Дорога к тебе.

Злость копилась медленно, но упорно. Дома он выбирал наряд тщательно, очень тщательно, сам не зная, чего же он хочет больше – остаться совсем незамеченным или все-таки обратить на себя внимание. И неспособность выбрать клокотала внутри глухой ненавистью: к себе, к чертову племяннику императора, ко всему этому проклятому миру. Он был молод. Очень молод. Он обожал танцевать и ненавидел придворный церемониал – скучный и долгий. Он прекрасно разбирался в собаках и терпеть не мог охоту. Он любил все красивое… нет, теперь нет. Он был молод, ему хотелось жить, хотелось романтики, пирушек с друзьями, чтоб сердце огнем горело… а достался ему холодный дом, где даже слуги старались не смотреть в его сторону, глухое режущее по сердцу одиночество по вечерам и шагающее за ним след в след предательство. Выбрав наконец наряд, он долго думал звать или нет слугу. И решил одеться сам. Это было жутко неудобно, но… легче, чем следить, как морщится и дрожит одевающий его парнишка, или как выдыхает через раз и поджимает губы, опуская глаза, старик-камердинер. Мог ли он их понять? Наверное. Принять такое отношение? Нет. Он их ненавидел. И это добавляло в сердце злости. Он ненавидел и эти роскошные зимние балы, и светские рауты, и приемы, куда его приглашали только потому что «эту семью не пригласить неприлично», но где никто не спешил с ним разговаривать, только хозяин/хозяйка бала подходили, старательно делая вид, что не замечают уродства (но у них не получалось! Ни черта у них не получалось!!!) и, отводя глаза, приветствовали. Эта была та церемония, пропустить которую было верхом неприличия, они старательно соблюдали ее за полминуты (и даже не смотря ему в глаза) и с облегченным выдохом, донельзя счастливые и даже не пытающиеся этого скрыть, убегали к другим гостям. Ему не с кем было танцевать на этих балах – девушки при его виде чуть ли в обморок не падали. Ему не с кем было разговаривать – бывшие друзья разбегались, стоило ему сделать шаг в их сторону. Со стариками же ему было неинтересно. Да и они, большей частью принадлежащие к военной сфере, не отличались деликатностью и то и дело сыпали соль на его незарастающую рану. На этих балах ему хотелось выть. Как волку. Как вервольфу. Как человеку, потерявшему главное, что отличает людей от животного – общение. Он остался один. Навсегда. Даже партию в шахматы не с кем сыграть. Или напиться. Напиваться в одиночестве – верх дурного тона, вы знаете? Злость кипела, пока он ехал в карете и представлял, как шарахнется от него ближайшая ко входу пара. Как скривит губы в подобие улыбки хозяин – Андрэ (его БЫВШИЙ друг Андрэ) никогда на балах не подпускавший к нему жену – быстро поприветствует сам и стремительным широким шагом направится дальше. Теперь их общение ограничивалось фразами «Добро пожаловать!» и «Рады вас видеть в нашем доме, прошу: развлекайтесь». А когда-то… Тогда, как только лекарь разрешил ему ходить, он первым делом пошел к Андрэ. Не за помощью, нет. Чтобы узнать, что все в порядке. Пожар уничтожил треть города, и больше всего на свете Михаэлю хотелось увидеть родных и друзей и узнать, что все живы и здоровы. Он, еще не оправившийся от ран, задыхаясь от бега и волнения, спешил к лучшему другу… Его даже не пустили в дом, отговорившись, что в гостиной спит жена, так что его принять негде. Михаэль уже почти заикнулся: а столовая? А твой кабинет, в котором мы тысячу вечеров провели вдвоем? Но Андрэ, старательно отводя глаза, дополнил: - Ты же понимаешь, она беременна. Если она вдруг ТАКОЕ увидит, - и посмотрел на Михаэля со значением. Лицо Андрэ дернулось, проступило отвращение… и тут же исчезло, но Михаэль уже увидел. Он уже понял. Еще не осознал до конца, но инстинктивно отступил назад. Перед его носом закрыли дверь, даже не попрощавшись. Растаяло в воздухе лишь глухое тихое «Прости» - никому не нужное, ничего не меняющее. Он не плакал. Тогда нет. Расплакался он, когда мать вручила ключи от его нового дома. - Ты же понимаешь, девочкам нельзя на такое смотреть, - сказала она и отвела глаза. Ей была неприятна и тяжела эта ситуации, но она сама ее выбрала, а у него в мозгу крутился невыраженный крик: «Как? Гадать на женихов в Ночь Демонов им нестрашно, а мое лицо – страшно?». Но он взял ключи и ушел. В ту ночь в нетопленном НОВОМ доме один среди пустых еще не жилых и не убранных прислугой комнат, он выл. Он плакал. Забыв, про то, что мужчины этого не делают. Ему было 16. Неделю назад у него было все. В эту ночь он понял – он один. Навсегда. Михаэль вышел из кареты и направился