Элементы произвольной программы с букетом фиалок и неизвестным

      Я стиснул колени холодеющими пальцами, наклонился вперёд, пытаясь совладать с дрожью, скорее похожей на нервные судороги. Висящее на шее полотенце скрывало часть лица, но мог ли я скрыть своё состояние? На колени падали горячие капли, расплывались бесформенными кляксами. Эти слёзы я остановить не мог — слёзы горчащей полынью досады.       — Юри? Юри…       Сумире за плечи пытался разогнуть меня, но я лишь глубже уткнулся лицом в колени. Его голоса я почти не слышал: в ушах всё ещё звучали объявленные оценки. В горле заклокотало, я резко разогнулся, хватая Сумире за локти, но слёзы продолжали катиться по горящим красным щекам.       — Юри, поговори со мной, — уговаривал Сумире, пальцами вытирая мои нижние веки. — Что за слёзы?       — А ты… ты не понимаешь? — задыхаясь, выговорил я. — Посмотри на турнирную таблицу! Я же… я же… всего лишь третий!!!       — Успокойся, — сказал он, привлекая меня к себе на плечо и поглаживая по спине. — Тебя это расстроило?       — А тебя нет? — Я дёрнулся, отстраняясь. Он слегка улыбался. — Тебе смешно?!       — Нисколько. Говори, Юри, просто говори.       — Я же… я же так старался, и всего лишь третье место, — вцепившись в волосы пальцами, простонал я.       — А чего ты ожидал?       — Я… Ты скажешь, что это глупо… но мне почему-то думалось, что всё получится… как в сказке. Выступлю и… так, чтобы о моих достижениях… о моих достижениях… — Спазм перекрыл горло, я не договорил и закрыл лицо ладонями.       — Юри? — Сумире отвёл мои руки, заставил посмотреть на него. — Давай-ка я тебе кое-что скажу… кое-что важное. Тебе наверняка не понравится, но ты же знаешь, что я за человек, так что… — И он опять чуть улыбнулся.       Я выдохнул, кулаком вытер слёзы и кивнул. Сумире снял с моей шеи полотенце и стал сушить мне волосы. Говорить он не торопился, наверное, ждал, когда я немного успокоюсь.       — Сначала о твоём прокате. Ты выступил хорошо, Юри, незачем упрекать себя, что облажался, не было ничего подобного. Правда, вышло немного скованно, но в этом я виноват, а не ты: подсознательно ты вспомнил, что я тебе тогда сказал… о том, что это слишком интимно, чтобы показывать другим. Впрочем, никто и не заметил: они же не видели, как это выглядело на тренировках. Так что это было хорошее выступление, Юри. Но ведь было касание.       — Было, — уныло согласился я.       — Разумеется, на результат это повлияло. Но взгляни на таблицу: разница в тройке лидеров незначительная… хотя, конечно, вряд ли эти слова тебя утешат, — пробормотал он в сторону.       Я только шмыгнул носом.       — А если уж начистоту, то не имеет никакого значения, первое, или третье, или десятое место. Ты просто не осознаёшь этого, Юри.       — Чего я не осознаю?       — Говоря о достижениях… — Он взял моё лицо в ладони. — То, что ты хотя бы выступил, это уже достижение. Да нет, это даже не достижение, это чудо. Ты смог вернуться на лёд, несмотря на диагноз, смог выступить и занять призовое место. Ты до сих пор не осознал, что сделал невозможное возможным? Сидишь и плачешь. Да, я понимаю: досадно, обидно… А остальные-то просто в шоке! Феникс, восставший из пепла, не меньше. И уж совсем нехорошо с моей стороны об этом вспоминать, но этот результат — лучший за всю твою карьеру, не так ли?       Я зажал руки между коленями и смотрел в пол, ничего не отвечая. Пожалуй, после его слов я и сам был в некотором шоке.       Как же так вышло, что я успел забыть, с чего начиналось моё «возвращение»? Те мучительные месяцы в больнице, то царящее в душе опустошение… Всё забылось, потому что в моей жизни появился Сумире. Он заставил поверить в себя, хотя реальное положение вещей было — и есть! — не в мою пользу.       