-----
Свадьба получилась очень красивой. Август разрыдался, когда пианист заиграл мелодию, не смог бедолага вытерпеть до речей священника. Даже Эмма немного прослезилась, и только миссис Лукас, проводив внучку к алтарю, поспешила всех заверить: — Я не плачу, у меня аллергия! Невеста выбрала на удивление классическое белое платье без бретелек с красной драпировкой на лифе и внушительные красные каблуки. Смотрелось впечатляюще. После церемонии все отправились на вечеринку. По дороге пианист куда-то исчез, а его место заняла музыкальная группа, которую явно выбирала Руби. Эмма почти бегом припустила к бару, чтобы по-быстрому заказать себе напиток и избежать разговора с рыдающей Мэри-Маргарет: свою миссию она провалила. — У священника была такая вдохновляющая речь! — женщина, неуклюже переваливаясь, очень осторожно присела рядом с ней. Эмма согласно промычала в ответ. — Я просто никакая! — из груди Мэри-Маргарет вырвался дрожащий смешок. — Когда дело касается свадеб, я просто не могу держать себя в руках. — А когда твоя свадьба? Эмма сразу пожалела о вопросе — женщина разрыдалась ещё сильнее. — Не знаю! Посмотри на меня, я похожа на кита! Ни одно платье на меня не налезет! — Уверена, это не так, — попыталась успокоить Свон. — Мы поженимся летом, — пришёл на помощь Дэвид, подкравшись незаметно, словно прекрасный принц. — Возможно, на пляже, но совершенно точно — на закате. Вокруг всё будет усыпано белыми цветами. Когда ты скажешь «да», в небо выпустят голубей. Не могу обещать, что буду самым счастливым человеком на свете, ведь, честно говоря, я не представляю, как кто-то может быть счастливее меня? — Дэвид… — выдохнула потрясённая Мэри-Маргарет. Это стало намёком для Эммы, что пора бы и честь знать. Она так спешила убежать подальше от влюблённой парочки (ведь так и заразиться недолго!), что забыла на барной стойке напиток. В тот же момент рядом возник Август, ещё один принц, но совсем из другого теста, и галантно протянул ей бокал шампанского. Эмма не привыкла пить на ходу, но ей просто не оставили выбора. — Она не бросила тебя у алтаря. Его лицо просияло широкой улыбкой. — Я женат. Эмма улыбнулась в ответ. — Да, сэр. — Эмма! — подскочившая Руби повисла у неё на шее. — Спасибо, что потушила пукан моего жениха. — Что?! — возмущённо воскликнул Август. Улыбка Эммы стала шире. — Без проблем. — Я боялась, что это мне придётся ждать у алтаря. Ты только посмотри, как симметрично уложены его волосы. — Он убил кучу времени на то, чтобы добиться такого результата. — Эй! Руби поцеловала его обиженно надутые губы. Затем глубоко вздохнула. — А ты знаешь, что он занимает четыре из семи отделений нашего шкафа? Эмма рассмеялась. — У меня много одежды! Руби пренебрежительно махнула рукой. — Возможно, я воспользуюсь его кредиткой, чтобы купить себе личный шкаф. — У нас теперь совместный счёт. — Формальности. Эмма, наблюдавшая за перепалкой влюблённых, почувствовала, как её переполняет гордость. Их любовь выражалась совсем по-другому, чем у Мэри-Маргарет и Дэвида, но с её братом всё будет в полном порядке. Потом она скользнула взглядом по залу и замерла. Реджина была просто великолепна в бордовом платье с глубоким, приковывающим взгляд вырезом. Должно быть, Эмма страдала от очень редкого заболевания, симптомы которого проявлялись каждый раз, когда Реджина надевала платье. Колени подгибались, а разум туманился. Когда женщина подошла, Эмма с трудом проглотила слюну, что только помогло утвердиться в мысли — случай клинический. Она превращалась в конченную идиотку. — Думаю, самое время вас поздравить, — сейчас смертельно опасная улыбка Реджины была обращена к Руби и Августу. — Желаю вам всего самого наилучшего. — Спасибо, Реджина. Рад тебя видеть, — поблагодарил Август, позволяя себя обнять и поцеловать в щёку. Руби сделала то же самое. Ничего необычного, они просто обменивались стандартными любезностями, в то время как Эмма пыталась заставить свой мозг соображать. Что действительно казалось ей