***
Как вчерашний звонок, из-за которого Джону пришлось подотстать от Пипа и Сэма. – Да? – балансируя на одной ноге, он прижал трубку плечом, чтобы прибрать тетради обратно в сумку. – Ага. Я тут… в общем, у меня сегодня свободный день, и я хочу… здесь кого-нибудь, – дыхание Рамси было тяжеловатым, и Джону еще показалось, что он слышит на фоне какой-то заметный, но неразборчивый шум. – Кого-нибудь? – но он спросил с шутливой уязвленностью, не обратив на это особого внимания. – Ага. Кого-нибудь, с кем можно трахнуться, – кажется, Рамси не уловил игривой интонации. Или, наоборот, уловил. В любом случае, Джон еще притормозил, отставая сильнее и махая обернувшемуся Сэму, чтобы тот продолжал идти. – Тебя, может быть, – выдохнул Рамси ему в самое ухо. – Ты мне нравишься, Джон. Я объясню, как пройти от школы, тут рядом, – и Джон в этот раз более отчетливо услышал тихие, невнятные стоны на фоне. – У тебя там еще кто-то? – он спросил, чувствуя щекочущее где-то в шее неприятное ощущение от того, что Рамси позвонил ровно тогда, когда у него закончились занятия, и он вышел из медицинской школы. – А… нет, – Рамси вздохнул как будто с напряжением, и стоны стали тише, – просто решил включить… немного порно, так, разогреться перед тобой. Может, слить лишнего. А то ты очень красивый, – он нездорово, как будто близко к истерическому, засмеялся. – И я уже… чутка заведен, знаешь. После перехода сверни направо. – О'кей. То есть да, я приду, если ты хотел об этом спросить, – Сэм опять обернулся, теперь очень вовремя, и Джон опять помахал ему, показывая, что пойдет в другую сторону. Сэм улыбнулся, вскидывая руку на прощание и дергая балаболящего что-то Пипа за рукав, чтобы тот тоже обернулся, а Джон стремительно краснел от непрерывного, отрывистого дыхания Рамси так близко. – Я не хотел, – попросту ответил наконец Рамси. – Когда пройдешь метро, еще раз сверни направо за угол, – далекий бормочущий стон смешался с очередным его напряженным и как будто недовольным вздохом, и Джон подумал, что эти звуки не очень-то похожи на звуки из порно. По крайней мере, из того порно, которое смотрел он. Но, может быть, Рамси предпочитает что-то другое. "Да, с чего ты взял, что он не передергивает на порно для извращенцев? – спросил какой-то игривый внутренний голос. – Прямо сейчас, я имею в виду". Джон покраснел еще гуще, резко поддергивая ремень сумки и смещая ее вперед, прикрывая живо крепнущий стояк. – Не слишком-то вежливо с твоей стороны, но тебе повезло, что я сговорчивый, – он согласился, стараясь не встретиться взглядом с любопытно глянувшей на него чернявой женщиной в деловом костюме. И, когда та затерялась в толпе позади, спросил: – И… тогда где сейчас твоя вторая рука? Это вышло немного неловко, но Рамси снова хрипловато рассмеялся. – А кто сказал, что и первая занята телефоном, Джон? – Ты имеешь в виду?.. – не решился спросить Джон, продираясь через небольшое столпотворение около станции метро. – Я хочу тебя, – бесхитростно ответил Рамси. – Иди быстрее. Здание, в котором Джон должен был найти нужную квартиру, снаружи больше напоминало старый склад, чем жилой дом, и внутри было не лучше. Но искомая дверь была из хорошего толстого дерева, и даже лак на ней еще не обтерся. Нажав на кнопку звонка, Джон стянул тонкую и холодную черную шапку с наверняка растрепавшихся волос и неуютно поежился. От распахнутого окна в конце коридора пахло осенним снегом, и ни одного звука не раздавалось ни из-за двери, ни с лестницы, такой узкой, с шаткими и почерневшими металлическими перилами, какие еще обычно снимают в боевиках, и утомленные копы гоняются по ним за толстыми и энергичными небритыми маньяками в растянутых майках. Подумав об этом, Джон уже не был уверен, так ли уж сильно ему не нравится напряженная, какая-то угрюмая тишина на этой лестнице. Джон не был уверен, что дверь ему не откроет какой-нибудь… Сначала его оглушило внезапными звуками, а потом он понял, что дверь уже открыта. Рамси стоял на пороге, босой, в темных спортивных штанах, застиранной розоватой футболке с закатанными рукавами и резиновом фартуке, залитом красно-коричневой кровью, а за его спиной перекрикивали друг друга ток-шоу по телевизору и визгливый собачий лай. – Что, так и будешь торчать в дверях? – недружелюбно бросил Рамси, и Джон подумал, как, наверное, неприятно выглядел сам, изменившись в лице и уставившись на него. Он поспешно скользнул внутрь, и Рамси сразу запер дверь обратно на несколько замков. Мельком оглядевшись, Джон наклонился развязать ботинки – они все промокли от уличного снега, а пол в небольшой квартире-студии был надраен чуть ли не до блеска. Но, возясь с мокрыми шнурками, он успел услышать только быстрый цокот когтей, а потом маленький ураган, состоящий из коротких ног, длинной и спутавшейся серо-коричневой шерсти, сумасшедших глаз и крохотных острых зубов, с лаем налетел на уже развязанный шнурок, неистово дергая, явно стараясь потянуть Джона на себя и уронить. – Ага. Это Хрустяшка, – Рамси попытался пнуть визгливую таксу в бок, но та с необычайной ловкостью увернулась, выпустив шнурок, и отскочила на безопасное расстояние, продолжая поливать их обоих пронзительным лаем. – Самая сучья сука во вселенной и самый волосатый кусок дерьма, который только могли высрать боги. Заткнись! – прикрикнул он, и Хрустяшка вроде притихла, часто и тяжело, с каким-то гневным присвистом дыша и оглядывая их необыкновенно злыми и яростными для животного черными глазами. – Она вообще может слушаться, но Хеке ее балует, и даже если я пытаюсь ее воспитывать, он это портит. Пошла вон! – Рамси снова прикрикнул, несерьезно замахиваясь, и Хрустяшка, немного пятясь, отбежала еще подальше. Но Джон чувствовал ее злющий взгляд, снимая ботинки, складывая сумку на пол и расстегивая теплую толстовку. – Вообще это квартира Хеке, – продолжил Рамси, растирая голыми пальцами ног стекшую с фартука на безупречно светлый паркет каплю крови и потягиваясь за шею снять охватывающий ее ремень. – Но я живу с ним. Не люблю общежитие. Не люблю людей. Они… м-м, да я уже рассказывал тебе о Хеке, великом любителе косметических каталогов, – он небрежно свернул фартук и немного отошел, бросая его на деревянную барную стойку, явно служившую вместо обеденного стола и отделявшую кухонный угол от спального. – Хм. И ничего, что?.. – Джон указал взглядом на разлетевшиеся по полу и стойке капли крови, но Рамси отмахнулся. – Не, он до завтра не вернется. Никто нам не помешает, волчонок. Я ему велел, – он как-то грязно ухмыльнулся, и Джона покоробили его последние слова, но он решил не вмешиваться в чужие порядки. – Нет, я про… Ладно, спрошу прямо. Ты встретил меня в окровавленном фартуке, и я что-то не вижу нигде разделанного мяса, о'кей? И… – из-за резкой смены температуры между улицей и квартирой Джон только сейчас заметил как будто стремительно распространяющийся, тяжелый и всепроникающий сладковатый запах… словно застоявшегося дерьма и гнили… гнилой рыбы, самый отвратительный запах из тех, которые только могла сотворить природа. Джон не выдержал, вскидывая руку и зажимая нос. Стало легче, но не слишком. – Не подумай то есть, что что-то не так, но… – его голос звучал смешно из-за зажатого носа, но Джону почему-то не хотелось смеяться. Мысли, посетившие его на лестнице, вернулись. – А, да, извини, – не извиняющимся тоном бросил Рамси, подходя к окну над кухонной стойкой и распахивая его. – Я как-то уже привык к этому. Это Хеке. С ним что-то не то в этом плане, и он всегда так пахнет. И запах совсем не уйдет, но станет лучше, если проветрить. Джон кивнул, пока не убирая руку от носа и не успокаиваясь, а Рамси обернулся и кивнул на фартук. – А это… Мать заезжала сегодня утром, оставила нам поросенка. Еще живого, так что пришлось убить его. И я его подвесил пока в ванной, кстати, кровь слить, так что помыться не рассчитывай, – за разговором Рамси открыл и второе окно, за стоявшей у стены продавленной, разобранной кроватью. – Я все еще фермер, ты не забыл? – а это он спросил, уже вернувшись к Джону, и без ласки сунул руку под его расстегнутую толстовку, сжимая бок и поглаживая ногтем большого пальца. – А это важно? – Джон сказал честно, наконец перестав зажимать нос, хотя и все равно еще стараясь вдыхать не слишком глубоко. – Ну, ты спросил, – Рамси пожал плечами, продолжая тискать его бок, но по лицу было видно, что ответ ему понравился. – Я могу заказать чего-нибудь пожрать, кстати. С поросем возиться сейчас не хочу, а у Хеке есть только консервированный суп. – Да, можно что-нибудь, – сказал Джон, придерживая дыхание. От явно недавно вымытых волос Рамси сладко пахло вишней – каким-то шампунем, почему-то прочно ассоциирующимся с детством и розовыми флаконами "для маленьких леди", которые просто обожала Санса. И хотя это не перебило тошнотворный запах гнилой рыбы, Джон все равно подался навстречу – толстые пальцы соскользнули на поясницу, – и задел носом свисающую прядь – и правда, даже еще чуть-чуть влажная – перед тем, как неловко поцеловать Рамси. Это резкое ощущение свободы – и того, что Рамси его хочет, – взволновало, и голову слегка повело – или начало подташнивать от смешения запахов рыбы и вишни, от ощущения мягких, влажных и жадно приоткрывшихся для него губ. – Потом, – выдохнул Джон в горячий рот, вслепую нашаривая пояс штанов Рамси и забираясь под него большим пальцем. Кожа тоже была горячей, шершавой и сухой, и член Джона тепло напрягся, до того еще приятно натертый о джинсы – опаздывая, он так и не нашел в шкафу чистых трусов, но никак не жалел об этом теперь. Интересно, понравится ли это Рамси, подумал Джон. И решил, что понравится, когда тяжелый член, свободно свисавший в спортивных штанах, тоже чуть приподнялся, оттягивая их, и ткнулся теплой головкой ему между бедер; легкие, почти одними губами, с изредка скользящими между ними языками, поцелуи обжигали не хуже первого глотка северной водки на студенческой вечеринке. – Ага. У тебя такие сладкие губки, волчонок, – не слишком прерываясь, пробормотал Рамси. – Хочу, чтобы ты отсосал мне, – его член еще дернулся при этих словах, скользнув вверх и вниз по внутренней стороне бедра Джона. – М-м… Лучше не спрашивай, что я думаю про твой рот прямо сейчас, – а Джон слегка подтолкнул его назад, куда-то к кровати; в голове мелькнуло детское и игривое желание сжать бедра. Желание зажать бедрами чужой член, чтобы Рамси притиснул его к себе крепче и попросту трахнул между ног. Джон представил его белесую сперму, сочащуюся сквозь спортивные штаны, и жадно ткнулся крепнущим стояком в мягкое бедро. Но Рамси вдруг отступил на шаг и, взявшись за низ своей футболки, резко стянул ее через голову. Да, точно, раздеться было бы неплохо, с трудом подумал Джон, тоже молча стаскивая толстовку. В ушах шумело от крови, возбуждения, грохота стройки где-то на улице и голосов перекрикивающихся участников дешевого ток-шоу. Но хотя бы Хрустяшка заткнулась и только приглушенно ворчала, вздыхая и кашляя под шкафом, отбежав туда из-под ног Рамси. Это Джон еще мог заметить, пока Рамси не взялся спокойно за пояс штанов, спуская