Элементы произвольной программы с букетом фиалок и неизвестным

      «Ходит по крышам облачный мишка, лапками тихо шуршит…»       Я думал, что мне это снится. Кажется, видел толстые бока медвежонка, пушисто щетинящиеся облачными одуванчиками, слышал, как он топочет лапками по черепицам, сопит, мурлычет что-то себе под нос по-медвежьи… Но я не спал, а мурлыкал это Виктор, который лежал сбоку, размеренно похлопывая по моей талии (поверх одеяла). В комнате было темно, за окном тоже. Я пригляделся к светящемуся табло часов: чуть за полночь.       — Что ты делаешь, Виктор? — спросил я сонно.       — Думал, тебя это успокоит, — прерывая мурлыканье, объяснил он.       — Ты… пел для меня колыбельную?       — Тебе ведь опять снятся кошмары?       — Зажги ночник, — попросил я, перекладывая подушку выше и садясь.       Мужчина щёлкнул выключателем, я на секунду зажмурился, ослеплённый светом, потом потёр глаза. Никифоров лёг обратно, подпирая голову рукой, подтянул на меня одеяло. Я выдохнул, сползая головой на подушку и крест-накрест зарывая лицо руками:       — Опять и снова.       — Те же самые?       — Нет, другие… ещё хуже.       — Иди сюда…       Я юркнул Виктору под бок, обвивая его талию руками, он снова замурлыкал колыбельную. Тепло и спокойно. У него был приятный голос, тембр почти гипнотизировал, и, думаю, если бы я заснул сейчас, то сон мне приснился бы хороший. Но я не заснул, и каким-то озарением сложились в голове ответы на все вопросы, которые терзали меня в последнее время. Ведь всё было так просто!       — Виктор, ты ошибаешься.       — В чём?       — Проблемы с тренировками… Дело не в доверии или недоверии. И то, что вы с Плисецким переспали — ну, или не переспали — здесь совсем ни при чём.       Виктор вздрогнул, его руки крепче сжались вокруг меня.       — Я тебе верю. Безоговорочно. Хоть в огонь. Даже вопросов не возникнет, в ту же секунду.       — К чему ты ведёшь, Юри?       — К тому, что проблема не в отсутствии доверия, а во мне, вернее, в моей травме. Нужно было послушаться доктора и пройти курс лечения у психиатра. Я думал, что справился с посттравматическим синдромом, но, выходит, ошибся: этот новый сложный элемент оказался триггером и произошёл рецидив.       — Ты уверен?       — На все сто. Я боюсь. Я дико боюсь, но не того, что ты меня уронишь, просто боюсь упасть. И было бы точно так же, даже если бы я и никогда не узнал о твоей измене. Никаких сомнений: этот страх проснулся бы именно в тот момент, когда я столкнулся с элементом, сопряжённым с риском. Мне просто нужно справиться со страхом. Ещё раз.       — Юри, Юри… — пробормотал Виктор.       — Я не выдумываю, так и есть. Ещё когда мы изучали тодес… уже тогда было страшно. Мне до сих пор страшно, когда я его выполняю. А ведь это всего лишь тодес.       — И что будем делать?       — Ничего. Пытаться снова и снова, пока я не сумею преодолеть страх. И надеяться, что уложимся по времени. А после соревнований запишусь к специалисту на приём.       — К чёрту соревнования! — Виктор решительно перевернул меня на спину. — Возьмём самоотвод. Твоё здоровье важнее.       — Вот ещё! — Я потыкал пальцем ему в лоб. — Надоело убегать от проблем. Хочу сам с этим справиться. Ты ведь поможешь, да?       Никифоров со вздохом обнял меня и пробормотал:       — Всё, что захочешь…       На другой день мы отправились на каток. Виктор потом корил себя, что дал слабину и не настоял на своём, я — себя, но вышло как вышло, ничего не исправишь.       Настроение у меня было приподнятое, почему-то верилось, что вот теперь-то всё получится: раз уж я знаю, в чём проблема, то легче будет с ней справиться. Вот только живот немного побаливал, но это, вероятно, оттого, что я переволновался: всегда волновался перед важными событиями, а сегодняшняя тренировка ведь важна. Если бы я ещё научился различать волнение и предчувствия!       После разминки мы занялись программой. На тодесе сердце у меня замерло, но, пожалуй, уже было не так страшно, как в прошлый раз, и я приободрился: получится! Уж сегодня непременно получится!       Для подкрутки мы использовали — должны были использовать — лутц-шпагат в два оборота.       — Ну, попробуем? — скомандовал Виктор, заезжая мне за спину.       Я кивнул, упёрся ногой в лёд, отталкиваясь. Виктор подхватил меня за талию, поднял на вытянутых руках. Я сделал мах ногой, и мужчина легонько подбросил меня вверх. До этого момента всё шло хорошо, на шажок вперёд мы продвинулись! Но дальше что-то пошло не так.       Сложно сказать, почему ничего не получилось, я даже не успел испугаться. Только секундной вспышкой в мозгу пронеслось: «Падаю!» — и я зажмурился, ожидая боли, которая непременно последует за падением. Я ведь знал, что за этим всегда следует боль.       Пару минут спустя я осознал, что ничего не происходит: ни удара не почувствовал, ни боли, ни даже холода льда подо мной. Я открыл глаза и обнаружил, что лежу навзничь, но не на льду, а на Викторе, который поймал меня в самый последний момент, как попало поймал, и мы оба так грохнулись на лёд.       — Виктор! — испугался я, слезая с него и пытаясь поднять его или хотя бы усадить.       — Ай… — отозвался он на моё движение.       На лёд закапала кровь с рассечённого виска — это я, коньком, когда он пытался меня поймать! — мужчина поморщился, посмотрел на окровавленные пальцы и сильно побледнел. По глазам у него пошла поволока.       — Виктор! — завопил я в голос. — Помогите! Помогите! Виктор!       На мои крики приковылял старик.       — Скорую вызовите! — крикнул я, прижимая ладонь к виску Никифорова, чтобы остановить кровотечение. — Виктор?       — Да всё со мной в порядке, — отозвался он, деланно улыбнувшись. — Ты не ушибся?       — Встать можешь? — Я подхватил Никифорова под руку, поднимая, он опять охнул, поморщился, как-то нелепо волоча правую ногу. — Что такое, Виктор? Что с ногой?       — Не знаю. Вывихнул?       Внутри у меня похолодело: а если перелом?!       Мне кое-как удалось довести Виктора до скамейки. Я усадил его, заставил держать полотенце у разбитого виска, а сам разул мужчину, то и дело на него посматривая. Лицо у Никифорова выцветало прямо на глазах, а кровавый след на полотенце расплывался всё больше.       Через пару минут приехала скорая, Виктора увезли. Я замешкался, переобуваясь, пришлось добираться до больницы самостоятельно, полчаса разницы, не меньше.       Отвезли Никифорова не в нашу больницу, а в травматологию, и там я пережил несколько неприятных минут, пока пытался выяснить, что с Виктором.       — Подобная информация предоставляется только родственникам, — неприязненно повторял, как попугай, дежурный врач на каждый мой вопрос, — посторонним мы не имеем права ничего говорить.       — Я не посторонний! — вспылил я. Уверен, что он знал, кто мы такие, по лицу было видно.       — Ничем не могу помочь, — равнодушно отозвался дежурный.       Хотелось взвыть от бессилия: неизвестность хуже всего! И что теперь делать? Позвонить в агентство? Я машинально провёл рукой по карману и обнаружил, что телефона нет: все вещи остались на катке, я захватил только бумажник (и то потому, что он лежал в кармане куртки, которую я накинул на себя).       — Это даже не твой пациент, так что помолчал бы, — неожиданно вмешался кто-то. — Кацуки Юри, верно? Сюда, пожалуйста.       Я и опомниться не успел, как оказался на диванчике, что стоял в фойе, а напротив уселся ещё один доктор. Лицом он походил на корейца: чуть округлый разрез глаз, пухлые губы…       — Нужно заполнить, — сказал он, подав мне полупрозрачный бланк. — Вы ведь знаете номер страховки и паспортные данные?       — А, да, — очнулся я, взял предложенную ручку и стал заполнять строчку за строчкой. — Что с ним?       — Прооперировали, — ответил доктор.       Ручка выскользнула из моих пальцев. «Прооперировали»? Неужели всё настолько серьёзно? Внутренности начали наполняться гулкой пустотой. Доктор подался вперёд и поднёс к моему лицу небольшой флакончик. В ноздри ударил резкий запах нашатыря, я вздрогнул и невольно отшатнулся. Но в голове прояснилось.       — Мне показалось, что вы сознание теряете, — пояснил он. — Может, вы тоже травму получили, просто не заметили?       — Нет, со мной всё в порядке, спасибо, — отрицательно качнул головой я, поднимая ручку и продолжая заполнять документы. — И что помогли.       — Да ладно, это я по-соседски, — засмеялся доктор. — На одной ведь площадке живём.       Я удивлённо посмотрел на него. Фамилия на бейджике казалась знакомой: Асия Изуми? Да, точно, у квартиры слева от нашей на табличке то же имя. Но мы ни разу ещё не встречались, что даже странно. Квартира казалась пустой: ни стука дверьми, ни голосов за стеной.       — Работаю круглыми сутками, — объяснил доктор, как будто догадавшись о моих мыслях, — днюю и ночую в больнице. В этот сезон всегда работы много… Заполнили?       Я вернул ему бланк, он пробежал по нему глазами, кивнул и, вложив его в папку, сказал:       — Палата 32, это на втором этаже. Можете зайти к нему ненадолго.       Я помчался на второй этаж, но перед дверью в палату замер, не решаясь войти. Стало страшно: войти и увидеть Виктора без сознания или, чего хуже, подключённого к аппарату искусственного дыхания. «Прооперировали» именно всё это и подразумевает, разве нет? Я слишком хорошо знаю, что это такое, и ни за что на свете не хотел бы, чтобы и Виктор это прочувствовал!       Собравшись с духом, я толкнул дверь в палату и вошёл, ожидая чего угодно. Обдало медикаментами, я ухватился рукой за притолоку, чтобы не упасть: ноги подкосились, но не от амальгамы лекарств, а от того, что Виктор сидел на кровати, вытянув ноги; под правую, забинтованную почти до середины икры, была подложена подушка. На виске красовался здоровенный пластырь, и, кажется, волосы вокруг были сострижены.       — Привет, — сказал Виктор.       Я отлепился от двери, доковылял до койки и рухнул на стул, со стоном закрывая лицо руками:       — Ты в порядке, Виктор, ты в порядке!       — Да конечно в порядке, — удивлённо отозвался он. — На висок швы наложили, а нога…       — Не перелом? — выдохнул я.       — Что? Нет, вывих, сопряжённый с растяжением. Неприятная штука, конечно, но через неделю… ладно, через две, — исправился он, заметив мой недоверчивый взгляд, — уже можно будет вернуться на лёд. До соревнований…       — Виктор, — прервал его я, — зачем ты это сделал? Тебе не нужно было меня ловить. Тогда бы ты не получил травму.       — Но тогда бы травму получил ты, — нахмурился Виктор, — а в твоём состоянии это недопустимо.       — Но из-за меня ты…       — Это всего лишь вывих. Пустяковая травма. Знаешь, сколько их у меня уже было?       