***
Их собрали на площади Равноправия, возле дворца Бирке и его вечнозеленых садов, в самом сердце которых, за гирляндой из вистерий, прятался легендарный родник Единорога. Их было около сотни, мужчин, женщин и детей, одетых в неприметные и серые одежды рабов. Лица у всех были сосредоточены и печальны. Многие из женщин тихо роняли слезы, и все без исключения пристально смотрели в сторону огромного, с четырьмя мраморными чашами, фонтана. Рядом с фонтаном в исключительно живописных позах стояли два высоких, красивых эльфа-воина в кармазинных плащах и, склонившись друг к дружке, о чем-то тихо совещались. Неподалеку от них расположился еще один, совсем некрасивый и вдобавок еще и лысый: потирая взмокший от жары затылок, он то и дело посматривал то на палящее в зените солнце, то на толпу, печальную и недвижимую; вздыхал с таким видом, словно желал, чтобы собрание поскорей уже распустили. Наконец один из красавцев-эльфов, черноволосый и с хищным лицом, извлек из-за пазухи свернутый в трубочку лист бумаги. Развязал накрученную на него черную ленточку, развернул документ, пробежался глазами по написанному. Вопросительно глянул на второго красавца-эльфа, златовласого и златоглазого, набрал побольше воздуха в грудь и заговорил голосом бархатным, но решительным, тоном не терпящим возражений. — Dh’oine, я не привык толкать длинных речей, поэтому не буду ходить вокруг да около, а сразу перейду к делу. У меня в руках новая резолюция, принятая неделю назад нашим великомудрым Советом. Прежде чем продолжить, эльф окинул притихшую толпу ястребиным взором зеленых очей. — Слухи распространяются со скоростью молнии, и каждому из вас прекрасно известно, что за приказ я получил от солидарного с Советом Его Величества. Подобный приказ я уже однажды выполнил и теперь выполню его снова. В прошлый раз… все прошло не так гладко, как мне бы того хотелось. Dh’oine, бывшие до вас, повели себя неблагоразумно, чем доставили нам немало хлопот. Я надеюсь, вы усвоили их урок и... Тишину внезапно нарушил надрывный бабий вой. К нему присоединился не менее душераздирающий детский плач. Красивый эльф с хищным лицом скривился и закусил губу. — Мои надежды, похоже, тщетны. Что ж, спешу сообщить, что королевский приказ будет приведен в исполнение завтра на рассвете, а пока мои воины разместят вас на ночлег. Попрошу не предпринимать попыток к бегству: это совершенно бесполезно и, я бы даже сказал, вредно. Да вы и сами все знаете, что я вам говорю… Карантир, Имлерит, — обратился он к своим ближайшим соратникам, — проследите, чтобы до утра было тихо. Я терпеть не могу возиться с этим. Хищно раздув ноздри, он напоследок фыркнул, в последний раз полыхнул ярким плащом и исчез в лабиринте улиц.***
«А ведь я не все тебе сказал, Маришка, — подумал Филька, утерев крупный красный нос рукавом. На грубой ткани остался блестящий след от сопли. — Что Дикий Гон никого не забрал, то чистая правда. Другое чуднó. Они не только не забрали, они еще и… Тьфу, напасть какая! Ну не может это быть правдой! Не может, и все тут!»***
— О, господин, прошу вас! Не делайте этого! Я не переживу! Вы же благородные aen Elle! Вы не можете с нами так поступить! Маленькая dh’oine мертвой хваткой, достойной лучшего применения, вцепилась в ногу командира Красных Всадников, Эредина Бреакк Гласа. Стояла на коленях, вся зареванная и оттого еще более уродливая, и от отчаяния трясла спутанными русалочьими волосами. Целовала его испачканные в грязи сапоги. Эредин настойчиво и почти нежно тянул ногу на себя, пытаясь избавиться от надоедливой просительницы. Безуспешно. Тяжело вздохнул. «И за что мне такое мучение? Все-таки нет зверя страшнее бабы». Снова дернулся — бабья хватка не ослабевала. Все как один восседавшие на конях-драконах Красные Всадники смотрели на командира с сочувствием. И все молчали. — Скверная здесь погодка, однако, — процедил сквозь зубы Эредин. Глянул окрест: впереди, позади, а также справа и слева — убеленное глубоким снегом поле; низкое серое небо; зябкий ветер со скованных неверным льдом болотищ. — Но к лету будет лучше, женщина. Ты