их на бедра. Тяжелый и прилично набухший уже член упруго выскользнул из-под резинки, пока еще не слишком поднятый, но уже немного торчащий вперед. Джон откровенно пялился – не только на возбужденно дернувшийся член, но и на сочную грудь с едва видными в черных кучерявых завитках темными сосками, на плотный живот, нависающий над заросшим лобком, на сильные волосатые бедра, так сладко сомкнутые, что только бы и всунуть член между ними, ровнехонько под тяжело свисающие яйца – и никогда еще не раздевался так быстро, даже торопясь после тренировки. Теплая клетчатая рубашка и футболка просто упали на пол из его рук, и он не поднял бы их, даже если бы Хрустяшка решила подбежать и обоссать их прямо сейчас. Но на ремне и ширинке плохо уже слушающиеся пальцы немного застопорились, и Рамси хмыкнул, подманивая его ладонью. – Иди ко мне, волчонок, – он улыбнулся, голый и раскованный, откинув покатым плечом волосы; его бледные глаза горели, как искрящийся под солнцем снег, и Джон, слепо шагнув навстречу, подумал, что, несмотря на то, что в их прошлый раз они оба тоже раздевались, он как будто первый раз может достаточно разглядеть Рамси. И он разглядывал, даже когда подошел совсем близко, и пальцы Рамси легли на пряжку его ремня, влегкую расстегивая, соскользнул взглядом по усыпанным красными прыщами белым плечам, прикрытым влажными черными волосами – почему-то вспомнилась сказка, которую они переделывали вместе с Браном и Арьей – про маленькую принцессу, добрых карликов и злую королеву. Бран хотел, чтобы и карлики, и королева были куда страшнее и коварнее, а Арья – чтобы принцесса обошлась безо всякого принца и носила меч. Но, в любом случае, цвета там были – белый, как снег, черный, как мокрое дерево, и красный, как кровь. Джон хихикнул, пока Рамси расстегивал его потертые джинсы, и уверенно взялся за его тяжелый зад обеими руками, крепко стискивая. Джинсы соскользнули к коленям, и Джон снова придержал дыхание, четко ощутив ту секунду, после которой он и Рамси соприкоснулись окрепшими членами – горячее, расходившееся от паха возбуждение стиснуло все его тело не хуже раскаленных печных щипцов. Запах гнили возле кровати, как ни странно, не стал сильнее – наверное, Рамси перестелил ее, и от смятого одеяла и простыней слабо пахло скорее кондиционером для белья, чем чужим больным телом, – а когда Джон наклонился к шее Рамси, чтобы закусить, то почувствовал от его горячей груди вязкий запах лаванды, такой же, как у детского молочка, которым Кейтилин раньше натирала младших детей. Это почему-то опять обожгло сладким ощущением возвращения упущенных возможностей и детской интимностью – тем, чего никогда не было у Джона. А потом Рамси подхватил его под спину, потягивая на себя и заваливая на кровать. Одеяло – вульгарное коричневое одеяло, усыпанное ярко-розовыми астрами, с какого-то базара, не иначе, – оказалось теплым и мягким, но Джона интересовало только теплое и мягкое тело Рамси; он кое-как сдернул джинсы вместе с носками и навалился сверху, переплел свои стройные ноги с его и целовал его по-детски возбужденно, прикусывая скользящий в рот язык, схватившись всей ладонью за прыщавую щеку. Джон не был уверен, что именно хочет делать дальше, как именно начать что-то делать, и просто жадно терся членом о чужой горячий член, и пьяная дрожь живой дозой пошла от рук в самый мозг, когда он вдруг почувствовал шершавую и горячую ладонь Рамси на своей головке, когда тот пару раз мягко пропустил ее в кулак, а потом просто сжал оба их члена вместе, уверенно и неторопливо надрачивая. Джон негромко простонал, не услышав себя в шуме телевизора, стройки и снова начавшей хрипло потявкивать Хрустяшки, и схватился за плечи Рамси, трахая его руку с живостью девятнадцатилетнего мальчика, лишившегося девственности на прошлой неделе. – Да, давай, волчонок, давай по-быстрому сначала… – Рамси бормотал ему уже в ухо, все быстрее и дерганее двигая сжатой рукой, и Джон застонал громче. Он почувствовал, что ладонь Рамси стала влажной, наверное, от смазки, его собственной или их обоих, но эта мысль была не менее сбивчивой и рваной, чем торопливая дрочка и горячее дыхание в самое ухо, и ему просто стало еще слаще: он бы обменял сейчас что угодно на то, чтобы и дальше трахать эту нагретую и мокрую руку, ездить уздечкой по горяченному и пульсирующему стволу, напряженному так, будто сперма уже через секунду брызнет на простыни. Джон больно закусил губу, подумав об этом, и в дико накатившем приступе возбуждения почувствовал, что сам спустит уже сейчас, так быстро, и какой-то последней разумной мыслью схватил Рамси за плечо. – Постой, – он едва смог сказать это ровно, – нам, наверное, нужны салфетки или что-то… – правда, мысль не пошла дальше и конкретнее, но он не видел здесь другой кровати, а еще раз изгадить чужую постель все-таки не хотел. – Не, – но Рамси слабо мотнул головой, – можешь спускать на кровать. Я переменил белье для тебя. Не хотел, чтобы твоей кожи касалось что-то… не мое, – он сказал это холодно – и пребольно, собственнически закусил голое плечо Джона, возвращаясь к прежнему быстрому ритму. И после этой вынужденной паузы торопливые движения его взмокшей ладони выбили из Джона все мысли вместе с попыткой удержать дыхание, и он, кажется, даже вскрикнул, резко и обильно кончая в руку Рамси и на одеяло. По телу Рамси пошла крупная дрожь почти в тот же момент, и Джон чувствовал, как он молча, напряженно кончает следом, чувствовал острый запах их спермы и чуть не отключился от удовольствия, когда Рамси еще взял какой-то совершенно дикий ритм, накрепко зажав оба члена и часто-часто сдрачивая все горячее семя. Джон прижался губами к его прыщавой щеке, мелко дыша, и подумал, что его зрачки, должно быть, выместили всю радужку, потому что когда он, то и дело двигаясь, сбивая ритм, видел глаза Рамси – его зрачки выглядели именно так. А потом Джон закрыл глаза, и грязные, грязные мысли заполнили его голову. Потому что ему сейчас же стало нужно еще. – Блядь, а хорошо лежать здесь с кем-то, кроме Хеке, – сказал Рамси, не вырывая его из сладкой, томной дремы, но устраивая в ней еще удобнее. Но Джон все равно приоткрыл глаза и с любопытством глянул на него. – Я имею в виду, здесь не слишком много места, и мы обычно спим вместе. Но без лишнего. И я его сгоняю на пол, если хочу подрочить. Но все-таки хорошо… с тобой хорошо, – Рамси немного повозился в сбившемся вокруг них, мокром от спермы одеяле, кладя ладонь Джону на щеку и поглаживая. – Я мало кого сюда зову обычно. И еще никого не звал для траха. И не хочу, – это прозвучало не слишком романтично, но почему-то приятно затронуло самолюбие Джона – и он почувствовал, что приопустившийся член недолго останется расслабленным и мягким, если Рамси продолжит так говорить. – А я не хочу уходить, – честно сказал Джон, закидывая ногу на мягкое бедро Рамси и замечая, как у него удивленно дернулась бровь. Но вместо вопроса он только по-хозяйски подгреб Джона еще поближе к себе и ухмыльнулся. – Тогда нам все-таки придется озаботиться едой, волчонок. Я… по-моему, со вчерашнего вечера ничего не жрал, дел было по горло, – он задумчиво свел брови. – Можно заказать что-нибудь в итийском ресторане, тут есть один недалеко. Или, может быть, на кухне все-таки что-то найдется. Я сегодня… немного рассредоточен, что ли. Не спал тоже… два или три дня, не помню… – он заметил, машинально потирая щеку Джона, но тот отнесся к этому снисходительно, положив руку на его разгоряченную грудь, пахнущую свежим потом и лавандовым молочком. Джон сперва бездумно погладил ее, потом сжал немного и помял в ладони. Защипнул обгрызенными ногтями сосок и тесно потер его между пальцами, пока тот не затвердел. Это было необычно, непривычно, но его голова – и все мышцы – стали вдруг такими тяжелыми, и ему нравилось так ласкаться – и эмпирически изучать новую для себя область голого и отзывчивого человеческого тела. Немного позже, когда изучение подзатянулось, и они еще потерлись друг о друга сплетенными ногами и снова возбужденными членами, жадно покусывая попадавшие под зубы кожу и мясо, Рамси наконец отстранился от Джона и наполовину свесился с кровати, подтягивая к себе валяющиеся штаны и доставая смартфон из кармана. – Ты хочешь что-нибудь, или мне самому выбрать? – он оперся на локти и звонко щелкал ногтями по экрану, а Джон смотрел только на его выставленный так зад и покачивающуюся полную ногу. – Ага, – он ответил, наконец хватая его за толстую лодыжку и прижимая к кровати, ловко забрался между невольно разведенных бедер и прихватил еще мягкую ягодицу, – тебя. – Хах. Тогда рискуешь остаться без ужина, волчонок, – язвительно фыркнул Рамси, еще немного сползая вниз от навалившегося веса Джона, но не слишком возражая. Джон не ответил, поглаживая и сминая его слегка рыхловатые, прыщавые, но все равно чем-то – неудовлетворенной девственностью – привлекающие его ягодицы. Джону чего-то хотелось, чего-то, чтобы не слишком отвлекать Рамси, но он не был уверен, чего именно. Но подумал, что единственная идея была неплоха, когда Рамси со стоном выдохнул и на несколько секунд даже перестал раздражающе щелкать – когда Джон раздвинул его ягодицы обеими руками и прижался губами к неожиданно нежно сократившемуся входу. Все еще вкусно пахло лавандой и потом, и он поцеловал чувственно сжимающийся зад несколько раз, ласково обвел его языком по кругу – и еще немного трахнул самым кончиком – и после тщательно вылизал, пока Рамси, часто и прерывисто дыша, заказывал им еду. Но, закончив, он вдруг вывернулся, ударив Джона ногой в плечо, ловко изогнулся и залез обратно на постель. Его глаза снова горели. А когда Джон протянул ладонь к его щеке, собираясь еще поцеловать, Рамси жестко ударил его по руке тоже. И еще раз, когда Джон попробовал положить руку ему на бедро. Он ухмылялся, как будто они играли в какую-то игру, и его грудь ходила часто – дыхание было глубоким, как будто нервическим. Но Джон был не очень хорош в таких играх и попросту поймал его вскинутый кулак, когда Рамси собрался ударить еще раз, и с силой повалил его назад, прижимая к кровати, хотя тот и все равно склабился с какой-то вредной насмешкой, даже когда Джон грубо всунул ногу между его толстых бедер. – У нас еще час до того, как доставят еду, – Рамси смотрел на Джона из-под полуприкрытых век, и так его глаза казались совсем белыми. – И ты, кажется, весьма ясно дал понять, какие у тебя планы на этот час и на мой зад. – Ну а зачем я, по-твоему, пришел? – Джон наклонился мимолетно поцеловать его неожиданно холодные губы. – Я хочу трахнуться с тобой, – он потерся твердым, влажным членом о мягкий живот и сунул руку между жирных ног, слегка помял бедра и густо заросшие по низу ягодицы. – Трахнуть тебя. – Хм. О'кей, – а Рамси вдруг согласился так обыденно, будто это между ними было привычным делом, и сейчас был вовсе не второй неловкий секс в их жизни. – Серьезно? – Джон почему-то думал, что донести свое желание ему будет… сложнее, что ли, и был готов… он не знал точно, к чему, но никак не меньше, чем к обидному спору. – Ага. Я… думаю, что