Уникальный объект

Покидая душную теплицу, Саске испытал своеобразное моральное удовлетворение от того, что смог организовать своему пациенту относительно приличный и полезный досуг. Причём порыв альфы пристроить Аями в теплицу имел совершенно искреннюю подоплёку к тому, чтобы омега получил хотя бы временную возможность развеяться, заглушить мрачные мысли и внутренних демонов. Сам Аями не особо стремился каким-либо образом их демонстрировать, однако за него это делали рваная омежья аура и вязкая тёмная энергетика, имевшая тенденцию придавливать к земле даже такого тёртого по части психиатрии пряника как Саске. Кстати, в отличие от поистине опасных для общества психопатов, склонных к насилию в разных его проявлениях, в мутном омуте Аями чертей не водилось. Скорее, ужасающие покрытые скользкой грязью руины былой полноценной человеческой жизни. С перспективой на нечто лучшее, нежели остаток дней в психушке после пережитых измывательств и последующих расправ над обидчиками. Если прислушаться, можно уловить, как в груде залитых грязной водой развалин кто-то стонет. Не жалостливо, не умоляюще, а чертовски устало. Слишком тяжело давил накопленный за последние несколько лет уродливый груз. Учиха считает, что Аями заслужил право на личное отмщение, однако, сработай вселенная как-то в корне иначе и отдай этого омегу в руки Саске до того, как тот протянул за собой кровавый след, альфа не позволил бы прибегнуть к подобному. Не потому что Учиха беззубый терпила, уповающий на карму, а потому что, по мнению альфы, именно жажда отыграться на обидчиках сожгла последний шаткий мост, способный вернуть Итачи к относительно нормальной адаптированной в обществе жизни. Хотя, возможно, Саске не прав нифига. В конце концов, он, как специалист, способен что-то понять и распознать, но на себя лично чужую шкуру не примерял и с интенсивностью болей тамошних увечий не знаком. К тому моменту как Учиха добрёл до больничного крыльца, холодный ветер усилился, кружа в воздухе редкие колкие снежинки. Не самая приятная погода для осени. В такие моменты посиживать бы дома с горячим кофе или рюмочкой хорошего коньяка, а то и при пикантной компании. Хотя, если при компании, то лучше не дома. Подумав об этом, Саске, орудуя бледной от холода рукой, закурил, чтобы лишний раз не смолить в кабинете. Всё это время у крыльца суетливо сновал низкорослый бета, всем в округе известный безобидный дурачок-дворник, коего обычно либо игнорировали, либо посмеивались над ним. - Вы должны одеваться теплее, иначе простудитесь, - беззлобно отчитал врача дворник, завидев как тот, поёжившись, плотнее запахнул на себе куртку. - Непременно, - спокойно ответил Учиха, на что дворник кивнул и продолжил суету с нехитрым инвентарём в виде потасканного веника и железного совка. По возращению в свой кабинет Саске невольно огляделся вокруг, снова оценивая созданную здесь руками пациента двести сорок семь атмосферу, а она буквально кричала о том, что Учихе желали отдать дань уважения и выразить благодарность по мере доступных возможностей. Сделать так чтобы доктору внутри своего рабочего помещения жилось максимально комфортно и уютно. А цветущее растение, объявившееся на подоконнике со вчерашнего вечера, послужит напоминанием о том, что Учиха позволил одному выброшенному из социума омеге вновь почувствовать себя человеком. Только всё это, чёрт побери, совсем не внушало позитива и вдохновения. Это странно, но от той трепетности, теплоты и стремлению к уюту, коими веет от Аями в противовес его уголовному досье, Учихе становилось почти физически больно. Саске вспомнил одну из историй, которой на заре их знакомства за чашечкой кофе поделился нынешний любовник. Однажды в его дежурство доставили тело молодого альфы. Парень, по нелепой случайности получивший перелом основания черепа во время смены на строительном объекте, скончался в машине скорой помощи, не приходя сознание. Как выяснилось позднее, соль трагедии оказалась в том, что несчастного подобрали на бирже труда для однодневного калыма. Как говорится, не то время, не то место. В ходе исследования и описания поступившего на его стол «пациента» медик наткнулся на завернутую в целлофановый пакет булочку, добытую из кармана опрятной крутки. Ни документов, ни кошелька, только булка в пакете. Со слов омеги, он и сам не понял, отчего эта деталь его так остро пробрала. Психиатру казалось, что исходящий от действий Аями исконно омежий трепет вызывает в нём примерно такие же чувства, что и та разнесчастная булка у его пассии. Будто ком поперёк горла встаёт. Пожалуй, впервые по отношению к пациенту в Учихе смешались сторона врачебная и чисто человеческая, альфья. Отчего он уже неспособен воспринимать Аями просто как очередной номер, лицо которого не более чем психическое расстройство. Пугало ли это – безусловно, так как ранее Саске, как специалисту, не была свойственна эмпатия. Если отбросить нюансы, его дело, как и прочих местных докторов, залечить психопата, а не углубляться в суть трагедии жизни не маньяка и не дегенерата, обречённого коротать свой век в психушке. Снова в голову альфы закрались сомнения - а та ли помощь, которую он предполагает в своём врачебном плане, требуется его