Анагноризис

Кровь струилась из войны в войну. Глаза детей войны - пустые, в отражении – боль. Алые потоки будто отпечатались на веках. Зажмурившись, она снова видит их. Ногти впиваются в грубые рубцы давно заживших шрамов. За каждым шрамом - прошлое, которое смущает не ее, шрамы смущают незнакомцев. Повсюду взгляды, скользящие поверх и мимо. Они не видят, нет. В них жалость, смешанная с едва скрываемым отвращением. Гермиона больше не прячется в безразмерных мантиях и длинных рукавах. «ГРЯЗНОКРОВКА» на предплечье, для каждой пары любопытных глаз. - Гермиона, накинь мантию. – Гарри Поттер не хотел напоминаний. Гарри Поттер начал новую жизнь. - Я не предлагаю тебе натянуть на лоб повязку. - шипела девушка в ответ. Их война закончилась, но ее война только начиналась. Отгремели суды, вновь заполнив темные камеры Азкабана. Гермиона присутствовала на каждом заседании, даже когда ее показания не требовались, даже когда ее с опаской во взглядах старались вывести из зала. Она смотрела в глаза Пожирателей смерти. Девушка хотела убедиться, что монстры из ее кошмаров больше не вернутся под покровом ночи. Она хотела запомнить их такими: пораженными, сломленными и униженными. Она хотела убедить себя, что больше не боится. Дети Пожирателей сидели рядом с ней. Такие же сломленные, как и их родители. Настороженность и страх в каждом жесте. Их жизни продолжались, но клеймо не забудется никогда. Дети войны, оказавшиеся на стороне проигравших. Она простила многих. Многих, но не себя. - Миона, неужели тебе больше нечем заняться. – Рон Уизли не хотел напоминаний. Рон Уизли начал новую жизнь. - Мне не нужны подачки Министерства. – в очередной раз устало шептала девушка в ответ. «Герои войны» «Золотое Трио» «Будущее волшебного мира» Война превратила их в символ надежды. Имена Гриффиндорцев не исчезали с главных полос, хотя рассказывать было больше не о чем. Гермиона не понимала. Девушку узнавали на улицах и в магазинах, каждый прохожий старался заглянуть в ее глаза. Прикоснуться к славе. Незнакомцы в личном пространстве, с их влажными ладонями на ее коже. Люди не понимали. Не понимали, чем она пожертвовала. Не понимали, через что прошла Гермиона Грейнджер. Все ради тех, для кого она всю жизнь была лишь грязнокровкой. Маглорожденная - волшебное сообщество решило освоить толерантность, но в каждом жесте девушка видела лишь фальшь. Люди не меняются в одночасье, слишком долго превосходство крови и идеи Волдеморта царили в этом мире. Золотое трио: грязнокровка, полукровка и предатель крови. В эйфории победы все забыто, но Гермиона знала, что с падением Волдеморта ее война не закончилась. Его идеи все еще живут в головах волшебников. Мальчик-который-выжил положил конец террору, но кровь осталась кровью. Двадцать восемь чистокровных семей, их вековая история, Визенгамот, - чистая кровь ценилась выше человеческой жизни задолго до Тома Реддла. Каждый вдох давался все труднее. Гермиона Грейнджер задыхалась в сером пузыре отчаяния. Заглянув в глаза каждого монстра, она закрыла дверь квартиры, отключила камин и, наложив все известные ей защитные чары, забралась в постель. Она осталась одна. Целей больше нет. Прошли дни, а может быть недели или даже месяцы, когда девушка наконец-то осмелилась взглянуть на свое отражение в зеркале. - Дорогуша, не пора ли выйти на свежий воздух? – с твоей жизнью явно что-то не так, если даже зеркало начинает давать советы. Зудящее отвращение под кожей, как яд, пропитавший поры. Гермиона ненавидела свою слабость, вновь обретенную беспомощность. Ее тело, покрытое шрамами войны, казалось девушке чужим. Она хотела содрать отравленную кожу, выцарапать из себя темноту, заполнившую все существо. В ее душе внезапно стало слишком пусто. Больше некуда бежать. Оставшись наедине с собой, Гермиона Грейнджер впервые столкнулась лицом к лицу с каждой правдой, так старательно отрицаемой, так отчаянно не признаваемой. Гермиона Грейнджер - сирота, затворница и жертва. Она не была уверена, чья именно, но после стольких лет борьбы, она сдалась. Впервые гордая гриффиндорка ощутила ноющее одиночество. Гарри и Рон, обласканные Министерством, с готовностью поймали брошенную им кость. Забыв обо всех разногласиях с прежней властью, они начали новую жизнь – жизнь, свободную от страха и смерти. Разве ни за это они боролись? Друзья хотели забыть, они хотели оставить войну позади. Они двигались дальше. Совы прилетали к девушке, когда совесть ребят в очередной раз напоминала о себе. Гермиона не могла найти в себе силы выбраться из заточения, но еще меньше она хотела видеть жалость в глазах друзей. Слушать о жизни, в которой ей больше не было места. Они не знали, как помочь. Гермиона не винила их. Она и сама не знала, как помочь себе. Долгими бессонными ночами, глядя в потолок, на которым она насчитала семнадцать трещин, девушка вспоминала лица тех, кого ей не удалось спасти. Гермиона не хотела забывать, но не понимала, как жить дальше. Как быть с чувством вины, пожирающим день за днем. У нее не было сил подняться с кровати, каждое движение казалось слишком тяжелым, слишком сложным. Движения потеряли смысл. Девушка хотела лишь свернуться калачиком, и чтобы весь мир забыл о ее существовании. Ей снился один и тот же сон. Кошмар, в котором у монстров нет лиц. Гермиона искала выход, но всегда поскальзывалась на полу, залитом кровью. Кошмар, в котором она каждую ночь убегала, в котором падение никогда не заканчивалось. Темные коридоры министерства, неподвижные фигуры Пожирателей на поворотах. В своих кошмарных снах, Гермиона никогда не останавливалась. Вокруг нее мелькали двери, крики сменяли друг друга, шорохи становились все ближе. Ее имя разносится эхом под сводом зала за секунду до пробуждения. - Гермиона, почему ты? Сердце девушки бьется о грудную клетку: оно забыло, что больше некуда бежать. Широко распахнув глаза, Гермиона ждет рассвета с той наивной детской верой, будто лучи восходящего солнца прогонят монстров из-под ее кровати. Война научила девушку сражаться, но как победить врага в самой себе? Как принять тот факт, что она жива, но главное, как не чувствовать себя виноватой за это? Перелистывая альбомы, заполненные волшебными фотографиями, Гермиона разглядывала лица людей, чьи жизни оборвались непозволительно рано, людей, так и не начавших жить, но даже не успевших насладиться отпущенным им временем. Ощущая на себе счастливые взгляды умерших, девушка впервые поймала себя на мысли, что она должна попытаться, если не для себя, то хотя бы для них. Прошли недели, а может быть и месяцы, когда Гермиона открыла дверь, сняла защитные чары и шагнула в мир. Пустая квартира с облегчением выдохнула, а зеркало бросило слова напутствия ей вслед. Оно знало, что Гермиона Грейнджер больше не вернется.