Fatum nos iungebit

      — … накорми его шоколадом. Но я тебе этого не говорил, — он отсалютовал капитану полупустым бокалом. Точнее, пустому второму бокалу и спине капитана, уже роющегося в настройках репликатора.       — Горький? — Похоже, Джим вовсю программировал шайтан-машину на выдачу шоколада для коммандера.       — Ага. Но я бы начал с молочного. Вдруг твоего гоблина быстро развозит, а я слишком стар, чтобы бегать по кораблю спринт с транквилизатором, когда остроухий тебя на куски рвать начнёт.       — Но-но, — Джим поднял палец и оторвался от блока управления. — Мой гоблин самый лучший из всех гоблинов.       — Да кто бы спорил.       — И я всегда могу подготовить фазер на оглушение.       — Игры со стрельбой? Капитан знает толк в извращениях.       — И ты не старый.       — О, конечно нет. Просто древний. Как говно мамонта.       — Хан так не считает.       — Меня мало волнует, как считает Хан. Хоть на пальцах.       — Вы что, снова в разладе?       Закончив своё чёрное дело, капитан повернулся, держа в руках здоровенную свежереплицированную плитку шоколада. По каюте разлился вполне себе натуральный запах какао. Джим отломил кусочек и отправил его в рот, с довольной рожей плюхаясь обратно в кресло и словно не замечая, каким надрывным скрипом оно отозвалось.       — А вроде ничего так, — он протянул шоколад другу, и тот моментально прибрал его к рукам, — Боунс, что скажешь?       — Скажу, кресло мне жопой своей капитанской не сломай. А то на диету посажу. И дам Споку предписание тебя контролировать, чтоб не жрал что попало.       Джим показал ему язык, но комментировать свой вес не стал.       — Так что на этот раз выкинул твой отмороженный дружок? Ты знаешь, я не отстану, пока не расколешься.       Шоколад был отменный, и Маккой решил, что с откровениями о трудностях совместной жизни с тираном ушедших эпох пока можно и повременить. Он сосредоточенно ломал шоколад на мелкие треугольнички и складывал их в башенки по пять штук, попутно отхлёбывая из бокала. Когда тот опустел, Боунс досадливо поглядел сквозь него, потом на такую же пустую бутылку, и с печальным вздохом дожрал остаток недоломанной плитки.       — Джимми, будь лапушкой, наколдуй нам льда, пока я тут предаюсь гастрономическим утехам. Где взять виски, ты тоже знаешь. Давай. И так уж и быть, потом старый доктор расскажет тебе сказку.       — Как дед насрал в коляску? Не пойду я никуда, твоя каюта — ты и доставай. — Джим уже тоже порядочно принял, и идти обратно к репликатору ему совершенно не хотелось.       — Ага. И поставил в уголок, чтоб никто не уволок. Всё-то ты знаешь. Между прочим, мало кто знает, но этим дедом был Альберт Эйнштейн. Бутылка сама себя не принесёт, иди давай, топ-топ ножками. У меня сегодня вся смена на ногах прошла, мне вообще увольнительная за такое положена, а ты не хочешь старому доктору принести немного радости.       — Это не радость, Боунс, это алкоголизм. И я сегодня не меньше твоего побегал, тебе ли не знать. Грёбанные краснорубашечники. Может, их перекрасить? В какой-нибудь фиолетовый. Перевести всех в другие службы с сохранением прежних должностных обязанностей? Серьёзно, я уже не знаю, что с ними делать, Боунс. Они достали каждый раз подставляться.       — Фиолетовый, говоришь? Цвет сексуальной неудовлетворённости, самое оно. А подставляться — это их работа. Или они… или мы.       Изобразив на лице всю вселенскую скорбь, Джим оторвал зад от мягкого сиденья и черепашьим шагом поплёлся шарить по шкафам. Доктор благодушно взирал на него, расплывшись в кресле усталой довольной лужей, но мысли его раз за разом возвращались к последнему диалогу с Ханом, и эти мысли навевали тоску и ставили его в тупик. Что дальше? Он не знал. Опять всё по новой? Отстраивать на месте руин и выжженной пустыни новый мир? Может, он просто слишком стар для отношений?.. Улыбка постепенно сползала с его лица, и когда Джим вернулся с полным комплектом, Боунс снова был чернее тучи.       — Ну что, мистер я-доктор-а-не-сказочник, вдарим зелёным змеем по твоей чёрной хандре? — Кирк звучно вывалил на стол принесённые в охапке пару бутылок и ведёрко со льдом. Боунс его энтузиазма не разделял, но бокал поближе подпихнул.       — Наливай.       Джим деловито набросал в бокалы по горсти льда и принялся открывать бутылку.       — На самом деле, друг мой…       Комм Боунса взорвался писком. Капитан заткнулся, предчувствуя недоброе. Даже выпивку обратно на стол поставил.       — Маккой слушает.       — Доктор, вы срочно нужны в медотсеке. У нас ещё один. Одна. М’Бенга не справится.       — Иду. Готовьте всё.       Захлопнув комм, он зло посмотрел куда-то мимо Джима, затем сгрёб свою сумку, вслепую нашарил нужный гипо и вколол себе.       — А хоть бы и фиолетовый. С тебя увольнительная.       — Две.       — И приберись тут после себя.       Он не хочет идти в лазарет — никогда не хочет, — потому что невыносимо каждый раз видеть молодых парней и девчонок — талантливых, смелых, тех самых, за которыми будущее, тех, которые сами и есть это будущее, — в том состоянии, в котором их туда притаскивают. Не для того они пришли на этот корабль. И не такими они должны быть. Эти ребята пришли покорять космос, а не в клуб нестандартно мыслящих самоубийц. Космические корабли — твердил он себе как мантру каждый божий день — теперь невероятно надёжны. Ненадёжными остались лишь мы сами и наши маленькие бренные тела. В этом смысле Джиму, — Боунс усмехнулся про себя, — гораздо проще. На мостике все живы, здоровы и временами даже веселы. Принимая сложные или страшные решения, капитан не видит львиной доли того, что открывается медицинской службе. Не слышит этих криков и стонов. Не видит отчаяния и нечеловеческого страха в глазах вчерашних детей. Не заставляет себя собраться с духом, чтобы сотворить ещё оно чудо и уговорить костлявую повременить с визитом. Мало кто приходит в медотсек по своей воле, потому что это царство боли и страха. Лавка чудес в филиале ада — получи нужный гипо и выиграй возможность временного возврата в мир живых. Ошибёшься — и пути обратно нет.       В операционной лежала девушка — Боунс помнил, что она из научного, её имя вертелось на языке, но всё никак не вспоминалось. Значит, оно и не важно. Не сейчас. Бледная, почти белая кожа под стать коротким платиновым волосам, прекрасный овал неестественно спокойного лица, изящный разлёт плеч… и жуткое месиво ниже. Сколько он уже видел подобное, а всё равно каждый раз пробирает.       Секунда, две, три — и доктор снова ощутил, как за спиной у него раскрываются серые крылья. Не ангел и не демон, а что-то между. Пограничник жизни и смерти.       — Сара Дикинс, научный сотрудник, — голос сестры Чепел взрезал тишину за плечами.       Маккой смотрел в закрытые глаза девушки, мысленно выстраивая план, как собрать её заново.       — Ты будешь следующим.       — Что? — доктор оглянулся через плечо, но сестра Чепел в ответ только помотала головой: она ничего не говорила. Когда Боунс снова повернулся к пациентке, её глаза были открыты, и в них полыхала ненависть. Он смотрел и не понимал, что происходит: быстрый гипо перед выходом полностью отрезвил его, и для белой горячки сейчас было не время.       — Я приду за тобой, Винсент.       — Но я не…       Не давая ему договорить, Сара поднялась и обвила руками его шею, прижимаясь к его щеке:       — И ты больше не сможешь сбежать от меня.       Затем девушка с нечеловеческой силой отбросила его от себя, и Маккой отлетел к противоположной стене, снося по пути стол с инструментами. Медленно оползая на пол, он краем уплывающего сознания отметил, что не чувствует одну ногу. Значит, сломан позвоночник. Но его соберут, должны собрать, с этим М’Бенга точно справится.       Он хотел что-то сказать, но в глазах потемнело, и он потерял сознание.