Я не поверил ни единому слову. Он что-то скрывал, я это чувствовал. Возможно, какие-то осложнения. Что-то непременно должно быть, ведь это же та самая нога, что он сломал при крушении поезда! И из старых интервью я помнил, что несколько травм времён его юности были опять-таки на правой ноге!       — Оставляют в больнице на ночь, — сообщил между тем Виктор. — Хотят удостовериться, что нет сотрясения. Я же приложился затылком.       — Я останусь с тобой.       — Нет, ты пойдёшь домой и ляжешь спать, — приказал Никифоров (именно в приказном тоне это сказал!). — Тебе нужно успокоиться, Юри. Не хватало ещё нервного срыва!       — Но я…       — Не спорь со мной. Всё, домой, домой, — помахал он рукой. — Меня от лекарств развозит, я тоже посплю.       — Но, Виктор…       Дверь в палату открылась, зашёл доктор. Я встал, поклонился ему, ещё раз поблагодарил за помощь. Виктор прищурился:       — Вы знакомы?       — Это наш сосед, — объяснил я. — Не знаю, что бы я без него делал: меня к тебе не пускали.       — А, — бесцветно протянул мужчина в ответ на моё объяснение.       — Виктор? — забеспокоился я.       Он закрыл глаза и откинулся спиной на подушку.       — Лекарства подействовали, — объяснил доктор, беря меня под локоть и выводя из палаты. — Пусть отдохнёт хорошенько.       Мне показалось, что Виктор приоткрыл глаза и посмотрел нам вслед. Возможно, действительно показалось.       — Моя смена через десять минут заканчивается, я мог бы вас подвезти домой, — предложил доктор, взглянув на часы. — У меня такое чувство, что одного вас отпускать не стоит.       — Нет, ничего, — отказался я, — у меня ещё дела в городе. Но спасибо.       Первым делом я воспользовался общественным телефоном и позвонил в агентство, чтобы сообщить им о случившемся. Если честно, я бы не хотел шумихи вокруг травмы Виктора или вообще скрыл этот факт, но мужчина через два дня должен был участвовать в какой-то телевикторине, так что агентству придётся этим заняться. И конечно, в прессу тоже просочится.       Потом я вернулся на каток за вещами. Старик уже собрал их и сложил в сумки. Я рассказал ему, что с Виктором, предупредил, что в ближайшие дни мы приходить не будем (или будем, но в неполном составе, то бишь я один буду приходить, поскольку Виктор непременно меня заставит), извинился за каток (от места падения до самых воротец тянулись дорожкой капли крови). Он помахал рукой и сказал, что «фея-крёстная» всё исправит.       — Простите? — переспросил я.       — А думаешь, как удаётся поддерживать каток в отличном состоянии? — посмеиваясь, ответил старик. — Фея и туча снежных гномов в придачу.       — А, понятно, — неловко улыбнулся я и поспешил уйти. Фея и гномы? Или отвлечь меня попытался, или, вполне вероятно, сказывается возраст. Очень надеюсь, что первое.       Дома я, вспомнив слова доктора, разделся и осмотрел себя. Обнаружил только несколько синяков: это Виктор так крепко меня схватил, когда мы падали.       Тишина пустой квартиры казалась почти зловещей. Я поёжился, представив, что несколько дней придётся прожить здесь в полном одиночестве. Без Виктора это была всего лишь съёмная квартира, ничья квартира… Я долго сидел на диване, не выключая света — не решаясь выключить, потому что в темноте стало бы ещё тоскливее.       «Неужели я настолько от него завишу?» — болезненно подумал я, вытирая набрякшие глаза. Я ведь как-то справлялся, пока он не появился в моей жизни… а кажется, что вообще всегда был.       Надо идти спать, чтобы завтра прийти в больницу бодрым и полным сил. Не нужно Виктору знать ещё и об этом! Но ноги сами свернули в его комнату, руки сами вытащили из ящика шкафа ворох рубашек, и вот я уже свернулся на кровати калачиком, прижимая их к себе, тихо скуля от невыносимой пустоты внутри и от чувства вины за произошедшее. Скоро я забылся сном, не снилось ничего: ни плохого, ни хорошего…       А потом приснилось, что Виктор меня позвал, что его ладонь ласково потрепала мои волосы, перекочевала на плечо, легонько покачивая. Я ухватился обеими руками за его руку, прижимая её к лицу, и… понял, что это не сон.       — Виктор?! — воскликнул я, подскакивая на кровати. — Что ты здесь делаешь?       — Из больницы сбежал, — сдерживая улыбку, ответил он.       — Что?!       — Шучу, шучу, меня только что выписали, — успокоил он, демонстрируя костыль, на который опирался.       — Да разве спозаранку выписывают? — усомнился я.       — Вообще-то уже четвёртый час. Ты заспался.       Я охнул, поглядел на часы: восемнадцать минут четвёртого! — тут же всполошился, сгребая измятые рубашки и запихивая их обратно в ящик, и расправил постель.       — Я прилягу, пожалуй, — сказал Виктор, поморщившись. — Всю ночь не спал.       — Нужно было у медсестры таблетку попросить. Бедный, всю ночь мучился, — ужаснулся я.       — Да нет, я просто не смог уснуть, — кажется, чуть смутился Никифоров.       Я помог ему раздеться, уложил на кровать, подложив под забинтованную ногу свёрнутое валиком одеяло. Мужчина выдохнул и, смежив веки, ухватил меня за кисть, заставляя сесть рядом.       — Вот теперь я спокоен, — едва слышно пробормотал он.       — Что?       — Этот доктор…       — ?       — …тебя домой отвёз?       — Нет, я такси вызвал. Откуда ты знаешь, что он предложил меня подвезти? — удивился я.       — Услышал.       — Я думал, ты спал.       Виктор открыл глаза и сжал мою руку чуть сильнее:       — Юри, держись от него подальше.       — То есть? — вытаращил я глаза, поскольку тоном это было сказано сварливым.       — У него на твой счёт какие-то планы, уверен…       — Что-о? — засмеялся я. — Да ладно тебе! Ты что, ревнуешь? Он просто предложил помочь.       — Ты такой наивный, Юри…       — Виктор, теперь уже мне нужно спрашивать: а ты не сильно головой ударился? — припомнил я кое-что из нашего с Сумире прошлого.       — Я серьёзно. Знаешь, когда я оказался в больнице, в одиночестве… столько всего понимаешь сразу… и столько кого попало вокруг тебя шляется!       — «Кого попало»? — изогнул я бровь.       — Да, и в любой момент кто-то может попытаться тебя увести, или ты сам… Чёрт! — осёкся он и накрыл рот ладонью, почти испуганно на меня взглянув.       — Виктор, — нахмурился я, — вот сейчас было совсем не смешно.       — Прости, я…       — Виктор, я тебе это скажу… один раз только, больше никогда не буду повторять, так что внимательно слушай… — Щёки мои залила краска. — В моей жизни никогда не было места для кого-то другого. И не будет.       — Прости. — Он прижал мою руку к губам и закрыл глаза.       — Ты ещё от лекарств не отошёл, вот и болтаешь что попало, — резюмировал я, но на душе было неспокойно: кажется, стресс сказывался не только на мне, Виктору тоже было тяжело, просто он это от меня скрывал. — После наркоза плохо соображаешь, уж я-то знаю. Давай я тебя одеялом накрою, вот так. Спи.       — Придётся поспать какое-то время в разных кроватях, — с грустинкой сказал Виктор, запрокидывая голову на подушку, тут же поморщился и тронул висок пальцами.       — Не делай резких движений, швы разойдутся, — предупредил я. — Захочешь встать — зови. Я пойду что-нибудь приготовлю.       — Лучше иди на каток, — прервал он меня.       — Что?       — Тренировки ты пропускать не должен. К тому моменту, как пройдёт мой вывих, ты должен быть в суперменской форме, не меньше. Времени почти не осталось, Юри: минус две недели моего больничного, у нас останется всего четыре.       — Сегодня не пойду, — твёрдо сказал я, — важнее присмотреть за тобой. Я-то знаю, каково это — первый день после операции. Да-да, всего лишь «швы наложили» и «пустяковая травма», но если я сейчас уйду на каток, то всё равно не смогу толком потренироваться: буду думать о случившемся, волноваться, как ты тут один справляешься, и всё такое. Завтра пойду, а сегодня… что хочешь на ужин?       — Что угодно или ничего, — пробормотал Виктор, подтягивая одеяло выше и прижимая к плечу подбородком.       Я приглушил свет и пошёл готовить еду. Ужинал я в одиночестве: Виктор заснул, будить я его не стал.       Утром Виктор всё же выпроводил меня на каток, кое-как убедив, что справится сам: опираясь на костыль, он почти свободно передвигался по квартире. Но я не тренировался — просидел несколько часов на скамейке, глядя на лёд и блуждая мыслями в такой же белой пустыне сознания.       Слова Виктора насчёт доктора меня тревожили. Мы несколько раз с ним сталкивались, — когда приехали снимать швы, например, — но я ничего особенного в нём не заметил, ничего из того, о чём говорил Виктор. Но Никифоров, похоже, остался при своём мнении и вёл себя если не с открытой враждебностью, то, по крайней мере, с подчёркнутой холодностью, не стесняясь демонстрировать, что он-то может делать со мной что угодно и когда ему заблагорассудится. Птицы тропические при виде соперника начинают перья распускать и вокруг приплясывать — вот так же и Виктор.       — Виктор, ты ведёшь себя глупо, — шипел я, пытаясь отодвинуть его локтем, но Никифоров всё же обхватил меня за плечо, ссылаясь на то, что якобы без моей поддержки ему трудно идти.       — Нечего всяким тут на тебя заглядываться, — провозгласил он, ещё ближе привлекая меня к себе.       — Иногда ты просто невыносим!       — Мы оба, милый мой Юри, мы оба.       Я покраснел. Он был прав, конечно: по сравнению с моими выкрутасами, Викторовы были сущим пустяком.       Итак, я сидел на скамейке, глядя на каток, но никак не мог заставить себя надеть коньки и выйти на лёд. Не страх, просто слишком много лишних мыслей теснилось в голове.       — Сидишь и глядишь? — проскрипел надо мной старческий голос. Старик покряхтел — нарочито — и сел на соседнюю скамейку.       — Сижу и гляжу, — отозвался я с улыбкой, припомнив наши с ним разговоры, когда я впервые пришёл на каток.       — Значит, что-то неладно, — сделал он вывод. — И что же?       — Сложно сказать. — Я упёрся затылком в стену. — Одно переплетается с другим, так просто и не распутаешь. Кое-какие проблемы на личном… прокат не ладится, травма вот эта у Виктора… не говоря уже о кошмарах.       — Кошмарах? — оживился старик. — Каких кошмарах?       — Которые мне снятся, — выдавил я. — Думал, что прошло, а они опять вернулись.       — И что за кошмары? — продолжал любопытствовать старик.       — Ну… — замялся я, несколько удивлённый его настойчивостью, — о том, что Виктор меня роняет, когда мы пытаемся выполнить подкрутку.       — А что дальше? — не унимался старик.       — К-как… в смысле? — растерялся я.       — Что тебе снится дальше?       — Ну… не знаю, я обычно на этом месте просыпаюсь.       — А ты не пробовал не просыпаться?       — ?       — Видишь ли, — важно объяснил старик, — нужно досмотреть сон до конца, чтобы понять его значение. Во всех сонниках так написано.       — В сонниках? — ещё больше растерялся я. Но старик был не так прост, чтобы глупить и верить в какие-то там сонники, это уж точно, значит, и разговор завёл неспроста.       — Возможно, если бы ты досмотрел его… Откуда ты знаешь, что это именно кошмар? Может, и не кошмар вовсе.       — Но я ведь просыпаюсь…       — …потому что твои страхи заставляют тебя проснуться. Не сон, а страхи. Ты на подсознательном уровне боишься увидеть, что будет дальше, поэтому и просыпаешься. Но, быть может, в продолжении нет ничего страшного. Не узнаешь, пока не попробуешь. И с подкруткой так же.       Я смутился его словам. Он как будто насквозь меня видел!       — Значит, считаете, что нужно досмотреть сон до конца? — пробормотал я, нервно засмеявшись. — Но как же мне это сделать, если я непроизвольно просыпаюсь?       — Для начала перестань принимать таблетки, которые принимаешь.       — Откуда…       — Вижу по твоим зрачкам… и вообще по реакции. Нет, доктором я не работал, если ты меня об этом хочешь спросить, но неплохо разбираюсь в том, что нужно, а что нет людям после серьёзных травм. И поверь мне, эти таблетки тебе так же нужны, как рыбе зонтик.       — Хм… а… ну… — промычал я в ответ.       — Досмотришь сон, — заключил старик, — увидишь, что я был прав. Одной проблемой меньше, верно?       Домой я возвращался в полном смятении. Кажется, старик знал, о чём говорил, но не могу же я взять и применить на себе его метод? Как будто это так просто — досмотреть кошмар, от которого непременно просыпаешься! Виктор моё состояние заметил и долго меня пытал, пока я не раскололся.       — А интересные вещи этот старик говорит, — оживился Никифоров. — И что думаешь делать?       — Попробую не просыпаться, — неуверенно сказал я. — Посмотрим, что из этого получится.       С Виктором мы всё ещё спали в разных комнатах, я настоял: полный покой, чтобы быстрее восстанавливался. Сплю я и так беспокойно: то ворочаюсь, то одеяло сбиваю, — а тут ещё и кошмары! И Виктору выспаться не дам, и задеть могу во сне нечаянно рукой или ногой… Не сказать, чтобы мужчина был в восторге от этого решения, скорее смирился, но когда я сказал ему, чтобы он не пытался прийти ко мне и разбудить, если я во сне буду стонать или кричать, то Виктор восстал.       — Или запрусь, — пригрозил я.       — Есть ещё и балкон, — напомнил Никифоров. — Ты хочешь, чтобы я просто слушал и ничего не делал, когда тебе плохо? А если это будет не сон, а приступ? Ты об этом подумал?       — Никакого приступа, я же чувствую… В любом случае не буди меня.       Виктор отозвался на это каким-то «фыр-фыр» или чем-то подобным. Я пристально на него посмотрел, он отвёл взгляд:       — Ну ладно, так и быть.       Вот только я нисколько ему не поверил.       С кошмарами удалось справиться через несколько дней. Сначала никак не получалось не просыпаться; наверное, звуков при этом я не издавал, потому что просыпался в одиночестве и сам. Но однажды получилось досмотреть сон до конца: я падаю, ледяные торосы скалятся зубастыми пастями, клацают, но сцапать меня у них не получается, потому что падаю я не на лёд, а на руки к Никифорову.       Проснулся я с бьющимся сердцем… в тесных объятьях Виктора. Он спал рядом со мной, обхватив меня за плечи руками. Наверное, я застонал во сне, а он всё-таки не смог это проигнорировать. Возможно, именно это и позволило мне досмотреть сон до конца, или тепло тела мужчины навеяло продолжение кошмара, превратив его в спокойный, умиротворённый сон.       — Виктор… — с нежностью прошептал я, осторожно погладив его по щеке.       Это была последняя ночь, когда мне снились кошмары.

***

      Виктор уже почти не хромал. Через три дня, когда закончится больничный, он твёрдо намеревался вернуться к тренировкам. Я же всеми силами старался удержать его дома: и в магазин сам ходил, и мусор выносил, и в прачечную исключительно сам… Всё, чтобы он поменьше напрягал ногу!       — Юри, скоро грянет «народный бунт», — предупредил Виктор, когда я в очередной раз запретил ему идти со мной за продуктами.       — Да неужели? — засмеялся я.       — Купи по минимуму, я тебя умоляю: таскаешь тяжёлые сумки, бедная твоя спина! — причитал он.       — Преувеличиваешь, — отмахнулся я. — Потерпи, три дня всего осталось.       — Да я свихнусь скоро, — простонал Виктор, — сидеть целый день и ничего не делать…       Я чмокнул его напоследок и предложил:       — Тогда почему бы тебе не погладить бельё? Я ещё не успел, целая куча лежит-дожидается…       — Eek… — с отвращением протянул Виктор, посмотрев на диван, куда я сложил неглаженые вещи.       — Или не жалуйся, — заключил я и пошёл в магазин.       Внизу столкнулся с управляющим.       — Вынужден сделать замечание, — обычным страдальческим тоном сказал он, — забыли мусор рассортировать, выкинули всё кучей. Есть же правила…       — Ох! — ужаснулся я. — Точно! Простите, закрутился, голова совсем другим забита: Виктор ногу повредил на тренировке, я стараюсь всё сам делать, вот, видимо, машинально и…       — Ногу повредил? — охнул управляющий, хлопнув себя по щекам обеими ладонями. — И серьёзно?       — Ну, средненько так, но, сами понимаете, вынужденный перерыв в тренировках не может не сказаться… на всём. — И я сконфуженно улыбнулся.       — Понимаю, понимаю, — закивал он, отчего-то воодушевляясь. — Настроение нужно поднимать, непременно нужно поднимать! Забегу-ка я к вам сегодня вечерком, принесу кое-что для бодрости: по тётушкиному рецепту состряпаю запеканку, пальчики оближешь!       — Да нет, не надо, — растерялся я.       Но управляющего, что называется, «понесло», и он ещё минут десять строчил как из пулемёта о том, какая замечательная у него тётушка: сама-то живёт в Южной Америке, но регулярно присылает ему разные «вкусняшки», вот буквально позавчера прислала сушёное мясо игуаны, местный деликатес, а ещё рецепт запеканки из этой самой игуаны, который он уже успел опробовать и пришёл в полный восторг, так что ему непременно хочется поделиться и с нами, потому что бла-бла-бла…       — Спасибо за заботу, — только и сказал я, когда запас красноречия управляющего иссяк. Отказаться после таких дифирамбов в честь упомянутой «тётушкиной запеканки» было попросту неловко.       — Значит, вечерком загляну, — просиял управляющий. — Это моя первейшая обязанность — приободрять понурых жильцов. Все же мы тут как одна большая семья! Часиков в шесть, идёт?       Дома я рассказал Виктору о грядущем набеге.       — Запеканка из игуаны? — с подозрением переспросил Никифоров. — Это ещё что такое?       — Уж не знаю, но «тётушка» в восторге, — пожал я плечами.       Я вообще не слышал, чтобы игуан использовали в кулинарии. Может, просто прилгнул: приготовит с курятиной, а скажет, что из ящерицы. В ресторанах ведь частенько грешат подобным.       Управляющий пришёл как по расписанию, ровно в шесть ноль-ноль. Притащил с собой кастрюльку (руки — в варежках, чтобы не обжечься), поставил её на стол.       — Угощайтесь, — елейно сказал он, откланявшись. — Если понравится, поделюсь рецептом. А уж как тётушка-то обрадуется!       Я закрыл за ним дверь. Виктор между тем поднял крышку с кастрюльки и принюхался.       — Пахнет ничего так, — сказал он.       Я заглянул в кастрюльку. Скорее не запеканка, а густое рагу. Много томатов и перца, если судить по красивому золотистому цвету подливки.       — Ну, давай попробуем? — предложил я, доставая тарелки и столовые приборы.       — Подожди, подозрительно как-то, — остановил меня Никифоров. — А если с подвохом?       — С подвохом?       — Сам подумай: что можно ждать от человека, который подключил порно-канал вместо спортивного, а лекарства подменил презервативами?       — В самом деле…       Мы оба уставились на кастрюльку. Но пахло так вкусно, я бы сказал: искушающе вкусно.       Я взял ложку:       — Тогда сделаем так: я попробую, подождём и посмотрим, что получится.       — Я сам попробую, — возразил Виктор. — Или вместе.       Я кивнул, мы зачерпнули по ложке из кастрюльки, сунули в рот, проглотили.       — Горячо! — Виктор помахал ладонью перед ртом. — И довольно остро!       — Насыщенный вкус… — выдавил я, налив нам по стакану воды. — Но мягче карри, правда?       И мы стали ждать, что произойдёт дальше. Минуту, две, пять…       — Ничего, — сказал Никифоров. Пожалуй, он выглядел даже разочарованным.       — Ничего, — подтвердил я. — Ну что, тогда съедим?       — Порадуем «тётушку», — засмеялся мужчина.       Мы разделили рагу пополам, вышло по небольшой тарелке на брата, и сели ужинать. Мясо в запеканке по вкусу было похоже на обычную курицу. Впрочем, кто его знает, какая на вкус игуанятина?       — В любом случае, — заметил Виктор, — готовить он умеет.       — Значит, хочешь взять рецептик? — уточнил я.       — Почему бы и нет? Только перца, когда будем готовить, раз в пять меньше положим. — И мужчина поспешил запить очередную ложку рагу водой.       Но, пожалуй, рагу оказалось немножко… с секретом, хотя и подействовало не сразу.       — Иди спать, — позвал я, застелив Виктору постель. — Или ещё в душ пойдёшь?       — Никуда не пойду, — раздался его голос прямо за мной, — и ты никуда не пойдёшь.       — В-виктор… — ахнул я, оказавшись вдруг под ним на кровати. — Ты что!       — Хочу тебя, — пробормотал он, вздёргивая край моей футболки и целуя нижний ряд рёбер. — Никаких сил нет терпеть…       — Нет, подожди, мы же договорились: никакого секса пока… В-виктор!       — Хочу к тебе прикоснуться… и чтобы ты ко мне прикоснулся.       — Да что же… нет, подожди…       Мужчина скользнул рукой мне в штаны, энергично и жёстко массируя пенис в ладони. Дыхание у меня сбилось, я ухватился за его локоть, но было ли это протестом?       — Прикоснись ко мне, пожалуйста, — зашептал Виктор, легко поведя бёдрами. — Я не о сексе, просто прикоснись ко мне… Ты даже не представляешь, как я по тебе истосковался!       Я всё ещё упирался в его грудь ладонью, но с каждым поцелуем всё слабее и слабее, пока рука не соскользнула, пересчитывая пуговицы на рубашке, и не зацепилась ногтями за собачку на молнии ширинки. Я подёргал её, она поехала вниз, расходясь под натиском высвобождающегося члена.       — Ох, уже такой твёрдый… — произнёс я, подставляя ладонь под него и нерешительно смыкая один палец за другим вокруг ствола.       — Я же сказал: хочу тебя, — выдохнул Виктор, приподнявшись и покачав бёдрами, чтобы помочь мне (а я уцепился за джинсы, дёргая их ниже, в попытке стащить или хотя бы приспустить).       — И ты на самом интересном месте не набросишься на меня? — с сомнением уточнил я. — Когда всё это тебя достаточно распалит?       — Я хорошо себя контролирую, — возразил он, но верилось с трудом: зрачки мужчины расширились, поглощая фиалковый цвет и превращая глаза в тёмные, засасывающие душу омуты, а губы подёргивались экзальтированной улыбкой — знакомые «симптомы»!       — Виктор, если ты планируешь возобновить тренировки, следует поберечься, — предупредил я. — Порвёшь меня — и можно будет забыть о Нидерландах, у нас слишком мало времени, чтобы восстанавливаться ещё и мне. Ты ведь сам так сказал.       — Поэтому и не снимаю с тебя штанов… — облизнув пересохшие губы, прошептал Виктор, продолжая играть пальцами с моим пенисом и мошонкой. — Ну же, Юри… Чтобы остановить меня, тебе нужно всего лишь сделать так, чтобы я кончил.       Я смутился столь откровенному ультиматуму, но послушно задвигал сомкнутой ладонью вокруг наливающегося всё больше силой и жаром ствола. Виктор, кажется, подстроился под мой темп — или я под его? — и вечерняя тишина наполнилась шорохами, сдерживаемыми стонами, скорее похожими на выстрелы вздохами и выдохами, и звуками скользящих по влажной плоти пальцев. Кажется, я кончил первым и с капризным хныканьем вцепился губами в край воротника рубашки Виктора, мусоля его, задёргавшись всем телом в нестерпимо классной судороге, пронзившей тело в момент оргазма.       — Перепачкались все, — промямлил я, наблюдая, как по пальцам густой белой лавой ползут ещё горячие сгустки спермы и тянутся медленными, прерывистыми струйками, капля за каплей падая куда-то вниз, на расстёгнутые джинсы и на облипшую по телу рубашку. Что до меня, то мокрое пятно на моих штанах расплывалось всё шире, белесыми кляксами сочно пропитывая ткань: Виктор всё ещё шевелил пальцами, поддразнивая, и клякс становилось всё больше.       — В душ? — предложил Никифоров, отрывисто дыша.       — Мо… мо… может, через минутку, — так же ответил я, опрокидываясь на кровать спиной и двумя пальцами оттягивая мокрую ткань на штанах.       — Тогда я первым пойду, — кивнул мужчина, поднявшись и на ходу раздеваясь.       Мне потребовалось не меньше минуты, чтобы отдышаться и дождаться, когда стихнет звон в ушах.       — А я ведь только на днях их стирал, — проворчал я себе под нос, стягивая с себя штаны и бельё. Футболка пострадала меньше, но поскольку я вспотел, то придётся и её стирать.       Виктор вышел из ванной, в халате нараспашку, потряс головой, возя по мокрым волосам полотенцем.       — Запахнись! — сказал я, проходя мимо него в ванную.       — Стесняешься?       — Простудишься.       — Кто бы говорил: сам без штанов щеголяет…       — В ванную потому что иду… ай! — вскрикнул я: Никифоров не устоял и шлёпнул меня по пятой точке.       Я наскоро принял душ, обсушился, переоделся в чистое и, подхватив пакет с грязной одеждой, пошёл к гэнкану.       — Я в прачечную, — крикнул я уже оттуда.       — Что, прямо сейчас? — Виктор продолжал сушить волосы, бессистемно слоняясь по квартире.       — Чем скорее, тем лучше. Если засохнет, замучаешься отстирывать. Всё-таки не хочешь погладить бельё? — на всякий случай спросил я снова.       — Для этого я ещё морально не созрел, — полушутя ответил мужчина. — Но я помогу тебе его складывать, если захочешь.       — Ладно, я пошёл…       Я захватил ключ от шкафчика с машинкой, захлопнул дверь и стал спускаться вниз, придерживаясь рукой за перила.       «Что-то было не так с этой запеканкой, — рассеянно думал я, — иначе с чего бы Виктору так вдруг на меня накидываться? Истосковался, он сказал? Да в одной же квартире живём. Секса не было, ну так мы же целовались, про это-то забывать не стоит. Тогда, в самом начале, он легко почти год прожил на одних поцелуях, а тут всего-то пара недель… Нет, что-то было не так с этой запеканкой! Спрошу, когда вернусь».       — А, Кацуки Юри, — раздалось за моей спиной, когда я уже перешагивал порог прачечной в подвале. Это был доктор Асия, он продемонстрировал мне пакет и сказал: — Со смены только что вернулся, решил постирать. Вы тоже?       Я ответил утвердительно, открыл шкафчик и стал загружать одежду в стиральную машину.       — Вечерок был горячий, верно? — усмехнулся он.       — Простите?       — Ну, квартиры-то рядом, а стены не как в бункере, так что большей частью слышно, что у соседей происходит, — объяснил Асия.       Я вспыхнул.       — Нет-нет, — поспешно воскликнул он, — это ни в коем случае не претензия, да и к гомосексуалистам я нормально отношусь.       Прозвучало грубовато. Я поморщился, внутренне сожалея, что успел загрузить одежду в стирку: теперь не уйти, пока не выстирается.       — Всего лишь хотел разговор поддержать, но как-то не задалось, — виновато засмеялся доктор.       — Да уж точно, — сухо отозвался я.       — Ну, зато стал одним из немногих, кто знает правду — о том, что ваши отношения не пиар. В газетах много чего пишут, не знаешь чему верить, — сделал он ещё одну попытку продолжить беседу.       — Если продадите историю папарацци, можете подзаработать, — буркнул я.       — Обиделись? — Он вдруг приобнял меня за плечи, я почти отшатнулся, припомнив слова Виктора: а если он был прав? — Простите, простите… — Доктор поднял руки. — Ничего такого я не имел в виду. Просто выпал шанс вот так свободно поговорить с вами, я большой фанат фигурного катания… да и вас обоих… А несу всякую чушь, ну, это от волнения, так что простите, если что не так.       Я неловко улыбнулся и сказал, что не обиделся и что незачем так распинаться в извинениях, да к тому же я благодарен ему за помощь в травматологии.       — Как его нога? — уже серьёзно спросил доктор.       — Да уже почти не хромает, — кивнул я, — скоро вернётся к тренировкам.       — Я бы не рекомендовал так скоро, — возразил Асия.       — Что? — вскинулся я.       — Нет-нет, волноваться не о чем, — поспешил он меня успокоить, — но всё-таки не стоит слишком нагружать травмированные связки.       — У нас выступление на носу, — со вздохом и одновременно с улыбкой ответил я, — так что Виктор ни в какую не согласится. Но я прослежу, чтобы он не перенапрягался в первые дни.       — Повезло ему, что рядом такой заботливый партнёр, — независтливо заметил доктор. — А вы давно уже здесь живёте?       — Несколько лет, — ответил я, ещё раз про себя подметив, что переходы у него быстрые: то об одном говорили, теперь перескочили на совсем другое.       — А я полгода назад въехал, когда перевёлся в эту больницу. Недорого и от работы недалеко — удача просто, что отыскалась свободная квартира. Вы ведь тоже по этому принципу выбирали? Потому что жилой комплекс недалеко от вашего катка? Я прав?       Я чуть нахмурился: а он, кажется, знал о нас больше, чем я предполагал вначале. На самом деле поклонник? Или Виктор всё же был прав насчёт него?       — Нет, не правы, — ответил я. — Этот жилой комплекс недалеко от больницы, где я прохожу реабилитацию после травмы, о которой вы наверняка знаете, раз уж вы «большой фанат фигурного катания».       — У-у, слышится враждебность в голосе, — улыбнулся Асия.       — Я не слишком люблю разговаривать с посторонними людьми о том, что их не касается, — прямо сказал я, — тем более о моих травмах, или о том, чем я занимаюсь в моей собственной квартире, или почему принёс одежду в стирку.       — Я готов ещё раз извиниться, болтаю что попало, — сокрушённо отозвался он, но мне не казалось, что он сожалеет, — вторгся в личное пространство, нарушив все правила добрососедства… Просто подумал: когда ещё представится случай вот так запросто с вами поговорить? Я на самом деле ваш поклонник. Если не верите, могу перечислить в хронологическом порядке соревнования, в которых участвовал Виктор Никифоров… или вы… Я все смотрел!       Мне пришлось снова повторить, что я не обиделся и что благодарен ему за оказанную помощь. По счастью, вышло время стирки. Сушилку я включать не стал, сложил постиранное в пакет — дома высушим — и поспешил откланяться. Доктор нагнал меня этаже на третьем, всё ещё извиняясь и приводя какие-то доводы… Я убыстрил шаг, раздражённо думая, что не повезло нам — иметь в соседях такую прилипчивую личность!       А возле квартиры меня ждал сюрприз… в виде Виктора, который, всё ещё в халате нараспашку, стоял на пороге, облокотившись о раскрытую дверь. Боже, стыд-то какой!       — А я слышу: голоса. Дай, думаю, встречу тебя, — ровно сказал мужчина, словно бы не замечая моего гневного взгляда.       Доктора вид Никифорова ничуть не смутил, он сказал слова приветствия, пару дежурных фраз насчёт вывиха и прошёл к своей квартире. Щёлкнул замок, дверь за ним закрылась.       Виктор поманил меня пальцем в квартиру. Я сердито сунул ему в руки пакет с мокрой одеждой и втолкнул его внутрь:       — Ты совсем сдурел? В таком виде стоять на людях… Что он о нас подумает?       — Да плевать я на его мнение хотел, — отозвался Никифоров, заглянув в пакет. — Почему он шёл за тобой? Он к тебе приставал?       — Что? Боже, опять ты об этом… — Я страдальчески закатил глаза. — Никто ни к кому не приставал. Просто… странноватый он тип: что на уме, то и на языке, но надо же хотя бы немного фильтровать… Сказал, что ему слышно, когда мы с тобой… ну… — Я покраснел и кивнул в сторону спальни.       — О, в самом деле? — выгнул бровь Виктор. — Тогда в следующий раз ты у меня в голос кричать от экстаза будешь, обещаю. Будет что послушать.       — Виктор! — возмутился я, краснея ещё больше. Виктор сегодня был особенно невыносим!       Он хохотнул и пошёл развешивать одежду на балкон, по счастью, всё же запахнувшись.       — Слушай, — вспомнил я мысли насчёт «тётушкиной» запеканки, — Виктор?       — А? — отозвался он. Повеяло холодом, он раскидал вещи по верёвке как попало и поспешил вернуться в квартиру, потирая плечи. Сам виноват: в полуголом виде выскакивать на холод!       — Насчёт этой игуаны в запеканке… — Я свалился на диван, головой прямо на ворох неглаженого белья. — Всё-таки мне кажется, что управляющий в неё что-то подмешал.       — Почему? — с явным интересом спросил Никифоров. А, значит, и он так же считает.       — Потому что ты ведёшь себя… слегка неадекватно, — уклончиво ответил я.       — Хм? — Он подошёл, поставил подбородок на спинку дивана, поглядывая на меня, как шкодливый кот на сметану. — В самом деле? А знаешь, я бы не прочь ещё разок повторить то, чем мы с тобой в кровати занимались… Но запеканка, с игуаной или без, тут почти ни при чём.       — «Почти»? — переспросил я.       — Признаюсь, немножко она меня подстегнула, кровь стала быстрее по венам бежать и всё такое, но сцапать я тебя запланировал гораздо раньше (мы ещё не ужинали), так что списывать всё на игуану нельзя. Кстати, — спохватился он, — я тут вспомнил, что мясо игуаны, говорят, отличный афродизиак. Так что запеканка была с намёком, это точно. Но… меня стимулировать лишний раз не надо: сам знаешь, на тебя у меня стоит всегда.