Мир с неисправной застёжкой

      — Куинни, я дома, — буднично провозгласила Тина, мановением волшебной палочки защёлкивая за собой дверь.       Пару раз миссис Эспозито — домовладелица — уже пыталась ворваться без стука, ожидая застать сестёр в компании компрометирующе раздетых мужчин; имелся за стареющей вдовой с бурным прошлым такой пунктик. Но чулки и комбинации, левитирующие у скромных размеров камина, да проворный утюг, волшебным образом сам разглаживающий складки на свежих простынях, — едва ли были тем самым «компроматом».       Пройдя вглубь комнаты, Тина скинула длинное пальто на вешалку и сладко зевнула. После оголтелой нью-йоркской суеты домашняя тишина навевала сон. Постель манила пуховыми объятьями, суля гудевшей от волнительного прощания на пристани голове отдых. Впрочем, чуткий нос старшей из сестёр Голдштейн ещё на лестнице уловил аромат печеного картофеля и томлённых в сливочной подливке грибов, а значит, провалиться лицом в подушку без ужина ей ни под каким соусом не позволят.       И верно — выглянувшая из-за оштукатуренной перегородки, разделявшей их крошечную жилплощадь, Куинни проницательно отмела любые поползновения Порпентины к кровати. Обняв себя за плечи, девушка умилённо защебетала:       — О, ты улыбаешься! Хороший день? Ньют такой молодец, что обещал вернуться со своей новой книгой. Соскучиться не успеешь, как быстро пролетит время. Тем более, с «повышением» до прежней должности у тебя вновь прибавится забот.       Тина виновато отвела взгляд.       С тех пор, как они оставили промокшего Якоба недоуменно озираться у выхода из метро Сити-Холл, Куинни делала всё, чтобы казаться жизнерадостной. Но даже сейчас, по прошествии нескольких дней, в глубине её медового голоса плескалась дегтярная горечь. Припухшие веки обводила бессонница. А некогда воздушные кудри теперь поникли и спутались.       Так глубока была рана от их расставания.       — Мне жаль, милая, но мы ничего не могли поделать, — сказала Тина, участливо обняв сестру за плечи.       — Перестань, всё в порядке. Я знаю, он будет счастлив, открыв свою маленькую булочную. Мистер Скамандер позаботился и об этом, — закусив губу, Куинни улыбнулась, словно пересиливая себя. — А ты? Почему ты всё ещё думаешь о ней? Ньют, кажется, верно дал понять, что та девушка с портрета осталась в прошлом.       — Не читай мои мысли, пожалуйста, — уже другим тоном попросила Тина.       Желая отстраниться от проницательности сестры, она облокотилась о столешницу.       Девушка с портрета стала для Голдштейн чем-то вроде несбывшегося пророчества. И вряд ли можно было надеяться, что этот тревожный призрак недосказанности оставит её голову в ближайший месяц, год; вечность…       — Зря ты себя мучаешь. Уж поверь, подобные болезненные разрывы меняют людей, — хмыкнула Куинни. Но, вдруг одёрнув себя кивком, девушка резко сменила тему: — Суп будешь?       Силуэт призрака словно махнул изворотливым хвостом над их кухней и утонул в булькающей кастрюльке.       — Постой, о чём ты? — опомнилась Тина.       — Ты снова обедала этой вредной уличной едой — хот-догом, если быть точной. Я подумала, что тарелка горячего супа — как раз то, что тебе сейчас нужно.       — Ты ведь не просто так допрашивала его про портрет… Ты увидела мысли Ньюта, верно?       — Может быть, — уклончиво ответила Куинн, пряча взгляд.       — Куинни!       Но младшая лишь взвинчено пятилась, покручивая в руках палочку. Меж сестрами не водилось тайн. Однако, кажется, Куинни настолько была подавлена собственным расставанием, что категорически не желала тянуть за собой в это болото ещё и Тину.       — Этих британцев так сложно понять! — оправдывалась она, эмоционально жестикулируя. — Они слишком зажаты. К тому же старые воспоминания — воспоминания детства — воспринимаются донельзя обрывочно и искажённо. По правде, я и разобрать-то толком ничего не смогла.       — Что бы там ни было, я должна знать, — нахмурившись, Тина серьёзно взглянула на сестру. — Расскажи мне про Литу Лейстрейндж.       На секунду Куинни прикрыла глаза, готовясь произнести рвавшиеся с языка слова отказа. Но тут в её воображении калейдоскопом сверкнули воспоминания Ньюта. Они казались тёплыми. Светлыми, как он сам, но в то же время бритвенно острыми, тонкими, путанными. В них не существовало и тени тех жутких химер, коими кишели опасения Тины — там были лишь пучки глубоких трещин, завешенные старым портретом. Его не сложно было отодвинуть…       Все мы жалеем о ком-то. И порой легче снова и снова слушать эхо чужой скорби, чем прямо взглянуть в лицо своей.       — Хорошо, — вполголоса согласилась Куинни. — Но сначала ужин.       — Я ем, ты рассказываешь, — компромиссно предложила Тина.       Порпентина едва могла усидеть на месте, выжидая, пока над столом вдоволь накружатся наполненные до краёв тарелки, столовые приборы, салфетки… Последним взмахом Куинни приглушила свет, оставив лишь пламя двух жёлтых свечей.       — Итак, — собираясь с мыслями, протянула она. — Всё началось в субботу.       — В субботу? Какую субботу? — замерев с дымящейся ложкой у губ, профессионально переспросила старшая Голдштейн.       — Откуда мне знать, Тина? Это воспоминания Ньюта, а не мои. Так ты будешь есть суп или, может, без ужина спать ляжем?       Примирительно кивнув, Тина проглотила обжигающий бульон, и Куинни благосклонно продолжила.