Как я вообще могу кататься и получать хоть какие-то результаты, когда позвоночник истыкан штифтами и скреплён винтами, будто я Франкенштейн? Нет, как я могу сидеть и ныть, что у меня что-то не получается, когда, если смотреть реально на вещи, я в принципе ни на что и не способен, — но каким-то невероятным образом преодолеваю себя и делаю? Я должен быть благодарен Судьбе, что хотя бы просто смог снова ходить, а она ведь ещё позволила мне вернуться на лёд, и не просто вернуться, а…       Стоп, даже не это! Я сижу и плачу, потому что не взял первое место?! С каких это пор я вообще стал надеяться, что возьму его? Господи, какая самоуверенность… Бывший тренер всегда говорил: «Не пытайся прыгнуть выше головы». А я посмел думать, что могу взять первое место? Я? Тот, кто никогда выше пятого не поднимался… плачу, потому что занял третье место?!       Но, чёрт, кажется, никогда прежде не испытывал я такой досады, какую чувствовал сейчас, глядя на табло, где публиковались изменения в турнирной таблице. Джей-Джей, Плисецкий, потом моя фамилия. Как я мог подумать, что смогу обойти этих…       — Юри?       — Я такой болван… — прошептал я, вплетая пальцы в волосы на виске.       — Это вполне нормальная реакция, — возразил Сумире. — Люди склонны не замечать очевидное, хотя со стороны это ясно как божий день.       Мне отчего-то показалось, что подразумевает он совсем не моё выступление, а что-то другое. Я напряжённо ждал, что он скажет дальше.       — Так! — с преувеличенной бодростью сказал мужчина, хлопнув себя по коленям. — Гадостей я тебе наговорил предостаточно, пора бы и подсластить пилюлю. Взглянуть бы тебе на табло, Юри, ещё раз и проверить, где эта самопровозглашенная «надежда японского фигурного катания», — ядовито закончил он.       Я пробежал глазами по строчкам с фамилиями. Выступили ещё не все, но раз Сумире упомянул Кана, значит, он уже откатал программу.       — Предпоследний?!       — Для справки: исключительно потому, что того, кто записан последним, дисквалифицировали за нарушение правил. Ну как, полегчало?       Надо бы позлорадствовать, но… возможно, Кан всего лишь ещё один человек, который «склонен не замечать очевидное».       — И ещё одно: расстраиваться незачем, впереди ведь произвольная программа, — добавил Сумире, поняв, что не полегчало. — У тебя все шансы обойти лидеров.       — Думаешь? — с сомнением спросил я. — Произвольная даже сложнее «Эроса», а если я и там…       — Юри, не забывай, с какой целью мы вообще здесь участвуем, — прервал меня Сумире.       Руки у меня задрожали, я с трудом улыбнулся и пробормотал:       — Как будто ты позволишь мне забыть…       — Идём переодеваться, — скомандовал Сумире, предпочитая сделать вид, что не расслышал.       Он помог мне подняться, придержал за локоть и повёл в раздевалку (каждому участнику отвели по каморке с минимальными удобствами: зеркало с полкой, небольшой диванчик, стол).       Чуть в стороне стоял Плисецкий, тренер что-то выговаривал ему по-русски, мальчишка был явно недоволен. Не стоило на них смотреть: наши глаза встретились, и я в который раз прочёл в них откровенную ненависть. Кажется, он стал ненавидеть меня ещё больше (если такое вообще возможно), но рядом был Фельцман, поэтому Плисецкий даже не шелохнулся и продолжал с недовольным видом выслушивать нотации. Впрочем, его взгляд ненадолго оживился любопытством, когда он скользнул им по Сумире, но мальчишка тут же отвёл глаза и помотал головой, как будто отгоняя от себя какие-то пришедшие ему на ум мысли. Я даже не уверен, что это было любопытство, но в любом случае мне не слишком понравилось, что он заинтересовался Сумире, и я ускорил шаг.       