов капала кровь. В глазах ее горела печальная покорность, которой Кенья не понимал, пока не открыл следующую страницу.       «Я больше так не могу».       Он невидяще уставился на книгу, что все еще держал в дрожащих руках, и перелистнул дальше.       Голова Галактики была низко опущена, изо рта ее струйками текла кровь. «Как бы я ни старалась, все без толку», — продолжила она. Герой тоже был здесь, стоял и смотрел на нее с другого конца страницы. Кенья представил свое собственное лицо на месте нарисованных широко распахнутых глаз и недоверчивого взгляда. Но принцесса продолжала, ее слова звучали в белокурой голове знакомым тихим голосом. «Как будто вся моя любовь сделана из стекла. И чем сильнее я хочу ее удержать, тем больше на ней появляется трещин».       Кенья вспомнил каждое сообщение Сатору, которые все еще были сохранены в телефоне. И перевернул страницу.       «Мне больно», — сказала Галактика и взглянула на свою окровавленную ладонь. «Каждый осколок режет сильнее и глубже, чем прежний, поэтому я... я просто не могу».       Следующая страница была разбита на кадры. Руки героя сжались в кулаки, рот открылся, чтобы что-то сказать. На секунду Кенья застыл, отказываясь смотреть, что случится дальше. Он не знал, что скажет главный герой. Что он должен был сказать тогда. Капелька пота стекла вниз по виску. Он сделал глубокий вдох. Затем еще один.       И открыл следующий разворот.       «Тогда давай больно будет нам обоим».       Сквозь слезы Кенья смотрел, как герой рванул прямо к ней, а шипы вонзались под его кожу. «Если больно тебе, то пускай больно будет и мне! Если у тебя идет кровь, то я буду истекать ею вместе с тобой!» Терновник с его острыми, когтистыми шипами был слишком большим, но он все равно двигался прямо к ней. Герой протянул руку сквозь колючие иглы и коснулся длинных, серебристых волос Галактики. «Только, прошу тебя, пообещай мне...»       Он умоляюще заглянул прямо ей в глаза. «Обещай мне, что останешься со мной».       В ту ночь — и еще много ночей подряд — Кенье снился один и тот же кошмар. В котором Сатору был рядом и, одновременно, слишком далеко. Тело художника истекало черной кровью, в белую кожу вонзились острые шипы терна. И как бы Кенья не пытался — сколько бы не обрывал костлявые ветви, темно-синие лозы, сколько бы не изрезал свои ладони — он не мог добраться до него.       Этот сон всегда заканчивался одинаково. Сатору печально улыбался, его сломанный голос звучал тихо и спокойно: «Просто уходи, Кенья».       На следующее утро в его офисе появилась незнакомка.       Даже не так. Незнакомка рылась в его офисе. И нарушала при этом как минимум два — нет, три закона. Она стояла возле одного из шкафов, по уши закопавшись в папку с документами и не обращая никакого внимания на замершего в дверях адвоката.       Кенья уставился на документ. Конфиденциальный документ. Документ, некогда запертый в ящике на ключ.       Он вежливо откашлялся и сложил руки на груди. Если девушка и удивилась его появлению, то никак это не проявила. Вместо этого, она на миг выглянула из-за пачки бумаг и снова вернулась к чтению.       — Привет.       — Вы кто?       Она не ответила и перевернула листок.       — Знаешь, а ты очень даже неплох. Получше некоторых.       Кенья было открыл рот, чтобы возразить, как вдруг на его плечо опустилась чья-то тяжелая ладонь. Он обернулся и встретился взглядом с улыбающимся и явно удивленным лицом Савады.       — Вижу, вы уже познакомились, — начал он и указал на девушку. — Кобаяши, это Наканиши Ая. Начиная с сегодняшнего дня она будет твоей новой ассистенткой.       — Рада встрече, — ответила та, усаживаясь прямо на рабочий стол Кеньи и даже не оторвавшись от полицейского протокола.       — Взаимно, — растерянно пробормотал Кенья и с любопытством посмотрел на босса. Светлые брови чуть надломились, а голос опустился до шепота: — Я думал, мы на мели.       