School of tears

Чимин приходит в себя медленно, слой за слоем преодолевая расстояние между зыбким сном и реальностью. От духоты, что окутывает окружающее пространство, на висках и шее мелким бисером выступает испарина, а измятая рубашка неприятно липнет к спине. Дыхание непроизвольно чуть учащается, и парень несмело открывает сначала один, а затем и второй глаз. Воспоминания не накатывают волной, не соединяются друг с другом, словно кусочки разрозненного пазла. Вся информация, каждая секунда смазанного разговора, уже присутствует в голове, стоит только согнать окончательно дурманящую дымку сна. Чимин чувствует, как от смущения и неловкости, пронизывающих разум, начинают полыхать щеки. На расстоянии буквально нескольких сантиметров от него, свернувшись клубочком на смятой простыне, лежит Мин Юнги. Одеяло сбилось в ногах бесформенной кучей, и младшему открывается вид на скрытую широкой белой футболкой спину, торчащие выступы острых лопаток, округлых плеч и подтянутые к груди худые коленки. Хён выглядит так непривычно мило и беззащитно, что у Чимина второй раз за последние несколько часов внутри против всяких правил разгорается непреодолимое желание находиться рядом. Он чувствует отголоски тепла, исходящие от парня, легкий запах почти выветрившегося дезодоранта и медикаментов. На одноместной кровати ожидаемо тесно. Младший жмется к стене и за все время сна, кажется, так и не поменял своего положения, разве что руки с чужого тела тактично переместились под подушку. Подушка, к слову, на кровати только одна, и младший искренне недоумевает, почему Юнги не оставил её себе. Судя по тому, как быстро за окном сгущается вечерняя тьма, спали ребята довольно долго. Чимин приподнимается на руках и осторожно, чтобы ни в коем случае не потревожить сон хёна, выбирается из кровати. Уши все еще предательски полыхают, когда парень случайно цепляется взглядом за расслабленное лицо с темными следами от усталости под глазами. Юнги симпатичный, особенно когда не хмурится и не пытается вести себя как последний отморозок. Под ногами валяется куча листов, А4 и вырванных из блокнота, исписанных вдоль и поперек неразборчивым мелким почерком. Чимин несмело поднимает один из них и беглым взглядом пробегается по неровным строчкам, силясь распознать с в рваных каракулях слоги. Те складываются в слова, медленно и нехотя, но парень узнает в оборванных фразах рифмованный текст не то стихотворения, не то песни. Младший нервно облизывает губы, ощущая, что в руках лежит нечто слишком личное, безумно важное для человека, который свернулся калачиком на кровати всего в паре метров. Пак аккуратно складывает листок вчетверо и дрожащими от напряжения пальцами засовывает его в карман школьных штанов. Чимин находит ванну и, первым делом разобравшись с естественными потребностями организма, проверяет мигающий синим огоньком телефон. Мама наверняка переживает, ведь старший сын лишь раз позвонил ей по дороге и скомкано бросил, что в этот вечер неожиданно появились срочные дела. Сейчас же ему следует как следует разъяснить все матери, чтобы в будущем не возникло проблем. Чимин, на самом деле, хороший сын, воспитанный и ответственный. Правда иногда, во имя избежания неловких разговоров, приходится выдумывать различные нелепицы. После разговора с мамой, пожурившей сына ради приличия за истраченные нервы, парень тихо покидает ванну и на цыпочках пробирается в крохотную кухню. Она отделена от жилой комнаты лишь тонкой стеной без двери, но это все же лучше, чем лежать с хёном в одной кровати. Воровато оглядевшись, Чимин подмечает старенький холодильник, еще более древнюю плиту, пару подвесных шкафов, и присаживается за небольшой столик у ближней ко входу стене. Несмотря на явны возраст, вещи выглядят ухоженно и чисто, никакой ржавчины или застарелых пятен от еды. Юнги явно очень аккуратен в обращении с домашней утварью, да и отсутствие бардака (не считая разбросанных по комнате листов с непонятными записями), характеризует его только с положительной стороны. Чимин прикрывает глаза и откидывается на спинку деревянного стула. В его мыслях образ хёна вновь претерпевает определенные изменения, трансформируется в многогранную фигуру, состоящую из острых углов, ломаных и ровных линий, редких округлостей и мягкой сердцевины. Она странная, необычная, но