***
Когда бывший судья и его спутники поднялись на этаж, Рогозин понял, что в квартире дочери вовсю шел ремонт. Обои были отодраны от стен, пол снят, пахло штукатуркой и растворителем. В прихожей стояли коробки и мешки с мусором. Дверь им открыла женщина в синем рабочем комбинезоне, изгвазданном масляной краской и побелкой. Лицо ее тоже было испачкано побелкой, волосы убраны под пролетарскую косынку. Открыв дверь, женщина осторожно отстранилась и принялась старательно отряхивать пальто Рогозина — Ой, извините, я вас запачкала. Надо влажной тряпочкой почистить. — Ничего страшного, — ответил Рогозин и спросил, озираясь по сторонам: — Хозяйка дома? — Да, хозяйка дома, — сообщила женщина. — Позовите тогда, — попросил он. — Хорошо, — пообещала женщина, но с места не сдвинулась и спросила, разглядывая Рогозина любопытными голубыми глазами. — Николай Иванович, вы меня не узнали? Рогозин с удивлением на нее посмотрел и наконец-то сообразил кто перед ним. — Валя Антонова? — А вы решили, что малярша? — улыбнулась она. — Ничего удивительного. Ремонт может украсить любую женщину, особенно если она делает его сама. Из комнаты вышли Галина Николаевна со своим замом. В стареньких джинсах и майке, с небрежно собранными в хвост волосами полковник выглядела немного растрепанной, но моложе чем обычно. Едва увидев Николая Ивановича, она сразу бросилась к нему, забыв обо всем на свете, присела на одно колено, поцеловала отца в колючую седеющую щеку и обняла его за плечи: — Здравствуй, папа, — громко сказала женщина, — я так соскучилась. Прошу на кухню, только осторожно… Судья поцеловал дочь, долго ее обнимал, видно было, что соскучился. — Галя, наконец-то, я тоже по тебе скучал, — сказал он. — Бросила старика одного, никому не нужного… Вот и пришлось мне тревожить свои старые кости чтоб с тобой увидеться… — Ты прав, папа… — согласилась полковник. — Прости, забыла я тебя… Не забыла, конечно, а одного надолго оставила. Виновата в этом, — и сердечно, будто прося прощения, поглядела ему в глаза. — Прости меня… Отец лишь кивал, слушая ее. Он был безумно рад вновь встретиться со своей дочерью, так как очень переживал когда они долго не виделись. Наконец, Галина встала и покатила коляску отца на кухню, специально медленно, понимая, как интересно ему любоваться знакомыми, но обновленными стенами ее квартиры. Ошеломленному взору судьи предстала следующая картина: несколько сотрудников ФЭС разного пола и возраста производили ремонт. Кто-то красил, кто-то клеил обои, а кто-то обновлял мебель. Иван Тихонов сидел с ноутбуком, и обложившись новомодными журналами по дизайну интерьеров, со знанием дела инструктировал остальных. Он соорудил себе треуголку из газеты, торжественно провозгласил себя главным дизайнером и часто спорил со всеми по тому или иному поводу. То и дело раздавались его покрикивания: — Обои ровнее наклеивай… Да разглаживай получше, а то вздуются пузырем… Ну кто так клей мажет? Кто так мешает? А ну, дай покажу… Словом, работа кипела и, судя по вдохновенному блеску в глазах Вани, ремонт грозил превратить квартиру в Версаль в миниатюре — не меньше. — А почему ты мне раньше про ремонт не рассказала, — спросил по пути Рогозин. — Хотела сделать сюрприз, храня все в секрете, — пояснила ему дочь. — Тебе нравятся обои? — Да. Обои очень красивые, а где диван? — Я выбросила почти всю старую мебель. Решила, что новая жизнь должна начинаться в новом году и в новой обстановке. — Правильно, — одобрил судья. — Будет очень уютно. Тем временем профессор и его спутница поставили на пол в прихожей обе сумки Рогозина. Круглов протянул Ромашину руку: — Спасибо, дальше мы сами. Счастливого нового года! Приходите потом на новоселье, — майор хлопнул его по плечу и добавил негромко, так, чтобы не слышала Александра Ивановна: — Вы хорошо смотритесь вместе! — Моя последняя первая любовь… — глубокомысленно протянул профессор и добавил. — И вы бы со своей тоже не затягивали… Николай Петрович понял, что именно он имеет ввиду, и улыбнулся. Дед Мороз и Снегурочка еще раз поздравили всех присутствующих с наступающим старым новым годом, вежливо попрощались со всеми и ушли. Круглов поднял тяжело набитые сумки и отправился с ними на кухню вслед за Рогозиной и ее отцом. О том что было прежде в этом помещении сейчас говорили одинокие раковина и плита. Галина подвезла кресло с Николаем Ивановичем к застеленному газетой столу. Себе она поставила напротив стул, села на него, задом наперед, к спинке лицом, сложила