хочу разного с тобой попробовать, волчонок. Может, мне так тоже понравится, – но Рамси только дернул плечом, раскоординированно смотря на него. Кажется, с ним все-таки было что-то немного не в порядке – или он просто взаправду сильно устал. В любом случае, Джон забыл об этом, когда он продолжил. – Я дрочил себя пальцами иногда, я имею в виду, трахал себя пальцами и дрочил одновременно. Было клево. – Ладно, я просто… не ожидал от тебя, – Джон ответил расплывчато, согласно укладываясь между его как будто невзначай раздвинутых шире ног. – Но мне тоже было круто, когда ты в прошлый раз… – он не договорил, прижимаясь набухшей и потекшей головкой к вспотевшей ложбинке между волосатыми ягодицами. – Ага, есть там такая штука, чтобы было круто, – тихо засмеялся Рамси, лениво потягиваясь, хватая Джона за зад своей когтистой рукой и притягивая к себе; член скользнул дальше, целиком въезжая в горяченную и мокрую ложбинку, и Джон вздохнул, прикусив губу. – Тогда достань там… в ящике под кроватью должна быть смазка, – и хотя все это еще казалось слишком… мягким, но Джон скорее думал о Рамси, трахающем себя пальцами одной руки и торопливо надрачивающем второй, дергано следя своими белесыми глазами за торопливо сношающимися порноактерами на экране, чем о том, что ему там казалось, и просто свесился с края кровати, выдвигая ящик. "Ого", – но он все-таки подумал это, потому что в ящике было довольно много того, что он не ожидал увидеть. Несколько – больше, чем нужно одному человеку – холодных металлических наручников, пара ярких резиновых кляпов с глубокими следами от зубов, остро пахнущее кондиционером женское белье, какие-то застиранные мешки и бессчетное количество ремней и веревок. Клад для постоянного покупателя магазина секс-игрушек, а не ящик под кроватью. – М-м, не обращай внимания. У Хеке… странные вкусы, и он сваливает все сюда, а потом теряет или ломает ключи, зажимы и карабины, и это уже скоро превратится в склад. Но мне такое не нравится. Я предпочитаю по старинке, руками, ну или чем там, – Рамси скользнул горячей ладонью по животу Джона и немного подергал его напряженный член. – Давай быстрее. – Да, я уже сейчас, – Джон вытащил замеченный наконец тюбик смазки, завалившийся между одним из мешков с бельем и какой-то потертой искусственной вагиной, до которой он точно не хотел дотрагиваться. Но, задвинув ящик и поднявшись, он решил начисто забыть о том, что видел. Это его не касалось. Открыв тюбик – пахнуло какой-то неуместной ягодой вроде дикой малины, – он тщательно смазался, нарочно медленно погружая член в скользкую и липкую руку – и, чтобы не обспускать себе пальцы, стараясь не слишком думать о том, как мягкий от лавандового молочка зад упруго зажимался от его поцелуев с языком, и о толстом пальце, втиравшем это молочко в сокращающуюся каемку, может, чуть-чуть дольше, чем нужно, – и хотел еще смазать Рамси, но тот отреагировал недовольно: – Давай уже, иди ко мне, – крепко обхватив его ногами и запрокинув голову. Он все-таки выглядел очень странным сегодня, каким-то заторможенным, утомленным и горячечно жадным, но Джон все еще не возражал, пристраиваясь между его широко раздвинутых бедер и осторожно повозив членом между ягодиц. Придержав рукой, он пару раз проехался скользкой, открытой головкой по нежной коже и еще влажным от его слюны густым волосам вокруг входа, пытаясь вставить, а потом член просто мягко скользнул внутрь, и Джон не был уверен, застонал от этого он или Рамси, он запомнил звук, но не мог сказать, кому тот принадлежал; он мог только, не удержавшись, навалиться сверху, и его член въехал так глубоко в восхитительно тугой зад – куда теснее и нежнее своей руки. Накатило сразу, и голову повело, Джон инстинктивно вдавил бедра в раздвинутые бедра, трахая Рамси мелкими собачьими движениями, потом только немного вытащил, но сразу жадно присунул обратно, шлепнувшись яйцами о напряженные ягодицы. Рамси часто дышал, так и не поднимая век до конца, и проехался рукой по животу, загнал свой подтекающий член в кулак, пару раз жестко продернув. А потом еще сильнее запрокинул голову, начав слабо подмахивать и пытаясь поймать чужой ритм. Но Джон сам двигался дергано, сбивчиво, и, приподнявшись на коленях, попросту схватил его над бедрами, не то натягивая, не то удерживая, вдавив пальцы в собравшийся сочный жирок и засаживая член в такой теплый, тесный, хлюпающий от смазки зад – малина смешалась с лавандой и потом, превратившись в какой-то дикий, свежий, горько-кислый запах, остающийся в памяти. Во рту собиралась слюна, голову отключило напрочь, и Джон никогда еще не двигался так быстро и часто, как сейчас, трахая такого мягкого, потного, податливого Рамси Болтона… Он едва успел вынуть, застонав и торопливо сдрачивая рукой, щедро кончая Рамси на ягодицы и промежность. Ему хватило пары минут. – Быстро ты, волчонок, – Рамси приоткрыл глаза пошире и усмехнулся, продолжая несильно подергивать свой член, пока Джон никак не мог отдышаться. – Ты очень красивый, знаешь, – но он нашел силы ухмыльнуться, повторив шутку за Рамси – и сразу почувствовал себя неловко, потому что это не было правдой. С какой стороны ни посмотри. Даже хуже, это было из тех неправд, которые бросаются в глаза настолько, что о них очевидно отлично осведомлены даже те, кому ты их преподносишь. Но, с другой стороны, Джон сказал это и не почувствовал, будто соврал. В общем, это было довольно сложно. Но Рамси приязненно ухмыльнулся. – Ты не умеешь врать. Но мне все равно приятно. – Я не вру, – возразил Джон, ложась ему на грудь. – Просто… – он не знал, как продолжить. – Ты мне нравишься. Я хочу тебя. Очень хочу, – ну, в конце концов, "честность – лучшая политика", как всегда говорил дядя Эддард. Особенно если подкрепить ее влажными, сочными поцелуями в шею. – Я сказал, мне все равно, – но Рамси дернул плечом, а потом вдруг положил свою горячую и тяжелую руку ему на затылок, прижав волосы. – Пососи мне лучше, волчонок, – он так и ласкал свой тяжелый член, сжав в кулаке, и довольно настойчиво подтолкнул Джона вниз. Но Джон не возражал. Он немного устал и был не против взять небольшую паузу, так что послушно сполз ниже, чувствуя болезненно сцепившие волосы пальцы, и без уговоров забрал в рот толстую, соленую и липкую головку, плотно обхватив ее приоткрытыми губами. В своей смазке у Рамси никогда, видимо, не было недостатка, и, неглубоко принимая в рот, Джон усердно обсасывал член и глотал ее, вызывая у Рамси довольные гортанные стоны и заставляя его крепче сжимать волосы, слегка намотав на кулак. Он так и не переставал мастурбировать, торопливо продергивая шкурку по стволу, и, даже явно пытаясь себя контролировать, все равно то и дело вскидывал бедра, засаживая Джону в рот поглубже, и это все немного мешало, но не настолько, чтобы прерываться. Потому что на самом деле от Джона даже уже почти ничего не требовалось; но само то, как Рамси ритмично натягивал его за затылок, как тесно и солоно сочащаяся головка раз за разом въезжала ему в губы, занимая рот собой и своим вкусом, и невольное причмокивание, срывающееся от этого, быстро взбодрили, распространяя возбуждение по телу короткими электрическими уколами. Джон захотел сделать это лучше – и вкуснее, – стараясь сильнее обсасывать набухшую головку губами и подставлять язык под новые порции смазки, и скользнул рукой выше по взмокшему бедру, не без труда просовывая два пальца между напряженно сжатых ягодиц. Он ткнулся подушечками в мокрый, словно обжегший кожу пульсирующей кровью, часто сжимающийся и расходящийся зад, и, несмотря на то, что прошло в сумме вряд ли больше пяти минут, его собственный член, прижатый к одеялу, дернулся и сразу хорошо так привстал – от этого и того, как запросто Рамси развел ноги. Волосы на внутренних сторонах его ягодиц слиплись от подтекшей белесой спермы и присохли в некоторых местах, и желание еще разок трахнуть этот сочный раскрывшийся зад, ерзающий по его пальцам, обожгло Джону пах. А Рамси еще гортанно зарычал, все хуже справляясь с контролем и одним резким движением насаживаясь на его пальцы, а рукой натирая ствол так быстро, что Джон невольно через раз задевал головку зубами, соскальзывая. – Рам-мф! – первая попытка освободиться прошла дерьмово, потому что Рамси с яростным рыком сразу насадил его ртом обратно на член, загнав еще поглубже за щеку. Но Джон был упрямцем похуже самого невоспитанного пса и не постыдился слегка прикусить Рамси, одновременно хватая его за так и сжатую на затылке руку и выворачиваясь, даже если это стоило ему нескольких волос. И, к счастью, храбрости в нем было не меньше, чем упрямства, потому что и своему врагу он не пожелал бы увидеть такого свирепого взгляда, которым одарил его Рамси, мигом приподнявшись в подушках. – Ш-ш, – а вот дар речи отказал, слова у Джона категорически не хотели складываться в предложения, когда он живо вскарабкался по телу Рамси, кажется, исключительно пьяным безрассудством и жадной похотью в своих глазах роняя его обратно. – Тш-ш, – он торопливо зажал член в руке, пристраиваясь между сладких, вожделенных бедер, и, чуть оцарапав ногтем большого пальца, ткнулся раз, засаживая сразу. – Все хорошо, все хорошо, – повторял он, размашисто трахая Рамси Болтона своим небольшим, но мгновенно затвердевшим членом. Смазка и его сперма звонко хлюпали, а Рамси раздраженно откинулся на подушки, еще шире раздвинув бедра. Джон сношал его исступленно, уже не очень понимая, что именно делает, давая телу самому решать, как двигаться, в каком ритме, под каким углом поддать бедрами, чтобы Рамси обессиленно запрокинул голову до натянутой кожи на кадыке. Все самоощущение Джона свелось к живому, спонтанному движению его тела и нескольким словам, повторяющимся в голове с каждым толчком. Мягко. Нежный, растраханный зад разошелся немного, принимая член целиком и плотно охватывая головку в самой глубине. Тепло. Рамси задрожал, срываясь рукой, и вдруг туго сжал зад – и разжал, и снова сжал, как нарочно выдаивая до требовательного скулежа. Горячо. Белоснежная сперма даже не брызнула, просто полилась на его взмокший полный живот горячими струйками, и Джон мог бы пересчитать все его острые зубы из-за того, как он распахнул рот, закатывая глаза. Но не стал. Мое. Он чувствовал тепло в груди и, не замедляясь, сильно и чувственно кончал, едва удерживая свой вес на руках, ощущая ту же сладкую дрожь в спине и толчками спуская всю свою сперму в хлюпающий под его членом зад. Он не удержался в конце концов и повалился на тяжело поднимавшуюся грудь Рамси, сам не находя сил вобрать воздух в обмерзшие от частого дыхания легкие. И он не помнил, что Рамси сказал ему тогда, но что-то злое наверняка, потому что за волосы своей когтистой рукой прихватил так больно, будто хотел вырвать и оставшиеся, и рывком задрал голову. Но Джон только пьяно и изнеможенно засмеялся ему в лицо, соскальзывая ладонями по потной коже, испачканной в сперме, и полез целоваться. В общем, они, кажется, как-то разрешили это. Потому что позже Джон помнил, как Рамси уже обтер себе живот, бедра и член одеялом, и они вдвоем лежали