Улыбка мужчины не дрогнула, лишь уголку губ чуть натянулись, а выражение застыло.       — Считай, это подарок, — наконец ответил он и потрепал Кенью по плечу. — Ну, желаю удачи, — добавил Савада и коротко махнул рукой, прежде чем уйти и закрыть за собой дверь. Сквозь матовое стекло блондин наблюдал, как начальник скрылся за одним из поворотов, и глубоко вздохнул.       И только потом повернулся к своей новой подчиненной. Наканиши смотрела на него, изогнув бровь, и все еще сидела на его столе, закинув ногу на ногу. Она подняла досье, рядом с ней остались фотографии и свидетельские показания. Со своего места Кенья разглядел имя человека на протоколе. Ширатори Джун.       — Как насчет того, чтобы начать утро с убийства?       Мужчина посмотрел на нее серьезным взглядом и поправил галстук.       — Просто прекрасно.       — Ты же получил приглашение Мисато, да? — спросил Хироми и втянул через соломинку немного фраппучино. Отхлебнув своего кофе, Кенья коротко кивнул и взглянул на друга. Приглашение появилось в его почтовом ящике вчера вечером. Их общая подруга назвала это «воссоединением». На самом деле это было предлогом встретиться бывшим одногруппникам и выпить, как раньше, будто они все до сих пор были простыми студентами.       Хироми поставил свой пластиковый стаканчик на стол.       — Ты пойдешь?       — Не знаю, — признался ему Кенья. Он снова стал общаться с Хироми и Каё, но это было просто, потому что они жили рядом. А Мисато, Казу, Осаму — они давно переехали за город. Кенья начал писать и им тоже, но запросто мог сказать, что это было далеко не то же самое. Некоторые мосты нужно перестраивать заново. Да и к тому же...       Его приятель с интересом склонил голову набок.       — Ты волнуешься из-за Сатору?       Блондин пожевал губу и молча кивнул. Взгляд доктора смягчился, и он с сочувствием улыбнулся.       — Думаю, он был бы рад тебя увидеть.       Адвокат пристально наблюдал за собственным отражением в темном напитке.       — Помнишь, о чем ты сказал мне? Той ночью? — тихо спросил он. — Мне нужно доказать, что я могу стать лучше.       Хироми на секунду замер, а затем его глаза широко распахнулись, и он с неверием взглянул на друга.       — Погоди. Ты что, беспокоишься об этом?       Он не сводил с блондина глаз и сделал короткий глоток.       — Кенья... — начал Хироми, нахмурив брови и неловко подбирая нужные слова. — Ты... ты уже стал намного лучше, поверь мне. — Он с серьезным видом опустил стаканчик на стол. — Тебе не кажется, что этого достаточно?       Кенья подумал о том персонаже, о прорисованных эмоциях на его лице. Вспомнил, как тот шел вперед, превозмогая боль и прорываясь сквозь шипы, раздирающие кожу. Как настоящий герой.       — Нет, — прошептал он в ответ. — Пока еще нет.       Как ни странно, но Кенья и Ая отлично сработались. Они действовали и решали задачи по отдельности, точно так же, как часовой механизм — независимо. Но при этом взаимосвязано. Разделив между собой некоторые обязанности, Кенья заметил, что так получалось помогать куда большему количеству людей, чем раньше. И это было просто замечательно, потому что чаще всего дела они выигрывали.       Случаи, направленные в юридический отдел, никогда не обещали ничего хорошего. Это реальность, в которой переданное государственным защитникам дело обычно затягивалось и не особо финансировалось. И все-таки дело за делом — победа за победой — их успех возрастал все больше с каждым разом, пока однажды они не выиграли около половины перенятых ими дел. Оба, и Кенья, и Ая, были похожи на продуманные и настроенные машины, в зале суда передающие друг другу нужную информацию полушепотом и выразительными взглядами.       