руки на ней, легла щекой на локоть. Круглов украдкой взглянул на начальницу: рядом с отцом она так расцвела, засуетилась с таким добрым, заботливым теплом, что на нее просто приятно было смотреть. Рогозин стал доставать из принесенных сумок свои деревенские гостинцы. Он извлек многочисленные, тщательно переложенные старыми газетами банки и бутылки. Там были морс, ягоды красная с бело-зелеными боками, практически никогда не портящаяся брусника, бордовая крупная клюква и янтарная, мягкая, нежная, привередливая морошка, банки с белыми прессованными солеными груздями. — Папа, зачем так много! — взмахнула руками полковник. — Как будто в Москве есть нечего. — Тут все домашнее, деревенское: ягоды, витамины — сказал Николай Иванович. — А тебе поправляться надо. Похудела, синяки под глазами, плохо питаешься опять? Давай попьём чая. — Не, не, спасибо, сейчас не хочу, — возразила Галина, потому что чай и кофе предложить отцу сейчас не могла. — Тогда клюквенный морс выпей, — настаивал Николай Иванович, достав прозрачную бутыль, наполненную рубиновой жидкостью. — Хорошо, — согласилась Рогозина, приняла бутылку из рук судьи и поискала глазами стакан. — Вижу здесь с посудой напряженка, — улыбнулся отец. — Да пей так, не бойся, не заразно. Полковник послушно сделала глоток и облизала верхнюю губу. Её заместитель сглотнул. Сейчас бы он многое отдал, чтобы помочь начальнице избавиться от ягодного сока на губах. — Так я пошел, — шепотом произнес майор, обращаясь к Гале. Он понимал, что сейчас ей надо остаться с отцом наедине, чтобы поговорить. — Иди, — так же тихо произнесла она. Последние слова были адресованы Николаю, поэтому она сказала их беззвучно, чтобы не услышал отец, им было о чем поговорить. С той поры как Галина возглавила новую службу, они нечасто встречались и каждая встреча была такой радостью: говорили и наговориться не могли, вспоминали, на будущее загадывали. Вот и сегодня разговор продолжался долго. Была уже почти полночь, давно разошлись все коллеги Рогозиной, а отец и дочь все никак не могли наговориться могли наговориться. Постепенно дневная усталость взяла свое и судья Рогозин уснул прямо в кресле. Галина выскользнула из-под обхватившей ее отцовской руки и отправилась в соседнюю комнату. В темном просторном зале было почти пусто. Тихо играло радио, за окном виднелась россыпь огней. Стоя в дверном проеме без двери, полковник не сразу заметила Круглова, который занялся своим ожогом. Он сидел за столом в углу и, сняв испачканную повязку с поврежденной руки, прикидывал как нормально перевязать себя одной здоровой рукой. — Коля, — тихо раздалось у майора за спиной. Он оглянулся. — Что ты делаешь? — так же тихо спросила его Рогозина. — Давай, я тебе помогу. — Галя! — с облегчением выдохнул он, моментально забыв о руке. — Ну как отец? Она подошла поближе, придвинула стул и села рядом. — Давай, перевяжу. Тебе же неудобно одной рукой. — Наговорились с отцом? — спросил ее майор. — Он поверил? Все в порядке? Она кивнула. — Спасибо, Коля. Отец уже спит. Все хорошо… — Не за что, — вздохнул он. — Как тебе самой ремонт, довольна? Рогозина огляделась: в процессе ремонта квартира постепенно преображалась. Окна пришлось поменять, зато под обгоревшим линолеумом обнаружился добротный паркет, который достаточно было отциклевать и пару раз вскрыть лаком, чтобы привести в норму. А часть мебели оказалась из хорошего дерева и ее можно было отреставрировать. В санузле керамическая плитка и сантехника уже сияли первоначальной белизной, а кухню пока изготовляли на заказ, из недорогих материалов, но очень приличную. В комнате со светлыми обоями вычищенная и подновленная мебель создавала неожиданный уют. — Знаешь, я в чем-то даже рада произошедшему. Поскольку появилась возможность избавиться наконец от старья и все сделать так как хочется, — улыбнувшись сказала женщина и добавила, после того, как укоротила ножом кончики бинта, которым закончила перевязывать руку заместителя. — Ну, вот и все, Коля. — Спасибо, Галя, — ответил Николай и неожиданно провел рукой по ее руке — от пальцев до плеча и спросил. — Может, потанцуем, хорошая музыка играет? У Рогозиной перехватило дыхание, ведь они еще никогда не танцевали вместе. — Хорошо, — ответила она против своей воли. Нащупав в темноте ручку радио, майор прибавил громкость — играла очень красивая музыкальная композиция. Они поднялись и Николай подтянул ее ближе к себе и обхватил талию руками. Галина робко обвила руками его