в нем же, лениво следя за какой-то начавшейся по телевизору мелодрамой и изредка перебрасываясь словами без дела. А еще позже курьер привез еду, и Рамси отправился открыть ему голым, даже не подумав прикрыться, и Джон смеялся, раскрасневшись и прикрыв лицо одеялом. А когда он предложил заплатить за половину еды – Рамси не стал мелочиться, заказав им огромную пиццу с лососем и каперсами, коробки с густой и обжигающе острой итийской лапшой, залитой устричным соусом, еще по паре порций зажаристых сырных палочек и блестящих от маринада куриных крылышек и несколько бутылок приторно-сладкой газировки, – Рамси посмотрел на него так, будто Джон свихнулся, и со смешком растрепал его волосы, словно он был еще и совершенным младенцем. – Я могу себе это позволить, волчонок, – он хмыкнул, удовлетворенно надкусывая первую сырную палочку, и Джон не стал возражать. Он и вправду хорошо так проголодался, а когда еда уже категорически перестала лезть в горло, понял, что достаточно возобновил силы для продолжения того, за чем он сюда пришел. – Хочу тебя еще трахнуть, – негромко пробормотал он в ухо Рамси, с ленивой страстью обсасывавшего кость от куриного крылышка, и прикусил мочку, потираясь твердеющим членом о его бедро, на которое уже привычно забросил ногу. – Валяй, – Рамси пожал плечами, откидывая кость к остальным и хищно прицениваясь к оставшимся в лотке крылышкам. И Джона это могло бы смутить. Но не смутило. Он забрался на Рамси, раздвинув его ноги, и без труда всунул член целиком в такой же мокрый, мягкий и горячий, как и до этого, зад. Рамси придержал дыхание и сполз чуть ниже, устраиваясь удобнее и прикусывая острое мясо. Его глаза смеялись – и пошли какой-то сладкой ледяной поволокой. – Люблю, когда два удовольствия в одном, волчонок, а платишь только за одно, – он хихикнул, не пытаясь выглядеть лучше, чем был, и ущипнул Джона за щеку жирными от курицы пальцами, и все это вызвало у того смутную приязнь и новый прилив возбуждения. Но в этот раз он двигался неторопливо, ритмично прогибаясь в пояснице и тщательно пробуя прокатывающееся по телу ощущение удовлетворения на вкус, и остановился только тогда, когда Рамси уже вернулся к столь полюбившимся ему сырным палочкам, изредка мастурбируя свой тоже заметно набухший член грязной левой рукой и покусывая все в крошках губы. Джон порядком подустал, чтобы так запросто кончить в четвертый раз, – но уже и не так сильно стремился к этому, в конце концов вытащив подопустившийся член и снова укладываясь рядом с Рамси. Тот молча предложил ему сырную палочку, и Джон подумал, что если ему и суждено умереть во грехах чревоугодия, похоти и праздности, то он определенно хочет сделать это здесь, в провонявшей тухлой рыбой квартире незнакомого ему Хеке. Позже он еще добавил к своим прегрешениям сигареты. А еще позже – четвертый раз наскоро трахнул Рамси снова окрепшим членом, дразняще всовывая едва наполовину и опять не кончив, легкомысленно оставив это на утро – ночь спустилась быстрее, чем ему бы хотелось, и Рамси скоро подгреб его под себя, не утруждаясь уборкой, и бормотал ему на ухо много жадных, не обязанных быть правдой и усыпляющих слов, изредка еще подергивая его член или свой. Джон проснулся резко, еще на рассвете, от разрывающего голову шума телевизора. И садиться сразу было большой ошибкой, он немедленно пожалел об этом, потому что бессонная голова и натруженная поясница отозвались на это одинаково тупой, равномерно пульсирующей болью. Но в то же время вторая боль приятно напомнила о его новом… любовнике – Джон прокатил это слово по языку, легкомысленно хихикнув про себя, – как и полыхающее нытье в паху, а когда он с трудом поднялся и выключил телевизор, и с первой оказалось возможно примириться. Рамси негромко храпел, свернувшись и обхватив подушку – услышать это в шуме раньше было невозможно, – а Хрустяшка проводила пошатывавшегося Джона настороженным, но для разнообразия молчаливым взглядом, подняв голову над своей миской. Джон отсалютовал ей и ввалился в ванную, потирая лицо. Яркая лампа дневного света обожгла его слипшиеся глаза. А проморгавшись и сонно выругавшись, он наконец огляделся и решил, что ванная – как и ящик под кроватью – была слишком… заполненной даже для двоих человек. Около открытых створок под раковиной стояли и валялись бутылки и целые канистры с самыми разными средствами для мытья и пола, и стекол, и сантехники, и для устранения засоров, и даже пятновыводитель среди них нашелся, и от всего этого стоял острый запах химической мяты – и чего-то еще, Джон со сна не разобрал, чего, подходя к раковине. Та и полка над ней тоже были заставлены так, будто эту квартиру снимали четыре модные девицы, и все, как одна, подружки Сансы – здесь были и бутылочки с маслами, и баночки разных кремов для проблемной кожи, и гели для жирной, и маски для сухой в банках, и флаконы с кремами для рук и ног – а вот и детское лавандовое молочко для тела, и какое-то еще, – и отливающие апельсиновым блеском духи, и обычное мыло, распространяющее горький запах хорошего шоколада, и старомодное мыло для бритья, наверняка из специального магазина, и нежно-розовая женская бритва – в общем, вблизи стойкий сладкий аромат как будто свежих какао, роз, карамели и меда перебивал даже запах средств для уборки, а загромождено все было настолько, что Джон так и не смог найти зубную пасту. Впрочем, он отнесся к этому философски, подумывая хотя бы принять душ. И тут же вспомнил о проклятом поросенке, чья туша широкой тенью темнела за плотно задернутой занавеской ванны и чей запах начавшей уже портиться крови он почувствовал, как только зашел, но никак не мог считать в общей дикой смеси. Так что, ругнувшись, Джон ограничился тем, что отлил, тщательно умылся и прополоскал рот, еще сунул голову под кран, обтер подмышки и, подумав и приподнявшись на носки, сполоснул член тоже. Изрядно посвежевший и кое-где пахнущий шоколадом, он вернулся в комнату, приглаживая мокрые волосы. Рамси пока перевернулся на живот, свесив одну ногу с кровати и подобрав другую, и похрапывал немного громче, уткнувшись лицом в подушку. Вид его открытого и расслабленного зада снова заставил Джона машинально немного помять себя между ног, но, поразмыслив, он твердо решил выкурить одну сигарету и отправиться спать дальше – у него был выходной, и, видимо, у Рамси тоже, так что спешить было некуда. Но сигарета, которую он решил выкурить, прислонившись к барной стойке, быстро подошла к концу – хотя была и такой же вкусной, как дразнящая перспектива попасть за все это в пекло, – а взгляд от Рамси Джон оторвать так и не мог. Хрустяшка подошла к нему поближе, видимо, уже не так яро настроенная, как накануне, и даже с интересом понюхала его скрещенные босые ноги. – Ты можешь унюхать, что я чувствую, но не нюхай то, что я думаю, маленькая леди, – сказал Джон, туша сигарету. Хрустяшка фыркнула и, отвернувшись, презрительно посеменила мимо кровати к своему маленькому лежаку, обустроенному под письменным столом. Джон оттолкнулся от стойки и подошел к кровати, садясь на край. Рамси так и спал, принявшись теперь посапывать и только изредка всхрапывая. Нестриженые ногти на ноге касались пола, а влажные черные завитки волос между его тяжелых ягодиц были неравномерно покрыты присохшей спермой, немного подтекшей на бедра и оставшейся на них сухой коркой разводов. Джон сглотнул. Ничего сейчас ему не хотелось сильнее, чем еще немного надрочить свой уже приподнятый член и всунуть его в этот смачный натертый зад, прямо в расслабленную, темную по краю дырку. Даже если пять минут назад он решил… Джон осторожно протянул руку и коснулся открытой ему нежной растраханной каемки, и та сжалась под его пальцем, а Рамси невнятно что-то пробурчал в подушки. Кровь прилила к щекам. Джон отнял руку, немного облизал палец и попробовал еще раз. Тот легко погрузился в мягкий зад по ноготь, и Джон прикусил губу, не зная, хочет ли смотреть и смотреть, как сходящаяся каемка туго охватывает его фалангу, или не смотреть вовсе. Он знал только, что дрочить ему точно не придется, если он захочет продолжить – из-за не слитой накануне спермы яйца и так ощущались тяжелыми, а теперь эта тяжесть еще и сладко отдавалась в промежность, и член, дернувшись, коснулся его худого живота. Но Джон еще немного подвигал пальцем, то погружая его наполовину, то медленно вытаскивая и вслушиваясь в углубившееся дыхание Рамси, сжавшего ногтями подушку. "Интересно, он уже проснулся и просто дразнится?" – спросил себя Джон. Он допускал, что несколько суток без сна и затяжной секс могли бы прилично расслабить кого угодно, но не решался спросить вслух: он еще не был уверен, ему больше понравилось бы сделать плохую вещь – или очень плохую вещь. И снова медленно погрузил палец в зад, теперь до конца. Боги. Все еще так гладко, мягко и мокро – после того, как он кончил внутрь. Все еще так зажато. Все еще… Больно закусив губу, Джон осторожно вытащил палец и обтер его о бедро. Где-то тут… Руки немного потряхивало от возбуждения, но он все-таки нашел в упавших на пол складках одеяла забытый ими вчера тюбик. Выдавил немного сразу на возбужденный член, наскоро растер рукой и живо оседлал толстые бедра. Проехался членом по потной ложбинке и, придержав, легко и скользко вставил в мгновенно туго – и так сладко, как под него – зажавшийся зад. – Что?.. Блядь! – голос Рамси был хриплым, громким, низким со сна и невозможно, невыносимо яростным, и чей бы ни был в такой ситуации, по-детски беспечно подумал Джон, сразу загоняя поглубже парой коротких рывков. – Блядь! Слезь с меня, сученыш! – он отклонился от размашистого удара когтистой рукой назад – не успел бы – и остался с длинными кровоточащими царапинами на животе – и только крепче зажал бедра Рамси ногами, не давая так легко вывернуться. – Эй, расслабься, – он уклонился от еще одной взбешенной попытки вспороть ему живот и немного притормозил, опираясь руками на поясницу Рамси, а ногами – на кровать, чтобы удержать равновесие и не дать тому перевернуться. То, как Рамси сразу заерзал, зажимаясь и соскальзывая ногтями ног по полу, и как член от этого то въезжал на полную, то почти выскальзывал, сносило голову. – Пожалуйста, расслабься, – но Джон старался не повышать голос и самому двигаться поменьше. – Ты красивый, – да, ему хотелось сказать это еще со вчерашнего дня, потому что на самом деле ему было наплевать, правда это или нет – он не чувствовал, что лгал. – Ты мне нравишься. Я хочу тебя. Я не хочу тебя обидеть. – Ты не можешь обидеть меня этим, – Рамси продолжал хрипло рычать, но, на удивление, говорил довольно четко, приподнимаясь наконец на локте, и Джон вдруг с запозданием понял, насколько у него не хватит сил удержать этого окончательно проснувшегося зверя. Руки не справились с одним мощным и почти ленивым движением поясницы, когда Рамси обернулся. Волосы упали ему на лицо, еще больше превращая в дикую косматую тварь, а правая рука была свободна и дотянулась бы до Джона за секунду. Достаточно времени, чтобы слезть и отскочить. Чтобы испортить все. Вполне достаточно. – Я хочу тебя, – открыто