Время от времени на той стороне зала появлялся новый обвинитель. Горделиво и наивно, Кенья считал их детьми, только сошедшими со школьной скамьи. Они были теми, кто воспринимал каждое проигранное дело как личное оскорбление, будто подсудимые были галочками на их бумажках. Кенья бы солгал, сказав, что не получал странного удовольствия, побеждая их: каждая победа была похожа на выигрыш над собственным прошлым. Количественное доказательство того, как далеко он сумел зайти.       Но человек, сидевший напротив них, явно не был похож на новичка. Ая наклонилась ближе к Кенье, ее губы едва шевельнулись, и выглядела она чересчур серьезной.       — Яширо Гаку, — шепнула она, незаметно кивнув в сторону мужчины. — Лучший прокурор в городе. Пока не проиграл ни одного дела.       Кенья кивнул и одернул лацканы пиджака.       — Это мы еще посмотрим.       Конечно же он слышал о Яширо Гаку раньше; наверное, они даже встречались однажды на какой-нибудь из конференций. Насколько он знал, этот человек был весьма... приятным. Даже обаятельным. Достаточно опытным в зале заседания, но при этом милостивым вне него. Кенья наблюдал за темноволосым немолодым мужчиной, чья челка скрывала глаза, а высокий рост был подчеркнут классическим костюмом-тройкой. Ничего необычного или странного, но, глядя на него, Кенья никак не мог избавиться от ощущения, что что-то не так. Словно прочитав его мысли, прокурор поднял голову, и безмерная темнота глаз поглотила теплый свет в глазах Кеньи. Губы обвинителя растянулись в простой, вежливой улыбке.       Кенья улыбнулся в ответ. Должно быть, ему показалось.       Забудьте. Яширо Гаку был монстром.       Кенья еще ни разу не встречал обвинителя — да черт возьми, кого угодно — покидающего зал суда с таким ехидством. Слушание началось довольно безобидно, но блондин быстро уловил нить искусной паутины, которую прокурор плел своими речами. К концу прений сторон у адвоката появилось стойкое ощущение, что судьи уже попались в ловушку, невольно цепляясь за каждое слово Яширо.       Это слушание оставило после себя неприятный осадок где-то на душе, и Кенья молча собирал вещи, понуро опустив голову и отчего-то чувствуя себя оскорбленным. Ая попросила у него прощения коротким взглядом исподлобья; выглядела она не лучше — собиралась, вперив озлобленные глаза в пол. Кенье было совершенно не в чем винить девушку, и он отпустил ее сразу же, как закончилось слушание. Им обоим стоило немного остыть, прежде чем разрабатывать план контратаки и обходных лазеек для победы в деле Ширатори. Выходя из зала и сжав ладонью подбородок, блондин уже во всю размышлял над остальными возможностями. Мигрень отбивным молотком давила на виски и стучала по черепу.       Пока чей-то голос не прервал дикий поток мыслей в его голове.       — Кенья?       Адвокат замер с широко открытыми глазами. Он повернулся на звук знакомого голоса, к знакомому лицу — и встретился взглядом с прекрасной, поддернутой настоящим удивлением синевой.       — Сатору, — выдохнул он.       Боже, прошло уже... больше года с тех пор, как они видели друг друга в последний раз. А Сатору ни капельки не изменился. Носил все те же очки, ту же сумку через плечо, сверху на белую рубашку — все тот же мешковатый свитер. Художник смотрел на него долгим, немигающим взглядом, и Кенья смутно осознавал, что они стоят посреди коридора и торопливо снующих туда-сюда людей. Но ему было слишком все равно.       Он изо всех сил старался придумать, что ему сказать. Хоть что-нибудь. Кенье хотелось рассказать столько всего, все то, что бесконечными ночами он шептал в темноту своей темной спальни, но... Он был не готов. Не сейчас. Ведь думал, что у него будет больше времени. Сатору неловко повел плечом и все-таки подарил ему застенчивую — восхитительную, яркую, любимую — улыбку.       — Давно не виделись, правда?       — Да, — ответил Кенья, не удержался и подошел чуть ближе. Потому что это был Сатору. Совсем рядом, стоял прямо перед ним. — Как ты? — спросил он. Вопрос сорвался с его губ раньше, чем он успел себя одернуть. Но он должен был знать. Должен был услышать собственными ушами, от самого Сатору, что у того все в порядке, что он больше не тот человек, который одним утром пытался не разреветься, сидя в их старой кухне.       — У меня все хорошо, — спокойно ответил он, и Кенья легко поверил в это. Потому что больше не было никаких темных пятен или слезящихся глаз. На щеках его играл нежный румянец, и казался художник не таким хрупким и тонким, как раньше. Сатору чуть вздрогнул и глубоко вздохнул. — А... как ты поживаешь, Кенья?       Лучше. Намного лучше. Ты был прав. Абсолютно во всем. А я был несчастен и даже не знал об этом. И чтобы понять, каким я стал идиотом, мне пришлось потерять тебя.       — Я перевелся в юридический, — неожиданно заявил он. — В уголовную структуру.       Глаза Сатору, скрытые за линзами очков, на миг удивленно распахнулись, а затем их взгляд заметно потеплел.       — И теперь ты счастлив?       Без тебя — нет. Но Кенья научился лгать Сатору слишком хорошо, поэтому лишь улыбнулся и ответил:       — Да.       Сковавшая плечи художника напряженность исчезла.       — Я очень рад.       Кенья чувствовал, как беседа сама собой угасла, чувствовал ее неловкое, глупое окончание. Но он был эгоистичным — до сих пор слишком, слишком эгоистичным — потому что прямо сейчас Сатору был здесь, и последнее, что блондину хотелось, — это снова отпустить его. Адвокат сглотнул и с такой силой сжал ручку дипломата, что короткие ногти до боли впились в ладонь.       — Сатору, — начал он, делая еще один шаг навстречу, — не хочешь выпить со мной по чашечке кофе?       Его бывший парень на мгновение озарился широкой улыбкой.       — Я бы с радостью, — проговорил он, как вдруг ослепительная яркость потухла, а тонкие пальцы вцепились в ремешок сумки. — Но сейчас мне нужно... кое с кем встретиться.       Конечно же. Кенья постарался, чтобы ни один мускул на его лице не дрогнул, а выражение вмиг не стало опустошенным. Стоило догадаться. Зачем еще Сатору быть здесь, если не ради...       Мысль камнем опустилась на его грудную клетку.       Сатору в этом здании суда. Перед этим залом заседания. В это самое время.       Позади раздался голос:       — Сатору!       Кенья медленно обернулся и заметил темную фигуру, пробирающуюся сквозь толпу и в приветствии поднявшую руку. Краем глаза он видел, как уголки губ Сатору чуть приподнялись, но оторвать взгляда от Яширо Гаку, что смотрел на них с приторной ухмылкой, так и не смог.       Как и не мог справиться с внезапно одолевшей его злостью. Все, на что он был способен, — отступить на шаг, чтобы создать столько расстояния между Сатору и Яширо, сколько вообще было возможно.       — Прости, что задержался, — сказал мужчина, переведя взгляд с художника на Кенью. Яширо переступил с ноги на ногу, его плечо коснулось плеча Сатору. Это простое движение привело Кенью в бешенство, заставило волосы на затылке встать дыбом, но прокурор все так же невозмутимо продолжал, вздернув одну бровь: — Вы что, знакомы?       — Мы... старые друзья, — пролепетал Сатору, растерянно бегая глазами между мужчинами. — А вы работаете вместе?       — Мы противники, — резко ответил Кенья, неотрывно глядя на Яширо. Часть его млела от слов Сатору — после всего случившегося он все еще считал Кенью своим другом — но этого было мало. Не достаточно. Не тогда, когда Яширо Гаку стоял рядом, настолько близко, что врывался в его личное пространство.       — Полагаю, можно сказать и так. — Прокурор легко засмеялся и чуть прижался к Сатору. Тот раздраженно выдохнул, но улыбку с губ так и не убрал. Наконец Яширо переключил свое внимание на причину всех бессонных ночей Кеньи, после чего взглянул на наручные часы. — Нам нужно поторопиться, Сатору. Не хочу, чтобы в ресторане отменили наш столик.       