нравится парню до мелкой дрожи. На самом деле Чимину следовало бы сбежать по-тихому, пока Юнги не проснулся и не обрушил на него все своё утреннее раздражение, пока не стал задавать вопросы, на которые младший боится ответить даже себе самому. Нужно было бы уйти сразу после пробуждения, поблагодарить богов за то, что хён еще спит, и бесшумно испариться, надеясь не получить по шее после, но... Чимин просто такой. Он просто импульсивный, но нерешительный дурак. Бывает, долго собирается сделать что-то, но не может сдвинуться с места, а бывает, без раздумий кидается вперед, ни на что конкретно не надеясь. Юнги появляется на пороге кухни примерно в тот момент, когда Чимин уже заканчивает взвешивать все за и против своего присутствия в чужой квартире, склоняясь, однако, к последнему. Он размышляет непозволительно долгую минуту, а затем проходит внутрь, щелкает кнопкой электрического чайника и залезает на свободный стул напротив тонсена, подгибая под себя ногу. Мерный гул тут же заполняет небольшое помещение, разбавляя обманчиво легкую тишину. Юнги все еще не выглядит здоровым: опухшее после недолгого сна лицо, нахмуренные брови, глаза-щелочки с залегающими темными кругами, общая худоба и бледность, но Чимин отчего-то все же не может отвести взгляд в сторону. Ему нравится то, что он видит, нравится такой вот по-домашнему простой хён. Заспанный, уставший, болеющий, но все еще самый лучший хён. В почти идеальной тишине комнаты слышно, как закипает вода, как дребезжит и подскакивает на подставке темно-синий чайник, и даже как медленно скрепят шестеренки в голове Юнги, раскачивая все еще сонный механизм. Чимину неуютно и отчего-то немного боязно, хотя та ступень отношений, когда он шугался от старшего по углам, уже в прошлом, но отвести или опустить взгляд парень все же не решается. Мин смотрит в ответ совершенно нечитаемо, с привычной прохладой, и младший неожиданно ловит себя на мысли, что его первая серьезная влюбленность не должна быть такой сутулой, болезненно бледной, слегка костлявой, да и вообще парнем. Он думает, что это все очень странно и похоже на серию какого-нибудь популярного американского сериала. И Чимин не то, чтобы имеет что-то против однополых отношений, просто раньше он бы и представить себе не смог подобного развития событий. Пак Чимин и какой-то левый парень - смех какой! Пак Чимин и Мин Юнги... Наверное, в этом все же что-то есть. Юнги все еще не отводит взгляда от тонсена, то ли пытаясь разглядеть что-то в напряженном лице, то ли выжидая чужой несдержанной реакции. Младшего это немного нервирует. Руки чешутся, и какая-то прядь резко начинает щекотать кожу за ухом, вызывая в теле ощутимый дискомфорт. Он ведет плечом, но разорвать зрительный контакт все еще нет сил, то ли страшно, то ли слишком волнительно. При всей внешней расслабленности, недосказанность тонким шрифтом читается во взглядах и позах. По выражению лица Юнги, по его позе или взгляду ничего нельзя прочесть. В любой момент он может выставить младшего за дверь, что, по сути, будет вполне оправданно визитом без приглашения. Да, хён чувствовал себя плохо, да, он явно чем-то заболел, но ведь никто не просил Чимина приезжать и заботиться (если такое слово вообще применимо к сложившейся ситуации) о парне. Они не должны друг другу ровным счетом ничего. Да и что их связывает? Несколько лет недо-травли, отношения порядка «сильный/слабый», месяц странного общения и один пьяный поцелуй? Чимина словно прикладывают головой обо что-то очень тяжелое. И раз уж его и так могут в любой момент выгнать без права слова, то почему бы не дать хёну объективно весомый повод? Парень медленно поднимается со своего места, старательно игнорируя боль в затекших мышцах, и огибает маленький обеденный столик. Все это время он не сводит опасливого взгляда с Юнги, который не то осуждает, не то поощряет, черт голову сломит, но упрямо продолжает двигаться вперед. Младший ведет себя так, словно ему больше ничего терять. Игра со ставкой «пан или пропал». Опираясь правой рукой на деревянную поверхность стола, Чимин очень медленно, словно оттягивая неизбежное до самого конца, склоняется над хёном и аккуратно целует тонкую полоску поджатых губ. Легкая ароматическая отдушка пасты с зеленым чаем смешивается с почти неразличимым запахом кожи, и младший неосознанно