***
Играя любую мелодию на пианино, мы никогда не жмем только одного цвета клавиши: черного или белого. Мы обязательно периодически чередуем их, чтобы извлечь прекрасный звук и не застопорить всю красоту музыки. Так же и в жизни. Если жизнь будет идеальной, то это будет… и не жизнь, наверное, вовсе. Так, удовольствие вскружит голову лишь на первое время. А потом от этого устанешь, захочешь чего-то другого, неидеального, отличающегося, но желанию не суждено будет сбыться. Это словно нажали на одну клавишу, а отпустить забыли. Да и вообще, каждому нужна периодическая встряска. Хотя бы напоминание того, что нужно дорожить имеющимся. Однако один зазнавшийся школьник имел на этот счет другое мнение. Саске считал, что заслуживает подольше насладиться партией «белых». Ведь до этого, по его же мнению, кто-то упорно и настойчиво заставлял его играть только на черных клавишах. Да и вообще, зачем испытывать какие-то невзгоды, грусть, печаль. Зачем мучаться и страдать. Зачем, в конце концов, испытывать разочарование, если можно подобрать правильные ноты, выдернуть ко всем чертям весь негатив из своей жизни и играть только положительные партии концерта судьбы? По крайней мере, брюнет хотел в это верить. Он об этом мечтал. Увы, реальность жестока. Интуиция начала бить тревогу еще тогда, несколько недель назад, после разговора с Неджи. О, как же Учиха был в тот день зол! И даже утешительные объятия и инициативные поцелуи от его парня не смогли до конца унять бушующий внутри гнев. Какое было дело этому недоноску до его отношений с Наруто? Какое ему было дело до сроков исполнения желания Кибы? Какое ему вообще было дело до его, Саске, жизни? Потому что они были друзьями? Брюнет давно говорил Хьюго о том, что это не так. Плевать, как там считали коноховцы. Плевать, что именно с длинноволосым шатеном парень был знаком дольше всего. Они никогда не были друзьями. Поэтому черноглазый имел право не просто нагрубить, но и ударить одноклассника при разговоре. Но не стал. Лишь стиснул зубы, чуть ли не ядовито выкинул слова и, развернувшись, пошел успокаиваться за счет одного мило краснеющего блондина. И когда он стоял, доверчиво прижавшись к Узумаки, что-то внутри него дернулось, заставило забеспокоиться. Тогда Саске лишь подавил эти ощущения волной гнева и раздражения. А после даже и не вспоминал о чем-то подобном. Во второй раз интуиция снова подала голос утром знаменательного дня. Уже сильнее, настойчивее. Сначала словно комом в горле застряла, а после перебралась на кожу — прошлась вдоль рук и по спине волной мурашек. Но и в этот раз парень, лишь на секунду прислушавшись, отмахнулся. Сегодня слишком хороший день для волнений. Да и Наруто, наконец, сам предложил куда-то вместе выбраться. Правда, почти сразу после положительного ответа на свое приглашение он куда-то сбежал прямо с уроков, но это уже было не так и важно. Саске вообще было уже наплевать на остальной мир. Он целый день улыбался, как идиот, упрямо игнорируя недоуменные взгляды, направленные на него. В третий раз интуиция своими сигналами дошла до крайности. Сначала волны паники затопили привычное спокойствие и сместили с «трона» счастье и радость. Из-за резкой и достаточно неожиданной смены своего же настроения Учиха запнулся о порог машины и чуть из нее не вывалился, когда начал выходить. А после, прямо у самой двери дома, у школьника болезненно кольнуло сердце. И вот тогда коноховец заволновался. Даже не так: запаниковал. Сложил наконец все воедино, сопоставил все моменты и понял — случится реальный пиздец. Или, может, уже случился? Рука, уже лежавшая на ручке двери, застыла. Саске не знал, что ему делать: все же с ним такое впервые и это явно неспроста. Или он все-таки себя накручивает? Юноша