пациенту в действительности? Не Саске ли расписывал в диагнозе двести сорок седьмого о необратимых изменениях психо-физического статуса? Максимум положительной динамики… Справедливости ради, альфа уже наладил с Аями положительный контакт, стабилизировал и относительно успешно адаптировал к здешнему быту. А ещё возвёл его в почётные уборщики рабочего кабинета. Да-да, властью данной начальством свыше. В сути, по-настоящему необходимые для двести сорок седьмого вещи при нынешнем положении его дел - спокойствие, безопасность, возможность чем-то отвлекаться от самого себя, элементарное понимание его самого и его жизненной ситуации. А для этого Саске достаточно быть для подопечного тем, кем врач себя и провозгласил – тылом доверия и элементарной психологической поддержки, которые Аями даже частично не предоставили в своё время. Тем более, пациент не просто готов доверять своему врачу-альфе, но и идёт навстречу чужим стараниям ради его блага, несмотря на их нецелесообразность, по мнению самого же омеги. Никогда Саске не сталкивался с подобным в этой прогнившей больничке. И, вероятно, уже не столкнётся. Объективно дела с пациентом двести сорок семь складываются ладно, вопреки первичному впечатлению. Тем не менее, Учиху отчего-то тяготило гремучее, будто ядовитая змея, чувство тревожности на почве взаимодействия с Аями. Саске думал связать это с неуверенностью в своём клиническом опыте по части ведения омег, однако в итоге пришёл к выводу, что проблема в чём-то другом. И с этим, возможно, ещё предстоит разобраться. В очередной раз задумчивый взгляд Учихи зацепился за герань, заселившую подоконник. Ещё поутру абсолютно чужеродное взору растение теперь внушало возмутительное ощущение того, что обитало здесь всегда, на тех же правах, что и прочие предметы кабинета. Оно будто с вызовом раскинуло в сторону сочные листочки, по-хозяйски готовясь со дня на день цвести, обогретое здешней атмосферой. - Ты что-то знаешь, - проговорил Саске, с прищуром буравя новоиспечённого обитателя подоконника. – Знаешь, но молчишь, - с наигранной серьёзностью добавил Учиха и залпом допил воду из глубокой кружки. До конца рабочего дня время текло удивительно вяло, но стоило распустить дневную смену, как Учиху срочно вызвали на консультацию в первое отделение. Провозился альфа недолго, порекомендовав коллеге экстренный перевод пациента в неврологический стационар. Так и поступили, прежде чем Учиха вернулся к своим унылым бумажным делам, к коим обязывала его должность. Данный нюанс давно перестал вдохновлять, но ничего не попишешь. Всем хочется спокойно отработать и скорее свалить из этого гадюшника домой, к семье или ещё куда. Брать на себя ответственность за всё отделение и разгребаться в нём – удел таких героев как Саске, которые однажды отдали свои сердечки этой закрытой больничке из чувства энтузиазма и реального рвения к психиатрической деятельности, а не с голой целью заработка и льготного стажа. И вот однажды в размеренной врачебной жизни Учихи случился номер двести сорок семь, отчего альфа временно забыл о том, что он, вроде как, врач адекватный, думающий, поэтому едва не довёл до ручки своего пациента-омегу, дважды спровоцировав у него рецидив психоза и единожды рискнув его и без того битой головой. Да уж… Омрачив себе настроение былыми оплошностями, Учиха прервал стук по клавишам ноутбука и направился в сторону окна с целью перекурить. Стоило совсем чуть-чуть приоткрыть высокую створку, как в кабинет ворвался колкий неприятный сквозняк, заставивший поёжиться. - Иди отсюда, а то простынешь, - проворчал Саске, переместив долбанную герань в ее долбанном горшочке на свой рабочий стол.

***

Ровно в шесть Учихе позвонили с поста, доложили о благополучном прибытии пациента двести сорок семь в его палату. И поскольку за весь день Саске не поступило ни единого звонка из теплицы, значит всё у его манерной фиалки прошло гладко. - Пригласите, пожалуйста, Аями в мой кабинет к восьми, - попросил альфа говорившую с ним сотрудницу. – На обход не пойду, а если кто вздумает заблистать, звоните. - Как скажете, Учиха-сан, - проговорила женщина и положила трубку. Все нынешние пациенты отделения были стабилизированы и не нуждались в интенсивном наблюдении. Да и хорошо, в какой-то степени, что со временем их стало меньше чем, к примеру, года четыре назад. До восьми Саске успел дорисовать график дежурств на следующий месяц, поговорить по телефону с коллегой, помаяться хернёй в интернете и даже наведаться в служебную душевую. Не хотелось заниматься этим потом, лучше раньше лечь спать. В конце концов, доктор спит, дежурство идёт. С этой мыслью воодушевлённый в предвкушении выходных альфа расчёсывал влажные волосы, напротив висевшего на стене зеркала. Деликатный стук в дверь кабинета неожиданностью не стал, поэтому Саске смело бросил дежурное «входи», отложив на полочку деревянную расчёску. По правде, он ждал в гости мрачного задумчивого человека, которого провожал сегодня днём до теплицы. Однако за порог врачебной обители переступило до абсурда уютное нечто, одетое в мягкий бежевый костюм, тапочки и благоухающее всеми оттенками мыла. Венчали образ уже знакомые Учихе очки в золотистой оправе и собранные