Игра в четыре руки

      Визжащая хижина погружена в сонную тишину и темноту. Стоит глубокая ночь, даже странно поначалу – в Хогвартсе в пылу битвы мы как-то позабыли об этом и перестали замечать. Вокруг ни души, внутри, кажется, тоже.       На всякий случай достаю палочку и протягиваю руку, собираясь открыть дверь.       Сзади раздается щелчок аппарации – мгновенно разворачиваюсь с палочкой наизготовку. Но, к счастью, это всего лишь Гермиона. Она хватает меня за руку, пытаясь остановить.       – Мэг, не надо тебе туда.       – Пусти, Герми, я все равно пойду.       – Ему уже не поможешь. Это была Нагайна, змея Волдеморта.       Значит, Нагайна… Странно, уже второй раз я слышу, что ты умер, и во мне ничего не откликается. Я ничего не чувствую, ни боли, ни отчаяния. Наверное, я просто не верю.       – Спасибо, Герми. Хорошо, что сказала. Так будет проще.       – Что проще? Ты что, не слышишь меня? Очнись, Мэг, он мертв!       – Вы проверяли?       – Что там можно проверять, Мэг? Ты не понимаешь… Если бы ты видела, что эта тварь с ним сделала! Он умер у нас на глазах! Передал Гарри какие-то воспоминания и умер!       – Да, Герми, я не видела… Наверное, в этом все дело. Поэтому я сейчас поднимусь и посмотрю.       – Мэг…       – Не надо, Герми… Возвращайся, пожалуйста, я лучше сама… Я справлюсь, не волнуйся. Ты нужна Гарри и Рону, а я сейчас нужна здесь… Да, скажи там, что со мной все в порядке и я вернусь, как только смогу, хорошо? Спасибо тебе…       Я открываю дверь и захожу внутрь. Дверь со скрипом затворяется за моей спиной, и я не слышу, как аппарирует Гермиона.       Внутри хижины царит кромешный мрак. Я зажигаю Люмос и осторожно поднимаюсь наверх по рассохшимся ступеням, которые нещадно скрипят под моими ногами, так что каждый шаг, многократно усиленный гулким эхом, наверное, можно слышать в любом закоулке этого проклятого дома.       Добравшись до второго этажа, я командую Люмос Максимум и распахиваю дверь.       Не знаю, что я готовилась здесь увидеть. На самом деле, наверное, я ни к чему не готовилась. Первые несколько секунд я вообще ничего не вижу – комната кажется пустой и заброшенной. Я делаю несколько шагов и внезапно осознаю, что стою в луже какой-то вязкой жидкости. Направляю свет от палочки на пол и понимаю, что это кровь. Весь пол залит кровью. Я никогда не видела столько крови…       Только тогда я наконец-то замечаю тебя.       Ты лежишь у стены, завалившись набок. Наверное, ты сидел, опершись спиной о стену, а потом, когда силы оставили тебя, упал. Ты не шевелишься, не стонешь, не подаешь вообще никаких признаков жизни. И та лужа крови, в которой я стою, растекается от твоего тела…       Я застываю на месте, как будто меня обратили в камень. Мне надо подойти к тебе, но я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, кажется, я даже дышать не могу и только смотрю на тебя, не отводя глаз, словно боюсь, что стоит мне отвернуться – и ты исчезнешь.       Внезапно в гулкой тишине пустого дома раздается громкое шуршание, вдоль стены мелькает серая хвостатая тень. Крыса. Я вздрагиваю и прихожу в себя. Быстро прогоняю мерзкую тварь и бросаюсь к тебе. Не обращая внимания на натекшую вокруг, уже наполовину свернувшуюся кровь, опускаюсь возле тебя на колени. Я уже ни на что больше не обращаю внимания. Я и так потеряла слишком много времени, которого у тебя может вообще не быть.       Беру тебя за руку, пытаюсь нащупать пульс. Рука холодная как лед. Пульса нет. Я помню, как мама учила меня, что если на руке пульс плохо прощупывается, проще всего найти его на шее, где проходят крупные кровеносные сосуды. Я направляю свет Люмоса на твою шею, и мне едва не становится плохо. Теперь я понимаю, о чем говорила Гермиона и откуда столько крови. У тебя больше нет горла, вместо него – сплошное кровавое месиво.       У меня опускаются руки. Неужели Гермиона права? Неужели все?       Я совершаю последнюю отчаянную попытку: наклоняюсь, прижимаюсь ухом к твоей груди и замираю, молясь про себя всем богам сразу. Тишина. Нет, не может быть! Я просто не хочу в это верить!       – Диффиндо!       Разрезаю промокшую насквозь от крови мантию на твоей груди – удивительно, я уже в полной панике, но мне удается разрезать ткань, не затронув кожи, – раздвигаю края и снова слушаю твое сердце, надеясь уже просто на чудо, или не надеясь уже ни на что.       Тишина.       Ну, давай же!       Тишина.       Ну, пожалуйста!       Тишина.       И вот, когда я уже готова разрыдаться, признавая поражение, я даже не слышу, а чувствую слабый, еле-еле ощутимый толчок.       Рыдания гаснут во мне, так и не успев прорваться наружу. Может, мне показалось? Может, я себя просто уговорила? Замираю, стараясь даже не дышать, и слушаю… слушаю... Проходит несколько бесконечных секунд, и вот опять. Да! Не может быть никаких сомнений – это сердце. Твое сердце еще бьется. Очень слабо, очень редко, но бьется, а значит, надежда еще есть.       Действовать надо быстро: ты потерял очень много крови и на счету каждая секунда. Тебя надо в Мунго, немедленно. Но как? Пытаюсь тебя приподнять – бесполезно. Ты слишком тяжел для меня. Не сметь паниковать! Выход должен быть. То, что ты все еще жив с такими ранами, уже чудо, и я не имею права отнять у тебя твой последний шанс... Есть! Левитация! Я могу приподнять тебя заклинанием – несколько секунд удержать его я смогу – и аппарировать вместе с тобой к Мунго. Слава богу, я была там несколько раз и знаю, где он находится. Главное, чтобы нас не расщепило по дороге – я никогда никого не аппарировала вместе с собой, а ты еще и без сознания. Но другого выхода нет, надо попытаться.       