криво усмехнулся. Да, однозначно. Он просто себе придумал невесть что. Интуиция, ха. Ха-ха. Сегодня он почувствовал опасность, а завтра что, будущее увидит и конец света предскажет? Мотнув головой и отогнав от себя бредовые мысли, школьник зло сжал губы и уверенно нажал на ручку двери. Быстро разувшись и сняв верхнюю одежду, Саске сразу же направился на кухню, громко произнося на весь дом: — Итачи, я дома. Сегодня буду поздно, мы с На… Договорить он не успел: на него внезапно, откуда-то из-за угла, выскочил старший брат, и, перебивая, заговорил: — Здравствуй, Саске. Как твои успехи в учебе сегодня? Все как всегда отлично, да? — вместо привычного насмешливого тона — холодный и какой-то отстраненный, вместо обычных братских похлопываний по спине — протянутая для рукопожатия рука. Зато в глазах беспокойство и странная мольба. — Да, все как всегда, — настороженно ответил юноша, отвечая на рукопожатие. — Что-то случилось? — Нет, все в порядке, — а взгляд говорит об обратном. — Мы как раз обсуждали твои успехи и достижения. — Обсуждали? С кем? — Здравствуй, Саске. Мальчишка на долю секунды замирает, будто бы не веря в происходящее, не веря в то, чей голос услышал, а после обходит брата и заглядывает в зал. Черные глаза сталкиваются с такими же, абсолютно такими же, глазами, и младший Учиха наконец осознает, каким был глупцом, когда не прислушался к своей интуиции. — Здравствуй… отец.***
Фугаку Учиха в свои сорок лет выглядел если не шикарно, то очень даже хорошо. Лицо с резкими чертами и большими черными глазами казалось моложавым для его средних лет, маленькие морщинки поселились только в уголках глаз и были практически незаметны, а в угольно-черных волосах не виднелось ни одной серебряной нити. Годы пощадили и само тело главы клана: подтянутая и спортивная, слегка накаченная фигура до сих пор сводила с ума многих. Если сравнить черты лица мужчины и его сыновей, то Итачи, скорее, более походил на своего отца, чем Саске. Те же складочки под глазами, тот же цвет волос, почти одинаковая прическа. По сути, Фугаку был будто бы более взрослой версией своего старшего наследника, более зрелой, более опытной. И длинноволосый, наверное, даже гордился бы этим почти абсолютным сходством с отцом, если бы не знал его характера. «Гребаного характера, продолжающего ломать наши с Саске жизни», — мысленно добавил брюнет, отводя взгляд в пол и переставая рассматривать взрослого. Они не виделись целый год, а он совсем не изменился. Ни внешне, ни, явно, внутренне. Все тот же тяжелый взгляд и давящая аура, заставляющая себя чувствовать полным ничтожеством. — «И он все так же получает удовольствие от этого». Кому же, как не собственным сыновьям, знать о любви своего отца давить и принижать людей? О его тяге к полнейшему контролю над всем и вся? Ведь именно Итачи и Саске всегда доставалось в первую очередь. Правда сам Фугаку всегда говорил, что именно так проявляется забота старшего поколения над младшим. Ага, как же. Моральное уничтожение и принижение — вот она, истинная родительская любовь. — Итачи, выйди. Я буду говорить с Саске наедине. С тобой обсудим все позже. Не просьба. Твердый, резкий приказ, ответ на который никому не нужен. Только такое же четкое исполнение, желательно безвольное и не подлежащее никакой, даже мысленной, критике. Но Итачи уже давно не был марионеткой, чтобы сразу, как по щелчку, бежать исполнять любой приказ Фугаку, лишь бы увидеть хотя бы тень одобрения на его обычно холодном лице. Тем более, сейчас речь шла о его драгоценном младшем брате, который отстраненно уставился в пол и будто бы был вовсе не здесь. «Он догадывается, зачем на самом деле приехал отец. И я тоже», — старший из братьев Учиха нервно сглотнул, подавляя болезненный стон. Ситуация