Ужин. Эти двое собираются ужинать вместе.       — Конечно, — кивнул Сатору, прежде чем подарить Кенье мягкую, теплую улыбку. — Я ведь... еще смогу увидеть тебя?       — Обязательно, — пробормотал Кенья, несмотря на горечь, комком вставшую поперек горла. — Совсем скоро увидимся, Сатору.       На короткое мгновение в глазах Яширо что-то сверкнуло, но оно исчезло слишком быстро, чтобы Кенья успел понять. И все же неприятный холодок пробежался по его спине. Он проигнорировал это странное, мерзкое чувство и заставил себя бесстрашно заглянуть в черные глаза в ответ, прежде чем прокурор отвернулся, чтобы уйти. А Кенья остался на месте, как вкопанный, безмолвно наблюдая за уходящим прочь Сатору.       Он смотрел, а уголки карих глаз жгло горячими слезами. Потому что ладонь Яширо коснулась запястья Сатору, и они ласково переплели пальцы. Держась за руки, они молча выходили не только из дворца правосудия, но и из жизни Кеньи.       Прошла пара недель до очередного слушания по делу Ширатори. Кенья знал, что пришел рано. Двери в зал были закрыты, другое разбирательство еще не закончилось. Тем не менее он стоял перед двумя массивными дверьми из красного дерева и взглядом прожигал их гладкую, лакированную поверхность. Он не обернулся, когда в блестящем отражении показалась черная тень, остановившаяся плечом к плечу с блондином. Кенья не взглянул на человека рядом, только все тело его заметно напряглось.       — Покончим с этим побыстрее, — себе под нос промурлыкал обвинитель, поправляя запонки. — У меня свидание.       Кенья практически ощутил, как бешено забурлила под кожей кровь, как ярость и гнев сдавили легкие, готовые вот-вот вырваться наружу. Но он глубоко вздохнул, голос его сделался стальным и холодным:       — На карту поставлена жизнь человека, Яширо, — прорычал он. — Я не собираюсь идти на компромисс ради одного ужина.       — Может быть, в этом и есть отличие между тобой и мной. — Мужчина скрестил руки за спиной, оглядываясь на зал заседания. — Нет ничего важнее человека, которого я люблю.       Глаза адвоката распахнулись, будто кто-то ударил его с силой под дых. Он плотно стиснул челюсти и сжал дрожащие ладони в кулак.       — Не очень героически с твоей стороны.       Короткий, царапающий смех резанул по ушам.       — А ты разве не слышал? — спросил Яширо, наконец поворачиваясь к своему оппоненту. Кенья поднял на него взгляд, чтобы встретиться с мрачной, устрашающей темнотой ледяных глаз. На губах мужчины появилась спокойная улыбка, и он тихо добавил: — С героями всегда обходятся несправедливо.       В этот момент тяжелые двери распахнулись. Множество людей проходило мимо двух неподвижно стоящих на пороге мужчин. Не произнося ни слова, они оба шагнули внутрь. Казалось, воздух вокруг них раскалился до предела. Кенья занял свое место и наблюдал за Яширо, одернувшего лацканы и явно готового к настоящей войне.       Последние несколько недель Кенья мог запросто себе это представить. В мыслях видеть, как человек напротив касался нежной, молочной кожи Сатору; как они целовались, а прокурор впивался острыми зубами в податливые губы художника. Представлял, как Сатору вздрагивал, стонал и тяжело дышал в постели Яширо.       Но чаще всего воображение рисовало Сатору таким, каким он видел его в своих ночных кошмарах: с красными от слез глазами, вместо колючего терна окутанного паучьими нитями, а Кенья был бессилен и не мог спасти его из этой ловушки.       Ая остановилась подле него, положила на стол кое-какие документы и бросила на адвоката острый взгляд.       — Готов?       Кенья так и не оторвал глаз от врага прямо перед ним.       — Всегда.       Он собирался победить Яширо и спасти Ширатори Джуна несмотря ни на что.       Адвокат чувствовал еще кое-что: в этот самый миг он спасал Сатору.