в небрежный тугой хвост длинные волосы. «Интересно, удобно ли их такие носить?», - впервые за знакомство с омегой задался риторическим вопросом врач, прежде чем его мысль прервали. - Доброго вечера, доктор Саске. Не ожидал вновь увидеть вас сегодня, - на губах омеги возникла едва заметная улыбка. - Вот такой я щедрый на сюрпризы, Итачи. Присаживайся, - Учиха указал жестом руки на угловой диван. – Будь как дома, но не забывай, что в гостях, - добавил шутливо альфа. Омега поразительно несмело расположился на предложенном ему месте, как будто стеснялся. Однако поза его не была закрытой, что намекало на полную готовность к ведению диалога. Может быть, сработала хозяйская атмосфера Саске, или непосредственно смена обстановки, но сейчас не спешила мутная сущность Аями разбрасываться направо и налево тяжёлыми флюидами. Более того, от нее веяло небывалым умиротворением и спокойствием, будто она уставшая, бродячая кошка, которой сердобольный человек предоставили тёплый кров и мягкую лежанку. - Ты пока поделись впечатлениями о трудовом дне, а я сварганю для тебя кофе. Чёрный. Тот самый за который ты готов был отдать остаток души. - Спасибо, - проговорил омега, припомнив своё недавно озвученное желание, прежде чем переключился к теме минувшего дня. Пока Учиха хлопотал у кофе-машины, Аями почти в художественной манере разглагольствовал о том, что ему пришлось по душе тихое светлое место, где приятно пахнет влажной почвой, свежей зеленью и цветами. Кропотливая работа с привередливыми саженцами, уход за уже зрелыми растениями и поливка поистине позволили на долю времени забыться. А ещё впрок пошло движение, недостаток которого омега остро испытывал с тех пор как был изолирован из социума. Работники теплицы ничего не знают о нём, Итачи, как о пациенте с его нелицеприятной подноготной, поэтому от них не веяло отвращением или опасением при нехитром взаимодействии с ним. И это дополнительный момент в копилке плюсов. Даже отвратный, по мнению Учихи, душный и влажный климат не отпугнул его подопечного. - Поэтому я не против продолжать выполнять данную работу по мере возможности, - заключил омега, охотно приняв из рук врача однотонную синюю кружку с толстыми стенками. Следом, на удивление пациента, альфа преподнёс ему добытую в ящике рабочего стола шоколадку. - Вы всех своих пациентов так балуете, доктор Саске? – осторожно полюбопытствовал Аями, глядя на психиатра своими пугающе бездонными глазами. - Только послушных и покладистых. Помнится, кофе ты просил сладкий, а сахар закончился. Да и кому ещё, в конце концов, угощать тебя сладостями, - пояснил альфа, но тут же осёкся, опасаясь надавить на больную мозоль в чужой душе. - Тебя ж едой нормальной не корми - выдай пирожных побольше. Разлившийся по кабинету бархатный аромат кофе был чудесным настолько, что даже Учиха не отказал себе в маленькой порции напитка, хотя намеревался отрубиться спать пораньше. - Сладости, доктор Саске, ныне единственная из относительно доступных мне радостей. Не без вашей милости, да. А ещё сладости вызывают у меня положительные ассоциации. Всегда вызывали. - Например? – полюбопытствовал врач, присев с миниатюрной чашечкой на угол дивана. По его мнению, вести диалог на таком расстоянии от пациента удобнее, нежели, сидя за рабочим столом. - Когда я был ребёнком и из-за чего-нибудь огорчался, папа всегда угощал меня сладостями. Обычно это были конфеты с разными начинками или мороженое. Угощая, он часто напоминал, что даже за самой тёмной грозовой тучей прячется солнце. И что я должен извлекать положительные моменты из любой непростой ситуации. Эти слова часто вдохновляли меня в дальнейшем. Ну… в моей прошлой жизни, - омега сделал маленький глоточек горячего напитка, блаженно прикрыв глаза. – Очень вкусно, - не поскупился заметить пациент, прежде чем продолжить свои пояснения. - Ещё в нашей семье существовала нехитрая традиция посещать по субботам местную кондитерскую, где мне разрешали выбрать любой торт из представленных на витрине. Это было здорово. Даже проживая отдельно от родителей, я оставался верным данной традиции. Вовсе не потому, что жизнь без сладостей была невыносима, а скорее, чтобы душевно ощутить подобие того тепла, которое дарили когда-то семейные походы. Во время рассказа на губах Аями присутствовала душевная улыбка. Она выглядела удивительной, потому что не была натянутой или вымученной. Только в бездонных глазах понемногу проступал глянцевый блеск, а в рваной ауре взволновано зашелестела давно знакомая Учихе тьма. - А имеются ли у вас, доктор, приятные ассоциации родом из детства? – внезапно полюбопытствовал омега, едва не проткнув сознание альфы пристальным взглядом поблёскивающих глаз. Всё же плещется в них нечто бесконечно далёкое от нормальности. Два тёмных зеркала чужой деформированной души. - Ассоциаций из детства, увы, я не сохранил. Да и каких-то особых ритуалов или традиций тоже не имел, - не поскупился на ответ Учиха. - Разве что почти в конце каждой учебной недели дед жарил куриные голени на заднем дворе, и получались они чертовски вкусными. Кажется, упоминание куриных голеней пациента позабавило. - Возможно, имело место быть нечто общесемейное? Чему вы, в силу возраста, не