удивительным, почти непостижимым — видеть, как кто-то другой так непринуждённо прикасается к Реджине. Как будто в этом действии нет ничего особенного, всего лишь рутинная формальность. Но для самой Эммы даже кожа женщины была чем-то волшебным, похожим на электричество, призывающим держаться подальше и в то же время притягивающим ближе. — И Эмма, — Реджина наконец повернулась к ней. — Как ты сегодня? — Не могу. Миллс изогнула бровь, затем посмотрела на Августа, словно ожидая, что он переведёт. Когда этого не произошло, она предприняла ещё одну попытку завязать разговор. — Что ты не можешь, дорогая? — В смысле, всё хорошо. У меня всё хорошо. — Ты надралась на пустой желудок? Попробуй креветки, они нереально обалденные. Вечеринка только начинается, Эммс. Полегче с шампанским, — засыпала советами Руби, после чего потащила не на шутку развеселившегося Августа прочь. — Что ты не можешь? — снова спросила Реджина, но на этот раз в голосе слышались игривые нотки. — Эмма? — она шагнула ещё ближе, подцепила её подбородок пальцем, приподнимая лицо. Их глаза встретились, и Эмма вспыхнула румянцем, осознав, что снова беззастенчиво пялится на Реджину. — Твоё платье. Оно… прекрасно на тебе смотрится, — произнесла она, заикаясь, и губы женщины дрогнули в улыбке. — Флиртуешь со мной, мисс Свон? — Что… Нет! Не… специально? — она прикусила внутреннюю сторону щеки, когда проницательный взгляд карих глаз, скользнув по лицу, на мгновение задержался на её губах. — Ты правда переборщила с шампанским? — Нет, это первый бокал. — Хорошо. Не хочу, чтобы мы говорили на пьяную голову. — Возможно, я была бы последовательнее, чем сейчас. — Что ты не можешь? — повторила Реджина и приблизилась ещё на дюйм. Достаточно близко, чтобы Эмма могла раствориться в её тёплом дыхании. — Я не могу… общаться с тобой сейчас. Мне нужно поговорить с парнем, который за всё здесь отвечает, чтобы… У меня есть речь, её нужно как-то впихнуть в… и… — Понятно. Всё хорошо. Ты всегда можешь найти меня позже. Я здесь одна с таким декольте, — а потом Реджина подмигнула. Она подмигнула! Повернулась к ней спиной и пошла прочь, оставив после себя лёгкий шлейф духов. Было физически невозможно игнорировать её присутствие, а Эмма не очень-то и пыталась. В празднично украшенном зале Реджина оказалась единственным ярким пятном. Глаза помимо воли следили за каждым её движением, и в какой-то момент Свон почувствовала, что начинает злиться. Вокруг Реджины так и вились другие люди, ей стремились угодить услужливые официанты. И вот это ни капельки не смешно. Каждый раз, когда Эмма поворачивала голову, чтобы понаблюдать за Реджиной, женщина, будто почувствовав на себе чужой взгляд, оборачивалась. Их глаза встречались, но время не стояло на месте. Ночь вступала в свои права, и вечеринка постепенно набирала обороты. Позади остались торжественные речи и первый танец молодых. Шампанское лилось рекой, и Эмма с каждой минутой всё чаще оглядывалась, чувствуя, как ускользает драгоценное время. — Очень хорошая речь, — похвалила сидевшая рядом с ней Мерида. Мулан кивнула. — Я думаю, это крутая идея — рассказать о вашем совместном детстве и вообще, — осторожно заметила она. Эмма рассеянно кивнула. Сначала она тщательно выбирала воспоминания, как выбирал бы ювелир подходящие для обработки драгоценные камни, стараясь избегать острых краёв. А потом решила, что обязана упомянуть о прошлом. Чтобы они могли двигаться дальше. Чтобы поняли, что прошлое больше не имеет над ними власти. Она пыталась подать всё легко, даже весело, но всё равно нашлись люди, пустившие слезу, а взгляд Реджины в самом конце… в нём явственно читалась гордость. И Эмме тоже стало тепло на душе. Теперь взгляд Реджины был другим. Карие глаза следили за каждым её шагом, вызывая на коже лёгкие мурашки. Ощущение чего-то неизбежного копилось в ней всю ночь, и теперь медленно расползалось по всему телу, отдаваясь покалыванием в кончиках пальцев. Мерида продолжала что-то говорить, но Эмма не слышала ни