Поднимаю тебя в воздух Мобиликорпусом, покрепче обхватываю свободной рукой и аппарирую, в последний момент опуская палочку, чтобы держать тебя обеими руками…       Воронка аппарации выбрасывает нас из себя, словно выплюнув, и в ту же секунду ты всей тяжестью валишься на меня, сбивая с ног – естественно, удержать заклинание левитации во время перемещения я не смогла. Я падаю на мостовую, изрядно приложившись спиной и головой о камень брусчатки… Второй раз за сегодняшнюю ночь у меня из глаз летят искры, а в ушах раздается колокольный звон... Ладно, хорошо хоть сознание не потеряла и, кажется, ничего не сломала, а так шишкой больше, шишкой меньше – пустяки, дело житейское, как говорил герой одной забавной маггловской детской книжки, которую я читала, еще когда все люди для меня были просто людьми и я ничего не знала ни про магов, ни про магглов…       Осторожно выбираюсь из-под тебя, – хорошо, что сейчас ночь и на улице ни души: то-то было бы работенки Обливиэйторам! – поднимаюсь на ноги и, пошатываясь и превозмогая головокружение и тошноту, подбегаю к грязной пыльной витрине со старыми облупленными манекенами. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу напротив уродливого женского манекена в зеленом нейлоновом фартуке, открываю рот и… понимаю, что не помню, как зовут это чучело... А, ладно, попробуем обойтись так:       – Доброе утро! – вежливо обращаюсь я к манекену. – Со мной тяжелораненый, критическая кровопотеря, нужна срочная помощь!       Манекен продолжает бессмысленно таращиться на меня своими круглыми выпученными глазенками с отклеившимися ресницами.       Я теряю терпение, со всей силы шарахаю кулаком об стекло, так что звон пошел, и ору на всю улицу:       – Вы там что, заснули все, оборотень вас задери?! Ну не помню я твое имя, чертова кукла! Он умрет тут сейчас, чтоб вас разорвало!       Манекен смотрит на меня укоризненно, наконец-то кивает головой в нелепом, съехавшем набок парике и манит меня пальцем. Я оборачиваюсь к тому месту, где оставила тебя лежать на мостовой, поднимаю палочку, левитирую тебя к витрине и шагаю вместе с тобой сквозь стекло, превратившееся в нечто, похожее на завесу плотного холодного тумана…       В приемном покое Мунго пусто и тихо – сегодня мы первые посетители. Привет-ведьма выскакивает из-за справочного стола и, объятая праведным гневом, еще издали начинает изливать на меня свое негодование:       – Что вы себе позволяете, девушка? У нас не принято…       Подойдя поближе и разглядев нас получше, она осекается на полуслове и застывает на месте, переводя взгляд с меня на твое безжизненное тело. Надо отдать ей должное: мгновенно оценив всю серьезность ситуации, она немедленно приступает к делу, не дожидаясь моих пояснений.       – Кладите его сюда, – велит мне привет-ведьма, указывая на длинный гладкий столик, похожий на каталку в маггловских больницах, только без колесиков.       Бегом вернувшись к своему столу, она касается чего-то на нем палочкой, и прямо в воздухе перед ней возникает довольно четкое изображение миловидной колдоведьмы в лимонной шапочке на аккуратно забранных в узел темных волосах.       – Реанимационную бригаду в приемный, быстро! Случай экстренный. Вызывайте Олафа, срочно! Пусть Марти готовит его палату. Все, действуйте!       Изображение колдоведьмы кивает, дрожит и исчезает, а привет-ведьма обращает свое внимание на меня.       – Девушка, идите сюда! Бригада будет через минуту, а пока мне нужны подробности, все, что знаете: как, когда, при каких обстоятельствах. Рассказывайте.       Она берет лист пергамента и перо, готовясь записывать сведения, которые я должна передать.       – Когда точно, не знаю, в пределах часа, наверное. На него напала Нагайна, это змея Волдеморта, огромная…       При звуках запретного имени, привет-ведьма роняет перо, потрясенно глядя на меня.       – Что? В-волде… Девушка, что вы такое говорите, вы откуда?       – Из Хогвартса. В полночь Волдеморт напал на школу, там сейчас идет битва… точнее, шла. Волдеморт остановил сражение, дал нам час… Не знаю, наверное, он уже прошел…       – Ужас какой!.. Там же дети…       Несмотря на явное потрясение, привет-ведьма не теряет профессиональных навыков.       – Надо сообщить, пусть поднимают всех… Надо готовиться принимать раненых… Сейчас отправлю вашего пострадавшего и немедленно этим займусь… Вы видели, как это произошло?       – Нет, меня там не было. Я нашла его минут двадцать… может, полчаса назад уже в таком состоянии… Там весь пол в крови… У него горло полностью разорвано… Крови потерял много… очень… Пульса не было… Я сердце слушала… Думала, что все… Потом услышала… очень слабо… Он жить будет? Вы его вытащите?       Пока я говорю, привет-ведьма быстро записывает что-то на листе пергамента и касается его палочкой – пергамент сворачивается самолетиком, который тут же вылетает в сторону выходящего из приемного отделения слабо освещенного коридора и стремительно удаляется, оставляя за собой ярко-красный светящийся шлейф. Потом поворачивается ко мне – сочувствие борется в ней с профессиональной этикой.       – Кто он тебе, девочка?       Я пожимаю плечами. Мне что-то совсем плохо: голова горит, словно в нее вбили раскаленный гвоздь, ноги подкашиваются, вдобавок меня мутит…       – Никто… То есть, это наш преподаватель…       Я плохо соображаю, но, повинуясь какому-то смутному чутью, стараюсь выдавать о тебе поменьше информации.       – Поверь, мы сделаем все, что в наших силах. Олаф иногда просто чудеса творит. Но ты же понимаешь, что с такими повреждениями… и времени много прошло… ничего нельзя сказать наверняка…       В этот момент в приемный покой вбегает команда из четырех колдомедиков. Не теряя ни секунды, они переносят тебя на парящие в воздухе носилки, один – молодой парень – проводит над тобой палочкой, бормоча что-то себе под нос, в это время светловолосая девушка льет какую-то дымящуюся жидкость прямо на твое развороченное горло…       – Ну что, Сол, жив еще? – интересуется привет-ведьма.       – Какое там жив… – зло бросает парень, проводивший диагностику. – Скорее пока не окончательно мертв! Все, понесли его! Мы здесь все равно ничего не сделаем, тут нужен Олаф и его агрегат…       Колдомедики уходят, унося тебя с собой. Я провожаю их взглядом и поворачиваюсь обратно к привет-ведьме.       – Кто такой Олаф?       – О, это один из лучших наших целителей! – говоря об Олафе, привет-ведьма прямо расцветает. – Уникальный талант, у него золотые руки, не говоря уже о голове. Ему только тридцать шесть, а у него уже зарегистрировано несколько изобретений!.. Поверь, лучше него не найти. Если он не сможет, никто не сможет.       – Понятно… Спасибо…       Как в тумане, я поворачиваюсь и иду к двери.       – Ты куда? – окликает меня привет-ведьма.       – Мне надо возвращаться… в Хогвартс… там битва… я вернусь… потом… когда все закончится…       – Куда ты собралась? Какая битва? Посмотри на себя – ты на ногах не стоишь! Я сейчас кого-нибудь тебе позову, не нравишься ты мне… Сядь сюда пока, а то еще упадешь…       Привет-ведьма усаживает меня в мягкое кресло и опять связывается с кем-то из колдомедиков. Меня трясет, как в ознобе, уши будто ватой заложило, в голове что-то гудит и пульсирует, перед глазами прыгают разноцветные мушки. В голове роятся бессвязные обрывки каких-то мыслей – я пытаюсь привести их в порядок, но безуспешно.       На стене напротив висит зеркало – я вижу свое отражение: вся грязная, в пыли и кровавых пятнах, порванная в нескольких местах мантия, надетая прямо на пижаму, растрепанные всклокоченные волосы, тоже в пыли и крови, кроваво-грязные разводы на лице… Смотрю на свои руки – то же самое: кровь и грязь вперемешку… Ну и ну: студентка школы магии в лучшем виде!.. Обхохочешься… Я бы рассмеялась, если бы не знала, в чьей крови перемазалась…       Неожиданно я вспоминаю о Непреложном обете… Я о нем совсем забыла… Интересно, доставка в больницу в бессознательном состоянии подпадает под оказание запретной помощи или нет? Я думаю об этом почти равнодушно… У меня нет сил, чтобы бояться…       – Сидни, есть кто-нибудь свободный? – голос привет-ведьмы доносится до меня как будто издалека. – Пусть подойдет в приемный, надо девочку посмотреть, которая раненого доставила… Из Хогвартса, да… Не знаю, но она плохо выглядит… Да, хорошо… Ну, вот, – это уже ко мне, – потерпи немного, сейчас тебя осмотрят.       – Спасибо…       Я не уверена, сказала я это или мне только показалось. На всякий случай киваю головой в знак того, что услышала и поняла… О, это я зря: тошнота подкатывает с утроенной силой – меня вырывает на пол одной желчью, еще мелькает мысль, что хорошо, что прошло уже много времени с тех пор, как я что-то ела…       Пока привет-ведьма хлопочет около меня, появляется еще одна целительница. Она быстро проводит вокруг меня палочкой и быстро ставит диагноз:       – Сотрясение, достаточно сильное, удивительно, что еще сознание не потеряла. Ничего особо страшного: кости целы, только ушибы, – но надо полежать. Я сейчас займусь.       – Куда ее, в палату? Может лучше ко мне? Если ей только отлежаться… А то скоро, наверное, поток пойдет, из Хогвартса…       – Хорошо, давай к тебе… Так даже лучше, вдруг у Олафа еще вопросы будут… Что? Что ты говоришь, детка? – целительница наклоняется ко мне.       – Олаф… он уже…       – Да, уже здесь, уже работает, не волнуйся! Тебе надо немного отдохнуть, все узнаешь позже. А теперь выпей-ка вот это… Умница.       Я глотаю зелье, не чувствуя вкуса, – и отключаюсь.       – Мисс, эй, мисс! Просыпайтесь…       Кто-то осторожно трясет меня за плечо. Я с трудом открываю глаза, еще до конца не вырвавшись из сладостных объятий Морфея, моргаю, осматриваясь вокруг и пытаясь сообразить, где я и что со мной. Надо мной склоняется какой-то человек. Еще не придя в себя, я подскакиваю на своем ложе и судорожно хватаюсь за палочку.       – Тихо-тихо, все хорошо! Опустите палочку, вот так… Вы в безопасности, в больнице Святого Мунго, вам здесь ничего не угрожает… Как вы себя чувствуете? – незнакомец присаживается рядом со мной на край небольшого диванчика.       Мне, наконец, удается его разглядеть: на вид лет тридцать пять, очень высокий, метра под два ростом широкоплечий гигант, приятное открытое лицо с широкими скулами и решительным подбородком, синие глаза и в довершение ко всему – копна золотисто-пшеничных волос, перехваченных на лбу широкой тесьмой. Явно потомок древних викингов: или норвежец, или швед.       Я окончательно просыпаюсь, в памяти разом всплывают события минувшей ночи.       – Кто вы? – игнорируя вопрос о своем самочувствии, спрашиваю я незнакомца. – Вы Олаф?       – Он самый, – незнакомец сверкает ослепительной белозубой улыбкой. – Олаф Саксгаард к вашим услугам, старший целитель и заведующий реанимационным отделением. Так все-таки, как вы себя чувствуете? Голова не болит? Головокружения нет? Не тошнит?       – Со мной уже все хорошо, спасибо.       Я действительно отлично себя чувствую, от моего недомогания не осталось и следа – видно, со мной хорошо поработали, Мунго есть Мунго.       – У меня для вас отличная новость, мисс… – Олаф вопросительно смотрит на меня.       