придавали особого значения, но то, что, если задуматься, вызывает у вас приятные эмоции? С минуту Учиха хмуро пялился на дно кофейной чашки, будто упорно пытался разыскать в ней одному ему известные истины, а потом уверенно признался. - Общесемейного, Итачи, в моём детстве не было ничего. Тон альфы спровоцировал неловкую тишину, в которой он сам и его пациент будто зависли и потерялись, внезапно свернув куда-то совсем не туда с предполагаемого на нынешний вечер нехитрого плана Учихи о дежурной беседе психиатра с пациентом. - Знаешь, выражение такое есть - как собаке пятая нога. Лишняя и совершенно не в тему. Вот это коротко про моё детство, - смело обрисовал ситуацию Саске, то ли с целью прервать давящую тишину, то ли искренне желая обменяться с пациентом моментами жизни, поддержав атмосферу доверительного диалога. – По ряду причин я не стал желанным ребёнком для своей матери, зато для отца, вроде как, был желанным. Ну, во всяком случае, до поры, до времени. Поэтому после развода родителей я ожидаемо остался с ним. А потом он взял замуж красивого молоденького омегу, которому чужой ребёнок оказался не особо интересен, тем более отчим на тот период уже ждал своего. Отец, в силу обширной занятости, не мог полноценно заниматься моим воспитанием, поэтому решено было спихнуть меня деду-омеге, в другой город. Там со мной тоже никто особо не сюсюкал, зато, наконец, почувствовал себя при месте. С тех пор отец компенсировал своё участие в моей жизни приличными алиментами. Бывало, даже звонил. На настоящий момент связь особо не поддерживаем, потому что не имеем ни одного угла соприкосновения. Такова моя семейная история, - завершил незамысловатый рассказ Учиха на совершенно ровной серой ноте, а потом, усмехнувшись, добавил – Кстати, когда оповестил отца о выбранной профессии, он думал, что это мой подростковый каламбур. А юморист из меня, как известно, такой себе. Вдумчиво и внимательно выслушав Учиху, Аями медленно отпил очередной глоток выстраданного кофе и с безысходностью обронил одно единственное слово: - Сочувствую. - Не нужно мне сочувствовать, - оскорбился альфа. - Неполноценным или обделённым я себя, знаешь ли, не чувствую. - Не вам. Вашим родителям. Без причины вычеркнуть из жизни путёвого несовершеннолетнего сына, который, как абсолютно любой ребёнок, нуждается в родительской заботе и поддержке – такой себе личностный показатель и очень дерьмовая перспектива. Хотя, наверное, даже хорошо, что родители предпочли просто отвергнуть вас, вместо того чтобы отравлять вашу жизнь из-за собственной несостоятельности. - Возможно, - согласился Саске, отправив на журнальный стол уже пустую чашку из-под кофе. – А вообще всё это давно для меня не актуально. И да, всё-таки халат здесь первым надел на себя я, Итачи, - ни то съязвил, ни то пошутил альфа. - Доктор Саске, по изначальной своей версии я, если помните, педагог. И психология мне не чужда. Кроме того, я всего лишь рассуждаю на тему, а не пытаюсь играть в специалиста или, тем более, внушать что-то взрослому сформировавшемуся мужчине. Ещё и психиатру. Хотя, откровенно говоря, мне всегда горько, когда у человека отсутствует стереотип семьи. Так не должно быть. Кстати, возможно, окажись я и вы в иной ситуации при иных обстоятельствах, нашёл бы о чём с вами поспорить, - отчего-то с улыбкой оповестил омега. В эту минуту в голове альфы вновь зажглось напоминание о том, что психиатрический недуг Аями не является врождённым. Да, существует пациент двести сорок семь как продукт случившейся трагедии, повлёкшей массу горьких и непоправимых последствий. Но когда-то это был полноценный социализированный человек. Омега со своими омежьими примочкам и здоровой омежьей повседневностью. С выраженной плотной аурой вместо её ошмётков и насыщенным запахом вместо мыльной дымки на пустом полотне. Человек со своей историей, привычками и тайнами, который доктору Учихе абсолютно незнаком. В сути, личность Аями словно два разных пазла, и чтобы объективно судить о ней необходимо собрать оба воедино. Композицию в чёрно-бурых тонах Саске, как врач, уже сумел сложить и рассмотреть, но вторая так и осталась пылиться в закрытой коробке. - Расскажи о себе. Внезапный вопрос альфа сопроводил пристальным взглядом, тем самым, который совершенно не допустим для работы с психиатрическими больными - направленным чётко в тёмные глаза на пол-лица, и они, в свою очередь, совсем не спешили избежать контакта с глазами доктора. - И что полезного вам это даст? – Аями искренне не понимал сути чужого интереса. Учиха пожал плечами, прежде чем внести наболевшую ясность. - Надеюсь, более объективное видение. Хочу представить тебя как просто человека, а не моего пациента. Как омегу, - бесхитростно пояснил Саске, затем принял максимально расслабленную позу, которую только мог подразумевать угол дивна. – Ты уж пойми, я впервые в жизни столкнулся с интеллигентным педагогом-омегой со столь мрачной подноготной. И, к слову о последнем пункте, попрошу учесть, что по-прежнему не намерен порицать твоих действий. Дело сделано, ты уже сидишь здесь в качестве моего подопечного. «И, несмотря на ужасное пережитое, твоя память всё ещё способна хранить тёплые воспоминания», – додумал, но