Элементы произвольной программы с букетом фиалок и неизвестным

      Мышцы в ногах ныли всё больше. Я присел на край ванны, приложил к щиколотке прохладный компресс — на косточке была свежая ссадина — и стал мазать голень гелем от боли в мышцах.       — Ты там в порядке? — стукнул в дверь Сумире.       — Да, сейчас выхожу, — откликнулся я. Наверное, я долго с этим провозился.       Я поставил аптечку на место, приоткрыл дверь.       Сумире полулежал на диване, уткнувшись в телефон, и — клик-клик! — общался с кем-то в мессенджере. По его губам иногда пробегала улыбка — реакция на какие-то из сообщений, наверное. Я почему-то почувствовал раздражение — лёгкое, но всё-таки раздражение. Захотелось выхватить у него телефон и посмотреть, с кем это он так увлечённо общается. Но я, конечно, ничего подобного не сделал. Сказал только: «Ванная свободна!» — и ушёл к себе, с некоторым удивлением размышляя о своей реакции на столь обыденный факт, как общение в соцсети. Всё оттого, что я ничего о нём не знаю.       — Это несправедливо, — пробормотал я.       — Что несправедливо? — раздался голос Сумире за моей спиной.       Я вздрогнул всем телом, хотел обернуться, но мужчина за плечи привлёк меня к себе, не позволяя.       — Да так, — уклончиво ответил я. Не говорить же ему, что я, кажется, приревновал к мобильнику? Ещё нелепее, чем его «попытка ревности» сегодня утром!       — Устал?       Его ладони какое-то время массировали мне плечи, разминая всё ещё стянутые мышцы, потом скатились по предплечьям, юркнули под подмышки и скользнули по бокам на талию, ловко пробираясь под футболку и ощупывая там каждую складку, каждый миллиметр кожи, пока не поднялись до груди и не остановились, захватывая соски в ложбинку между указательным и средним пальцами и несильно растирая их. Я прикрыл глаза, запрокидывая голову к Сумире на плечо: и расслабило и одновременно напрягло, но больше расслабило.       — Не вздумай заснуть, — предупредил Сумире.       — Почему нет? — пробормотал я.       — Программу ты выполнил идеально, придраться не к чему, пусть и не совсем так, как я от тебя хотел… совсем не так… но всё же без ошибок.       — И что?       — Как это что? Неужели забыл?       Мужчина крепко прижал меня за бёдра к себе, я вжался ягодицами в его ширинку, такую твёрдую, что дух захватило.       — Я ведь предупреждал, что если ты выполнишь программу «чисто», то… — Он помолчал, как будто ожидая, что я докончу фразу, но, так и не дождавшись, сказал сам: — …мы с тобой займёмся сексом.       Я вздрогнул, разом припомнив и тот наш разговор, и мои мысли по этому поводу, и попытался высвободиться, но Сумире держал крепко.       — Что за сопротивления? — удивлённо спросил он, разворачивая меня за плечи к себе лицом.       — Нет, я… мы… — мямлил я. — Я не готов.       — Глупости какие… Это же не экзамен, чтобы к нему готовиться. В нас природой заложено быть к этому готовыми, — возразил Сумире, подталкивая меня за плечи к кровати. — И сейчас самое время. Или ты во мне сомневаешься? — проницательно добавил он.       Я скорее сомневался в самом себе, но всё же послушно лёг на постель, подчиняясь его рукам. Знает ли он, что будет у меня первым? Щёки вспыхнули, и я с долей страха взглянул на мужчину. Тот деловито водрузил на прикроватную тумбочку непрозрачный флакончик — в нём что-то булькнуло — и хрустнувший фольговой упаковкой презерватив.       — Ты-то подготовился, я смотрю… — пробормотал я.       Сумире за колени поддёрнул меня к краю кровати — совсем как когда делал мне массаж стопы, — я невольно опустил ноги вниз — спина выпрямилась по максимуму, разгоняя по телу колющиеся мурашки (сам Сумире стоял на коленях возле, расстёгивая рубашку), — и с напряжением ждал, что же будет дальше.       О сексе — таком сексе — я имел довольно смутные представления, и сложно сказать, были ли у меня какие-то ожидания на этот счёт. Но всё, что происходило между нами до этого момента, было просто прекрасно, и я априори полагал, что и это тоже будет. Ведь это очередной виток «эволюции», значит, это должно быть ещё круче, ещё пронзительнее, ещё…       — Не волнуйся, я буду осторожен, — сказал Сумире, по-своему истолковав моё напряжение и объяснив его страхом перед близостью.       Вот это-то всё и испортило.       