повторил Джон, глядя в яростные бледные глаза под черными волосами – и на красные-красные влажные губы. Как ее звали, ту маленькую принцессу? – Хочу так. Или не так. Все равно, – Рамси почему-то медлил, удерживая руку, только его грудь мерно ходила от дыхания, и Джон продолжил. – Я хочу, чтобы тебе это понравилось тоже – и чтобы ты кончил. А тебе, твоему телу это нравится, я же чувствую, что ты не выталкиваешь меня, – он осторожно качнул бедрами: от предвкушения удара его стояк почему-то стал только тверже, – но ты можешь ударить меня и солгать. Мы оба будем знать… но если тебе это важно, – он пожал плечами, чуть вытаскивая. Зажатый мягкими ягодицами ствол заныл от зашкаливающего возбуждения. – А если мне это вправду не нравится, Джон Сноу, что тогда? – Рамси спросил тихо и без паузы. – А тебе не?.. – Джон не договорил. Джон устал от слов. Он не понимал, что должен говорить и почему. Волчий сон пах кровью. Джон мог читать только язык тела. Напряженного, твердого, изогнутого перед ударом тела. Приглашаешь или отталкиваешь? Джон соскользнул руками на простыню и весь потянулся вперед, как зверь. Член вошел так глубоко, и Рамси выдохнул ему в лицо горьким запахом скопившейся за несколько часов сна слюны. И схватил за волосы, притягивая в жадный укус. – Будешь мне должен, волчонок, – бросил он, так и не отпуская волос Джона и прогибаясь в спине. – Нет, – но Джон укусил его плечо. – Это не обмен, – укусил шею. – Ты хотел трахнуться со мной, – мочку уха, – так вот он я. Он двинул бедрами раз, другой, и ему показалось, что Рамси сейчас и вправду выдерет ему все волосы. Но когда Джон закусил его плечо до темно-красных следов и, глубоко прогибаясь в пояснице, несколько раз хорошо так засадил в подставленный мягкий зад, стало легче. Боль не ушла. Но она была хороша. И в этот раз Джон продержался дольше, даже когда Рамси упал лицом в подушку, так и держа его за волосы и прижимая зубами к своему плечу. Но в его теплом заду было еще помягче, чем вчера, и член свободно ходил туда-сюда с чавкающим хлюпаньем смазки и спермы, а старая расшатанная кровать глухо поскрипывала, и сам Рамси шипел в подушку с каждой жадной собачьей фрикцией – и Джон несдержанно кончил от всего этого сразу, впечатав бедра в толстые ягодицы, с удовлетворенным сдавленным стоном, уже второй раз наполняя влажный и тесно сжавшийся зад своим соленым семенем и кусая плечо Рамси до рваных царапин от зубов. Ему было так хорошо, что он даже не заметил, как именно Рамси выгнулся, больно беря его под шеей и легко откидывая в сторону на кровать. – Ну, крошка Джонни, – сказал Рамси, поднимаясь на коленях, и Джон, лежа на спине и восстанавливая дыхание, вдруг действительно почувствовал себя довольно маленьким рядом с ним, – по-твоему мы попробовали, – особенно когда горячая когтистая рука сомкнулась на глотке. – Теперь мой черед, так? – в его голосе звенела насмешка, но вместе с тем он как будто действительно задал вопрос – и как будто действительно ожидал какого-то одного правильного ответа, подтянув задохнувшегося Джона и сажая перед собой. Ответа у Джона не было. Он только заметил, что, хотя раньше он в самом деле чувствовал, как хорошо было Рамси, сейчас его член был довольно мягким, пусть и набухшим, и свисал между ног, покачиваясь с каждым движением и то и дело задевая мокрой открытой головкой толстое бедро. Освобожденный от душащей хватки Джон дернул плечом. – Попробовали. Кто сказал, что закончили? – он спросил хрипло и сдавленно, укладываясь между ног Рамси, взял его приятно тяжелый член в руку и сочно облизал губы. Глянув раз снизу вверх, он еще успел отметить, как глаза Рамси вспыхнули – Джон богами готов был поклясться, что не первый раз видел в них удивление – и интерес, и желание вместе с ним, – а потом здоровая ладонь опять легла ему на затылок, и Рамси, опустившись на разведенные колени, отпихнул его руку, сам крепко обхватывая член и оттягивая шкурку. – Да, соси, волчонок, соси, – он вдруг зашептал, затыкая Джона своим членом, проталкивая мягковатый ствол глубоко ему в рот, уперев головку в горло, и опять немного приопустил веки. И Джон обсасывал его член, соленый, толстый и теплый, брал его так глубоко, как мог, иногда еще просовывал руку под ладонь Рамси, неторопливо двигавшуюся по стволу, и мастурбировал ему, подергивая кожу туда-сюда, и мял тугие, тяжелые яйца. Рамси глубоко, с похрипыванием в легких, дышал и изредка поддавал бедрами, загоняя член ему то поглубже в рот, то за щеку, зажимая ствол и возя головкой по нежной внутренней стороне, смотря на то, как та выступает, сам весь раскрасневшись и прикусив нижнюю губу. Джон не имел ничего против, ему было вкусно – и интересно; ему нравилось, как Рамси уверен в том, чего хочет, и в то же время не возражает тому, чего может захотеть Джон. И он вправду хотел, чтобы Рамси это нравилось тоже – и чтобы он кончил. Но пока напряженный, даже если так и не слишком поднявшийся член занимал весь рот, и челюсть почти не ныла от усталости: такой неспешный, мягковатый отсос дался Джону куда легче, чем вчерашний и тот, в машине. И он не был уверен, хотел ли продолжить еще или все-таки закончить, когда Рамси негромко сказал, поглаживая его волосы: – Хочу увидеть, как ты глотаешь. Придержишь во рту немного для меня, Джон? Джон согласно потер большим пальцем внутреннюю сторону его бедра, показывая, что услышал, и тесно засосал дотемна налившуюся кровью головку, а Рамси ускорил движение сжатой ладони по стволу, ритмично надрачивая. Его член напрягся несколько раз перед тем, как густая и соленая сперма плеснула в рот Джона, оставаясь вязким, въедливым вкусом на языке, и Рамси застонал сквозь сжатые зубы, держа его за затылок, пока не слил все до конца. Он осторожно вытащил головку после, и тонкая, сочная нитка спермы стекла по нижней губе Джона на подбородок. Рамси взял его пальцами под челюсть и резко приподнял лицо, заставив встать на четвереньки. Острый белесый свет из открытых окон резкими тенями выделил все его некрасивые черты, но Джон смотрел только в его глаза, казавшиеся почти целиком белыми, словно подернутыми бледной пленкой, как у мертвеца. – А теперь проглоти, Джон, – сказал Рамси, и его голос донесся глухо, как через пелену в ушах. Джон тяжело сглотнул, и пресно-соленый вкус окатил глотку. Рамси собрал свою подтекшую сперму с его подбородка большим пальцем, с причмокиванием облизал и вскользь поцеловал Джона в угол рта. – Ты наговорил тогда… – он начал, но вдруг помотал головой. – Нет, неважно, что ты сказал. Ты такой… хорошенький, Джон Сноу. Я не хотел бы тебя испортить, – он сказал это без настоящего нежелания в голосе. – А ты мог бы? – вдруг серьезно спросил Джон. – Не знаю… Мне нужно поспать, – ответил Рамси, неопределенно потирая висок. – У меня мозг… плохо работает, когда я долго не сплю. Могу говорить какие-то вещи… и сильно злюсь. Так что не буди меня больше, волчонок. – О'кей, – согласился Джон, и Рамси еще раз поцеловал его в губы. И они попробовали уснуть опять, плотно закутавшись в сладковато и резко пахнущее какой-то мокрой животной случкой одеяло. Джону снился лес, обыкновенный лес, с оплетенными мхом и паутиной тонкими влажными деревьями и мелькающими в узком узоре ветвей ярко-красным ягодами лимонника. Джону снилось, что он смотрел, как на вывороченной прогалине, редко усеянной жухлой травой, держась руками за маленькие копытца и высоко задирая ноги, девочка плясала с поросенком. На ней было хорошенькое, колышущееся на ее тонкой фигурке белоснежное платьице с развевавшейся лентами юбкой, алые штанишки под ним и гладкие белые чулки. У поросенка было перерезано горло, и из-под сочно запекшейся коричневой корки в ритм с участившимся вдруг пульсом Джона новые потоки крови густо выплескивались на его толстую шею и живот. "Лучше бы тебе проснуться, Джон", – подумал Джон, потому что он спал и не спал – он четко видел все это, но одновременно отлично осознавал, что лежал сейчас в кровати, и, казалось, даже чувствовал тепло одеяла и прижатой к спине горячей груди Рамси. – Лучше бы тебе проснуться, Джон, – сказала девочка голосом мальчишки, обернувшись к нему, и ее белоснежное лицо колыхнулось на голове, потому что кожа не крепилась на ней, как будто отделенная каким-то искусным инструментом от мышц. Джон опустил взгляд и увидел на переде ее платья два маленьких, покачивавшихся в ритм замедлившегося танца соска и провал пупка. Джон увидел ее белую кожу, лоскутами обернувшую ободранные красные ноги на манер юбки. Поросенок дико завизжал, и кровь хлынула из его открытого горла. Джон распахнул глаза, часто дыша, и снова сел в кровати. Рамси невнятно выругался, кажется, прямо во сне пытаясь нащупать его рукой, но быстро бросая и только засыпая крепче. Судя по наручным часам Джона, дядиному подарку, прошло всего полчаса. Он потряс головой и осторожно слез с кровати, перед этим машинально плотнее накрыв Рамси одеялом. Тело совсем не отдохнуло, но сон теперь уж точно не шел. Джон поежился от холода из открытых окон, которого почему-то совсем не почувствовал в прошлый раз, и ни к чему вспомнил поросенка, висевшего в ванной. Его передернуло, но он решил не думать об этом и хотел уже подобрать свои рубашку и джинсы – хоть немного одеться, – когда приметил на стуле рядом с дремавшей Хрустяшкой сложенный мягкий плед, нежно-розовый и обещающий завернуть тебя в свое тепло с головы до ног. Хрустяшка бдительно распахнула глаза, стоило ему подойти, и ощерилась, тихо рыча, но Джон медленно приложил палец к губам, забирая плед и спиной отходя назад. Плед действительно оказался легким и теплым, и Джон накинул его на плечи на манер сказочного плаща – только кто носит розовые плащи, в сказках они все как на подбор любых цветов, кроме розового – Арье это всегда нравилось, а Джону нет, – и направился к кухонному углу, намереваясь поискать что-нибудь бодрящее. Цокот маленьких когтей по полу за спиной заставил его притормозить, но, стоило обернуться, Хрустяшка тоже замерла, как-то по-кошачьи приподняв переднюю лапу и бдительно пялясь на него. Джон хихикнул, но больше оборачиваться не стал, позволив Хрустяшке сохранить достоинство, следуя за ним, точно оруженосец за благородным рыцарем в плаще девчачьего цвета. На кухонных полках и вправду нашелся кофе – разной наполненности черные и ярко-желтые пакеты свежайше пахнущего молотого дорнийского кофе, и Джон, никогда его не варивший, даже растерялся, но, к счастью, заметил и коричневую жестяную банку с растворимым и с облегчением достал ее. Правда, сахара не нашлось вовсе, зато в холодильнике обнаружилась не только канистра свежего, судя по запаху, молока, но и приличных размеров бутылка густого шоколадного сиропа. Впрочем, кроме них, пары маленьких яблочек, миски заветренного салата с фасолью и лотка яиц внутри вправду ничего не было, но Джон, поставив чайник, тихо вернулся к кровати за последним куском пиццы и уже через несколько минут поел, и пил восхитительно шоколадный сладкий кофе из кружки, усыпанной сердечками, и просматривал сообщения на смартфоне. На те, что были от Пипа и содержали множество