В раздевалке мы переоделись, помогли друг другу застегнуть костюмы и уложить волосы. С моими пришлось повозиться, потому что они всё ещё были влажные после выступления: Сумире вылил на меня чуть ли не полфлакона лака, чтобы зафиксировать пряди.       — А маски? Сразу наденем?       — Конечно.       — Ох… — отозвался я, представив, как все будут на нас пялиться, пока мы ждём очереди.       В итоге я сдвинул маску на лоб, как если бы это были солнцезащитные очки: маска на резинке, не составит труда надеть её снова, как только объявят наш выход. Ко мне и без того проявляли повышенное внимание: репортёры уже раз сто щёлкнули камерами, пока мы шли в раздевалку и обратно. Сумире, конечно, так и пошёл в маске.       Тридцать пять минут, если не врёт таймер на табло, тридцать пять минут и — моя жизнь изменится навсегда. Чтобы я ни узнал, какое бы место ни занял, прежней она уже не будет. В животе забродило холодком, я пережал подреберье руками.       — В уборную надо? — предположил Сумире.       Я помотал головой и, чтобы отвлечься, стал прокручивать в голове произвольную программу. Как бы не ошибиться, как бы чего не перепутать или не пропустить! Каждая ошибка дорого обойдётся! Оценка качества исполнения каждого элемента получается путём сложения базовой сложности элемента с общей оценкой качества его исполнения, а за прыжки во второй половине программы оценки умножаются на 1.1 в качестве поощрения равномерного распределения наиболее сложных элементов. Если напортачу, оценку снизят. А если ещё и снимут баллы за общее нарушение правил? И как я забыл про штрафы! Не оштрафуют ли за использование масок? Минус 1.0 — за неподходящий костюм. А наша музыка? Она же со словами, это ещё минус 1.0! И почему я не вспомнил о правилах, когда мы выбирали музыкальное сопровождение! И почему Сумире об этом забыл!       — Нервничаешь? — заметил мужчина, разминая мне плечи.       Я скороговоркой выпалил все мои сомнения и опасения, но Сумире засмеялся и сказал, что тревожиться не о чем: поскольку Кубок неофициальный, в правилах, как уже упоминалось, есть кое-какие допущения, в том числе пункт 12.4, где разрешается использовать текстовые музыкальные композиции.       — Где бы вообще эти правила прочитать! — пробурчал я.       — Я счёл, что тебе не нужно забивать голову техническими деталями, так что прочёл брошюрку сам, — пожал плечами мужчина. — Сосредоточься на качестве выступления, этого будет вполне достаточно для победы.       — А ещё минус 1.0 за каждые лишние или недостающие 5 секунд, — пробормотал я, вспоминая учебник.       — Всё, выкинь это из головы! — приказал Сумире, дуя мне в затылок. — Думай о чём-нибудь другом.       — Например? — поёжился я. По спине пробежали мурашки от этого дуновения.       — Например, куда поставим кубок. Может, полочку отдельную в гостиной прибить — для наград? — предложил он.       — Не так уж у меня и много наград…       — С моими — одной полочкой не отделаться, — засмеялся Сумире, тут же осёкся и кашлянул, как будто сказал лишнее.       В другое время я бы прицепился к словам: в его шкафу я не видел ни одной награды, только старенькие коньки, — но сейчас я отвлёкся на выступление Леруа. Он уже успел откатать половину произвольной, как всегда зрелищно и пафосно, сплошные четверные — его конёк, включенный отрывок тоже пришёлся к месту, но, если честно, я не видел в этой программе Виктора: это была стопроцентная программа «короля Джей-Джея», который безраздельно властвует на льду и не собирается делить его с кем-то ещё. А впрочем, какая разница, если выполнено безукоризненно? И оценки получил соответствующие, и зал стоя аплодировал.       