тянется ближе, в надежде запомнить каждый отголосок этого приятного чувства. Он понятия не имеет, когда Юнги успел почистить зубы и умыться, но эта сущая мелочь быстро теряет какое-либо значение. От волнения Чимин, кажется, даже перестает дышать. Вцепившись короткими пальцами в край старого стола, он несмело размыкает губы и на пробу целует хёна настойчивее, мягко давит, прихватывает потрескавшуюся кожу и прикрывает трепещущие от восторга ресницы, когда Юнги все же поддается неумелой ласке. Старший лишь позволяет себя целовать, крайне лениво и будто бы нехотя двигая губами в ответ, но Чимину и этого оказывается достаточно. Тепло чужого дыхания на губах, касание кожа к коже и громко отстукивающее где-то под горлом сердце. Юнги достаточно податливый, чтобы младшему захотелось испытать его на прочность. Чимин тянется свободной рукой вперед, зарывается пальцами во взъерошенные темные волосы и давит на затылок хёна, вынуждая его придвинуться еще ближе. Он пытается углубить поцелуй, опьяненный сладостью, но тут же получает явный отпор. Сердце падает к пяткам и эмоциональные горки несут от станции эйфория к полному краху империи, когда Юнги хмурит брови и пихает младшего в крепкую грудь. Чимин дергается от толчка, отступая на шаг назад, и замирает испуганным кроликом, готовый в любой момент получить удар. - Зубы почисть, - приглушенно ворчит старший, вытирая показательно искривленный губы тыльной стороной ладони. Он прячет взгляд за густой непослушной челкой, и прочесть эмоции, которые сейчас одолевают его разум, становится практически не реально, но Чимин и не пытается. Неловко запинаясь о собственные ноги, парень стремительно покидает кухню под аккомпанемент поднимающихся в груди стыда и неловкости. Он чувствует, как вместе со щеками начинают полыхать кончики ушей, и пальцы покалывает в том месте, где случился прямой контакт, кожа к коже. На раковине в ванной комнате уже лежат новая зубная щетка и тюбик открытой мятной пасты. Робкое тепло разливается в груди, и Чимин позволяет себе одну единственную счастливую улыбку, осторожно вскрывая пластиковую упаковку коротко стриженными ногтями. Парень не знает, к чему может привести та извилистая дорожка недомолвок, на какую он ступил по собственному желанию. Нет никаких гарантий, что все происходящее действительно является тем, чем кажется со стороны, но Чимин все равно чувствует себя умиротворенным. Они не говорят друг другу громких слов привязанности, Юнги лишь заваривает крепкий чай на двоих и лезет в аптечку за новой порцией лекарств. На кухне слишком тихо, по полу вольно гуляет колючий сквозняк и кусает ребят за голые теплые ступни. Чимин покусывает нижнюю губу и пытливо наблюдает за действиями хёна. Многое хочется узнать, еще больше, понять, но тишину разбивает лишь робкое: - Расскажешь, что произошло? Проглатывая несколько белых таблеток, старший лишь устало морщится и болезненно заламывает темные брови. Тишина служит самым красноречивым ответом, и танцору приходится сдаться, так и не преступив к усиленному наступлению. С Юнги не может быть просто, Чимину давным давно следовало уяснить такую простую истину. Они сидят в тишине, греют руки о дымящиеся чашки и поочередно кидают друг в друга настороженные взгляды. Младший хотел бы помочь, снова обнять такого хрупкого, словно фарфоровая кукла, хёна, коснуться непослушных прядей на голове и оставить легкий поцелуй в уголке тонких губ. Он сделал бы все это, только вот Юнги снова похож на неприступную крепость, загадочное животное с повадками кота и взглядом дикого тигра. Ситуация глупая до абсурда: им не о чем говорить, нечем заняться, и вечер грозит превратиться в настоящую катастрофу, но положение спасает младший брат Пака, так вовремя позвонивший загулявшему хёну. Семья волнуется, и Чимин запоздало припоминает, что обещал родителям вернуться домой раньше обычного. Юнги не выражает никак определенных чувств, когда тонсен, смущенно потирая шею, сообщает о своем намерении уйти и поднимается из-за стола. Темные круги под припухшими глазами все еще пугающе оттеняют и без того бледный оттенок кожи, но старший не готов принимать помощи более, чем уже получил. Это странно и глупо, но доверие не та благодетель, какую одинокий парень готов разделить с окружающими. Прощание выходит скомканное: Юнги неопределенно