слова. — Простите, ребята, — пробормотала она, вставая из-за столика. В другом конце зала Реджина отзеркалила её движение. А потом они, не сговариваясь, решительно устремились навстречу друг другу, пока паркетный пол под ногами не сменило покрытие танцевальной площадки. Тёмное платье Реджины блестело в свете огней. Мгновение они стояли, не в силах пошевелиться, после чего сделали ещё несколько шагов, и Эмма наконец получила возможность прикоснуться к Реджине. — Я больше так не могу, — на одном дыхании призналась она и притянула женщину ближе. На этот раз не было боли, злости, сожалений или страха. Одна лишь тоска, настолько сильная, что Эмма не могла больше сопротивляться. Она хотела снова и снова ощущать губами её губы, хотела отдавать всю себя и требовать в ответ ещё больше. Они целовались жадно, неистово, как будто никого больше не было вокруг. Они ничего не видели и не слышали, словно остались одни в целом мире. По крайней мере, именно так чувствовала себя Эмма. С горящими лёгкими и головокружением, она разорвала поцелуй и отстранилась, но глаз не открыла, чтобы ещё на одно мгновение задержаться в их личном крохотном мирке. — Должны мы?.. Хриплый, неуверенный голос заставил её глаза распахнуться. — Боже, да, — чуть ли не простонала Эмма, балансируя на грани отчаяния, и сжала запястье Реджины, словно та могла бы раствориться в воздухе. — Да. Повезло, что вечеринка проходила в ресторане при гостинице. Ещё больше повезло, что Реджина, кажется, твёрдо знала, что нужно делать, потому что Эмма окончательно потерялась во времени и пространстве. Женщина решительно провела её через ресторан, быстро сверкнула удостоверением и кредиткой перед лицом ничего не подозревающего юноши, стоявшего за стойкой ресепшн, и смерила его убийственным взглядом, который далеко не каждый мог бы вынести. Реджине потребовалось не больше трёх предложений, чтобы договориться. Они едва добрались до кровати. Оказавшись в номере, Эмма на мгновение застыла возле дивана, но Реджина, не дав ей возможности сообразить, потянула за собой в сторону спальни. Какая-то часть Эммы хотела, чтобы всё развивалось медленно. Потому что будь она проклята, если пропустит нежные поцелуи. Произнесённые едва слышным шёпотом, сквозь прерывистое дыхание, пошлые глупости. Сжигающие и пленительные взгляды, говорившие ей всё, что она хотела знать, или сводивший с ума момент, когда нарочито медленным движением расстёгивала молнию на платье Реджины. Тем не менее, Эмма всё это пропустила. Её не покидало чувство, что осталось совсем мало времени, и будь она трижды проклята, если не попытается получить всё сполна. Через несколько мгновений одежда была сброшена на пол. Их влажная кожа соприкоснулась, заставляя соски твердеть, вызывая мурашки и тёплые волны предвкушения. Эмма задыхалась в лихорадочной попытке охватить все чувства, ароматы и… — Божечки, — сквозь опущенные ресницы она увидела, как губы Реджины накрывают её сосок, слегка покусывая, и почувствовала, как руки плавно опускаются на бёдра. Где-то у задней части черепа пульсировала болезненная мысль, отвечающая на вопрос, каков её шанс выжить без всего этого: «Никакой. Никакой. Никакой». — Чёрт! Реджина не сводила с неё глаз, пока её язык кружил вокруг клитора. — Бля, Реджина! Женщина остановилась. Бёдра Эммы невольно дёрнулись ей навстречу, пальцы запутались в тёмных локонах, притягивая обратно, и слова мольбы были готовы сорваться с языка, но… — Повтори. Желание в мелодичном голосе с лёгкой хрипотцой было настолько явным, что Эмма не смогла сдержать громкий стон разочарования. — Что? — выпалила она. — Всё что угодно. Я… — Моё имя. Горячее дыхание по-прежнему ласкало её напряжённый клитор, и Эмма испустила дрожащий вздох. Она должна что-то сказать, что-то сделать, должна выполнить просьбу Реджины. — Моё… Эмма, пожалуйста, — она смотрела открыто и решительно. Свон мысленно пообещала повторять её имя тысячи раз на протяжении этой ночи и сразу же приступила к выполнению. Сначала едва