I knew you were trouble

Ева даже не знает имя парня, внимательно следящего, чтобы её стакан всегда оставался полон (даже не наполовину — это не тот случай), и подливающего при первой возможности, смешивая текилу со сладким ликером (она не смогла бы даже примерно сказать, что за адская смесь в конечном итоге оказывается в её стакане). Она кружится на месте, пока мир перед глазами не начинает терять свои очертания, взъерошивает волосы, уничтожая все оставшееся от прически и превращая их при этом в абсолютный беспорядок. Ева неловким движением размазывает осыпавшуюся тушь под глазами, оставляя на коже смазанные разводы, но все вокруг слишком пьяны (включая её саму), чтобы её испорченный макияж имел хоть какое-нибудь значение, а тому парню, как и многим другим, плевать, кого трахать в тёмной кладовке. Ева не успевает даже обрадоваться своей победе (она ведь все ещё способна веселиться), потому что внезапно перед глазами все плывёт, а в следующий момент она уже выгибается навстречу, стараясь быть ближе. И она понятия не имеет, куда делся тот парень, и даже не совсем понимает, как вновь оказалась в таком положении. Честно, ей плевать. Крис привычно вырисовывает узоры на голой коже поясницы, опаляя горячим дыханием шею, зубами задевая кожу, оставляя следы. У Евы ноги подкашиваются, а перед глазами вспыхивают яркие пятна, пока она призывно откидывает голову назад, подставляя шею под поцелуи. Этого все ещё недостаточно. Они дышат сбито, рвано, с трудом восстанавливая дыхание, и у Криса зрачки расширены настолько, что она с трудом различает радужку. Ева позволяет вовлечь себя в ещё один поцелуй, ещё больше пьянея от привкуса водки на языке, и совсем не протестует, когда его руки скользят вверх по рёбрам к груди. (Этого тоже недостаточно). Она горит. Плавится. Полностью растворяется в этих ощущениях, вцепляясь в его плечи, только чтобы устоять на ногах, даже не пытаясь бороться с огнём, расползающимся по всему телу. И у неё мурашки появляются от хриплого «Ева», когда она прижимается слишком сильно. Когда все успело зайти так далеко?

***

Ева не умеет выбирать парней, и это совсем не секрет. И она ненавидит понедельники, когда вся школа гудит от рассказываемых шёпотом сплетен о событиях, произошедших на выходных (особенно после вечеринок в доме у парней из Penetrators). Еве хочется сгореть со стыда, когда она слушает очередную историю от Вильде, надеясь, что её имя так и не прозвучит. Она нервно поправляет шарф, чувствуя, как отметины загораются на её теле предательским клеймом, будто их раскаленным металлом выжигают изнутри. Уродливые. Собственнические. Буквально кричащие «я хорошо провела прошлую ночь» (и это совсем не похоже на желаемое «мне плевать на Юнаса»). В этот раз Ева не звонит ему, прося никому ничего не говорить (все связанное с Крисом априори значения не имеет, даже если это грабли, на которые она наступает в десятый раз подряд, не то чтобы Ева считала). И ей даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто входит в помещение, как её захлестывает волной усилившегося шепота, накрывающей её с головой. Грудную клетку обжигает, привычно стискивает ржавым обручем. И Еве кажется, что она тонет. Не спасает даже ободряющая улыбка сидящей рядом Нуры и совсем тихое «не оборачивайся» (она не знает, почему Нура это говорит, но это, вероятно, почти лучший совет за весь учебный год — лучше был бы только «держись подальше от Криса», не то чтобы она его действительно послушалась). Разумное «одна из» разрывает ей грудину и пробивает рёбра, голодным зверем больно впиваясь в сердце.

***

У Евы жидкий свинец заменяет в венах кровь (и это совсем не то, что ей хотелось бы чувствовать), стоит ему подойти ближе, чем на пару метров. Она кивает Нуре, смотрящей в их сторону уже пятый раз за последние две минуты, а на щеках у неё красные пятна, будто она больна лихорадкой как минимум, пока Крис довольно улыбается Вильяму, рассказывая при этом какую-то шутку. Ева действительно больна и даже зависима. Она позволяет его руке, лежащей на колене, скользнуть выше.

***

У них было уже столько поцелуев. Её слезы, водка, текила (почти на любой вкус) — и она с легкостью может вспомнить их все. И они не значили (и не значат) абсолютно ничего. Проблема в том, что она начинает замечать. Сбитые костяшки пальцев. Бутылку минералки в руках, когда от похмелья не спасает даже аспирин. Едва заметные улыбки. Сообщения поздней ночью. То, как привычно его рука ложится ей на талию, когда они собираются все вместе (и никто не смотрит на них странно, будто это абсолютно правильно и нормально, будто не могут представить другого развития событий). Ева не хочет обращать внимания на все эти мелочи. (её шарф валяется в его машине уже больше месяца, и она все время забывает его забрать, а его толстовка лежит у неё в шкафу и не так глубоко, как хотелось бы). Вот только она ничего не может с этим поделать.