***

      Зима отступала вслед за сошедшим снегом. Лес зачернел проталинами. А гладь озера укутало морозным туманом так, что возведённый на его пологом берегу замок, казалось, вырастает из гигантского облака. У самой кромки полусонной отмели сидел встрёпанный конопатый юноша в лёгкой охристой жилетке. Тёплая школьная мантия валялась тут же, на камнях, а сам он, с по локоть закатанными манжетами, что-то сосредоточенно распутывал, погрузив покрасневшие от холода ладони в воду.       Продрогшего юношу звали Ньютон Скамандер. Подходил к концу шестой курс его обучения в школе чародейства и волшебства Хогвартс, где Ньют по праву считался одним из самых неординарных и одарённых студентов. Как свои пять пальцев им были изучены замковые окрестности и существа, их населявшие. Однако за все эти годы он так и не научился различать звук её крадущихся шагов.       Преступно было бы этим не воспользоваться.       — Я знала, что найду тебя здесь, — спугнув мелких птичек, сорвавшихся вверх, чинным мотивом прозвучало за спиной Ньюта.       Скамандер не обернулся. С удвоенным усердием продолжив плескаться в воде, он лишь бросил сбившимся голосом:       — Да, конечно. Взгляни лучше на это.       — Шлёппи? Поправь меня, если ошиблась и это не проклятый русалками подвид длинноногих жаб, — предположила девушка, брезгливо наблюдая за копошением перепончатых существ под цепкими пальцами Ньюта.       — Нет, всё верно, это озёрные шлёппи. Какой-то садист связал им лапы узлом. По всей видимости, обездвиженных, их увлекло подводным течением и выбросило на отмель умирать. Думаешь, это сделал кто-то из учеников?       Только теперь он поднял голову, встретившись глазами с присевшей рядом Литой. Молочный туман благородно оттенял её смуглую кожу, на скулах проступал яблочный румянец, а пухлые были губы чуть приоткрыты в нерешительности. С минуту Лита пристально изучала узор озадаченных морщинок на открытом лбу друга. А затем, словно бы смирившись, с тихим шипением погрузила руки в ледяную воду.       — Не знаю. Спросишь в понедельник у Огга. У тебя как раз первым уроком стоит уход за магическими существами, — кривясь ответила она, не без труда нащупывая в глубине покрытые слизью тушки.       Под неумелыми движениями девушки они противно чавкали, выскальзывали и вновь скрывались под водой. Однако воодушевленный поддержкой Ньют уже успел распутать конечности большей части попавших в ловушку рыб и теперь заканчивал с последней.       — Зайду к нему сегодня. После обеда, — отряхиваясь, распрямился он. — Что?       Поднявшаяся вслед за другом Лита осуждающе хмурилась.       С притворным вздохом она прикрыла веки и юрким, словно ящерка, движением перехватила предплечья юноши так, чтобы оледенелые запястья Ньюта оказались в тёплом капкане рукавов её мантии. Столь привычный жест, родом из их детства. Однако неверно искажённый теперь. Теперь, когда Ньюту исполнилось семнадцать, а Лита готовилась отпраздновать своё совершеннолетие в конце лета, подобная близость казалась на грани дозволенного. И дрожь — вовсе не от холода, — пробравшая Ньюта до самых костей, была тому прямым свидетельством.       «Пожалуй, на грани, — думал Ньют, — это именно тот край, где обитают запутавшиеся создания, подобные Лите Лестрейндж».       — Мне нравится то, с какой страстью ты опекаешь всех этих рыбок, правда, — сказала Лита, вкрадчиво понизив голос. — Но сегодня суббота. А по субботам мы ходим в Хогсмид.       — Уже сегодня? — переспросил Скамандер, озадачено силясь воскресить в памяти календарь.       — В этом весь ты.       — Понял, я дурак, — аккуратно высвобождаясь из жадных рук Литы, улыбнулся он. — Так, хорошо, пойдём выпьем по кружке сливочного пива, а вечером я хотел навестить…       Поднимая с камней мантию, Ньют замешкался, схватился не за тот край, так, что из её бездонных (почти что) карманов лавиной хлынули различные мелочи. Здесь были и провалившиеся в гальку монеты, и кульки с орешками, сложенный носовой платок, железный ключ на связке с биркой, с десяток укатившихся пузырьков из тёмного стекла, неразлучная пара блокнотов, медная пуговица и, в довершение всего, целая россыпь ярких кислотных шипучек.       Глядя на всё это разложившееся на камнях богатство, Лита, не сдержавшись, спрятала улыбку в ладонях и прыснула.       — Расскажете о своих планах по дороге, мистер Скамандер, — пытаясь сохранить лицо, высокопарно произнесла она сквозь сомкнутые у губ пальцы.       — Пэк, — бросил заклинание Ньют. Размашистым росчерком палочки он заставил предметы вернуться на свои места и наспех натянул рукава.       Одеваясь, он искоса поглядывал на Литу. Но, к счастью, кажется, она не успела ничего рассмотреть в ворохе просыпавшихся безделушек. Это было важно для него. Умиротворённо выдохнув, Ньют поправил чёрно-жёлтый галстук и галантно подставил локоть подруге в серо-зелёном шарфе, пока даже не догадывавшейся о той с хрустом поползшей трещине, что вскоре затащит в себя их обоих.