вопросительных и восклицательных знаков, он не захотел отвечать, так же как и на сухое сообщение Аллисера Торне касательно его научной работы. Зато, мельком глянув на Хрустяшку, косолапо запрыгнувшую сначала на высокий деревянный табурет, а потом на стойку – он не знал, можно ли ей здесь находиться, но и не знал, нельзя ли, – он набрал несколько слов Сэму, отвечая, что да, с ним все в порядке, да, он им все так же ничего не расскажет, и да, не мог бы Сэм уже заткнуть Пипа наконец, хотя бы в честь половины шестого утра. А через несколько минут смартфон протяжно завибрировал, и новые сообщения – не от Сэма, конечно же, а того же, будь он неладен, Пипа – посыпались, как из рога изобилия. Джон закатил глаза. Право слово, если бы он хотел ежедневно обсуждать таинственное происхождение своих засосов, то взаправду лучше жил бы с Сансой и ее подружками. Но когда он уже собрался коротко и довольно гневно ответить, Рамси вдруг пошевелился, поднимая взъерошенную голову, и Джон отложил так и вибрирующий смартфон в сторону, забывая о нем. – Ты пахнешь через весь дом, – объявил Рамси, садясь и откидывая свою сухую лохматую копну с заспанного лица. – Сделай мне тоже кофе, волчонок. Без молока, а вот сиропа не жалей, – он потер правый глаз, как будто неверяще глядя на Хрустяшку, разлегшуюся поперек стойки. – И сгони эту суку. Гляди только, чтоб пальцы не откусила, – плотнее завернувшись в одеяло, он встал с кровати и, невнятно ругаясь из-под снова занавесивших лицо волос, отправился в ванную. Он пробыл там довольно долго, судя по шуму, еще включив душ, и Джон пока успел и разобраться с Хрустяшкой, и сготовить еще кофе, и подумать о сочной и потной волосатой груди, перехваченной понизу одеялом, и выкурить еще одну сигарету, смотря какие-то видео в новостной ленте, и ощутить жесткую потребность в утреннем туалете. Так что, когда дверь наконец открылась, и разрумянившийся Рамси с влажным, свежевыбритым лицом появился на пороге, Джон просто ловко проскользнул мимо него.***
И вот мы здесь. Там, где один любопытный мальчик сидит на унитазе, крутя в руках мигающий индикатором смартфон, а второй ненасытный мальчишка подпирает дверь спиной. Джон отлично понимает, что не сможет просидеть здесь не то что всю жизнь, даже еще несколько минут – он все равно слишком смущен и раздражен, чтобы сосредоточиться хоть на каком-либо физиологическом процессе. Он водит пальцем по экрану, думая, включать смартфон или нет. Ругается под нос долго и однообразно, густо краснея, и наконец смывает за собой, поднимаясь. Разблокирует экран, шагая к раковине, и опирается на нее локтями. Читает пришедшие сообщения. "Неженка". "Блядский неженка". "Я вижу, что ты не читаешь мои сообщения, но рекомендовал бы тебе еще раз взглянуть на то, что про ногти". "Я трахну тебя языком так нежно, что у тебя в ушах звенеть будет. А потом суну в тебя палец и оттарабаню твою простату так, что ты потечешь, как готовая к вязке сука". "Я натру ее пальцем, я буду доить ее пальцем, и у тебя с конца, мать его, будет течь". "Я трахну тебя, потому что ты попросишь. Постараюсь не порвать. У тебя такая узкая жопа, пиздец тяжело будет ее не рвать. Я засажу тебе и посмотрю, как она растянется. Сегодня она будет особенно зажата и особенно сдавливать мой хер, готов спорить". "Блядь". "Я дрочу и сам теку, как девка". "Блядь". "Если ты уже подтерся, перечитай еще раз про ногти. Сравни с остальным. Пожалей, если хочешь. Все равно напиши, я расцарапаю тебя и спущу тебе на твое сучье лицо". "Блядь, натурально как девка, весь живот мокрый". Джон читает все и выдыхает, прикрывая глаза. Это куда больше похоже на того Рамси, с которым он познакомился в прошлый раз, и куда меньше – на Рамси вчерашнего, расслабленного и сонного. Джон не может сходу ответить, какой ему нравится, а какой – нет. Но разве не к первому ты пришел? Джон оставляет смартфон на раковине и подходит к двери, так и не выбрав. Замка или даже защелки на ней нет, но есть правила, Рамси рассказал ему вчера. Он не откроет дверь, если Джон сам не позовет его. И Джон тщательно обдумывает это, положив пальцы на ручку. Он уже знает, что силой не справится со зверем, если разрешит ему войти. Двусмысленно. Вязко. Гадко. Он резко открывает дверь, и опирающийся на нее спиной Рамси не удерживается, неловко падая на спину, но тут же соскальзывает взглядом по бедрам отступившего Джона и скалится. Он так и сидел в одеяле, распахнутом на груди, как халат, и в разошедшихся складках Джон видит, какой взаправду мокрый у него живот и как напряжен его темно-красный член. – Давай. Отлижи мне, – Джон сухо смотрит на Рамси сверху вниз и, развернувшись, возвращается к раковине – голос немного дрогнул бы, если б он продолжил: он не привык говорить такие вещи, но почему-то не хотел бы, чтобы Рамси это услышал, не сейчас, – слушая только, как тот быстро выпутывается из одеяла. А потом – два коротких, тихих, тяжелых шага – здоровые ладони ложатся на его ягодицы, и Рамси опускается на колени, едва слышно стукнувшись ими о плитку. Джон опирается на раковину, скрестив руки и сжимая пальцы на ее бортике, и жмурится, чувствуя, как его лицо горит от румянца. Своими мягкими и грязными – еще не грязными – губами Рамси поочередно бережно прикладывается к обеим ягодицам, а потом раздвигает их так сильно, ощутимо раскрывая зад, что Джону приходится закусить внутреннюю сторону щеки, чтобы удержаться на месте и не пнуть его в колено от стыда и злости. – А ты довольно чистенький, – с каким-то даже разочарованием тянет Рамси, но это почему-то немного успокаивает стыдливость Джона. – Ну ладно, что есть, то есть. Он хмыкает – и сразу впивается губами между ягодиц, горячо вжимается ими в открытый ему вход, который невозможно зажать, когда Рамси так влегкую растягивает его обеими ладонями, и Джон распахивает глаза. Рамси целует и засасывает его зад, а Джон смотрит не в зеркало, а на влажную еще, отдраенную до блеска раковину, и его неаккуратные ногти срываются по фаянсу, потому что это… так сладко. Боги. За своей стыдливостью Джон совсем забыл подумать о том, как это будет ощущаться физически. А он ощущает это как… Рамси отпускает его губами и смачно проводит языком снизу вверх, и Джон громко стонет. Он непроизвольно пытается зажаться, мышцы легко сокращаются, но это все еще ни к чему не приводит – разве что к тому, что Рамси тепло хихикает ему в волосы и, больно стиснув ягодицы в ладонях, принимается по-собачьи мокро вылизывать его зад. Сокращающуюся под языком нежную дырку, к которой толчками приливает кровь. Джон не хочет думать о себе так, но он вообще ничего не хочет думать, его ноги вдруг расслабляются, и он наваливается на раковину, радуясь, что под ней есть крепкая тумба, которая точно выдержит его вес. – У тебя коленки дрожат, Джон Сноу, – замечает Рамси, ненадолго отстранившись, и, шумно собрав слюну, схаркивает ему между ягодиц. Та сразу прохладно стекает к промежности, и Джон не может остановить мелкие мышечные сокращения, рефлекторно сжимая и разжимая зад от неожиданно резко накатившего возбуждения – и зная, что Рамси разглядывает его прямо сейчас. – Ты такой… нежный здесь. И так хочешь, – Рамси не говорит, чего, а через секунду его горячий и толстый язык легко проскальзывает в раскрывшийся зад, и Джон громко стонет, покачнувшись в его руках. Рамси пару-тройку раз глубоко трахает его языком и снова отстраняется. Джон чувствует, как от этого по его головке подтекает смазка. Хорошо так увлекшись другими ощущениями, он даже не слишком заметил, когда именно у него встал, но теперь четко ощущает, как крепко напряжен его член, и жмурится от этого. А Рамси постепенно спускается немного ниже, обсасывая и целуя его промежность, еще пригоняя кровь, а потом слегка щекочет зад Джона большим пальцем, водя вверх и вниз, обводя по кругу, и так же смачно засасывает его яйца, забирая в рот целиком. Джон переступает ногами, пытаясь глубоко дышать; остро накатывающее возбуждение требует выхода, но он не хочет дрочить сейчас и только прогибается в пояснице, вслепую нащупывая затылок Рамси и ласково зарываясь пальцами в его сухие волосы. – Ты пахнешь, как подросток, – через некоторое время, когда Джон уже обессиленно отнимает руку, говорит Рамси, с причмокиванием выпустив его яйца изо рта и игриво задевая их языком. – Как будто не опустошил вчера свои хорошенькие яички… сколько там?.. четыре раза? Как будто они до сих пор полные, как будто распухли, и болят, и ноют, и ты хочешь, чтобы я подоил их, подоил тебя, – он забирает его мошонку в ладонь, перекатывая и сжимая, и Джон прикусывает губу, – чтобы я сунул в тебя палец, и потер, и помог тебе спустить и облегчиться. Подожди еще немного, волчонок, – его горячее дыхание жжет мокрую кожу, шершавая подушечка большого пальца вдавливается в приоткрытый зад, и Рамси немного потирает его, а потом убирает палец и снова всовывает язык, и трахает им Джона, засосав губами. У Джона все слегка начинает плыть перед глазами, он покачивается в ритм глубоких и ритмичных движений языка в своем заду, а рука на яйцах еще сжимает крепко, и острый коготь искряще водит по промежности туда-сюда. Рамси трахает его долго и упоительно, обрабатывает его зад языком и губами, наполняя своей обильной слюной, пока Джону не кажется, что потекшая по его члену нитка смазки уже срывается на пол. Боги. И только тогда Рамси отрывается от него, еще раз причмокнув. – Вот так, волчонок. Теперь ты чистый, как младенчик, – он снова схаркивает поверх ноющей дырки, и Джон только сейчас вспоминает, с чего все это началось. Но он уже не уверен, что может этого – или чего-то – стыдиться, любая грязная вещь заводит его только сильнее – даже то, что Рамси языком отчистил его зад от дерьма. А Рамси наконец поднимается, сплевывает в руку, и Джон вздыхает, смотря на отражение его лица в зеркале. Все щеки темно-красные, неровными пятнами, а в глазах ледяная, белоснежная буря. Джон чувствует теплое прикосновение большого пальца к своему налитому кровью, возбужденному заду, и задерживает воздух в легких, когда тяжелая и липкая головка вдруг проскальзывает между его ягодиц. И Джон уже приоткрывает рот, собираясь спросить, но край губ Рамси дергается в ухмылке долей секунды раньше, и он, жестко надавив, с силой всаживает скользкую головку в зад целиком, прикусив губу от наслаждения. Джон вскрикивает – больше от неожиданности и разом накатившего, заполнившего удовольствия, чем от боли, но боль тоже есть – в сотворении Рамси Болтона природа не поскупилась на ни одну часть, кроме чувств и сочувствия. И эта боль становится куда резче и сильнее, когда Рамси без паузы пытается вставить свой толстый член глубже. – Остор… – пытается попросить Джон, но воздух выходит из легких вместе с новым вскриком, потому что Рамси вбивает его в раковину – валятся и сыпятся золотящиеся бутылочки и пахнущие горьким медом стеклянные баночки, – наваливаясь и пропихивая член все глубже без какой-либо жалости. – Тяжеловато идет, – он тоже часто и затрудненно дышит, – ты тугой такой, нетраханный, мой, Джон Сноу. – Не так быст… – Джон снова вскрикивает, соскальзывая