Я приуныл: моя произвольная не такая зрелищная, да и, пожалуй, по сложности тоже уступает. Придётся настоящее чудо сотворить, чтобы обойти его… Как будто я смогу!       На лёд выехал Плисецкий, но я отвернулся, решив, что больше ничьих прокатов смотреть не буду: моя самооценка и так пошатнулась, нужно выкинуть из головы все эти мысли и сосредоточиться на предстоящем выступлении. Но на табло я невольно взглянул и ужаснулся: Плисецкий теперь был на первом месте, причём со значительным отрывом от Джей-Джея. Да мне такое количество баллов ни за что не набрать, даже если я на льду из кожи вон вылезу! Я шатнулся, упёрся виском в стену, обхватывая себя за плечи и пытаясь унять нервную дрожь.       — Юри? — Сумире заглянул мне в лицо.       Я только сейчас обратил внимание на то, какие у него глаза. За очками не разглядишь, но теперь, когда он был в маске, я ясно увидел, что они фиалкового цвета. Фиалки, повсюду фиалки… Я закрыл глаза и съехал лицом по стене, утыкаясь носом в его плечо.       — Ничего, скоро всё закончится, — ободряюще похлопал меня по спине Сумире, — потерпи ещё немного.       От этих слов мне только хуже стало.       «Настройся, настройся уже на выступление!» — вяло подумал я, чувствуя, что голова наполняется ватой. В громкоговорителях что-то забурчало, начали объявлять ещё кого-то, я мотнул головой, пытаясь вслушаться.       — Наш выход, — подтолкнул меня к воротцам Сумире.       Я едва не подскочил: как, уже наш?! И точно: диктор продолжал бурчать, говоря о разрешённом присутствии ассистента на катке, ввиду моего физического состояния. Я и половины не разобрал, потому что в ушах зашумело волнением. И отчего я так нервничаю…       — Время прощаться, Юри, — тихонько сказал Сумире, на мгновение положив руки мне на плечи.       Сердце зашлось. Я невольно вжал ладонь в грудную клетку, переступил коньками. Время прощаться — кому и с кем? Мне с прошлым? Мне с Сумире, которого я знаю? Сумире со мной?       — Сумире… — начал я, но времени уже не осталось.       Мы с Сумире разъехались в разные стороны, занимая начальные позиции. На большом экране, который транслировал выступления зрителям, показывали меня, но я с трудом себя узнал, и не только в маске дело. Нужно стереть с лица это выражение: воплощённое страдание, а не лицо! Может, оно и кстати, учитывая смысловой посыл произвольной программы, но каким же жалким я выгляжу со стороны! Я напряг лицевые мышцы, изобразил что-то похожее на величавое спокойствие, впрочем, вышло неважно. Да, хорошо, что маска на лице: хотя бы частично скрывает эти конвульсии!       Последние секунды пошли. Лучше на каток взгляну и на трибуны… Но мне показалось сейчас, что я стою не в центре катка, а между створок гигантского моллюска, которые вот-вот захлопнутся. Трибуны шевелились, как мантия, лица сливались в фракталы перламутра… Захлопнется, сломает и перемелет в труху! Я сглотнул и стал смотреть под ноги. Это меня несколько успокоило, и к тому моменту, как заиграла музыка, я уже относительно собрался. Но лёгкая дрожь в коленях всё равно была.       Вопреки опасениям — ожиданиям ли? — выступалось мне хорошо, элементы я выполнял достойно, с Сумире выходило, должно быть, синхронно, потому что то и дело слышались хлопки из зала. Не овации, конечно, как у Джей-Джея, но ведь я и не Джей-Джей: довольно себя сравнивать с кем-то ещё!       