так и не произнёс Учиха. Во взгляде Аями сквозь тонкие линзы очков замерцало глухое непонимание, будто он мысленно упрекал Саске в том, что ему, адекватному, мать его, специалисту, заняться больше нечем, кроме как натурально нянчиться с бесперспективным психом-уголовником, которому даже на самого себя давно похеру. Сдох бы, но рабочее сердце всё никак не позволяет, как и сидящий напротив мужлан, запретивший голодовки. Однако, как бы там ни было, порывов психиатра омега не пресёк. - Представьте себе палисадник, густо усыпанный восхитительными цветами. Белые, розовые, жёлтые, может даже фиолетовые и красные. От каждого цветка исходит притягательный аромат: лёгкий и воздушный, медово-сладкий или с сочной кислинкой. Так и хочется урвать хоть один цветочек, или же насобирать завидный букет. И среди этого сказочного благоухающего цветника затесалось нечто непонятное, какое-то неправильное. Чёрненькое, угловатое, отпугивающее и с глазками. Пахнет странно и густо, аж башка раскалывается. Мимо проходящие люди, то и дело, задаются вопросом – а что это здесь такое диковинное выросло? А это, знаете ли, я в качестве омеги. Сказанное устами пациента звучало совсем невесело, но представленные им аллегории сразили Учиху наповал. В эту минуту он искренне порадовался тому, что уже успел выпить свой кофе. В противном случае подавился бы и сдох от кофейной аспирации. - Тебе впору было сатирические книжки выпускать, а не в школе работать, - не удержался альфа. – Я бы скупил всю серию и, наверное, даже пришёл к тебе на фансайн где разрешил сыронизировать что-нибудь и обо мне. Окей, насчёт чёрненького и с глазками – согласен, но в остальном отчего так нелестно? - А вы обо мне иного мнения, доктор Саске? – поинтересовался Аями, уставившись на альфу почти с вызовом. Последнего данный нюанс ничуть не смутил и даже пощекотал его внутреннего аналитика. - Мог бы чётко и по фактам ответить на твой вопрос, узнай я тебя лет на десять раньше. Сейчас скажу лишь о том, что непонятного для меня не существует: ты либо омега со своими личными особенностями, либо альфа с тем же набором, либо бета или женщина с наличием или без вторичных половых признаков. Говоря о неправильности, в твоём случае я наблюдаю её исключительно в моментах, которые по итогу привели тебя сюда. Касаемо отпугивающего, сомневаюсь, что ты, одержимый кондитерскими бесами, ползал ночами по высоткам, высматривая сладости в окнах верхних этажей. На этой ноте омега не выдержал, едва сдерживая ни то порыв шока от представленного эпика, ни то смех. - Это был несерьёзный вопрос, доктор, расслабьтесь. А по поводу, как вам показалось, нелестного, на самом деле, проблем с самооценкой я не имел, - Аями внёс важную, по его мнению, ремарку. – Да и крупных конфликтов с собственной природой у меня не возникало. Разве что в период полового созревания, - припомнил омега. – Проблема упиралась в изнурительные болезненные течки. В то время, вместо того чтобы сладко благоухать и всеми фибрами желать альфу, мне хотелось забиться в самый дальний угол и тихо сдохнуть. Но годам к семнадцати организм вызрел, циклы устаканились и приобрели куда более понятную, физиологичную форму. С тех пор больше не проклинал себя за то, что родился с маткой. Ещё, наверное, стоит всё-таки пояснить за отпугивающее. В юности я увлекался ездой на байке и не раз участвовал в уличных заездах. Даже призовые места занимал. Как-то на таком мероприятии подошёл ко мне один из участников, щупленький парнишка-бета почти на две головы ниже меня, и, набравшись храбрости, задал наболевший вопрос. Спросил, что я такое? Оказывается, он и его друг, тоже бета, уже с полчаса гадали о моей половой принадлежности. Тот, что подошёл ставил на омегу, второй на альфу, ссылаясь на мою мышечную массу, отсутствие грации трепетной лани и крепкие руки, которыми я запросто подниму свой мотоцикл, дабы заехать им кому-нибудь в хлебало, если не приеду первым. - И что ты ответил? – ситуация по мнению Учихи идиотская, однако ему не терпелось узнать развязку. - Я не успел ничего ответить. Буквально через миг после заданного вопроса, парень убежал к своему приятелю с возгласами о том, какая у меня кожа красивая и ровная, без намёка на щетину, и о том, что тот с треском проебался. Кстати, мотоциклом в хлебало в тот вечер от меня так никто и не получил. - Выходит, ты приехал первым? – уточнил альфа, на деле так и не переварив того факта, что его манерная фиалка увлекалась стритрейсингом. - Да. Только не на финиш, а в травмпункт. Одного из парней серьёзно занесло на повороте. Следом он зацепил своего кореша, а тот меня. Как результат – ребята загремели в стационар на пару недель. Я же дома скакал на костылях с загипсованной ногой. Благо, недолго. Заживало всё как на собаке. Шрам, правда, остался большой и неказистый, пришлось впоследствии забивать. - Каким таким образом? – не сообразил врач. - Скрыть под татуировкой. - Татуировкой? – скептически переспросил Учиха, дабы убедиться, что не ослышался. - То есть, на твоей правой ноге, - Саске кивком указал на оную, - татуировка? - Да, - спокойно пояснил Аями, совершенно не понимая удивления альфы. – Или, по-вашему, у ромашки педагогического сада не