к дому. У дверей уже толпились стайки щебечущих дам, кружки статных кавалеров, расхаживали молодящиеся матери и пузатые отцы семейств. Не его мир. Злость почти рванула наружу, но он усилием воли затолкал ее обратно, внутрь. Еще скандал не хватало устроить. Что мама скажет? Он усмехнулся этой едкой мысли и даже, кажется, чуть-чуть успокоился. Когда он снял капюшон, слуга шарахнулся, но затем стойко шагнул вперед и принял плащ. Михаэль прошел в залу вслед за сестрами Терье, оживленно что-то обсуждающими. Он даже скосил глаза в туже сторону, куда, посмеиваясь, посматривали девушки… Он был красив. Южной жгучей красотой неизведанных земель. Стоял посреди зала прекрасной статуей в этих тяжелых многослойных шароварах и длинном полукамзоле-полуплатье до колен. Рядом с ним стояли еще человек 10, но взгляд притягивал именно он. Если бы Михаэль еще любил все красивое, а тот мужчина был бы всего лишь статуей, он купил бы его незамедлительно. Но Михаэль теперь красивое ненавидел. Он отвернулся. Настроение испортилось. Зазвучала музыка. Слуги и рабы двинулись к гостям – развлекать, приветствовать, подносить напитки. Михаэль взял бокал вина и, привалившись спиной к колоне в углу зала, лениво рассматривал собравшихся. Движение в свою сторону он заметил только когда мужчине до него осталось несколько шагов. Раб остановился перед ним не слышно – лишь качнулись полы одежды, поклонился. - Лорд, приветствую от имени хозяина Вас в этом доме. Могу ли я скрасить вашу скуку? Злость рванула наружу, дернулась рука, но остановилась на полпути к чужому лицу. - Ты считаешь, что имеешь право первым заговаривать с лордом? Голос был резкий, сухой. Смотревшие на лорда Аллероя с интересом шоколадные глаза уставились в пол. Улыбка, так украшающая это южное лицо, исчезла. - Нам даны были инструкции развлекать гостей. - И ты не нашел лучшей кандидатуры? - Вам было скучно. И вы один. Злость заклокотала внутри, как страшное зелье в чане ведьмы. - И ты не смог догадаться, почему я один? - Нет. Это раб смеет над ним смеяться? Он слеп? Глуп? Сумасшедший? Зачем этот человек с прекрасной улыбкой подошел к нему? Он хочет сыграть на контрасте? Нет, этот червяк все-таки издевается! - Ты слепой? Раб, казалось, удивился этому вопросу. - Нет. - Чему ты улыбался? - Гостям положено улыбаться. Резануло. Положено улыбаться. И только. А может он потешался над ним? - И чем же ты можешь меня развлечь? Раб замялся. - А что вам угодно? Кто-то вышел на балкон. Ветер влетел в дверной проем, зашелестел дамскими юбками и шароварами слуг. Михаэль видел, как ткань обрисовала стройные мужские ноги собеседника… У него уже три года никого не было. И ни разу не было с мужчиной. В аристократических кругах это считалось дурным тоном. Подобные отношения узаконили совсем недавно, лет 30 назад, да и то только потому, что предыдущий император был падок на юных мальчиков. И пусть на сегодняшний день даже несколько однополых бракосочетаний было совершено, однако стоявшие на традициях старые аристократические рода подобным брезговали. И отношения такие негласно осуждались. Впрочем, какое ему теперь дело до общественной морали? Он взял раба за волосы и приблизил загорелое лицо к своему. - А если я захочу взять тебя прямо здесь? На виду у всех? Развеешь мою скуку? Раб молчал. Шоколадные глаза смотрели прямо в глаза лорда. Но былой интерес в них потух. Злость медленно брала верх. Михаэль откинул мужчину от себя. - Пошел вон. Раб встал и ушел, не оборачиваясь. Нет, Михаэль не собирался этого делать. Просто…ему было больно. И болью этой хотелось делиться. Злоба полыхнула огнем, затопила сознание. Михаэль направился к Андрэ. - Отдай мне его. - Зачем? Я не собирался от него избавляться. - Продай мне его. - Михи… - Я лорд Аллерой, если ты не забыл, а не дворняга с подворотни, так что будь добр отставить свое «Михи». - Я не мог… - Я не приду к вам на День Зимы. - М… - Я вообще не приду к вам ни на один ваш чертов бал, если ты мне его продашь. - Это не культурно… - Это не культурно с моей стороны и осуждать будут меня. Ты присылай приглашение – а я не пойду. К тебе у общества претензий не будет. - Но… - Я уйду сейчас же и даже не буду затевать скандал. Или ты хочешь, чтобы я ославил твой бал, как три года назад раут у Хезеров? Андрэ сглотнул. - Да черт с ним, забирай, он мне все равно по дешевке достался. Только… - Я понял. Обещания выполню. Где бумаги? - Сейчас Кейт принесет. Через час Михаэль уже был дома. Еще через полчаса к его особняку подъехала повозка с рабом. Злость довольно порыкивала внутри.