Превзойти гения — это словно бег в колесе, в этом мире всегда найдётся кто-то лучше тебя (а уж лучше меня — и не один найдётся!): превзойди его, стань лучшим — и появится кто-то, кто сможет прыгнуть ещё выше. А мне пора бы уже вспомнить, чем для меня всегда являлось фигурное катание — удовольствием, а не способом удовлетворения собственных амбиций. Да, хорошо бы при этом ещё и перейти на новый уровень, но думать об этом во время проката точно не стоит: за мыслями потеряешься, заблудишься, наделаешь ошибок, сделаешь только хуже. Просто кататься и получать удовольствие, ни о чём не думая… Как будто я могу!       Тройной тулуп — хлопки. Дорожка, вращение — хлопки. Спираль… Краем глаза я поглядывал на экран: иногда показывали Сумире, но всё больше меня. Ох, как же у меня лицо раскраснелось! Я ведь даже ещё не устал, ну, быть может, чуть-чуть… Кровь почему-то гуляет под кожей. Смущение? Предчувствие? Разворот, мы на секунду встретились глазами с Сумире, он слегка кивнул, то ли приободряя, то ли предупреждая, что переходим к центральной составляющей проката. Я повторил его жест, как будто подтверждая, что всё помню.       Каскад, спираль, и в тот момент, когда мы будем описывать круг, лицом друг к другу, снимаем маски. Чёрт, как я не подумал об этом раньше: куда её потом девать? Сдвинуть, чтобы на шее болталась? В кулаке зажать? Не бросать же на лёд — за это точно штраф заработаешь! А-а, Сумире, почему ты ничего об этом не сказал?!       Каскад я выполнил отлично, даже несмотря на смятенные чувства, — опять хлопки, скорее даже аплодисменты.       Выполняя разворот, я стянул маску и быстро обмотал резинку вокруг запястья — так она мне мешать не будет во время выполнения финального каскада. По странной случайности это был тот же каскад, который и привёл к моей травме. Нет, ни о какой случайности и речи быть не может! Сумире специально составил программу таким образом, чтобы завершил я её именно тем злополучным каскадом: «тулуп — риттбергер — тройной лутц». Я тысячи раз выполнял его, после того как разделался с «ледовым побоищем», но сейчас колени задрожали так, как будто я впервые решил его опробовать на практике. Да что ж такое… Второй раз я не упаду: я сосредоточен, коньки в порядке, лёд тоже…       Вот сейчас сделаем круг, полный круг, начинать каскад, когда встретимся лицом к лицу с Сумире, разойдёмся после этого в разные стороны — эффектное завершение, если предположить, что выполним так же удачно, как и на тренировках, этот синхронный каскад…       Я скользнул глазами по экрану и окаменел. Там почему-то показывали Виктора Никифорова. Ну да, это Кубок его памяти, но зачем вставлять отрывок из его выступления во время моего проката? А может, и у других так же было, я ведь не смотрел… Сердце защемило, я дёрнул подбородок в сторону. Не буду больше смотреть на экран, ни за что не буду! Тяжело, но… не оставляет впечатление, что что-то не так с этим отрывком. Понять бы ещё, что! Не думать, не думать об этом… Сосредоточься, Юри! Сейчас нужно выхватить взглядом момент, когда мы с Сумире окажемся на «одной волне», чтобы выполнить каскад одновременно. Вот куда ты должен смотреть, вот о чём стоит думать.       Но, чёрт, что же не так с тем отрывком?       И тишина… Почему вдруг тишина? Обычно, даже если не слышно хлопков, всегда слышно что-то ещё: гул голосов, скрип сидений, шелест флажков… Или у меня со слухом проблемы, или как будто что-то стёрло из этого мира все посторонние звуки. Ох, не к добру…       А потом… В фильмах зачастую важные моменты показываются в замедленной съёмке, говорят: «Время как будто остановилось» — и что-то происходит. Я всегда думал, что это лишь метафора. Даже не представлял, что нечто подобное может произойти в реальной жизни. Со мной.       