слышно, почти шёпотом, но когда губы вернулись к прерванному занятию, выкрикнула громче. И так каждый раз, когда язык Реджины скользил внутрь, когда она всасывала клитор и выводила бессмысленные узоры. «Реджина. Реджина. Реджина». Разрядка получилась неожиданно бурной, пожалуй, после такого можно было бы и вырубиться. Или разрыдаться, или рассмеяться, а может, и то и другое разом. Эмма неосознанно закрыла глаза и открыла лишь тогда, когда почувствовала, как осторожные пальцы погладили её щёку, а губы оставили нежный поцелуй на ключице. «Реджина. Реджина. Реджина», — стучало в мозгу. «Я люблю тебя», — хотелось слышать вместо имени. — Хэй, — только и сумела произнести она. — Хэй, — отозвалась Реджина, а в следующее мгновение Эмма, настроенная получить всё сполна, перевернула её на спину и оказалась сверху. Она целовала её в губы, шею, подбородок и чувствительную кожу живота, слегка покусывала соски, зализывая место укуса. Взяла всё, что могла предложить ей Реджина, и чувствовала невероятное умиротворение, когда внутренние стенки сжимались вокруг её пальцев. Она наслаждалась каждым стоном и вздохом, каждой отчаянной мольбой, слетевшей с искусанных губ. И всё началось сначала.***
По своему обыкновению, Реджина проснулась раньше. Эмма, свернувшись калачиком, крепко спала. Одна рука была крепко зажата между их телами, а другая лежала на её лопатке. Какое-то время Реджина не двигалась, наслаждаясь теплом лежавшей рядом женщины, мягким прикосновением к коже, спокойным и размеренным дыханием, ласкавшим шею. Она хотела навечно запечатлеть у себя в памяти этот момент. Затем потянулась к оставленному на прикроватной тумбочке сотовому. Половина девятого, она всё-таки проспала. Нахмурившись, Реджина проверила сообщения и, не обнаружив ни одного, постаралась унять волнение. У новой няни не возникало проблем в общении с Генри. Да, она должна сообщить, когда мальчишка проснётся, но её маленький принц, если не проявить должной настойчивости, всегда спал как убитый. Очень осторожно, чтобы не разбудить Эмму, она потихоньку встала с постели и отправилась в ванную. Первым делом связалась с Гретель, чтобы удостовериться, что ребёнок всё ещё в кровати, и попросила разбудить, иначе он будет беспокойно спать ночью. Одевшись и почистив зубы щёткой из гостиничного набора, Реджина ополоснула лицо и руки. Всё так же, не торопясь, она позвонила в обслуживание номеров и вернулась обратно в комнату. Прошло ещё несколько минут прежде, чем Эмма пошевелилась и, широко распахнув глаза, огляделась. Реджина терпеливо ждала. Она очень сильно переживала из-за этого момента, ведь он способен изменить всё раз и навсегда, не так ли? Когда Эмма приняла сидячее положение и вперилась в неё взглядом, хмурая складка между её бровями разгладилась. Она несколько раз моргнула, но Реджина продолжала молчать. Сердце билось о рёбра, и женщина неожиданно для себя осознала, что не просто обеспокоена — напугана до чёртиков. А как иначе? Эмма должна была что-то сказать, но она тоже молчала, и её глаза, в которых обычно можно прочитать столько всего, прямо сейчас не выражали ровным счётом ничего. Возможно, Эмма тоже напугана произошедшем, но сожалеет ли она? В конце концов, Реджина устала ждать. — Доброе утро. — Доброе, — хриплым от сна голосом пробормотала Эмма. Откашлялась. — Я… хм… Сколько времени? — и ещё раз кашлянула. Реджине не нужно было заглядывать в сотовый. — Без десяти девять. Эмма кивнула и отвела глаза. — Хорошо спала? — спросила она, разглядывая простыни. — Да, — скорее всего, ответ прозвучал несколько грубо, потому что Эмма резко вскинула голову. — А ты, Эмма? — Да, я… да, — она принялась перебирать край одеяла. — Я спала… прекрасно… хорошо… славно… просто здорово, — и снова опустила глаза. Сердце Реджины упало, живот скрутило в тошнотворный узел. Возможно, она сожалеет. Реджина, пытаясь избежать панической атаки, делала глубокие и долгие вдохи. Это помогло — отчасти. Ощущение, словно кто-то вцепился в горло когтями, прошло, но