может быть татуировки? – омега явно иронизировал, провокационно посматривая на доктора. - Похвастаешься? - Не люблю хвастаться, - пресёк чужое любопытство Аями. - Тогда просто покажи. - Вы предлагаете мне штаны снять? - Не знаю. Наверное, - по инерции ответил Учиха, не отдавая себе сейчас отчёта ровно ни в чём, кроме того, что спокойно спать не сможет, пока не увидит треклятый рисунок на чужой ноге. Судя по всему, Аями впрямь не намеревался раскидываться внешними секретами своего тела, однако передумал, очевидно, не сыскав в любопытстве доктора похабной подоплеки. Потому, храбро покинув нагретое местечко, принялся за поясной шнурок мягких штанов, гневно причитая, когда неподатливые завязки путались в пальцах. Саске, в свою очередь, внимательно мониторил нехитрую процедуру, ведомый исключительно любопытством и совершенно не ссылаясь к тому факту, что его пациент-омега как бы частично раздевается перед ним забавы ради. Оголив ноги, Аями повесил штаны на спинку дивана, на котором ещё минуту назад покорно отсиживался, насытившийся желанным кофе. На его бледном лице неожиданно проступил едва заметный румянец смущения. В конце концов, Итачи не был морально готов к тому, что в его обнажённую ногу Учиха однажды вопьётся чрезвычайно заинтересованным взглядом. Точнее, в выдающийся рисунок, давно успевший залечь под слой наросшего эпителия. Массивный узор представлял из себя неведомое растение с раскидистыми листьями-перьями, бутонами цветов и витиеватым многослойным стволом, произрастающим хитрым чернильным узором от щиколотки и, извиваясь, уходил под ткань эластичных трусов. Работа кропотливая и, наверняка, долгая. Зато качественная, ведь рисунок не выдаёт и намёка на наличие под ним шрама. Альфе хотелось спросить, больно ли это, но вряд ли больнее ранее полученной травмы. Любая татуировка в понимании Саске – просто татуировка. Он совершенно не умел оценивать данный вид искусства, потому что абсолютно ровно к нему дышал, не питая ни интереса, ни негатива. Но Аями и здесь умудрился выйти за устоявшиеся рамки. Сложный рисунок на его ноге будто предстал неотъемлемой частью всей натуры Итачи в совокупности. Складное дополнение, а не инородная мешанина по коже во имя моды или имиджа. - Тебе идёт, - неожиданно серьёзно высказался Саске, и лишь в этот момент поймал себя на мысли, что впервые видит ноги своего пациента. Пусть исхудавшие, но завидно ровные и крепкие. Будто у Аями стаж конного спорта лет этак пять. Саске подождал, когда Итачи натянет штаны обратно и вновь займёт место напротив, прежде чем продолжить беседу. - Я сейчас немного в ахере, но отпускает вроде, - откровенно пояснил альфа, вспоминая о том, что ему вообще изначально от Аями надо было. Стритрейсинг, черт побери! Ну кто бы вообще мог подобное за ним заподозрить? Стритрейсинг, ромашка педагогического сада, мечтал стать папой-омегой. В сути, к тридцати пяти годам Итачи познал все оттенки жизни: истинные семейные узы, теплота, забота, любовь, приятная беспечность, родительский инстинкт, боль, жестокость, смерть. В сравнении с ним Саске вдруг премерзко почувствовал себя хмурым ограниченным дикарём, вылезшим из засыпанной опавшей листвой берлоги. - И… Ты вернулся к мотоциклам после выздоровления? – немного неуверенно поинтересовался Учиха, желая абстрагироваться от нахлынувших ощущений. - Нет. Моя эра байкера завершилась на сломанной ноге. Родители едва не словили инфаркт после того случая, и я решил, что их здоровье дороже. Да и взрослеть стал, хотелось уже чего-то иного, нежели ветер трассы в рожу. К слову, имелись у меня и очень даже безобидные, я бы даже сказал, чисто омежьи увлечения. - Это какие? – в голосе доктора звенело опасение. - Любил менять наряды, вязать и готовить разную еду, - угомонил чужое напряжение Аями. – Может быть, в моей следующей жизни, приготовлю что-нибудь и для вас. А вы будете нахваливать либо эпично парафинить мою стряпню, сидя в новеньком свитере. Тёмно-синем, - ловко прикинул Аями, вновь разжигая в Учихе любопытство. - Почему именно тёмно-синий? - Этот цвет выгодно подчеркнёт вашу яркую внешность и статность. А ещё будет весьма лаконично смотреться. На мгновение в голове Саске второй раз в жизни случился обширный сбой психиатрической системы. Он вдруг почувствовал себя ведущим персонажем курьёзной чёрной драмы. Культурно ведёт доверительную беседу с официально психопатом и уголовником, который обожает уют, вязаные вещи, сладости, а ещё удавил собственного мужа и кучку мужиков в придачу, чтобы неповадно было издеваться над уязвимой беременной омегой. Всё-таки непросто было совместить перечисленное в единую картину. Фантазия альфы рисовала сюжет в чёрно-белых тонах, будто ретро-фильм с плёнки. Залитое дождём кладбище, пришедшие люди с понурыми лицами скорбят о безвременно ушедшем Аями Сейджи. А где-то позади толпы затерялся Итачи в изящной чёрной одежде и шляпе с широкими полями. Лицо его прикрыто полупрозрачной вуалью, сам весь из себя утончённый и невозмутимый. «Мужа хороню, да. Сам убил, да. Позже и остальных прикопаем, а пока перерыв на кофе и шоколад», - голосом омеги говорил чёрный силуэт в шляпе. Минутное наваждение помог сбросить входящий звонок на мобильный. Позабытый