Я ещё не успел ничего осознать, хотя ответ уже крутился в голове, где-то на задворках мыслей, но мне вдруг показалось, что время замедляется: вокруг всё плыло очень медленно, так медленно, будто я не на полной скорости выполнял разворот, а дурачился, изображая мима. Слух отключился совсем: я перестал слышать и нашу музыку, в ушах только свистело моим собственным дыханием, колотило моим собственным сердцебиением… И в этом странном мороке так же медленно скользил, выполняя его собственный разворот… Виктор Никифоров. Глаза мои широко раскрылись. Галлюцинация… кажется, я теряю сознание, потому и вижу то, чего нет… Виктор Никифоров… в одежде Сумире.       Медленная, улиточная секунда осознания происходящего — и время снова потекло как обычно.       Я растерялся. Это секундное искажение времени выбило из колеи, ошеломило, сбило с ритма. Что я должен сейчас выполнить? Ах да, тот каскад… Да о каком каскаде может идти речь, если в мыслях только одно: почему Сумире превратился в Виктора?!       Кажется, я перестал себя контролировать: на прыжок зашёл, «превысив скорость», слишком заторопился, подсознательно пытаясь компенсировать потраченные в этом странном временном феномене секунды. Переступил на правую ногу, прыжок, просел ниже, чем обычно, но всё же без касания.       Тишина, тишина — потому что все так же ошеломлены, как и я? До моего ли им выступления, когда у них на глазах произошло такое? До выступления ли мне?! Я стиснул зубы, превозмогая желание повернуться и посмотреть на Сумире… Не ошибся ли я? Не показалось ли мне? Возможно, у них всего лишь общий типаж, ведь бывают же похожие люди, встречаются даже двойники… Идиот, Кацуки, ты ведь уже знаешь правильный ответ!       Я развернулся против часовой стрелки, сделал толчок правой ногой — риттбергер, зашёл на тройной лутц. Всё ещё слишком быстро, чёрт… Да мне уже всё равно как! Прыжок. Когда я приземлялся на лёд — идеальное приземление после идеального прыжка, самому удивительно, что смог так чисто выполнить, — в спине что-то щёлкнуло, потом хрустнуло. Резкая боль, последовавшая за хрустом, захлестнула сознание, даже в глазах потемнело на мгновение, потом пропала, оставляя после себя горькое послевкусие во рту, как будто меня только что вырвало или подмывало к этому. Я стиснул зубы, нечеловеческим усилием заставляя себя кататься дальше. Всего лишь приступ, но как не вовремя! Нужно, нужно дотерпеть до конца, откатать до конца… Господи, да какое теперь это имеет значение!       Горло пережало спазмом. Ну нет, не вырвет же меня прямо на лёд?! Но это была не тошнота, это были слёзы. Всё вокруг стало мутным, как в тумане, расплылось и заколыхалось. Я катался на автомате, почти ничего не видя перед собой. Последняя дорожка, ещё пять, четыре, три, два, один… Музыка остановилась, я почти удачно принял финальную позу, кажется, даже в запланированном месте.       Всё ещё тишина… Пять, четыре, три, два, один… всё, можно развернуться и… Я резко развернулся в ту сторону, где должен был — по плану — остановиться Сумире. Лишь смутные очертания его фигуры где-то там, слева от меня. Слёзы уже переполнили глазницы и хлынули по щекам, прожигая в коже неровные полосы и падая вниз, на лёд. Силуэт Сумире замаячил, кажется, тоже развернулся… или нет… ничего не вижу…       Ноги поехали сами собой. Я даже не помнил, как оттолкнулся, преодолевая за два или три шага то расстояние, что было между нами, врезался в него на полном ходу, просовывая руки под его локти и крепко обхватывая мужчину за талию, и… разревелся.       Мне было плевать, что все смотрят, плевать, что могут подумать. Я стоял и ревел так, как никогда в жизни не ревел.       Как будто у меня отобрали весь мир.       Или вернули.