меня слышишь? Что ты рыдаешь, словно мы тебя на эшафот привели? — Да… да уж л-лучше на эшафот, — dh’oine подняла на него раскрасневшиеся глаза. — Лучше смерть, чем жизнь тут: в холоде, голоде… — она посмотрела на него пристально. — Без вас, господин, нет никакого смысла жить дальше. Потеряв остатки терпения, Эредин оттолкнул женщину от себя, на этот раз грубо. — Да вы в своем ли уме, dh’oine? Что вы творите? Мы, aen Elle, даруем вам свободу от рабства! Вы больше никому не принадлежите! Идите на все четыре стороны, живите, как хотите, трахайтесь и множтесь, как кролики. Матерь Единорожья, да проявите вы хоть немного самостоятельности! — Нет, господин! — возголосила все та же женщина и снова пала пред ним ниц, прижавшись губами к его сапогу. Стоявшие неподалеку бывшие рабы взвыли всей толпой, опустились на колени, лицом в снег. Взвыл морозный февральский ветер, затрепетали алым пламенем эльфьи плащи. Стоявший поблизости златовласый Карантир поднял на Командира задумчивый взгляд: — И эти за нами увяжутся, — тихо сказал он. — А вы гоните коней быстрее, — отрезал Эредин и полез в седло. Ветер снова рванулся, завыл, а вместе с ним завыли и dh’oine. Протяжно, обреченно. Поднялись с колен, видя, что Красные Всадники собрались в путь. Бросив на них прощальный взгляд, Эредин вдруг подумал, что это они, dh’oine, бывшие рабы эльфов, сейчас больше похожи на восставших из гроба мертвецов. А еще говорят, что Dearg Ruadhri никогда не бегут с поля боя. Какая сладкая ложь.***
Дикий Гон никого не забрал, подумал Филька и в который раз шмыгнул носом. Однако ж после их появления в селах и деревнях Велена объявились какие-то странные группки людей. Одеты пришельцы были в легкие и дорогие одежды и говорили на совершенно непонятном диалекте, немного похожем на эльфскую Старшую Речь. Люди потерянные, неучтенные, дань не плотящие, бледные и печальные, словно призраки. Кто-то из них на морозе сгинул. Кого-то бандюки порешили. Кого-то выдали властям и раскидали по тюрьмам. Оно и правильно: нечего по миру ходить, околесицу нести и честных людев смущать своим видом.***
— Я больше в подобные экспедиции не поеду, — сказал Командир Красных Всадников Эредин Бреакк Глас своему лучшему навигатору Карантиру, когда они, прогуливаясь неспешным шагом по улицам Тир на Лиа, все же неизбежно продвигались к Лунному Дворцу. — Я так и скажу Его Величеству, что проблему перенаселения можно решить другим способом, более простым и менее энергозатратным. — Согласен с тобой, — кивнул навигатор, — но Его Величество может возразить на это, что проблему должен решать именно что ты: ты ведь сам же и стал причиной того, что людские бабы уж больно бойко пошли рожать. — Ну и что? — фыркнул Эредин. — Избыток генетического материала можно пустить на нужды лаборатории. То-то Аваллак’х бы обрадовался: такой простор открывается для проб и ошибок. — Ты что, своих бы отпрысков пустил в расход? — Нет, конечно! Я бы часть dh’oine на полукровок заменил, и в итоге никуда бы не поехал. Мне, между прочим, если ты вдруг не заметил, плащ порвали и сапоги почти с меня сняли. С коня хотели стащить. Я специально покажусь Его Величеству в таком виде, чтобы он понял чем рискует, давая мне такие задания. Пусть решает, что ему дороже: горстка рабов или лучший меч Тир на Лиа. «…который боится народной любви, бессмысленной и беспощадной». Так подумал правая рука Эредина, навигатор Красных Всадников и Золотое Дитя Карантир, но вслух ничего не сказал.***
Небо потемнело, когда из-за горизонта, клубясь, вдруг вывалились тяжелые тучи. Гуляющий по чистому, заснеженному полю ветер взвыл, словно неупокоенный призрак. А люди — числом их было где-то под сотню, мужчин, женщин и детей в совсем не зимних одеждах — люди стояли посреди бескрайнего, холодного Нигде и, не отрываясь, смотрели на горизонт. Смотрели, как по небу несется кавалькада всадников-мертвецов. Люди смотрели и плакали. Рвали на себе легкие одежды. Падали в снег. Проклинали судьбу. Желали себе скорой смерти. Всадники мчались по небу. Не оглядываясь. Оставляя за собой лишь призрачный и неверный след.