то, чего Реджина боялась больше всего, начинало воплощаться в жизнь. Она не хотела становиться свидетельницей этого. Не хотела слышать, как Эмма скажет, что всё случившееся между ними было ошибкой, что на самом деле ни черта не изменилось. Она не могла просто сидеть и ждать, пока её отвергнут. Не снова. Не навсегда. — Пожалуй, я пойду. Няня разбудила Генри. Мне пора возвращаться. — Оу, — Эмма снова нахмурилась, но кроме этого её лицо не выражало ничего. Реджина вздохнула. — Вообще-то, Эмма… — теперь пришёл её черёд отводить глаза, потому что тяжесть собственных слов — убийственной откровенности — казалась непосильной. — Я ухожу не поэтому. Просто не могу смотреть, как ты это делаешь. Не сегодня… не после… — она помолчала. — Я лучше пойду. — Реджина… Она не нашла в себе сил посмотреть на Свон. Зрение снова становилось расплывчатым — глупые, глупые слёзы. — Я позвонила в обслуживание номеров. Они появятся с минуты на минуту, — Реджина сказала это так твёрдо, как только могла. — Пожалуйста, наслаждайся, у них есть всё, что ты любишь, — и, вскочив на ноги, выбежала из номера.***
Не успела Реджина открыть входную дверь, как ей навстречу, словно восторженный щенок, выбежал Генри. По крайней мере, хоть кто-то счастлив её видеть. Ребёнок обнял её за ноги и, уткнувшись лицом в живот, пробормотал: — Я соскучился! — Я тоже соскучилась, милый, — прошептала Реджина в ответ. Изо всех сил сдерживая рыдания, она присела на корточки и прижала сына к себе. — Ты не спала дома, — с осуждением заметил он. Это было утверждение, но в нём без труда угадывался и вопрос. — Нет, я провела ночь у подруги, но я успела на завтрак, разве нет? Отложив сумочку в сторону, она повела Генри на кухню, где Гретель заканчивала накрывать на стол. Обменявшись с девочкой парой слов, Реджина отпустила её домой. — У Мэри-Маргарет? — спросил ребёнок, когда она вручила ему стакан апельсинового сока. — У Мэри-Маргарет, дорогой? — Подруга, у которой ты спала ночью. Реджина облизнула губы и принялась намазывать масло на ломтик хлеба, пытаясь выиграть ещё немного времени. — Нет, милый. — У тёти Кэт? — Вот, держи свой тост. Генри послушно откусил кусочек. Около минуты его сверкающие глаза разглядывали её, а потом он поинтересовался: — У Эммы? Реджина чуть не подавилась грейпфрутом. Генри легонько похлопал её по спине, дожидаясь, пока она возьмёт себя в руки. Иногда он слишком умён для своего возраста. — Как насчёт небольшой прогулки? Мы можем сходить в Центральный парк, пообедать где-нибудь, покормить уток. Что скажешь? — вряд ли резкая смена темы останется незамеченной маленьким мальчиком, но этого предложения должно хватить, чтобы немного отвлечь его. — А мы будем мороженое? — Для мороженого не слишком холодно? — Нет! — ответил Генри таким тоном, будто её вопрос был верхом абсурда. Реджина усмехнулась. — Хорошо. Мы будем мороженое. Позже Реджина снова поймала себя на мысли, что сын слишком умён для своего возраста. Генри, крепко сжимая в ручке булочку, прыгал вокруг в попытке распугать побольше птиц и отчаянно махал ей, чтобы привлечь внимание, чтобы отвлечь… как будто чувствовал неладное и всеми силами пытался улучшить её состояние. Вместе с этим пониманием пришло привычное чувство вины. Исчезнет ли оно когда-нибудь? Реджина делала всё возможное, чтобы быть хорошей матерью, и хотя Генри здоров и счастлив, это не оправдывает того, что она использовала ребёнка в качестве обезболивающего. Хотелось бы, чтобы больше не пришлось, ведь это в высшей степени несправедливо. Они с Генри заслужили быть счастливыми. Абсолютно. В то же время Реджина прекрасно понимала, что они оба — каждый по-своему — влюблены в Эмму Свон. И её отсутствие влияло на их жизнь намного больше, чем хотелось бы признавать. А ещё она понимала, что Эмма Свон тоже влюблена, и её жизнь без их участия — одинокая и бессмысленная. Реджина давно усвоила урок: иногда одной любви недостаточно. И, в конце концов, она пришла к мысли, что если Эмма Свон не в состоянии переступить через прошлое, значит, это должны сделать они с Генри. Если бы только она могла остановиться и не проверять сотовый каждые пять минут! Не было ни одного сообщения. Ничего. Эмма, наверное, в самолёте. И прошлая ночь — удивительная, отчаянная, сказочная и в чём-то пугающая — она стала… последней. Последний раз, направленный на то, чтобы научить их обеих прощаться. По крайней мере, именно так думала Реджина, пока вечером того же дня не раздался звонок в дверь.***