на рабочем столе гаджет шумно вибрировал, призывая хозяина. Звонила одна из дежурных медсестёр, уточнила про пациента двести сорок семь. - Да, у меня. Всё нормально. Нет. Я сам провожу его. Доброй ночи, - закончил короткий разговор Учиха и, ссылаясь на то, что уже покинул комфортное местечко на углу дивана, решил покурить в окно. - Вас ещё не утомило моё общество? – поинтересовался в свойственной себе манере омега, глядя на циферблат настенных часов. «Не утомило», - мысленно проговорил Учиха, сам себе удивляясь, но вслух перефразировал. - Если ты устал, я отведу тебя в палату. - Не устал, - поспешно пресёк пациент, будто опасаясь быть выпровоженным в опостылевшую палату. – К тому же я выпил целую кружку крепкого кофе, - напомнил с улыбкой. Наверное, кофе на ночь, действительно не лучшая идея, особенно, когда намеревался вольготно отоспаться на дежурстве перед выходными. Хотя в кофе ли дело? Задумчиво выдувая синеватый дым в вечернюю темноту двора, Саске ненароком вспомнил визит бывшего коллеги своего пациента – директора Шинджи. Его искренность, просьбу позаботиться об омеге, который не всегда был психопатом-уголовником… Рассуждения на тему былой личности Итачи, чья ментальная крепость могла соперничать с альфой, а, значит, больше отталкивала последних нежели побуждала в них нечто из того возвышенного, что должен по природе транслировать альфа рядом с желанной омегой. Справедливости ради, и в Аями никто не побудил его внутреннюю омегу к бурному раскрытию всех предусмотренных природой омежьих прелестей. Следовательно, подходящих ему самцов в его окружении не водилось. Альфа, который уязвим перед омегой, зацепит и расшевелит её только в том случае, если это её маленький ребёнок, которого необходимо холить, лелеять и оберегать. Так что, если задуматься о случае Итачи, это ещё кто кого на деле динамил. Сделанные умозаключения подвели Саске к выводу о том, что Аями Сейджи пусть и был для Итачи чужеродным, но не был перед ним уязвимым. То есть, какой-то ментально-физический баланс оказался в их союзе соблюдён. В противном случае, даже при наличии уродской метки на своей шее омега вряд ли бы понёс. Тем более в плане секса, исходя из его же откровений, не всё было радужно. Гася окурок в раковине, Учиха вновь ощутил волну отвращения ко всей связанной с его пациентом ситуации, в которую вливалось недоумение и абсурдное желание предъявить Аями хрен пойми за что и неясно на каких таких щах. Разве за то, что он просто хотел реализоваться пусть и не как лучезарно счастливая омега, но хороший семьянин и отец. - Желаете ещё о чём-нибудь послушать, доктор? – подал голос омега, немного угомонив этим чужой праведный гнев. - Да. Какого цвета свитер ты вязал своему муженьку? Блять, Саске поверить не мог, что сморозил вслух эту дичь, от которой его самого чуть не коротнуло, а огромные глаза Аями стали ещё более огромными, прежде чем он, вместо того, чтобы назвать Учиху феерическим идиотом, расхохотался. - Во-первых, доктор, почему у вас такое злое лицо? Во-вторых, своему мужу я бы связал разве что петлю, но обошёлся руками. В-третьих, это моё хобби распространялось исключительно на меня, на подарки детям коллег или ученикам. Вы, в принципе, первый альфа, которого мне захотелось нарядить в сделанную моими руками вещь. - Пошутил же, - натянуто отмазался Саске, возвратившись на местечко в углу дивана. – Расскажи лучше о чём-нибудь хорошем. О семье, например. О том, каково это - не быть сиротой при живых родителях и не таскать туда-сюда ридикюль с трусами в надежде прижиться. Застывшая на губах омеги остаточная улыбка в мгновение исчезла, и на долю секунды проступило между ним и Учихой обжигающее напряжение. Врач даже опасливо подумал о том, что Аями может счесть его вопрос издевательством, ведь для него абсолютное сиротство нынче совершенно реально. - Хотя… Извини меня, пожалуйста, - предпочёл закрыть тему альфа. - Вы злитесь на родителей? – будто пропустив мимо ушей чужие слова, поразительно серьёзно спросил Аями. - Сейчас – нет. Сейчас мне безразлично. Перебесился давным-давно. Раньше злился, обижался. И не понимал нихрена. Сначала не понимал, почему такая красивая мама раздражается, стоит мне подойти к ней с какой-нибудь детской глупостью или попроситься посидеть рядом. Потом не понимал, почему отец мог свободно посвятить всего себя мужу и маленькой дочери, но не мне. Почему они втроём без конца летали в отпуска и на курорты, а мне в их идиллию путь был заказан. Наверное, - Саске едко усмехнулся, - я был тестовым этапом перед тем, как мои родители точно и наверняка поняли, что им от жизни надо. - Зато они подарили миру замечательного альфу, - успокоил своего доктора омега. - С чего ты решил, Итачи, что я замечательный? Поверь, есть масса людей, которые разразятся изумрудным негодованием, если ты им подобное сморозишь обо мне. - Хоть бриллиантовым, всё равно. Я представляю сугубо собственное мнение. Пусть где-то вы колючий, как ёж на снегу, но с вами комфортно. Идеальный проводник к закату жизни. - Не уверен, что понимаю тебя, - Саске откровенно и нагло врал, говоря это. - Вряд ли я имею в запасе много времени. От меня почти ничего не осталось, таких омег природа