ладонями в холодную и мокрую раковину, потому что еще один безжалостный толчок причиняет ему невыносимую боль. Ему кажется, что он в жизни не испытывал боли острее и ярче; это режущее, разрывающее чувство идет в позвоночник, и вдруг вспоминаются картинки из книжки по истории, с посаженными на кол людьми. Сейчас Джон может оценить эту пытку в полной мере, крича от перекрывающей инстинкты, парализующей мышцы боли. Почему-то он вспоминает о том, как не слышал ни звука, стоя за дверью. Ни лая, ни шума телевизора, ничего. – Рамси! – но членораздельные слова еще удаются, и Джон не бьет Рамси, но рефлекторно хватает за бедро, пытаясь удержать – ты все еще не воспринимаешь это как опасность, да? – Рамси, пожалуйста! – Никто еще не звал меня так сладко, – напевно шепчет Рамси и мягко целует его в шею, туго раздирая зад очередной рваной и короткой фрикцией. Сколько еще? Это уже половина, или больше, или меньше? Джону кажется, что он уже упал бы, но Рамси мягко держит его под грудью – ладонью поверх солнечного сплетения. – Тш-ш, ты такой красивый, Джон Сноу, – он приподнимает руку и сжимает грудь поверх сердца, не больно – ничего уже не может быть больно – вгоняя ногти в кожу. И дарит облегчение, немного вытаскивая. И снова вынуждает закричать, засадив член рывком и растягивая еще сильнее. Мысли в голове резко охрипшего Джона сумбурные, путаные, дерганые, но он вырывает из них одну, которая нужна ему сейчас больше других. Надо уменьшить боль. Он разберется со всем позже, сейчас он хочет только уменьшить боль. Может быть, если не тянуть ее, а принять разом… Он успевает набрать воздух в легкие перед очередным толчком, и закидывает руку Рамси за шею, прижимая к себе – его лицо в зеркале – возбуждение, похоть, ярость, довольство, – и, покачнувшись на носках, с несдержанно сорвавшимся болезненным криком сам насаживается на скользкий от натекшей смазки и слюны член, с каким-то странным облегчением почувствовав, как шлепаются о его промежность полные яйца и как тяжелый волосатый живот прижимается к пояснице. Рамси низко стонет ему в шею и весь дрожит, прикрывая глаза и несколько раз тяжело, рвано вздыхая. – Мне так нравится в тебе… – он не открывает глаз, говоря это, – ты просто пришел. Я позвал тебя, и ты просто пришел, – его голос кажется Джону немного отключенным от реальности, но сейчас ему не до того. – Хорошо, хорошо, – он часто дышит, чувствуя, как так же часто его растянутый предельно зад пульсирует вокруг толстого, твердого ствола. – Просто дай мне минуту привыкнуть, о'кей? – Ты же этого и хотел, так? Боль пока едва ли притупляется, но ты же знал, что это будет больно. – Дай мне одну минуту, Рамси, – Джон пытается держать себя в руках, когда чувствует эту нарастающую, горячую пульсацию, когда чувствует, как беззащитно распялен и заполнен до краев здоровым фермерским хером, когда Рамси открывает глаза, глядя на его отражение, и кривая, возбужденная улыбка искажает его подвижные губы. – Нет! Не вздум… Ангх! – ноги совсем перестают держать Джона, и ему кажется, что Рамси выворачивает его зад, первый раз вытаскивая. А первый толчок внутрь обжигает не меньше прежних. Рамси трахает его жесткими, сильными толчками, съехав обеими руками вниз и держа за бедра, и выбивает дыхание с каждым из них. И зад просто полыхает, это по-прежнему больно, но теперь иначе – изнеможенный от боли Джон ощущает себя как в какой-то гребаной маслобойке, он чувствует, как член с хлюпаньем выскальзывает и снова заполняет его, и это кажется ужасно грязным, таким грязным, что не сравнить с тем, что раньше предложил ему Рамси. Ощущения Джона смешиваются и смещаются; Рамси часто дышит, слабо постанывая, и слегка вздергивает его бедра, так что левая нога съезжает по кафелю, и Джон тоже стонет, со шлепком насаживаясь на распирающий его член, и внутри что-то тянуще ноет. Джон уже не знает, что чувствует сам – и боль, и заполненность, и слабость, и физический ритм внутрь-наружу, – но ему нужно еще этого дерьма. Ему больно, и боль становится тупой и поглощающей все тело; Джон то полностью расслабляется, то напрягается, сжимая разъебанный за несколько коротких минут зад, и слышит сдавленные стоны в самое ухо, и все это расходится по отупевшим от количества единомоментных ощущений нервным окончаниям, и он сам опять стонет, хватаясь за раковину до белых пальцев. Ты же этого и хотел, так? Рамси ебет его быстро, и Джон чувствует, как полный живот с силой впечатывается в его ягодицы, и переполняющее ощущение отдается хер-его-знает-куда-еще-дай-еще. Он даже пытается немного подмахивать, но только сбивает ритм, и Рамси больнее сжимает руки на его бедрах, рывком натягивая на себя. Джон не возражает. Джону сносит голову. От коротких ритмичных толчков давно пересох рот, а глаза закатываются, но он дышит и дышит – и соскальзывает взглядом по отражению. Лицо у Рамси напряженное, покрасневшее до подбородка, и он закусил губу так, что видны острые желтоватые зубы. Джон стонет в голос, когда он натягивает его пару особенно жестких и сильных раз, и только сейчас понимает, что его член опять стоит, не так сильно, как раньше, но все-таки. Джон понимает, что кончит себе под ноги, если они так продолжат. Но толчки Рамси становятся совсем мелкими и дергаными, брови сходятся, полоска кожи под зубами белеет, и он сбивается с ритма, просто мелко дотрахивая Джона до того, что его ноги никогда не сойдутся вместе, и, дернувшись несколько раз и распялив своим напряженным хером до упора, с зажатым стоном спускает ему внутрь. Но он останавливается совсем ненадолго, только переживая самый острый пик, и уже через пару секунд медленно продолжает насаживать Джона, вперед-назад, с тягучим хлюпаньем погружая еще твердый член в его так и сокращающийся зад. – Ебать всех богов, старых и новых, тебе хорошо заправлять, даже когда спустишь, – его голос еще хрипловатый и плывущий после оргазма, но сочное, жирное удовлетворение постепенно возвращается в него. – И ты все еще узкий, все еще как целочка. А когда зажимаешься… – он целует шею так и молчащего Джона, издавая теплый гортанный стон и продолжая медленно двигать бедрами. – Только я тебе теперь наверняка больше не нравлюсь, да? – его голос становится шепотом, тоже теплым и ласкающим шею. – Теперь хочешь уйти от меня, так ведь, Джон Сноу? Джон вздрагивает и медленно собирает свои растраханные здоровым хером ощущения и мысли. Каждое движение члена в тупо саднящем заду все еще сладко и больно отдается, и ему все так же нужно еще. – Может, – он говорит, и его голос такой, будто ему нужно или откашляться, или заплакать. – А может, нет. – Как так? – игриво спрашивает Рамси, касаясь его шеи языком. – Хочу поставить тебя на четвереньки сперва. А там посмотрим, – но мальчишеские интонации быстро возвращаются в голос Джона, стоит преодолеть ступор первых слов. – Серьезно? – вот только Рамси все равно тихо смеется ему в плечо. – И как же ты собираешься это сделать? Если взаправду собираешься, Джон Сноу. Он поебывает его еще парой жадных толчков и вытаскивает, и Джон ощущает, как раскрыт его зад и как немного спермы – или не только спермы – сразу вытекает из него. – Даже не порвал тебя, – удовлетворенно замечает Рамси за спиной, глядя вниз, – без крови сегодня, – и он как будто уже забыл о том, что сказал Джон. Не стоило. Джон соскальзывает ладонью в раковину, крепко сжимая первую попавшуюся увесистую бутылочку для утяжеления, и крепко бьет его босой пяткой по пальцам ног. И разворачивается, нанося короткий удар в незащищенный низ живота. Мог бы ударить и по приопустившемуся члену, но не стал – он хочет трахаться, а не драться на самом деле. Третий быстрый удар приходится рефлекторно чуть согнувшему спину Рамси в шею, заставляя задохнуться. – Хватит, – спокойно говорит Джон, когда Рамси, зажав шею и прикрываясь правой рукой, отступает на шаг. Это нравится Джону, потому что даже после всего произошедшего говорит о чем-то. – Хочешь быть говнюком – будь. Я ведь за этим и пришел. Только не забывай, кто я сам такой – если пришел за этим. Он легкомысленно бросает бутылочку в сторону и шагает навстречу Рамси. И открыто, по-детски берет его за плечи, больно сжав и прямодушно смотря снизу вверх. Хороший момент, чтобы ударить в ответ, но Рамси не бьет его. Рамси внимательно глядит ему в глаза и хрипло дышит. Как будто пытается считать что-то. На самом деле Джон был бы не против помочь ему, если бы сам понимал, что между ними происходит. Но он может только больнее стиснуть его плечи и укусить его влажную нижнюю губу. И толкнуть, оттеснить Рамси назад, куда-то, он сам не знает, куда. Впрочем, скинутое базарное одеяло, попавшее под ноги, отлично подходит, как на его вкус. Они неловко укладываются на нем прямо в дверном проходе, и оставленная Рамси тысячу лет назад кружка, задетая чьим-то локтем, падает, и холодный темный кофе разливается по светлому паркету, но им обоим нет до этого никакого дела. Поцелуй среди укусов выходит жестким и неловким, но он нравится Джону, хотя и меньше, чем ему хотелось бы: от резкой злости член хорошо так приопустился, и он торопливо сует руку между бедер, болезненно надрачивая его. – Да погоди, оторвешь же, с чем я играться буду, – шепчет вдруг Рамси, наскоро просовывая руку между их животами и принимая прохладную, покрытую остывшей смазкой головку в ладонь, и аккуратно мнет и ее, и ствол, пока Джон наконец не подается вперед, и приподнявшийся член не проскальзывает живо в мокрый и растраханный зад из придерживающей руки. Рамси вздыхает. Его собственный член, набухший и мягкий, лежит на полном животе, и Джон все задевает его своим телом, пристраиваясь. У Джона все ноет, зад весь жжется, а довольно натертый уже член болезненно отзывается на любое резкое прикосновение, но погрузить его в теплый, тесно охвативший зад все равно хорошо, и Джон на пробу немного покачивает бедрами: если двигаться медленно, нездоровое и острое возбуждение постепенно становится мягче. – Я сказал, что хочу трахнуть тебя на четвереньках, – так что Джон осторожно садится и берет Рамси за разведенные колени, потрахивая его небольшими плавными фрикциями. Так он может вынимать почти полностью и останавливаться, медленно и дразняще подрастягивая вход одной головкой, и снова неглубоко входить, и снова вытаскивать. – И что? – а Рамси смеется, глубже дыша и задирая ногу, игриво толкая Джона в плечо. – А то, что тебе придется перевернуться, чтобы я взял тебя сзади, – невозмутимо отвечает Джон, придерживая член рукой и то вставляя головку, то вытаскивая целиком: мягкий вход то сжимается вокруг нее, плотно охватывая, то раскрывается, готовый снова принять внутрь, и Джон не может не поглядывать на это, опять довольно легко распаляясь. – А если нет? – Рамси продолжает дразниться, снова толкая его пяткой. – Тогда я сейчас закончу – и ничего не будет, – просто отвечает Джон, еще раз вынимая, потирая головкой сокращающийся зад и чуть шлепнув членом по нему. Сразу после он резким движением засаживает до конца, но опять вынимает, стоит Рамси прикусить губу, и еще разок шлепает по раскрывающемуся входу. Это заводит