(Не)влюбленные

      Зимние каникулы кончились, праздники прошли, и теперь Люси полностью осознает, что этот год становится один из ключевых в ее жизни — начиная от окончания школы и заканчивая свадьбой.       Ей хотелось сосредоточить своё внимание на учебе и на своих картинах. Может быть, у Хартфилии получится достичь своей мечты, невзирая на брак? Она хотела в это верить.       После того случая, когда блодинка оказалась в постели Стинга из-за своего кошмара, прошло уже чуть больше недели. Ей было немного неловко в присутствии Эвклифа, да и Роуг подначивал, но за всей этой краской, которую нагоняли парни, Хартфилия радовалась, что её отношения со Стингом медленно переходят отметку «враги» и приближается к «хорошие знакомые» или может даже «друзья». Пусть Стинг рьяно отрицает возможное, пусть вопит и топает ногами, как ребенок, но именно он стал инициатором этого, именно он дал выжить этому росточку отношений, подпитывая их.       Люси после тяжелого учебного дня быстро поспешила домой, чтобы наконец немного расслабиться.       В доме стояла давящая тишина. Странно, подумала Хартфилия. Обычно по приходу домой слышен гул голосов из кухни, или мама встречает ее у входа. Но сегодня особняк будто опустел.       Блондинка повесила куртку у входа, и пошла на кухню в поисках хоть одной живой души. И наткнулась на нескольких взволнованных горничных в гостиной. — Что-то случилось? — спросила Хартфилия с порога, и все женщины вздрогнули, пугливо оборачиваясь к девушке. — Люси, детка. — К блондинке осторожно подошла Нино, пожилая горничная, которая дольше всех работает в особняке Хартфилий, и присматривает за самой девушкой с самого ее рождения. На ее лице, украшенным морщинами, словно отметинами её трудной жизни, проступило сочувствие. Хартфилия не могла понять к чему такое жалостливое выражение у Нино на лице. — Что такое? — Люси нервно улыбнулась. — Водитель отвезет тебя, милая. Твоя мама в больнице. — Что?       Люси отошла на пару шагов от Нино, словно, если блондинка будет слишком близко к женщине, ей оторвет конечность.       Её мама в больнице? — То есть в больнице? — закричала Люси. — Почему?       Нино взглянула заплаканными глазами на девушку, протягивая к ней руки, но блондинка лишь отшатнулась. Почему Лейла в больнице, ведь еще утром всё было замечательно? — Поезжай, детка, мы всего не знаем, — произнесла Нино и прижала свои мозолистые руки к груди.       Хартфилия развернулась на пятках и выскочила из гостиной, натягивая в холле пальто, обуваясь, в спешке перешнуровав ботинки, которые в дрожащих руках не хотели поддаваться. Она выскочила из дома, выискивая глазами водителя, но приготовленная машина уже грелась у центральных ворот. Люси запрыгнула в нее и перевесилась с заднего сидения, глядя на водителя. — Ты знаешь в какой больнице моя мама? — Да, мисс, — ответила мужчина и выехал на дорогу.       Путь казался вечностью. Люси перебывала в какой-то прострации всё это время, пока сердце гулко отбивало ритм в груди. Что произошло и почему ей никто не позвонил — вот о чем думала Хартфилия. Она лишь молилась всем богам, чтобы всё оказалось лишь незначительным пустяком, дурацкой ангиной или гриппом, несварением желудка — чем угодно. Но где-то внутри она чувствовала, что это не просто простуда.       Прибыв на место, Люси выскочила из машины и рванула в здание.       В холле больницы она спросила сидящую в регистратуре медсестру, и та направила Хартфилию на второй этаж. Девушка в два счета преодолела расстояние и оказалась перед заветной дверью, откуда доносились голоса. Она без стука вошла в комнату, собирая на себе взгляды присутствующих. — Люси?       Лейла сидела на кровати, укрытая белоснежным одеялом, бледная с потухшим взглядом, но она улыбалась, протягивая руки к дочери. Блондинку внезапно затошнило, и ей захотелось убежать, как можно дальше, лишь бы не прикасаться к безжизненно-бледным рукам, но Люси сделала шаг вперед, переплетаю свои пальцами с пальцами Лейлы.       Отец Люси стоял у окна — у него был хмурый вид, расфокусированный взгляд; он словно смотрел на дочь и не понимал, кто перед ним. Усталое лицо не выражало эмоций, словно он отбывал в этой палате своё заключение, а никак не поддержку своей жене. В кресле сидел Стинг. Люси бы удивилась его присутствию, если бы могла думать о чем-то, кроме здоровья своей матери. Лицо блондина было напряженно, а пальцы сцеплены в замок перед собой, словно он решал какую-то тяжелую задачу из книг по высшей математике.       Хартфилия присела на краешек кровати, тяжело выдыхая и заключая свою маму в объятья. Неприятный запах от лекарств ударил в нос, и девушка сморщилась.       Она не могла ни плакать, ни смеяться. Словно что-то заблокировало ее эмоции, перегородило путь чувствам.       