Секунду поколебавшись, решаю назвать свое настоящее имя: как бы там ни было, действие оборотного зелья к вечеру закончится, больше у меня нет, а варить мне его негде и не из чего.       – Смит. Мэгги Смит.       – Так вот, мисс Смит, примите мои поздравления: вы победили! Война окончена. Волдеморт повержен, этот ваш парень, Поттер, его все-таки прикончил. Поразительно, я сам в это не очень-то верил, когда об этом все говорили, что мальчишка может победить такого сильного мага, как Реддл, а вот поди ж ты, старина Дамблдор оказался прав, мир его праху!.. Банда Реддла разбежалась, кто живой остался, кое-кого уже арестовали, многие объявлены в розыск…       Целитель отчего-то смотрит на меня как-то странно: пристально, как будто чего-то ждет.       – Ну, теперь начнется дело: у меня друг в аврорате, связался со мной по каминной сети, радостный такой! Говорит, ребята аж землю роют, так не терпится с этой пожирательской швалью поговорить по душам… Да и Министерство не упустит шанса отыграться, за все-то…       Я слушаю Олафа с каким-то странным чувством: все закончилось, наконец-то все закончилось… Мы победили… Больше не будет похищений, пыток, убийств, страданий… Родители могут вернуться домой, нам больше не надо прятаться… Я должна радоваться, а я чувствую какую-то опустошенность: какая-то часть жизни осталась позади, а другая еще только должна начаться…       – Гарри жив?       – Еще как! Он теперь герой! Правда… – лицо целителя мрачнеет, – погибших у вас много… а раненых еще больше… Больница переполнена, часов с шести утра поток пошел, как Салли и предупреждала. Хорошо, мы успели подготовиться, всех подняли…       Как я догадываюсь, Салли это имя привет-ведьмы.       – Вы знаете, кто погиб?       – Почти никого… Ребята-студенты, из Ордена Феникса кто-то, родственники учеников… Из тех, кого знаю – Римус Люпин вместе с женой, кажется… У него ребенок остался, маленький совсем, родился только недавно… И чего он жену домой не отправил? Так бы хоть мать жива была… Я Римуса по Хогвартсу помню, он учился двумя годами старше… Друзья у него шебутные были, а он всегда такой тихий, скромный…       Люпин погиб… Странный, плохо одетый, болезненного вида, он читал у нас ЗОТИ на третьем курсе… Я невольно улыбаюсь, вспоминая, как мы с ним учились применять Риддикулус, чтобы противостоять боггарту. Хорошее было время, когда моим самым большим страхом были дьявольские силки и ядовитая тентакула… Потом выяснилось, что он был оборотнем… Добрый оборотень – оказалось, и такое бывает… Говорили, ему пришлось уйти из-за тебя: ты почему-то его ненавидел и раскрыл его секрет, поэтому он не смог остаться в школе… Мы любили его…       Олаф внезапно поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.       – Мисс Смит, вы ничего не хотите мне сказать?       Голос у него странный, как и взгляд, которым он на меня смотрит, но я не понимаю, в чем дело.       – Я хочу спросить: мистер Саксгаард, что с… раненым, которого я сюда доставила?       Ответ захватывает меня врасплох:       – А почему вы так упорно не хотите называть его имя?       Я растерянно смотрю на Олафа, чувствуя, как во мне поднимается что-то тяжелое и темное. Страх.       – Не знаю… Меня не спрашивали…       – Ну, так давайте исправим это упущение, тем более что мне надо заполнить на него регистрационную карточку, раз уж это не было сделано сразу. Итак, имя пострадавшего?       Я молчу.       – Ну же, мисс Смит, по вашим словам это ваш преподаватель. Вы что, не знаете имени собственного преподавателя? – голос Олафа становится жестким, он больше не улыбается, лицо приобретает суровое, почти злое выражение.       – Где он, мистер Саксгаард? – тихо произношу я. – Только скажите мне, он жив? Пожалуйста…       – Жив… более-менее… – мрачно отвечает целитель, а я невольно закрываю глаза, вздыхая с облегчением. Жив... Самое главное, ты жив…       Но я ошибаюсь: самое главное только начинается.       – Вы знаете, кого вы сюда притащили? – Олаф уже не скрывает своего бешенства. При его внешности зрелище выходит впечатляющее. – Конечно, знаете, если вы действительно из Хогвартса, а судя по всему это действительно так. Я вам тут распинаюсь про победу, про погибших, а у меня в палате валяется Пожиратель смерти! Я вам все это рассказывал, чтобы увидеть вашу реакцию, но с вас как с гуся вода! Он убил вашего директора, между прочим, собственными руками! Предал и убил, после того, как тот столько лет с ним нянчился! И привел в школу своих дружков-Пожирателей. Вы думали, я не узнаю Снейпа? Мы тут не читаем «Пророк», ни с кем не общаемся и не знаем, что за стенами больницы делается? Да я учился с ним пять лет, он на одном потоке с Люпином был, и у него с Мародерами постоянные стычки были – вся школа гудела…       Олаф вскакивает с места и начинает возбужденно мерить шагами маленький кабинет. Вдруг он резко останавливается и поворачивается ко мне.       – Покажите левую руку!       Я растерянно протягиваю ему свою руку.       – До локтя! Закатайте рукав!       До меня, наконец, доходит. Послушно задираю рукав мантии. Олаф, не церемонясь, хватает мое запястье, разворачивает руку тыльной стороной вверх и несколько секунд пристально вглядывается в кожу предплечья. Потом отпускает меня и отворачивается. Извинений он не просит.       – Мои ребята как увидели Знак мрака у него на руке… Такое началось… Наотрез отказывались… У одного парня родственников еще в первую войну замучили… Еле уговорил, пришлось… а, ладно, не важно… Но я пообещал ему сообщить в аврорат.       – Уже сообщили?       – Еще нет, но мне все равно придется это сделать. Если не сообщу я, он сам сообщит… Настроен он решительно.       – Спасибо вам, что не отказались…       – Да бросьте! Я еще ничего не решил, так что давайте, рассказывайте, что вас заставило связаться с пожирательским отребьем.       – Вы мне все равно не поверите.       – А вы уж постарайтесь меня убедить! Выхода у вас все равно нет. Но только лгать мне не надо: легилимент из меня не очень, это правда, но я не вчера родился, и если что – Веритасерум раздобыть не сложно. Я слушаю.       Олаф прав, выбора у меня нет. Он припер меня к стенке, но странное дело, он почему-то мне нравится, мне отчего-то кажется, что ему можно доверять. Я погружаюсь в его эмоции – так и есть: он не чувствует ненависти, его злость наиграна – я вижу только тревогу, раздражение и неуверенность. И я решаюсь.       – Хорошо. Тогда сначала обо мне. Меня действительно зовут Мэгги Смит, мне восемнадцать лет, я студентка седьмого курса Хогвартса, факультет Гриффиндор… да-да, Гриффиндор, – я вижу, как взгляд Олафа упирается в эмблему Хаффлпаффа на моей потрепанной мантии, – магглорожденная.       – Магглорожденная? Тогда каким образом…       – Я как раз собираюсь об этом рассказать. Так вот, то, что вы видите, – провожу рукой вокруг своего лица – это не я. Весь этот год я провела в Хогвартсе под чужим лицом и именем – принимала Оборотное зелье. Об этом знал только профессор Снейп, он помогал мне с обороткой, и еще профессор Дамблдор, но это было как раз накануне его гибели. Правда, еще об этом знает семья той девочки, чью внешность я переняла, но я почти уверена, что причина им не известна.       – Когда прекратится действие Оборотного зелья?       – Сегодня вечером. Профессор Снейп изменил формулу, чтобы я могла принимать его только раз в сутки.       – Думаю, мы прекратим его раньше: я дам вам нейтрализующее зелье, когда вы закончите свой рассказ. Продолжайте. Зачем вам все это понадобилось?       – Затем, что профессор Снейп не Пожиратель смерти. Да, он был им когда-то, но с тех пор, как он перешел на нашу сторону, с этим было покончено. Он никого не предавал.       – Это он вам сказал? – иронически интересуется Олаф.       – Нет, я просто знаю.       – Да, это аргумент… А Дамблдор сам в себя Аваду кинул? Или случайно с башни упал?       – Нет, профессор Снейп действительно убил профессора Дамблдора, но сделал он это по просьбе самого Дамблдора.       – Что? А эту чушь вы откуда взяли: сам Дамблдор поведал?       – Нет, мне рассказал профессор Снейп…       – А… тогда понятно… И вы поверили? Святая простота! А почему он стал директором, вы не думали?       – Так это и было частью плана профессора Дамблдора: чтобы Волдеморт поверил в верность профессора Снейпа и сделал его директором, а он бы тогда мог защищать школу и учеников от Пожирателей. А профессор Дамблдор все равно должен был умереть еще летом от мощного смертельного проклятья – у него весь прошлый год рука была почерневшая, как обугленная, вся школа видела.       Олаф трет лоб и качает головой.       – Вы себя послушайте, Мэгги. Бред какой-то…       – Ну, можете напоить меня Веритасерумом.       – А смысл? Вы вполне можете верить во всю эту чушь, уж не знаю, почему. Но кто еще в здравом уме в это поверит?       – Вы.       – Я? С чего вы взяли?       – Много с чего: вы уговорили своих подчиненных лечить Северуса Снейпа, зная о том, кто он, вы до сих пор не сообщили о нем в аврорат и, наконец, вы просто не верите в то, что он Пожиратель смерти, предатель и убийца. Дело в том, что я эмпат. Вы можете кричать, ругаться и бушевать, но вам меня не обмануть: я знаю, что вы чувствуете на самом деле. А на самом деле вы сильно встревожены и не знаете, как поступить, но вы его не ненавидите, что, согласитесь, было бы естественно, если бы вы верили в то, что он действительно пожирательское отребье. Вот, думаю, ваш помощник ненавидит его по-настоящему.       Олаф тяжело оседает на диванчике. Он больше не изображает яростное возмущение, вид у него подавленный.       – Я не знаю. Я не верил… долго не верил. Про него еще в школе говорили… всякое… что темной магией увлекался… Я его хорошо помню: тощий взъерошенный мальчишка, мрачный и нелюдимый, в зельях – просто гений, сильнее него, наверное, на тот момент в школе никого не было… Я на Рейвенкло учился, двумя курсами младше… Он был чуть ли не моим кумиром… – Олаф невесело усмехается. – Я уже с детства знал, что в целители пойду – у меня оба родителя врачи: отец – знаменитый среди магглов хирург, мама – целительница, в общем – медицинская семья. Для целителя зелья очень важны, а мне они тяжеловато давались, так что я на Снейпа смотрел, как на бога… Однажды даже подкатил к нему с просьбой позаниматься, в ученики напрашивался… Представляете, к Слизнорту не пошел, а к нему пошел… Отшил он меня, конечно… Колючий был, постоянно от всех подвоха ждал… Да еще Мародеры эти прохода ему не давали, ну и он отвечал, конечно, как мог… Прям война у них была какая-то, не вылазили из отработок и Больничного крыла… Как вспомнишь сейчас: идиоты малолетние, на что силы тратили… Ну а потом он с компанией Малфоя связался – те еще отморозки… Про них уже тогда говорили, что в Пожиратели все подались, ну и про Снейпа тоже… Я верить не хотел… Потом война началась… Я после Хогвартса из магического мира ушел на время: отец настоял, чтобы я сначала маггловскую медицину изучил, говорил, у тебя уникальная возможность изучить два разных подхода, две методики, подумай, что потом делать можно будет, какие горизонты открываются… Но все равно, общался иногда с нашими, рассказывали… про нападения… рейды… имена называли… и его тоже… Понял, что правда. Обидно было, за него обидно… Мы друзьями никогда не были, не общались