Я почти настроился на нужный лад: ладони, ласкающие моё тело, дарили знакомые ощущения, заставляли подрагивать удовлетворением. Даже когда он вошёл в меня — странное чувство! — я всё ещё был расслаблен и… любопытен. Ощущать его рельефность изнутри… по ощущениям он был совсем не таким, как я воспринимал его глазами! Но потом мужчина начал двигаться — медленно, очень медленно, придерживая меня за талию обеими ладонями. Болезненно, но всё же терпимо, но… как же это было медленно! Он явно осторожничал, как будто каждый раз пробовал: а что получится, если двинуть вот так? Ничего, кроме раздражения, это не вызывало. Я стиснул зубы, упёрся руками мужчине в плечи:       — Хватит, Сумире!       Он застыл, растерянный. Я буквально заставил его выйти, заскользил ступнями по простыням, отползая к середине кровати, и потянул на себя одеяло, заворачиваясь в него, как индеец, одни только уши торчали.       — Юри? — оторопело произнёс Сумире. — Что? Что такое?       Лицо у меня горело: смогу ли я сказать такие вещи вслух?       — Понимаешь… это было совсем не так, как я себе представлял, — пролепетал я, стараясь не смотреть на него. — И мне показалось, что ты слишком… осторож… сдерживался.       — Ну конечно, — нервно подтвердил он. — Для твоей спины вредно… и мне не хотелось, чтобы тебе было больно.       — Но мне было больно, — возразил я.       — О… — без выражения произнёс Сумире, роняя руки.       — И буду с тобой откровенен… воспринимать это как «пряник»… но это было скорее наказание, чем награда, и если оно всегда так, то… я бы предпочёл этого больше никогда не делать. Прости.       — Юри…       — Иди к себе, ладно? — попросил я.       — Хорошо, — глухо отозвался он.       Когда дверь за ним закрылась, я выдохнул и бухнулся ничком на кровать. Внутри что-то шевельнулось — совесть? — отдалось комком в горле. Может, я был слишком категоричен? Нужно было как-то по-другому сформулировать.       «Какой же ты дурак, а?» — проснулся вдруг тот, другой Кацуки. Я вздрогнул. «Фантазии не соответствуют реальности? — продолжал он насмешливо. — Ну ещё бы! Ведь ты всегда представлял себе, что это будет с Виктором, верно?»       — Нет… — прошептал я, осознав, что именно так всё и было. — Мне… просто мне хотелось не так…       «Тогда стоило сказать ему, как бы тебе этого хотелось, — безжалостно отрезал он. — Ты не подумал, что это мог быть и его первый раз? Откуда ему знать? Он же не телепат, чтобы читать твои мысли».       — Прекрати… — простонал я, зажимая уши руками.       «Неужели не понимаешь? — не унимался он. — Он волновался, что это может тебе навредить, поэтому был предельно осторожен. Разве он заслужил подобного обращения?»       — Замолчи…       «Иди уже к нему! — зазвенело в голове. — Или ты хочешь и его потерять?!»       Окатило страхом — липким, холодным, пронизывающим до мозга костей, — когда я осознал, что могу его потерять. А если он решит, что мне не нужен… или что я ему не нужен?! Я подскочил, спину разломило болью, но что мне до какой-то там боли, когда, возможно, он уже собирает вещи, чтобы уйти! Я распахнул дверь, вылетел в гостиную. Было темно, но Сумире я увидел сразу. Он сидел на диване, скрючившись, зажав голову коленями, — поза безграничного отчаяния, таким я Сумире прежде ещё не видел (а потом, намного позже, увидел снова, но сейчас не об этом).       — Сумире? — прерывающимся голосом позвал я. Это я причинил ему боль. Это из-за меня ему сейчас плохо.       Он вскинулся, слетел с дивана, крепко хватая меня за предплечья и не давая мне и полслова вставить:       — Юри, просто дай мне ещё один шанс. Я не буду обещать, что тебе понравится или что не причиню тебе боли… уверен, что тебе будет больно и вряд ли понравится… но всё же позволь мне сделать так, как я это себе представляю… всегда представлял, — исправился он, — с того самого момента, когда у меня возникли эти мысли насчёт тебя.       «А когда они возникли?» — едва не спросил я, но смолчал, потому что момент для «исповедей» был явно неподходящий.       — Сдерживаться не буду, — добавил Сумире, чуть улыбнувшись, а я невольно вспомнил предыдущие «пряники», — поскольку, возможно, это будет первый и последний раз, когда мы этим займёмся, так что сожалений по поводу упущенных возможностей остаться не должно…       «…ни у одного из нас», — мысленно докончил я и кивнул.       