Да, Люси странно себя чувствовала. — Что случилось, мама? — Ничего, детка. Уже всё отлично. Я приболела немного. — Болезнь, да? — Люси горько усмехнулась, зная, что Лейла врет. Она чувствовала ложь, сочившуюся из этих белых стен и из самой женщины. — Скажи мне правду. — Люси, — отец окликнул ее, но Хартфилия не отреагировала, продолжая смотреть на мать, а та лишь опустила глаза на белое одеяло, пытаясь не встречаться взглядом с дочерью.       Почему никто не говорит ей правды? Лейла бы не попала в больницу из-за обычной простуды. Можно было бы вызвать врача на дом, как обычно это происходит, когда кто-то болеет. А здесь, что-то действительно серьезное, и это пугает Люси ни на шутку.       Дверь в палату открылась и девушка кинула взгляд на вошедшего. Это был мужчина с стетоскопом на шее, в белом халате и очках. Доктор, подумала Люси, и резко поднявшись с постели, вытолкала мужчину, обретя какую-то невероятную силу в своих руках, в коридор, закрыв за собой дверь. — Что с моей матерью? — Она ваша мать? — Доктор осмотрел Люси с головы до ног, сжав губы в тонкую полоску. — Мне очень жаль. — Что вам жаль? — Вы не знаете? — в глазах врача застыло удивление, но он продолжил. — У вашей матери рак легких. Прогрессирующий. Мы не можем его излечить, так как он быстро развивался на протяжении шести месяцев. — Полгода?       Люси ошарашенно смотрела перед собой в попытках поверить в происходящее, но это будто оказалось ее очередным кошмаром. Самым страшным сном, который только можно представить.       Она присела на кушетку напротив палаты, а доктор обернулся к девушке, глядя на нее сочувствующим взглядом. Лейлу он лечил уже давно, знал ее мужа, словно они были давними друзьями; он делал всё, что было в его силах, но опухоль разрасталась. Судьба не позволила ему вылечит Лейлу, ведь способов было много. А женщина это приняла с пугающим спокойствием. Лейла была слишком сильной, поэтому приняла свой диагноз, как настоящий воин принимает свою смерть на поле битвы. — Почему? Нет! Этого не может быть! Она ничего не сказала, — шептала Люси, — ничего мне не сказала.       Блондинка оперлась локтями о свои колени и опустила голову на сцепленные пальцы. На пол капнули первые слёзы. Они просто лились, без надрыва в голове и без всхлипов, словно просто открыли кран с водой. Доктор стоял рядом и не знал, куда себя деть. Ему так хотелось убежать, даже не взирая на то, что за столько лет в медицинской сфере деятельности, он уже привык сообщать родственникам неутешительные диагнозы. — Я осмотрю вашу мать.       Говорил ли он это себе, или Люси, он не понял, но вошел в палату, оставив девушку одну.       Люси рыдала, склонив голову на руки. Она не могла поверить в происходящее. Ее жизнь так изменилась просто в один миг. Всё пошло наперекосяк. Она не могла потерять мать. Это так неправильно.       Но что в этом мире правильно?       Каждую минуту кто-то умирает, каждую минуту кто-то лишается родителей, друзей, возлюбленных, каждую минуту где-то идет маленькая война, и каждую минуту кто-то погибает от чьих-то рук. В этом мире не существует правильных вещей. И ты никогда не можешь быть уверен, что вот спустя минуту кто-то не покинет тебя навсегда, не уйдет, оставив в этом мире лишь призрачное напоминание своего существования.       Люси никогда не думала, что подобные проблемы коснутся ее. А сейчас, она боится, что еще секунда и случиться еще что-нибудь. Что-нибудь, что разорвет ее сердце на части.       Хартфилия поднимает заплаканные глаза, рассматривая стоящих перед ней мужчин. Джудо положил руку на голову Люси и погладил по волосам. — Прости, Люси, мы должны были сказать раньше. Мы забрали у тебя время, которое ты могла бы провести с ней. — Папа… — Прости меня.       Врач вышел из палаты и увел Джудо в свой кабинет. Хартфилия смотрела в удаляющуюся спину своего отца.       Время. У меня, наверное, теперь так мало времени. — Пойди, поговори с ней. Она ждёт.       Хартфилия перевела взгляд на Стинга. Он стоял, прислонившись к стене у самой двери в палату. Он выглядел измученным, но Люси не могла сказать почему. Она поднялась с места, вытирая остатки слез со щек, и подошла к блондину. — Как долго ты знаешь? — С Рождества. — Поэтому ты так странно вел себя? — Странно? — Определенно. Если это была лишь жалость, то мне она не нужна. Ничего мне не нужно.       Что она несёт? Зачем она говорит это, если должна быть там, в палате, разговаривая с мамой, пока есть немного времени? — Перестань нести херню, — грубо ответил Стинг. — Иди к матери. А потом, если не успокоишься, мы поговорим.       Стинг оттолкнулся руками от стены и встал рядом с Хартфилией, смотря на нее сверху. — Удели всё время ей, не совершай моей ошибки.       Эвклиф развернулся и пошел по коридору. Люси не стала спорить, поэтому тяжело вздохнув, вошла в палату.