кивает, а Чимин лишние секунды мнется в узком проходе, не решаясь шагнуть наружу. В воздухе витает густой аромат недосказанности, но Мин все равно закрывает дверь, стоит младшему переступить небольшой порожек. Головная боль противно отстукивает в висках пульсирующий ритм, и парень прижимается теплым лбом к холодной железной поверхности. Одно только присутствие Чимина принесло столько спокойствия и тепла, сколько Юнги не получал с самого переезда в Сеул. Наверное, старший должен радоваться, но необъяснимый страх вновь сковывает знобящее тело. *** На следующий день Юнги возвращается в школу. Чимин цепляется взглядом за угловатую фигуру в коридоре и мягко улыбается, чувствуя, как тяжелый груз беспокойство разом сваливается с плеч. Старший все еще не выглядит полностью здоровым, но оттенок кожи возвращается к привычно бледному, а круги под глазами заметно уменьшаются и светлеют. Он неспешно движется в сторону лестницы на свой этаж, в процессе вяло отбиваясь от воодушевленно вещающего что-то Намджуна. Гладко выглаженная форма прекрасно сидит на худом теле, и Чимин дольше обычного задерживает взгляд на профиле хёна, не чувствуя легкой улыбки на собственных губах. - Эй, Чим-Чим, спустись с небес на землю, - Хосок тычет друга пальцами в бок и укоризненно заламывает темные брови. - Вы с Чонгуком такие странные в последнее время... Неужели ты тоже решил меня кинуть? - в его голосе слышна обида, и Пак настораживается, когда за фасадом притворства и игривости проскальзывает болезненная искренность. По лицу вечно улыбающегося друга сложно что-либо понять, но грусть в глазах отражает наличие внутренних метаний, какой-то болезненной темы, успевшей измучить мягкую душу. Чимин хотел бы спросить, да только староста ни за что не расколется, сведет все к шутке и виртуозно сменит щекотливую тему. Такое происходит уже не первый раз, и Пак не уверен, стоит ли предпринимать попытки в будущем, или и дальше делать вид, что проблемы не существует? На самом деле, Чимин тоже заметил то самое пресловутое изменение в Чонгуке, порадившее в душе крохотный росток непонимания. Младший все больше времени проводит с Тэхёном, все чаще выпадает из разговоров, увлеченно зависая в своем телефоне, все меньше стремится найти общий язык с окружающими и попадает в различного рода передряги. По классу уже начали ходит слухи, что новичок попал в сети главной шлюхи школы. Атмосфера между Чонгуком и Минхо накалилась до такой степени, что редкие старшеклассники ради развлечения начали делать ставки, когда же показательный цирк закончится и начнется настоящая травля. Даже Хосок в присутствии Чонгука все меньше говорит и больше отвлекается, словно невидимая стена недосказанности отделяет друг от друга по началу хорошо общавшихся молодых людей. Все ли дело в Тэхёне или у старосты есть свои претензии к поведению новенького? Чимин и сам не может понять, что творится с Чонгуком, но поговорить по душам у парней нет никакой возможности, учеба и дополнительные занятия занимают все мало-мальски свободное время. Да и не расскажет младший всей ситуации, на самом деле, не такие уж они и близкие друзья. Каким бы добрым и приятным не был Чонгук, как бы хорошо они не проводили вместе время, Чимин отчетливо чувствует дистанцию, которую новичок выдерживает в любой ситуации. И сейчас, после появления Ким Тэхёна, эта дистанция словно бы начинает расти, хотя еще пару недель назад, Пак готов поклясться, доверия в глазах младшего было чуточку больше. Когда большая часть занятий заканчивается и в школе остаются лишь некоторые старшеклассники, вынужденные грызть гранит науки в преддверии вступительных экзаменов, Чимин прощается с Хосоком и прямиком из школы направляется в танцевальный зал. Найти силы поговорить с Чонгуком ему так и не удалось, хотя старший отчетливо увидел пару новых синяков, вылезающих из-под белоснежных рукавов рубашки. Хотелось бы подключить к расспросам Хосока, да только этим двоим весь день было словно бы неловко находиться вместе. И будь Чимин хоть чуточку смелее, он бы обязательно припер к стенке обоих и потребовал выложить все как на духу, но... Парню и правда хватает своих проблем (одни американские горки в отношениях с Юнги чего стоят), да и не сложно догадаться, что камнем преткновения в отношениях одноклассников стал Тэхён, а лезть в