Эмма нервно топталась на пороге квартиры Реджины, ожидая, пока та откроет дверь. Не сосчитать, сколько раз мысленно репетировала этот разговор, но прямо сейчас в голове стояла завидная пустота. Твою мать! Она без устали прокручивала в голове монолог, анализировала каждое слово и проговаривала вслух. Эмме подумалось, что таксист, наверное, принял её за конченную дуру, но потом она вспомнила, что находится в Нью-Йорке. Водители здесь привычные к разным психам и совсем не похожи на калифорнийских, пытающихся выдать мудрое изречение или помочь ненужным советом. В вонючем и сером Нью-Йорке всем плевать. Она безумно скучала по безразличию окружающих. Господи, и о чём только думала? Сан-Диего? Она обожает Нью-Йорк. Дверь распахнулась, и возникшая в проёме Реджина взглянула на неё с вежливым удивлением. — Итак, — заговорила Эмма, а в голове по-прежнему не было ни одной из тех прекрасных мыслей, которые собиралась озвучить. — Я ездила в аэропорт, правильно? — она многозначительно посмотрела на сумки. — Сидела и ждала, когда объявят посадку на мой рейс, но продолжала пялиться на зону досмотра пассажиров на входе, где просвечивают рентгеном, чтобы… Тьфу, не знаю я! У меня в голове всё время крутились сцены из неубедительных сраных фильмов, а я… Да, чёрт дери! Может быть, я ждала, что ты появишься там, как в одной из этих киношек. Купишь нелепо дорогущий билет, придёшь и скажешь: «Эмма, дурёха, возвращайся домой. Твоё место здесь, а не в сраном солнечном Сан-Диего». Ты наверняка выразилась бы красноречивее, это ведь ты… — из её груди вырвался глубокий вздох. Эмма говорила хаотично и, наверное, совсем непонятно, потому что Реджина вопросительно изогнула бровь. Она снова вздохнула. — И я ждала. Ждала, ждала, а они взяли и объявили посадку на мой рейс. Самолёт улетел, а я всё сидела и ждала, но ты не появилась. Тогда я подумала и поняла, что у тебя нет причин приходить за мной, потому что ты уже приходила! Ты сделала это не один раз, а я была тупой… Нет, я злилась. Знаю, я имела право злиться, потому что твой поступок, он совсем не крутой, — её руки сами собой вскинулись в защитном жесте. Реджина всё ещё держалась отстранённо, словно не собиралась ничего говорить. Она всего лишь моргнула, и впервые с начала откровений в карих глазах промелькнул шок, как это, наверное, произошло с Эммой, когда они находились в обратной ситуации. — Но я скучаю по тебе. И скучаю по своей семье. Август женился, у Мэри-Маргарет будет ребёнок, и я пришла… не из-за них. Знаю, ты можешь решить, что дело в них, но это не так. Просто… Не знаю. У меня ведь тоже есть семья, а семьи держатся вместе, правильно? Даже если кто-то налажал. Я должна была держаться за тебя или, по крайней мере, когда ты пришла и извинилась, боже мой… Ты столько всего сделала. Я понимаю, это не какое-то там соревнование, кому в жизни выпало больше дерьма, но, может быть, я тоже ошибалась, потому… Блин, слишком много «потому». Прости, — она перевела дыхание. — Нет, не прости. Я такая, какая есть, и ты должна принимать меня такой, и… — Эмма, — голос Реджины звучал мягко. — И ту часть меня, которая испытывает сложности с доверием, хорошо? Когда кто-то предаёт моё доверие, это раз и навсегда, они не возвращаются. Но ты сделала всё, чтобы вернуться, и я люблю тебя. Ты моя семья, Реджина, и… Прости меня. Думаю, именно это я пытаюсь сказать… — Эмма. — Думаю, мы обе были не правы. Но я хочу Рождество! И свою личную сторону постели! Ребёнка? Я тоже люблю Генри! Может быть, больше