изживает. Но, справедливости ради, не планирую волочить своё бесцельное существование долго, - в голосе Аями не звучало ни нотки горечи, ни намёка на боль, а у альфы отчего-то похолодело в горле. - Вы просили про семью рассказать, и про хорошее, - перевёл стрелки омега, очевидно, уловив дискомфорт собеседника. – Жил был мальчик-альфа, девяти лет отроду. Очень добрый, но очень одинокий, потому что друзей у него почти не было, а родители только и умели, что требовать. И мальчик ни разу не подвёл их ожиданий. А потом в семье родственников через пятое колено, шестая вода на киселе, но в ближнем районе родился омега, которого юный альфа с трепетом вынянчил и спешил побыть с ним каждую свободную минуту. Спустя пятнадцать лет эти альфа и омега решили, что либо у них будет одно сердце на двоих, либо никак. Ещё через год сыграли скромную свадьбу подальше от посторонних глаз, перешёптываний и проклятий родственников альфы вслед. Он увёз своего драгоценного омегу в их собственное семейное гнёздышко. Через год на свет появился я. И жизнь молодой семьи состоялась в бьющей ключом любви, взаимной поддержке, семейных радостях и достатке. Умерли те альфа и омега в один день и час, рядом друг с другом. Как в сказке. Замолчав на полуслове, омега чуть склонил лицо, будто стараясь спрятать его за выпавшими из хвоста прядями волос, отчего непривычно оголилась его уродливо зарубцевавшаяся метка на шее. Напряжённые пальцы принялись перебирать длинные рукава кофты, а изрешеченная омежья аура натянулась будто струна. - Кстати, зачать для меня братьев или сестёр у родителей так и не вышло, хотя они очень сильно хотели. Но это уже другая история и другая трагедия. Однако, если задуматься, к лучшему оно. Иначе пострадал бы ещё кто-нибудь. А я имел счастье быть их сокровищем, подарком свыше. Самым чудесным плодом любви. Родители написали это в открытке на день моего совершеннолетия. Как-то так, доктор Саске. Лицо омеги в этот момент казалось каменно невозмутимым, но Саске едва ли не кожей чувствовал его внутреннюю боль. Его внутренний стон среди руин прошлой жизни, перетекающий в сумасшедший пронизывающий вой. - Пойду я, пожалуй. Голова разболелась. Да и вам пора отдыхать, - спокойный тон пациента и пугающе резко наступившая тишь в его фоне как ледяной водой окатили. Альфа даже адаптироваться не успел. – Огромное спасибо за кофе и за приятную компанию на вечер. - Аями улыбнулся. Тепло и абсолютно искренне. Вот только улыбка эта будто ножом резала. - Я провожу тебя до палаты, - начал было суетиться альфа, но и здесь пациент его угомонил. - Право слово, доктор Саске, я же не настолько безнадёжен, чтобы заплутать в двух коридорах или развязаться на пустом месте. Тем более, моё обещание не доставлять вам хлопот по-прежнему в силе. Поэтому надеюсь получить допуск в теплицу и на выходные. Хотя бы на завтра. Пожалуйста. - Подумаю над этим, - многообещающе заверил Учиха, отворив для омеги дверь. - Доброй ночи, - проговорил с той же улыбкой Аями и, будто тень, выскользнул в полумрак пустующего коридора, неспешно удаляясь. «И что это такое было?» - задавался риторическим вопросом озадаченный альфа, оставшись наедине с собой. Затеяв незамысловатую врачебную беседу с пациентом и возврат долга в виде кофе, Учиха никак не ожидал, что к полуночи, стоя с очередной сигаретой у окна, будет чувствовать себя одновременно опустошённым и до отказа набитым острым стеклом, наглухо запутанный в собственных эмоциях. Может, зря в своё время не послушал, когда ему, смазливому молоденькому альфе, предлагали блистать в многопрофильном стационаре, лечить адекватных понятных людей и каких-нибудь красивых безмозглых омежек. А он шарманку свою заводил раз за разом – дурачки мои дурачки, шизоиды распрекрасные. Застрял теперь здесь, в этом мрачном психоделическом мире, как заноза от гнилого табурета в заднице. Тревожность, поселившаяся в Учихе на почве взаимодействия с пациентом двести сорок семь, едва уловимо зашевелилась и тихонько загремела, напомнив о себе. А правильно ли он, Саске, поступает, упрямо решив вытянуть Аями из ямы, в которой омега завяз обеими ногами, преспокойно досчитывая свои дни? Не лучше ли просто оставаться для него тем самым понимающим проводником, а не дотошным врачом, который намерен вылечить куском пластыря почти развалившийся замок с призраками, приговаривая – «Домик, не болей». С этой мыслью, как подметил для себя альфа, его внутренняя тревожность загремела громче и гневнее. А в подсознании замаячило абсурдное в своей сути опасение о том, если Аями загнётся в один прекрасный момент от вороха своих омежьих недугов, врачебная жизнь Учихи поменяется далеко не в лучшую сторону. Данная мысль была последней перед тем, как, скрючившись на диване под мягким пледом, Саске отдался тяжёлой дрёме. Утром, дождавшись смену врачей и успев переодеться на выход, Саске оставил на посту два проштампованных и подписанных допуска для рабочего пациента. Изначально Учиха намеревался персонально навестить с утра Аями и отдать ему заверенные бумажки непосредственно в руки. Однако передумал. Посчитал, если с утра вновь нырнёт башкой в чёрные колодца чужих глаз, от открытий и эмоций вчерашнего вечера не отойдёт до конца выходных.