see my desire

Тина чувствует, что кто-то смотрит на нее. Она чувствует это сквозь дрему, которая тяжелым покрывалом придавливает её тело к постели. Просыпаться совсем не хочется. И всё-таки она с трудом раскрывает глаза, и трёт пальцами веки, пытаясь сфокусироваться. Сквозь оконное стекло проникает синеватый вечерний свет. Ещё не видя незваного гостя, Тина понимает, что находится в номере не одна. Присутствие чужой магии очевидно разлито в воздухе. Осторожно приподнимаясь, чтобы оглядеться, Тина наталкивается прямо на спокойный взгляд Грейвза. Шеф аврората, трансфигурировав григорианское кресло с прямой спинкой в более комфортный вариант мебели, полулежит, наблюдая за ней поверх согнутой в локте руки. — Вы не отчитались о проведенных мероприятиях. И более того — не вернулись в Главное Управление, — тон Грейвза совершенно расслабленный, как и его поза. Он снял сковывающий движения пиджак, оставшись в жилете и рубашке, идентичной той, что сейчас на Тине. Тина садится, подтягивает к груди одеяло и пытается вспомнить, укрывалась ли она, когда ложилась в кровать. — Позвольте заметить, сэр, вы тоже совершенно неподражаемы, когда речь идет о нарушении границ приватности. — Я беспокоился. Не был уверен, что вы не влипли в очередную историю. — Мне нужно привести себя в порядок, — Тина, на ходу укутываясь в одеяло, слезает с той стороны кровати, что дальше от Грейвза, и ближе к крохотной ванной. Быстро скрывается там и защёлкивает дверь на замок. Умывается, подставляя сложенные ковшиком ладошки под кран с тепловатой водой, полощет рот, приглаживает пальцами волосы. Нарочно избегает смотреть в зеркало. Палочка лежит где-то среди вещей, что она разбросала перед сном в номере: значит всё равно не получится ни уложить прическу, ни разгладить измятую рубашку. Тина задумчиво смотрит на упавшее к её ногам одеяло: не трансфигурировать ли его в халат или платье? А потом вдруг понимает, что ей надоело. Надоело играть в поддавки с мужчиной, что так самоуверенно вошел не только в её номер, но и в её жизнь. Тина кладет пальцы на дверную ручку, но не решается нажать на нее. Вместо этого она прислоняется лбом к двери и замирает. Грейвз смотрит на опустевшую кровать, прислушиваясь к приглушенному звуку льющейся воды. Он нарушает все мыслимые нормы приличия, находясь в спальне своей подчиненной. Хотя они оба знают, что это вызов иного рода. Ему раньше казалось, что подавляемое влечение к Тине — это лишь желание властвовать. Возбуждение охотника, обнаружившего наивную добычу. Но вдруг оказалось, что Тина оказывает на него не меньшее влияние, чем он на неё. Нужно было брать на Литтл-Толл Харрисона. Тогда бы Грейвз никогда не узнал, что Тина Голдстейн обладает удивительной способностью возрождать такие, казалось бы давно забытые и поблекшие, чувства, как трепет, нежность, желание оберегать. Иными словами, все эти сантименты. Все эти слабости. Вода перестала шуметь несколько минут назад. Грейвз встает и подходит к двери в ванную комнату — последнему рубежу, за которым Тина могла от него укрыться. Мелькает мысль, что ему стоит уйти и не мучить девушку, но в этот момент дверь распахивается. Тина умудряется выглядеть одновременно испуганной и сердитой, воинственной и хрупкой, строгой и остро притягательной. Она упирает руки в бока, отчего рубашка складками собирается на талии, натягиваясь на груди. Сквозь зазор между пуговицами видно бежевое кружево лифа. Эта ситуация зеркалит произошедшее несколько часов назад ночное вторжение Тины. Теперь она стоит перед Грейвзом полуобнаженная, и у них больше нет срочных дел, чтобы обойти вниманием сей факт. Грейвз делает шаг вперед, и Тина не успевает понять, как получается, что он осторожно обхватывает её лицо своими ладонями и целует. Нет, не целует. Лишь осторожно дотрагивается губами губ, ища одобрения. Тина выдыхает, долго и медленно. Потом, опустив ресницы, сама делает движение навстречу. Их губы снова смыкаются. Однако теперь это не просто касание: Грейвз целуется и умело, и нежно, давая девушке расслабиться и привыкнуть к темпу. Тина отвечает так робко, будто делает это впервые. Невесомо обвивает руками его крепкий торс, чувствуя под ладонями шелк жилета. На мгновение Грейвз отстраняется и шепчет: — Тина, — она не узнает тембр его голоса, такая в нем звучит ласковость и певучесть. — Тина. Ей бы хотелось ответить тем же, но она не называла Грейвза по имени даже в мыслях. — Ты удивительная. И даже не подозреваешь об этом, — его руки ложатся ей на плечи. Темные, почти черные от затопившего радужку зрачка, глаза смотрят внимательно, изучающе и… влюбленно. У Тины от волнения сжимается горло, легкие замирают, не в силах сделать ни вдох, ни выдох. Слова ей сейчас не подвластны, и она крепче прижимается к Грейвзу, пытаясь жестами рук, теплом своего тела, поцелуями объяснить ему, что он значит для неё. Все произошедшее дальше откладывается в голове Тины ворохом звуков и ощущений: шорох спадающей одежды, влажные следы поцелуев на коже, невнятный и от того почему-то кажущийся Тине неанглийским шепот Грейвза, глубокие вдохи, вкус его губ — незнакомый и терпкий, мурашки, бегущие от прикосновений к другу другу, жар, растекающийся по телу. Тина позволяет Грейвзу вести в этом подобии танца. В сгущающейся темноте номера он касается её беспорядочно, но в тоже время так ощутимо, так властно и уверенно. Тина теряет голову, тихо охает, когда он опускает её на матрас, когда сжимает её безвольные пальцы, глубоко входя, ловя её бестолковую и сладкую дрожь. Когда всё кончается, Грейвз перебирает её короткие пряди, гладит по лицу, а Тина не находит вопроса лучше, чем: — Это… это останется на острове? Её лихорадит. От его близкого присутствия. От того, что случилось между ними и ещё не успело стать воспоминанием. От страха, что всё рухнет, не успев начаться. Поэтому она и спрашивает. — Ты этого хочешь? — вопросом на вопрос отвечат Грейвз и подушечками пальцев проводит по щеке девушки. — Я хочу быть… с тобой, — Тина сглатывает едва не проскочившее в речи «сэр». Грейвз думает о том, сколько доводов — надуманных и настоящих — можно привести против этой идеи. Но он знает, что они все растворятся в магии особого рода, что сейчас разлита в воздухе. Он прижимает Тину к себе, чтобы она наконец перестала вздрагивать.