детей? Не знаю, наверное, во мне говорит адреналин, но… — Эмма! — Что?! — выпалила она. Её губы дрожали, руки тряслись, и сейчас она, наверное, больше похожа на безумную, рыдающую и кричащую на пороге, чем на себя обычную. Реджина улыбнулась. И как раньше она не заметила слёз в её глазах? Наверное, из-за собственных. — Возможно, я ещё пожалею о своём решении, но… Эмма опустила голову, но Реджина подцепила её пальцем за подбородок, вынуждая посмотреть себе в глаза. — Что скажешь, если мы приготовим на ужин блинчики? — с этими словами она посторонилась, пропуская в квартиру. Эмма не знала, как правильно реагировать, плакать или смеяться, и просто приняла приглашение. Блинчики на ужин — прекрасная идея.***
Не успела Эмма выйти из-за поворота, как на неё, едва вписавшись в ворота, маленьким ураганом налетел Генри. Он по-прежнему обожал носиться, но становилось сложновато выдерживать его вес, когда он, выскакивая из-за угла, со всего размаху врезался в ноги. Мальчишка поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом, и Эмма, рассмеявшись, взъерошила ему волосы. — Ты опоздала! — в голосе Генри явно звучало обвинение. Эмма накрыла руки ребёнка своими. — Знаю, малыш, но я не виновата. Заклинило дверь самолёта. Я полчаса провела взаперти. — Если бы там были зомби, ты была бы мёртвая! — Ага, позитивно мыслишь, спасибо, — фыркнула Эмма. Когда они вышли в зал аэропорта, она выразительно закатила глаза, заметив среди встречающих Реджину с самодельной приветственной табличкой. «Дверная болванка», — гласила надпись. Разумеется, Эмма сообщила Реджине, что задержится, но, наверное, не стоило вдаваться в подробности. — Очень смешно, — проворчала она. Реджина улыбнулась в ответ. — Немного смешно, — возразила она и, наклонившись, скользнула губами по щеке. — Хорошо долетела? — Нормально. Жаль, что вам пришлось столько ждать из-за моего вечного невезения с дверьми. — Не переживай, дорогая. Всё уладила? Можно идти? — Да, конечно, — кивнула Эмма и толкнула в сторону выхода тележку с багажом, на которую успел забраться шустрый Генри. Вот она и вернулась. Последние две недели тянулись вечность. Эмме пришлось вернуться в Сан-Диего, чтобы разобраться с работой, уладить формальности со съёмной квартирой и подготовиться к переезду. Она больше не из тех людей, кто исчезает без следа. В одни выходные приехали Миллсы, и она отвела их на пляж, присоединившись к ненавистным счастливым семьям. Именно в тот момент смогла немного полюбить Калифорнию. Но вот она вернулась. И возвращаться было здорово. — Эй, осторожно! — закричал Генри, но слишком поздно. Мгновением позже мужчина, уткнувшийся в сотовый, врезался своей тележкой прямо в их тележку. — Генри! — Реджина поспешила к сыну, который, спрыгнув на пол, приземлился на коленки. — Отличная работа, придурок! — воскликнула Эмма. Парень, пробормотав сбивчивые извинения, зашагал прочь. — Ты в порядке, малыш? — ласково спросила она у Генри, не сводившего взгляда с разбитых коленей, и отметила про себя, что его нижняя губа подрагивает. — Он в нас врезался! — Да, — проворчала Эмма, пока Реджина помогала ему встать. — Ублюдок. — Следи за языком, — прошептала Миллс, и она ответила беззвучным «прости». — Мы должны засудить его! — заявил Генри, когда его усадили обратно на тележку. — Серьёзно? — Эмма вздёрнула бровь. — Генри недавно выучил эти слова, — ухмыльнулась Реджина. — Он собирается засудить «Орео» за то, что у них слишком маленькие печеньки, и нашего соседа за постоянно лающую собаку. — Они меня изводят! — с серьёзным видом заявил мальчишка Эмме на радость. — Я на вашей стороне, молодой человек, — в тон ему проговорила она. Ещё раз взъерошила волосы, прежде чем сплести свои пальцы с пальцами Реджины. — Думаю, можно звать моего адвоката, если вы настроены решительно. — У тебя есть адвокат? — Генри оглянулся через плечо. — Правильнее было бы сказать, у меня есть судья. Реджина, посмеиваясь, слегка толкнула её локтём. — Поехали домой. Так они и сделали.КОНЕЦ