такие грязные воды Чимину бы действительно не хотелось. Слишком это все подозрительно, мерзко и надуманно. Да и своя шкура всегда дороже. То, что происходит с Чонгуком, еще цветочки, ведь некоторых ребят до сих пор топят в туалетах и гурьбой избивают в подворотнях недалеко от школы. На часах начало девятого вечера, когда в зал, где под легкий хип-хоп трек разминается Чимин, шаркая кроссовками по паркету, медленно заходит Юнги. На его лице вновь отпечаток глубокой усталость, а школьный рюкзак, набитый по большей части рабочей формой, оттягивает бледные руки к полу. - Хён! - Чимин ловит отражение сутулой фигуры в тускло освещенном зеркале и от негодования даже забывает о привычном смущении. Секундная радость сменяется неодобрительным удивлением, и Юнги так и замирает у самой двери, подобравшись, словно пойманный врасплох дикий зверек. - Что ты здесь делаешь? - В смысле? - напряжение проступает на лице сведенными до морщинок бровями и непроизвольно поджавшейся полоской тонких губ. Парень шел сюда по старой памяти, изученному уже маршруту, потому что мозг с перебоями отдавал приказы болезненно ноющим мышцам. Подработка сегодня выдалась крайне паршивая, и последние пару часов Юнги мечтал лишь о том, чтобы присесть в облюбованный темный угол и отключиться от окружающего мира. - Ты ведь еще не до конца выздоровел, - мягко, словно разъясняя маленькому ребенку простую жизненную истину, тянет нахмурившийся Чимин. В его голосе звучит нотка необоснованной обиды, словно своим появлением старший мог задеть чужие трепетные чувства. И Юнги не может удержаться от насмешливого хмыка, когда упрек в глазах напротив перевешивает искреннее беспокойство. – А если температура вновь поднимется? Или голова закружится? - Чимин, ты же не серь… - Нет, хён, серьёзно, - уверенно обрывает младший, складывая руки на груди и превращаясь в обворожительную щекастую булочку. – Мы сейчас же разворачиваемся и уходим отсюда. - Мы? – вопросительно изгибая правую бровь, уточняет Юнги. Но Чимина ни его тон, ни легкий сарказм в голосе, кажется, совершенно не смущают. Парень даже бровью не ведет, продолжая сверлить старшего хмурым взглядом, в котором упрека больше, чем должно быть. Переигрываешь, Пак Чимин. - Именно. Я должен убедиться, что ты пойдешь домой, а не на очередную подработку. Ты еще вчера еле на ногах стоял. - Вообще-то только благодаря «очередной подработке» я все еще живу здесь, - резонно замечает старший, опираясь острым плечом на дверной косяк. Его голос и тон в мгновение ока меняются с игриво-приятельского на сквозящий отчужденностью и холодом. Чимин чувствует, что затронул нечто слишком личное, капнул так глубоко и болезненно, что выбраться без чувства вины уже не представится возможным. Юнги не мигая смотрит прямо в глаза младшему, и тот под тяжелым взглядом вмиг тушуется и теряет весь свой боевой запал. В любимом, изученном до каждой маленькой трещенки, зале становится неуютно, температура словно бы опускается на несколько градусов и по коже бегут мурашки. Чимину боязно, но отводить взгляд он снова не решается. У них словно появилась негласная договоренность, что-то вроде одной игры на двоих, и проигрыш приравнивается к возвращению к точке старта. Без права на дальнейшее взаимодействие. - Ладно, наверное, ты прав, - Юнги отводит взгляд в сторону и неуверенно теребит отросшие на затылке волосы. – Мне действительно стоит отдохнуть. Все напряжение вмиг схлынывает, обнажая скромные улыбки и легкие шаркающие шаги по паркету. Чимин спешно собирается, отключает аппаратуру и выпихивает хёна на улицу. До дома Юнги они идут в полной тишине, старший лишь возмущенно косится на маленькую ручку, что мягко сжимает его собственное запястье, но происходящее никак не комментирует. В отличие от прошлого посещения, в этот раз в квартире хёна царит почти идеальный порядок, ни намека на творческий застой: кровать застелена, на столе лежит только пара ручек и учебник по истории Южной Кореи, а духоту разгоняет первым делом подключенный к розетке вентилятор. Все еще не препятствуя контакту кожа к кожу, Юнги позволяет утянуть себя на кухню, а через пятнадцать минут уже пьёт крепко заваренный горячий чай с тремя ложками сахара. Гадость первостепенная, но Чимин на приглушенные возмущения лишь закатывает глаза и пододвигает чашку ближе к старшему.