Мой баскетбол

Не то, чтобы Аомине — носитель традиционных ценностей, просто любит все красивое. Блочные дома к этой категории не относятся. Он сам живет в таком доме и понимает его преимущества, но ничего душевного в этом нет, только функциональность. Сверившись с надписью на обрывке тетрадного листа, выполненной летящим почерком, и почесав в затылке, Аомине нажимает на кнопку звонка. Он немного смущён и не знает, что делать, если Кагами не откроет дверь. Сам Аомине ни за что не открыл бы. Но вот за дверью раздаётся едва различимый шорох, за которым следует невнятная возня и отчётливый щелчок открываемого замка... Наверное, квартиру Кагами можно назвать фешенебельной. Квартиру Аомине чаще всего называют именно так, а квартира Кагами несильно от неё отличается, разве что имеет внушительных размеров гэнкан, где без проблем могут разуться, наверное, все сейриновцы сразу. Аомине представляет себе эту картину и невольно улыбается. Кагами возвышается над ним благодаря перепаду в уровне пола, отделяющему гэнкан от непосредственно жилых комнат. Впрочем, в комнатах этих царит такой минимализм, что их уместнее было бы именовать условно жилыми. "Должно быть, Куроко здесь очень нравилось", - думает Аомине и чувствует вдруг прилив острой, как вогнанный под ребро нож, тоски. В этот самый момент ничего не выражавшее лицо Кагами, подсвеченное встроенными в потолок светильниками, вздрагивает. В неясном свете Аомине на секунду сомневается, не маска ли это театра Но пошла ни с того, ни с сего глубокими трещинами, но тут Кагами всхлипывает и тянется к нему, и Дайки становится совершенно не до фантазий. План действий по утешению Кагами до неприличия прост и не отличается оригинальностью. Позже гость обнаружит, что спален в квартире целых три, но в самый ответственный момент ноги приносят его почему-то именно в васицу, да ещё и предательски подламываются, не иначе под весом непосильной ноши. Кагами, цеплявшийся за Аомине руками и ногами, и уже начавший было вяло отвечать на поцелуи своего утешителя, падает на пол кулем, больно приложившись костлявой задницей о татами, судя по звуку. И опять Аомине не может сдержать улыбку, а когда пытается придержать расползающиеся губы ладонью, видит, что Кагами вторит ему, всё ещё кривясь от боли и непрошенных слёз. Аомине перестает сдерживаться и валится на татами рядом с Кагами. Их смех больше похож на коллективное помешательство, и если бы не современная звукоизоляция, вечер парни могли бы закончить в полицейском участке, но даже эта мысль лишь подстегивает безудержное веселье, будто разрывающее лёгкие изнутри оксидом азота. — Поцелуй меня, — просит Кагами, когда его смех обрывается — именно обрывается, а не заканчивается, как будто он задыхается. Как будто в лёгких не осталось ни газа, ни воздуха. Как будто это конец всего. И начало — всего. Как будто Кагами Тайга — сдулся, как шарик. И сам Аомине чувствует себя шариком. Внутри него что-то лопается и схлопывается, и Дайки понимает, что это — он сам. Аомине Дайки — лопнувший шарик. — Поцелуй меня, — повторяет Кагами уже требовательно. — Нет, — произносит Дайки с небольшой заминкой, к своему собственному удивлению, хотя внутри всё поёт от напряжения. Такого Тайгу, сломленного, просящего, покорного Аомине хочет до дрожи в поджилках. — Нет?! — переспрашивает Кагами потрясённо, и Аомине утвердительно кивает сам себе, ни на секунду не задумываясь о том, что собеседник его не видит. — Нет, — решительно повторяет Дайки. — Вытрахать последние мозги ты всегда успеешь. А сегодня — для разнообразия — будем пьянствовать.