Мужчина со стоном — или это был вздох облегчения? — привлёк меня ненадолго к себе, потом вдруг подхватил на руки (я уцепился за его шею) и отнёс обратно в спальню. Очутившись уже вторично навзничь на кровати, я несколько занервничал: а если я и в этот раз умудрюсь всё испортить? И я пообещал себе, что лишний раз рта не раскрою и вытерплю всё, что бы ни произошло и как бы ни произошло.       Второй «заход» Сумире начал с поцелуев и петтингом довёл меня до состояния лёгкого возбуждения: кожа теперь отзывалась дрожью даже от касающегося её дыхания, пенис тоже легонько подрагивал, мешочек под ним сжимался и наливался тягучим жаром. Сумире пошарил ладонью по тумбочке, смахнул разорванную упаковку на пол…       — У нас нет же больше… — пробормотал я, краем глаза проследив, как она спланировала куда-то под кровать.       — Нам и не нужно, — возразил он, подтягиваясь выше и забирая с тумбочки флакон (содержимого в нём было ещё порядочно).       Я, затаив дыхание, ждал продолжения. Прошлый раз хотя и закончился неудачей, но теперь я хотя бы знал чего ждать. Примерно. Любопытство первых секунд тоже никуда не делось, и пока тело поглощало член — неравномерные толчки, судорожные сокращения мышечных колец, — я с удивлением прислушивался к сигналам, которые подавало всё моё существо в этот самый момент. Это было больнее, чем в прошлый раз, но болевые ощущения лишь подстёгивали возбуждение, и в животе холодным комком вился какой-то осьминог, честное слово, распуская невидимые щупальца и стимулируя эрекцию. Я невольно ухватился рукой за плечо Сумире, часто и сбивчиво дыша и понимая, что если воспринимать это всё вместе, не распутывая клубок чувств и не зацикливаясь на чём-то одном, то мне это даже нравится.       — Всё нормально? — с тревогой спросил Сумире, кладя ладонь мне на щеку; я кивнул.       Он поцеловал меня, скорее нежно, чем страстно. У его губ — и вообще у всего тела, я почувствовал это, когда прижался лицом к его плечу, — был кисловатый, яблочный вкус, заглушивший привычные фиалки. Уверенное, равномерное покачивание его бёдер, непрерывно движущийся и трущийся внутри ствол, ласкающие мою талию и ляжки ладони… Я закусил губу, ухватился за плечо мужчины ещё крепче, с тревогой понимая, что тот, другой Кацуки пытается управлять мной, посылая чёткие сигналы в мозг, и что я послушно это выполняю, даже не отдавая себе отчёта в том, что делаю: соскользнул руками с его плеч на спину, приподнял колени, прижимаясь внутренней стороной бёдер к его бёдрам в неловкой попытке зацепить ноги за его спиной…       Нет никакого другого Кацуки, это я сам — и мои инстинкты. То, чего я хочу. Осознание этого захлестнуло девятым валом. Я ошеломлённо заскользил ладонями по спине Сумире, исследуя рельеф лопаток и позвоночника, а потом и упругие холмы ягодиц. Как только я могу так бесстыдно его трогать и… ничуть не смущаться?! Лицо и тело горело жаром, но стыд к этому никакого отношения не имел. Я распялил пальцы и проехался ладонями вверх по спине, сметая испарину, которой было покрыто тело мужчины; капли брызнули вниз, оставляя мокрые следы на простынях и смешиваясь бисером с росинками пота на моём животе.       В голове был какой-то водоворот, похожий на опьянение. Что ещё я должен понять? Я точно знаю, что есть ещё что-то… вертится в голове, никак не поймать… что-то важное, что-то сокровенное… Что же это? Амальгама сладости и боли захлёстывала сознание, не давая выцепить из сумбурного потока обрывков мыслей и чувств самое главное, но…       Кое-что я всё-таки смог понять — «Эрос», о котором говорил Сумире и который никак не давался мне на льду, но который я интуитивно осваивал прямо сейчас, в постели.       Вот он, мой «Эрос»: это лава распалённых сексом тел, это царапающие спину пальцы, это горящие следы засосов на коже, это срывающиеся в крик стоны, это и боль и удовольствие, это всепоглощающее чувство обладания любимым человеком… И я совершенно чётко осознал вдруг, как должен откатать короткую программу. Я не должен никому ничего доказывать или что-то объяснять, я даже был прав в её эгоистичном варианте: это только моё, ничьё больше, ни с кем не хочу делиться. Это чёткий сигнал предупреждения всем остальным: смотрите и… держитесь подальше!       — Сумире, — прошептал я, когда мы уже замерли друг у друга в объятьях (правда, послевкусие ещё накатывало, и тела невольно подрагивали), — завтра посмотришь мою программу?       — Если сможем встать, — кажется, серьёзно прошептал Сумире в ответ, но я точно знал, что щекочущее мой висок дыхание — это улыбка.