и его, и Рамси, он видит. Но он старается держаться там, где действительно сможет прервать это все – ему важно, чтобы Рамси хотел его и принимал его, а это все еще требует определенного холодка и четко выставленных границ. – Что? А кроме шуток? – но Рамси только корчит лицо и смеется над ним, будто Джон сказал несусветную глупость. – Кроме шуток. То есть я хочу немного пошантажировать тебя, – Джон продолжает так же невозмутимо. – Но всерьез. Потому что я всерьез закончу. Потому что я хочу с тобой – всерьез. Но на Рамси это, кажется, производит меньше впечатления, чем он хотел. – Не, ты не умеешь шантажировать, Джон Сноу, – он почти по-животному нежится, пока Джон легонько массирует головкой его растягивающийся вход, доставляя удовольствие им обоим. – Но это ничего, ты все равно сладкий. А я всегда могу тебе помочь. Давай другой уговор. Смотри, – он проворно сползает ниже и сам насаживается на влажную головку, но Джон придерживает его за колено, сразу вытаскивая член, и Рамси фыркает, будто не очень-то и хотелось. – Первый вариант, – он приподнимает сжатую в кулак руку и оттопыривает указательный палец, – ты ставишь меня в коленно-локтевую, ну и делаешь, что захочешь, – его глаза смеются, и он отгибает средний палец тоже, – второй вариант – я скажу и покажу тебе, что там в ванне за занавеской. Вот. Как тебе такие условия, Джон Сноу? Джон смотрит на него непонимающе, даже на секунду забывая двигаться – мысль о колышущейся занавеске щекочет что-то в промежности, а? – но теперь, кажется, его черед задавать насмешливые вопросы. – Что? Серьезно? – он несдержанно улыбается и еще пару раз шлепает по открытому заду сочащейся головкой, чуть засовывает ее внутрь и снова вытаскивает. Рамси прикусывает губу. – Серьезно, – но говорит так, будто Джон не видит, как его член остается мягковатым, но все еще напряженным. – У тебя были вопросы, Джон, и я отвечу тебе на них. Только скажи. – Сказать, чтобы ты показал мне жирного деревенского поросенка и еще посмеялся надо мной? – Джон и сам тихо, возбужденно смеется. – Вот уж того не стоит. – Ну, кто знает, что я тебе покажу, – Рамси ухмыляется краем рта, и его член на животе слегка напрягается. – Не крути интригу, – Джон морщит нос и всовывает на треть, поебывая Рамси несколькими короткими рывками и опять вынимая. – Я знаю этот сорт шуток. Чем серьезнее предлагаешь, тем больше потом смешно. Но серьезно, какой дурак выбрал бы поросенка? – в его голосе нет ни грана сомнения, да он и не сомневается, на секунду представив, как Рамси в самом деле отдергивает занавеску. Смешно. Что еще там может быть? – Ты уверен? – а Рамси так разглядывает его, будто хочет заметить хоть одну сомневающуюся нотку в любом неосознанном движении его тела. – Я могу удивить тебя, только выбери. – Хватит, мы не на какой-нибудь телевикторине, Рамси, – снисходительно парирует Джон, румянясь от истощающегося терпения. – Но даже будь мы там… кто выбирает коробку с сюрпризом – с поросенком, которого не знаешь, куда потом девать, – если есть чек на двадцать тысяч? – Значит, чек? – и Рамси тихо посмеивается, но, кажется, наконец примиряется с его выбором. – Ладно. Но шанс узнать больше не выпадет, Джон Сноу. Точно не поросенка? – Ну, это с какой стороны посмотреть, – а Джон вдруг вставляет ему на полную, валясь вперед и опираясь по обе стороны от его головы. Он больше не двигается, только напрягает член и восхитительно чувствует, как упирается головкой в горячую стенку и как Рамси сжимает его мышцами, едва заметно поерзывая. – Я хочу тебя. Рамси слегка щурится, но не слышит в его голосе настоящей злой издевки и сам насмешливо тянет: – Ну что же, выбор твой. И чек. Все как положено, – он вдруг ловко выворачивается из-под Джона, отпихивая его, приподнимается и как есть, на четвереньках, подползает к ванной. Берется обеими руками за бортик – занавеска колышется, и запах несвежей крови ударяет Джону в нос. – Давай, Джон Сноу, иди сюда. Я подслил немного твоей спермы в сортир, но там еще прилично так хлюпает… хорошо должно быть. Но Джона не нужно подзывать, вообще не нужно, выпяченный зад, до сих пор с присохшими следами его спермы и слипшейся белесым темной, открытой дыркой между разошедшихся от прогиба поясницы толстых ягодиц, и покачивающийся между бедер тяжелый красный член, и низко свисающие яйца выглядят так, что он только жадно подползает сам, впечатывает пальцы в бледную прыщавую кожу, подтягиваясь и становясь на колени – когда они перестали ходить, как люди, и когда у него отказали ноги? Стояк Джона почему-то становится крепче, когда он мельком думает об этом, об этом волчьем и насильственном, об отогнутом дрожащем хвосте и остро пахнущей взмокшей черной шерсти. И когда он надавливает Рамси на поясницу, заставив прогнуться ниже, и, придержав рукой, сходу засаживает в его мокрую дырку под небольшим углом, ему нравится, нравится все это. Он трахает Рамси короткими, жесткими толчками, и – нравитсянравитсянравится – закушенная губа ноет, но он только крепче упирается обеими ладонями в мягкие ягодицы, раскачивающиеся от его толчков. Рамси тихо постанывает сквозь зубы, стирая разъезжающиеся колени о кафель, и, судя по дергающемуся локтю, опять мастурбирует себе. Джон думает, что он только что кончил, но после всего этого затянувшегося, бессонного, запачканного спермой дня он уже ничему не удивляется, просто размеренно засаживая ему, и только когда Рамси начинает ритмично зажиматься внутри, делая хлюпающие толчки еще слаще, бросает ему: – Рукой не так усердно работай. Если хочешь кончить, у меня найдется и что-то получше. Но Рамси, разумеется, не прекращает, только слегка поворачивает голову – румянец на щеке уже почти сливается с гранатовым отливом болтающейся в ритм серьги. – Коробка с сюрпризом? То есть теперь-то мы на телевикторине, волчонок? Ну, ты б хоть сказал тогда, в какую камеру смотреть. Чтоб Русе точно удар хватил, когда он меня так увидел, – Рамси фыркает. Джон смеется и не отвечает. И Рамси, помолчав, раздраженно спрашивает сам – потому что в его легко раздразниваемом любопытстве Джон уже не сомневается: – Ну ладно, что там у тебя? – и Джон отвечает просто: – Хочу еще тебе отсосать. Рамси, издав какой-то сдавленный звук, непроизвольно зажимается – Джон знал, что он, и без того возбужденный, представит это живо и прямо сейчас, – и когда Джон наскоро натягивает его тесный, хлюпающий зад на свой член, кончить ему совсем несложно, и он заполняет его еще спермой, под самый конец вытаскивая и сдрачивая последние капли на ягодицы. А дальше он не уверен, помогает ли Рамси перевернуться, или тот переворачивается сам, Джон ловит себя уже на том, что наклоняется между его тяжело шлепнувшихся на кафель ног и берет твердый ствол в руку, сразу забирая в рот, живо и грубовато отсасывая темно-красную головку. Та на вкус отдает оставшейся на ней густой спермой и крепко – его собственным задом, но Джону уже все равно, он усердно сосет, прокручивая сжатый кулак и втягивая щеки, и Рамси резко сползает ниже, обнимая его ногами. Левой рукой он сразу жестко сжимает волосы Джона и, пусть и не слишком мешая ему, не удерживается и сам урывками потрахивает его в рот, насаживая его то неглубоко, то жадно въезжая между влажными небом и языком. – Хочу слить тебе на лицо, – срывается у него скоро вместе с неровным дыханием, но он очевидно уверен в своих желаниях – как и всегда – и задирает голову Джона, стиснув волосы и неотрывно смотря ему в глаза. – Давай, отдрочи мне как следует, волчонок, – он хватает Джона за лицо, жадно ощупывая, и впивается когтем ему в щеку. Но рука Джона и так быстро соскальзывает по напряженному стволу, и он еще, раз опустив глаза, сплевывает прямо на член, сходу размазывая. И Рамси громко стонет сквозь зубы, не отводя взгляд, и его теплая сперма густыми, тугими струйками брызжет Джону на правую щеку, и на переносицу, и на приоткрытые губы. Джон усердно старается не моргать и не жмуриться, а после первых струек, когда уже начинает подтекать, еще облизывает и обсасывает так и выталкивающую сперму головку, забирает целиком в рот и отчищает не хуже, чем сам Рамси отчистил его недавно. Зад еще ноет от того, что было потом, но слегка зажимается от острого воспоминания. Джон думает об этом немного, машинально вытирая стекающую с носа сперму, и находит такое направление мысли… перспективным. А потом Рамси притягивает его к себе, как-то утробно урча, и собственнически устраивает в своих руках. – Надо будет тебя умыть потом, что ли, – он еще слегка царапает щеку Джона ногтем и, приподняв его за волосы, слизывает с подбородка липкий потек. И Джон приоткрывает рот, чтобы ответить, но, перебрав несколько фраз, только мотает головой, подбирая ноги и снова укладываясь Рамси на грудь. Кажется, он все-таки не очень понимает, что именно только что сделал, и, может быть, не хочет слишком конкретно сосредотачиваться на этом. – Но все-таки хорошо, что ты не выбрал поросенка, – добавляет Рамси, вытягивая ноги и усаживаясь на холодном кафеле удобнее. – Ты бы не смог трахаться с человеком, который выбрал поросенка, – немного утомленно и после паузы отвечает Джон. – Я бы точно не смог. – Ага, вроде того, – Рамси хмыкает, склонив голову и разглядывая его. Джон рефлекторно вытирает хотя бы нос и рот тыльной стороной ладони. – Хей, не слишком усердствуй, – но Рамси придерживает его руку, сам обтирая ему край губ и щеку. – Во-первых, это не твое, – он смачно облизывает сперму со своих пальцев, – а мое. Во-вторых, тебе ужас как идет моя сперма, и если ты хочешь продолжения, поноси ее подольше. Меня это заводит. – Во-первых, прекрати строить из себя, а не то я тоже на свое права предъявлю, – насмешливо парирует Джон. – Во-вторых… у тебя что, еще есть силы продолжать? – а это он спрашивает с искренним интересом. – Ну… если ты сделаешь мне еще кофе, – но Рамси не выглядит задетым и только указывает взглядом на растекшееся в дверях липкое пятно, – первый был хорош, но не жалей больше сироп, – а я пока спущусь и возьму в фургоне снизу блинчиков – один парень здесь готовит потрясные блинчики с луком, и фасолью, и сыром, – а потом мы еще перекурим… да, я бы уложил тебя на живот и еще раз-другой выеб. – Ты имеешь в виду, так же, как… не помню, сколько времени назад это было? – а Джон не уверен, зачем спрашивает это. Не уверен, какой ответ хочет услышать. – А что, тебе не понравилось? – интересуется Рамси. В его белесых глазах мелькает что-то озорное, и Джон задумывается. Ответ вдруг оказывается сложным и лежит в тысяче плоскостей. Внешнее. Внутреннее. Человечье. Волчье. Физическое. Чувственное. – Знаешь, людям обычно не нравится, если их продолжают иметь, когда они говорят "нет"… – осторожно начинает он – и чувствует, как тело Рамси слегка напрягается под ним. Он не хочет проблем здесь, конечно, нет. Но ты тоже не хочешь проблем. Только чего ты хочешь? Зачем и за чем ты пришел сюда? – Но у кого-то другого может быть… немного другой взгляд, – продолжает Джон, поднимая взгляд, подбирая слова – и давая себе погрузиться в белесую стужу. – Ты когда-нибудь… слышал о волчьих снах?