даже, но он талант был настоящий, и так бездарно все… с грязью смешал… Восхищение мое мальчишеское тогда уже прошло давно, я в учебе по уши был… Когда Реддл пал, я узнал, что на суде Дамблдор почему-то за Снейпа поручился, а потом даже взял в школу… Удивился… Но Дамблдор никогда ничего просто так не делал, я подумал, мало ли, образумился парень, раскаялся, решил грехи замаливать… Порадовался даже… И вот в прошлом году, как обухом… Столько лет жил как человек, и вот опять… И на кого руку поднял – на того, кто его из Азкабана вытащил, шанс дал… Злился я ужасно, попался б он мне тогда – заавадил бы… А сегодня я его как увидел… узнал сразу, конечно, хоть я его со школы не встречал ни разу… Ребята бушуют, а я на него смотрю и вижу тощего патлатого мальчишку… И понимаю, что он не то что одной ногой в могиле, а уже практически обеими, и что его время на минуты идет…Проклятье!.. Я не смог, просто не смог… Наорал на ребят, первый раз за все время… Авторитетом надавил… Мол, мы целители, а не судьи, и наше дело этого засранца с того света вытащить, раз уж он к нам на койку попал, а там пусть его хоть дементорам скормят… Ну а когда мне сказали, что вы еще здесь, решил попытаться разобраться… Я хочу вам верить, Мэгги, но это все настолько… Доказательств у вас, как я понимаю, нет, одни слова, а им никто не поверит, ни в аврорате, ни в суде, а суда не избежать... Если он еще выкарабкается, конечно.       – Выкарабкается? Вы же сказали, что он жив.       – Я сказал более-менее… Непросто там все… Умереть прямо сейчас мы ему не дали, стабилизировали, но… Так иногда бывает, у магов намного реже, чем у магглов, но бывает. Наверное, он слишком долго пробыл на грани, даже частично уже за гранью… Он как бы завис между жизнью и смертью… У магглов подобное состояние называется комой, не совсем одно и то же, но похоже… Физически он восстановится, тут я ручаюсь. Магически – под вопросом, но шансы есть, и неплохие, но… Его сознание, душа, если хотите, не здесь, и это серьезная проблема, потому что если сознание не вернется, все будет бессмысленно, и к жизни в полном смысле этого слова он не вернется… И что хуже всего, он нам не помогает, совсем… Не мешает, правда, что уже хорошо, но и не помогает. Такое впечатление, что ему все равно, жить или умереть.       – Я не совсем понимаю, как это… Как можно в таком состоянии помогать или мешать?       – Ну, магическое целительство это же работа не только с телом… Мы же воздействуем и на более тонкие материи. Воля к жизни, желание жить имеют огромное значение, бывает, что и решающее. Бывает и наоборот, когда человек твердо намерен этот мир покинуть и сопротивляется всем нашим усилиям его в этом мире оставить. А тут ни то ни се: апатия какая-то, безразличие…       – Мне можно к нему? – помолчав, спрашиваю я.       – Нужно, – хмыкает заведующий реанимацией, и в ответ на мой удивленный взгляд, продолжает. – Пойдемте, по дороге объясню. Здесь недалеко, реанимация у нас поближе ко входу расположена, как вы понимаете, времени у нас часто бывает крайне мало. Да, запоминайте дорогу, вам понадобится.       – Так вот, – поясняет мне Олаф, пока мы идем ярко освещенным коридором с гладкими светлыми стенами и полом, – насколько я знаю, родственников у него нет, по крайней мере таких, кому было бы до него дело. Поэтому кроме вас, получается, некому. Вы сказали «а», притащив его полумертвого сюда, теперь вам придется сказать и «б», если вы, конечно, хотите, чтобы он отсюда вышел, а не его отсюда вынесли… Вот, мы пришли, нам сюда.       Олаф останавливается перед белой двустворчатой дверью с большим молочно-белым матовым стеклом. Над дверью светится красным надпись: Реанимационный блок №1.       – Стекло может менять прозрачность, если вдруг понадобится посмотреть, что происходит внутри, из коридора… Входите.       Целитель пропускает меня первой и заходит следом.       Палата – маленькая светлая комнатка с одним, но довольно большим окном. Большую ее часть занимает стоящий в центре больничный стол, почти такой же, как тот, на который привет-ведьма велела уложить тебя в приемном отделении, но больше и шире.       Ты лежишь на столе, глаза закрыты. Твое тело от шеи до ступней ног окутано чем-то, напоминающим плотный густой туман или облако, так что ты как бы паришь в воздухе внутри этого странного туманного кокона в нескольких сантиметрах от поверхности стола. За твоей головой стоит какой-то аппарат, составленный из нескольких прозрачных цилиндрических колб, заполненных разноцветными жидкостями. Количество жидкости в каждом цилиндре разное: одна колба почти полная, несколько заполнены примерно наполовину, в одной жидкости уже почти не осталось. От цилиндров тянутся гибкие прозрачные трубки и исчезают в окутывающем тебя облаке. Твое лицо наполовину закрыто маской, похожей на кислородные маски в маггловских больницах, шею сплошь покрывает слабо флуоресцирующее студенистое желеобразное вещество голубоватого цвета.       В тишине палаты раздается только тихое, на грани слышимости, гудение и пощелкивание, похожее на стрекотание сверчка. Воздух подрагивает от плотного, концентрированного магического фона.       Не отрываясь, я смотрю на тебя, и не вижу. Вот же ты, здесь, в двух шагах от меня, но, глядя на тебя, я понимаю, о чем говорил Олаф: здесь только твое тело, а ты сам где-то далеко, и не известно, сможешь ли вернуться. Захочешь ли.       – Надо сказать Марти, чтобы добавил кроветворного – почти закончилось.       Олаф подходит к стоящему за твоей головой аппарату, что-то проверяет, потом медленно проводит над тобой палочкой, качает головой и отходит.       – Что это? – шепотом спрашиваю я целителя.       – Говорите как обычно, ему это не навредит, даже наоборот. А это «новые горизонты», – усмехается Олаф. – Пытаюсь воплотить в жизнь чаяния своего отца. Соединение маггловской медицины и магии – моя разработка, почти десять лет на нее потратил. Ответ на вопрос, как доставить лечебное зелье в организм, пребывающий в бессознательном состоянии, а также как сделать этот процесс непрерывным или при необходимости протекающим с какой-то определенной периодичностью. Самым сложным было разработать систему подбора дозировки, ну и заставить эту штуку работать без электричества. Хотя нет, ошибаюсь: самым трудным было пробить стену тупоголовых министерских чинуш, но этого я вам не говорил.       – И сколько у вас этих… штук?       – Три. У меня три таких палаты. В обычное время хватает: одна, а то и две чаще всего законсервированы, – но сейчас все три заняты. Хорошо, что настолько тяжелых еще только двоих привезли, а то не представляю, что бы я с ним делал…       – Олаф, то есть, извините, мистер Саксгаард, вы сказали, я должна что-то сделать, как-то помочь. Что от меня требуется?       – Да ничего, можно просто Олаф, меня все равно все так называют, я привык. А вас можно просто Мэгги?       – Да, конечно, – смущенно разрешаю я, потупив глаза.       – Ничего особенного от вас не требуется, Мэгги. Просто понимаете… все, что зависит от нас, мы делаем и будем делать, но этого мало. Его нужно тормошить, постоянно, не давать ему уходить, тянуть назад… Надо как-то пробудить в нем желание вернуться, желание жить.       – Но как?       – С ним нужно разговаривать, хотя бы час-два, каждый день, не знаю, рассказывать о чем-то, спрашивать, просто разговаривать, как с живым… Я понимаю, это кажется странным: разговаривать с тем, кто не реагирует и не отвечает, – но это действительно важно, это работает… Вам надо найти что-то, чем его зацепить, что для него важно.       – Он может нас слышать?       – Сложный вопрос… Слышать, возможно, может, но как воспринимает…       – Тогда как же…       – Пробуйте, Мэгги, пробуйте… Вы уже один раз в него поверили, поверьте еще раз.       – Конечно, я буду пробовать. Я обязательно что-нибудь придумаю! Просто, найти то, что ему важно… Я так мало о нем знаю… Зелья, конечно, но… О, Гермиона сказала, что он передал Гарри какие-то воспоминания! Он же, наверное, думал, что умирает… Раз передал, значит, там что-то важное!.. Олаф, мне надо вернуться в Хогвартс, надо найти Гарри и поговорить с ним. Я сразу вернусь… только еще передам весточку родителям, что все хорошо и можно возвращаться домой, и сразу назад…       – Подождите, подождите, Мэгги, – улыбается Олаф, – вовсе не обязательно так торопиться. Это дело не одного дня и не одной недели. Надо настроиться на долгую борьбу и не ждать быстрого успеха, иначе вы просто сломаетесь. Важно, чтобы вы появлялись регулярно, без больших перерывов, желательно каждый день и проводили с ним пару часов, но вы вовсе не обязаны тут поселиться. Вам надо отдохнуть, привести себя в порядок, – при этих словах я вспоминаю о своем жалком виде и чувствую, что краснею, – встретить родителей, наконец, встретиться с вашими друзьями… Возможно, там тоже нужна ваша помощь… Понимаете? Давайте договоримся, что вы придете завтра, скажете, что к пациенту из первого реанимационного блока – завтра в приемном дежурит Сэнди, я ее предупрежу, она вас пустит. Кстати, манекен зовут Стрем, постарайтесь запомнить, а то витрину менять дорого и Обливиэйторов вызывать не хочется. Если что-то понадобится или нужно будет найти меня, обращайтесь к Сэнди. Все понятно?       – Да. Скажите, а как вы меня узнаете, я же завтра буду выглядеть совсем иначе?       – А, черт, забыл… Можете еще немного задержаться, я вам нейтрализующее дам, познакомимся, так сказать, заново?       Я киваю.       – Пойдемте, заодно узнаете, где мой кабинет находится.       Я смотрю на тебя, как бы прощаясь, и мы выходим из палаты.       Кабинет Олафа оказывается совсем близко: мы проходим еще две палаты, находящиеся в его ведении, поворачиваем за угол и останавливаемся перед дверью с такой же, так и на палатах, светящейся надписью, гласящей: Заведующий реанимационным отделением, ст. целитель Олаф Саксгаард.       Внутри кабинет заведующего почти не отличается от комнатки дежурной привет-ведьмы, в которой меня уложили сегодня ночью: тот же рабочий стол, шкаф, камин и диванчик, – только все это немного побольше, хотя диванчик все равно кажется мне слишком маленьким для такого высокого человека. И еще на стене сбоку от рабочего стола висят регистрационные свидетельства на авторские разработки – я насчитываю пять штук.       – Присядьте пока, я скоро… Надо отдать кой-какие распоряжения…       Олаф быстро пишет что-то на листе пергамента, так же, как привет-ведьма, складывает его самолетиком и распахивает дверь, выпуская самолетик в коридор. На этот раз шлейф светится оранжевым.       – Так, все, теперь с вами…       Пока он ищет зелье в шкафу, я решаюсь задать волнующий меня вопрос:       – Олаф, скажите, а как быть с авроратом?       – С авроратом… – целитель задумывается. – Сообщить придется, и лучше я сам это сделаю… Попробую переговорить кое с кем… В любом случае, пока он в таком состоянии, его отсюда никто никуда не заберет. Я все-таки заведующий отделением, и пока он мой пациент, за него отвечаю я. А за это время придумаем что-нибудь, если, конечно, то, что вы рассказали, соответствует действительности, иначе я сам его придушу, когда очнется.       – Олаф! Но я же вам…       – Да верю я вам, верю! Только этого не достаточно – не знаете вы министерских… Да и Визенгамот тот еще… террариум единомышленников… Ладно, об этом после подумаем… Вот, держите.       – Еще одно… – беря протянутый флакончик, неуверенно произношу я. – Есть одна странность…       – В чем дело?       – Понимаете… Скажите, может быть так, что Непреложный обет срабатывает не сразу, а, скажем, через какое-то время? Я имею в виду, в случае невыполнения…       – Нет, этого быть не может. Если обет нарушить, расплата следует немедленно.       – Тогда я не понимаю… Дело в том, что перед тем, как я отправилась в Хогвартс под обороткой, профессор Снейп взял с меня Непреложный обет, в котором я обещала никому не рассказывать о том, почему он убил Дамблдора, до смерти Волдеморта и еще никак не пытаться ему помочь или спасти, даже если его будут убивать… Но ведь когда я принесла его сюда, Волдеморт был еще жив…       Я не успеваю договорить, как Олаф молниеносно выхватывает палочку и направляет ее на меня. Лицо его становится словно высеченным из камня, синие глаза леденеют.       – Стойте смирно и не шевелитесь.       Он медленно обводит палочкой по контуру моего тела, шепча формулу заклинания: снизу вверх, над головой, и опять вниз, потом еще раз вокруг головы и перед грудью. Потом опускает палочку, напряжение отпускает его, он вытирает ладонью покрывшийся испариной лоб и качает головой:       – Уфф, ну вы меня и напугали… А вы ничего не путаете?       – Нет, конечно, как тут можно напутать?       – Тогда я тоже ничего не понимаю, кроме того, что, слава Мерлину и всем богам, никакого Непреложного обета на вас нет и никогда не было. На всякий случай я вас проверил еще в целом на темномагическое воздействие – тоже ничего, все чисто.       – Вы уверены?       – Ставлю свою репутацию. А кто проводил обряд, кто был Свидетелем?       – Профессор Дамблдор.       Я задумчиво открываю флакончик и выпиваю содержимое. Известие Олафа настолько меня ошеломило, что я даже не замечаю процесса обратной трансформации.       – Да, чудные дела… Единственное разумное объяснение, которое приходит мне в голову, это то, что Дамблдор, не знаю, с ведома Снейпа или нет, хотя скорее всего Снейп знал – его бы он вряд ли сумел провести, – устроил вам небольшую мистификацию, разыграл спектакль, хотя я пока не пойму, зачем ему это понадобилось.       – То есть, они просто притворились, а на самом деле обряд не проводился?       – Похоже, что так. Воспользовались вашей неопытностью. Вы раньше наверняка в таком обряде не участвовали и тем более никогда не проводили его сами, вам известна только внешняя сторона: красный луч, оплетающий руки. Магу уровня Дамблдора создать такую иллюзию – плевое дело.       – Но зачем так рисковать? А если бы я проболталась?       – Но вы же верили в реальность обета. Дамблдор мог решить, что этого будет достаточно, чтобы удержать вас от того, чтобы проговориться, а с другой стороны, не хотел всерьез ставить на кон вашу жизнь. И он опять оказался прав: вы же таки нарушили последний пункт… И мне почему-то кажется, что дело именно в нем… Ну, здравствуйте, Мэгги.       Тут я замечаю, что действие оборотки закончилось, и ко мне вернулась моя настоящая внешность: прощайте, роскошные локоны, здравствуй, мой длинный нос, я скучала! Одежда стала чуть тесноватой, но зато длиннее, чем нужно.       – Здравствуйте, Олаф, – улыбаюсь я.       Целитель разглядывает меня с неподдельным интересом, так что я уже готова смутиться и, чтобы это скрыть, интересуюсь:       – Руку снова показывать?       – Не надо, – качает головой Олаф, – Извините за тот раз, я завелся…       – Ничего, я понимаю, кто бы на вашем месте не завелся… Вы и так… В общем, я вам очень благодарна, за все.       – Послушайте, Мэгги… – он колеблется, потом машет рукой и решается. – Наверное, это бестактный вопрос, я заранее прошу прощения, но все же… Скажите, что вас с ним связывает, я хочу сказать, со Снейпом? Просто оборотка, Непреложный обет, это все как-то… чересчур… даже если допустить, что вы единственный человек в Хогвартсе, кто ему поверил… И я видел, как вы на него смотрели… на преподавателя так не смотрят…       Я молчу, опустив глаза. Я не знаю, что сказать в ответ. Я произнесла это вслух один раз в жизни, да что там, я даже в мыслях почти никогда не решалась сказать это самой себе. И вот теперь мне надо сказать это другому человеку, которого я знаю всего часа два, но которому уже обязана так многим, что лгать я просто не могу, да и не хочу.       Я поднимаю глаза.       – Я люблю его.       Удивленным Олаф не кажется.       – Да… это многое объясняет… – он задумчиво кивает. – Он знает?       – Ага, – невесело усмехаюсь, – я ему сообщила. В ответ получила совет обратиться к целителям и пожелание скорейшего выздоровления.       – Да уж, – хмыкает Олаф, – на него похоже… Нелегко вам будет…       – Это я уже поняла, курсе на третьем.       – Знаете, где-то на четвертом-пятом курсе я был влюблен в Елену Рейвенкло, наше факультетское привидение, даже собирался вызвать на дуэль Кровавого Барона. Но чтоб год под обороткой под носом у Пожирателей… и на Непреложный согласиться… – он качает головой.       – И как, вызвали?       – Нет, подумал и решил, что дуэль с привидением не имеет смысла. К тому же, вскоре я переключился на шести-семикурсниц, как на более перспективный вариант в плане… развития отношений.       Я прыскаю со смеху, он тоже улыбается.       – Ладно, мне, пожалуй, пора, я и так, наверное, отняла у вас слишком много времени. Еще раз спасибо, Олаф. До свидания.       – Жду вас завтра, Мэгги.       – Конечно.       – И знаете что… Думаю, ему очень повезло, даже если он еще этого не понял.