шею. Она не могла разобрать своих чувств: то ли ей приятно сейчас, то ли напугана, а возможно, и то, и то одновременно. Ничего не оставалось делать, как только расслабиться. Пока продолжалась эта романтичная и плавная музыка, женщина чувствовала себя невесомой, будто сейчас растает, как воздух, от наслаждения. Лица партнера она не могла разглядеть, только смотрела в глаза. Голубые, слегка прищуренные, искристые от веселья и снисходительно-насмешливые. Вел он уверенно, легко кружил, меняя направления и делая всевозможные пируэты. Они сразу поняли друг друга, будто танцевали не раз, а чарующая мелодия вальса кружила голову и уносила куда-то. Рогозина поймала себя на мысли что могла бы так танцевать бесконечно. плавно и уверенно скользить, замирая от удовольствия. Музыка сделала свое дело: Галина перестала бояться, лицо раскраснелось, губы растянулись в счастливую улыбку. Круглов не спускал с нее глаз и, угадывая ее состояние, еще крепче прижимал к себе. Они кружили, кружили, не замечая ничего вокруг, и растворялись в музыке. Сколько это продолжалось? Миг? Жизнь? Время остановилось. Звучала волшебная, чарующая мелодия, бережно и уверенно держали сильные руки, а взгляд обжигал и горел во всем теле пламенем. Николай улыбался, а его взгляд пугал и притягивал одновременно. Остановились они только когда музыка прекратилась, а радио курантами отчеканило полночь. Когда пробил двенадцатый удар курантов, тёмное небо за окном ярко и торжественно осветилось многоцветными рассыпающимися огнями фейерверка. — Со старым Новым годом! — Со старым Новым годом, Галя, — ответил Круглов и поцеловал ее в губы. Галина ответила жарким поцелуем, долгим и страстным. Они стояли обнявшись и целовались, пока не перехватило дыхание. В эту минуту в дверном проеме появился Николай Иванович, разбуженный выстрелами фейерверка. — Ага! — сказал Рогозин, — да у вас, кажется, дело совсем уже слажено…Часть 9
30 июня 2018 г. в 15:00
Поезд Николая Ивановича Рогозина прибыл в столицу точно по расписанию. Любезные попутчики помогли ему выгрузиться на нужной станции и вынесли за ним его вещи: неподъемные сумки на вид небольшие, но по тяжести — свинцовые. Оказавшись на платформе со своим багажом, бывший судья неуверенно озирался вокруг в поисках встречающих. Оказалось, его встречали двое.
— Добрый день, Николай Иванович! — приветствовал Рогозина седой мужчина с бородой. — Я — Петр Сергеевич, бывший коллега вашей дочери. Приехал вас встретить. Позвольте представить, моя бывшая однокурсница и коллега, Александра Ивановна.
— Можно просто Шура, — сказала худенькая проворная пожилая женщина. Годы избороздили ее лицо морщинами, но серые глаза смотрели по-молодому, остро. — Как вы доехали? Позвольте, мы заберем ваши вещи, вам будет удобнее.
— Хорошо, благодарю вас, — ответил обескураженный видом встречающих бывший судья. При виде встречающих в костюме Деда Мороза и Снегурочки он просто открыл рот. — Вы что, записались в драмкружок? И где сама Галя? — спросил он.
— Нет. Просто подрабатываем. С Галиной Николаевной все хорошо, скоро все узнаете, — пообещал Петр Сергеевич. — Сейчас к ней поедем.
— Понятно, — кивнул Николай Иванович и указал на свои сумки. — Вот весь мой багаж. Но не кажется ли вам, что вы поздновато празднуете, сегодня уже старый новый год?
— Дело в том, что в больнице где я работаю, время просто драгоценно, — пояснила Александра Ивановна. — Пациентам, которые там лежат, важно, чтобы Новый Год длился как можно дольше. Будь это в моей власти, я бы растянула его на все двенадцать месяцев.
— Так вы в больнице работаете… — сказал Рогозин.
— Шуре скоро на пенсию, — вставил профессор.
— Да, — мечтательно протянула женщина. — Времени будет много! По театрам, по музеям похожу в свое удовольствие. А больницу не брошу. Да разве можно забыть — там вся жизнь вложена…
Ромашин молча слушал, толкая инвалидное кресло с Николаем Ивановичем в сторону выхода. Втроем они покинули вокзал и прошли к автомобилю. Судье помогли разместиться на заднем сиденье, а Александра Ивановна уселась на переднем. Усадив Рогозина и убрав его сумки в багажник, профессор захлопнул дверцу, обойдя машину, сел за руль, и они быстро отъехали от вокзала.
Вскоре дом полковника предстал перед ними. Издали его вид ничем не напоминал о недавнем пожаре, уничтожившем почти до основания жилище полковника. Окна ее квартиры блестели новыми стеклопакетами, а стена вокруг них была заново выкрашена краской, сочетавшейся по колору с остальным фасадом.