была хуже некуда, а ведь ему осталось совсем немного до исполнения грандиозного плана… Ну почему именно сейчас? Почему он приехал именно тогда, когда их с братом жизнь почти наладилась? — Итачи? — Фугаку был раздражен и даже разочарован, ведь его приказ не был выполнен с первого раза. — Я… — черноглазый шумно вздохнул, пытаясь взять себя в руки. — Могу я остаться? Мужчина осмелился даже оторвать взгляд от пола и посмотреть на отца, но, столкнувшись глазами с черными омутами, злость в которых красноречивее любых слов давала ему ответ, моментально стушевался. Ужас, как подавляет. Нет, он все еще слишком слаб, чтобы противостоять этому человеку. По крайней мере, сейчас, в одиночку. Мысленно извиняясь перед своим младшим братом, Итачи резко разворачивается и быстрым шагом уходит из зала, в котором теперь остаются лишь старший и младший из клана Учиха. Услышав щелчок двери где-то на верхнем этаже, взрослый немного успокаивается и вновь переводит тяжелый взгляд на младшего сына. — Итак, Саске. Как твоя учеба? Расскажи мне теперь все сам. — Все, как всегда, на высоте, отец, — мальчишка твердо смотрит на отца, и тот, замечая в его глазах огоньки непокорности, недовольно поджимает губы. — Но ты приехал сюда не для того, чтобы задавать мне вопросы, на которые уже сам знаешь ответы. — Верно. Я и так все знаю. И о твоих успехах в учебе, и о твоих… похождениях. Поговорим о них? Школьник чувствует, как страх узлом сворачивается где-то в груди, мешая нормально дышать. Он приехал из-за того, что скоро выпуск из Конохи? — Что же, я думаю, тебе это давно было известно, — пожимает плечами брюнет, пытаясь не показывать своих настоящих эмоций. — Почему только сейчас? Потому что скоро состоится мой выпуск из Конохи и я стану полноценным взрослым? — Хм, слишком много эмоций, Саске. Разве этому я тебя учил? Разве так ведет себя настоящий Учиха? — Это не ответ, отец, — тонкие брови едва заметно съезжаются к переносице, но Фугаку видит все. Замечает малейшие изменения на лице младшего сына. — Как мне и сказали, это твое новое увлечение плохо на тебя влияет. «Сказали?» — уже панически думает коноховец, пытаясь понять, у кого могло хватить смелости на такой отчаянный поступок. И кому мужчина мог позволить это сделать. — Как там его зовут? Коруто? Нарино? — Наруто. Его зовут Наруто, — теперь рядом с паникой поселилась и злость. — И об этом ты тоже прекрасно уведомлен. Так к чему все это? Ты приехал мне прочитать нотации о том, что встречаться с мальчиками плохо, и помочь встать на «правильный» путь? — злая усмешка непроизвольно расползается на губах. — Ты не думаешь, отец, что немного поздно об этом говорить? И воцаряется молчание, которое давит похлеще тяжелого непроницаемого взгляда, продолжающего изучать эмоции на лице младшего наследника. — Саске, — наконец произносит Фугаку. — С кем ты там спишь — мне абсолютно все равно. Пока я не заключил твой брачный договор, можешь удовлетворять свои потребности хоть с соседской собакой. — Тогда в чем проблема? — последнее он решил пропустить мимо ушей, сделать вид, что этого и не было сказано. — Ты действительно не понимаешь или косишь под дурачка? — брюнет позволил себе сжать руку в кулак. — Твоя новая подстилка, Нарико Узумаки… — Его зовут Наруто! — Я не обязан запоминать имена всякого отродья. — Так все дело в том, что он не «голубых кровей»? И только? Тебя действительно беспокоит лишь это? — Он позорит мою фамилию. Он позорит мой клан. Грязь должна мешаться только с такой же грязью. — Не смей его так оскорблять, — чуть ли не рыча, проговаривает парень. — Ты совсем его не знаешь. — И надеюсь, что никогда не узнаю. Потому что ты с ним расстанешься. — Чт… Что? — от ярости парень вскакивает на ноги и, уже не сдерживаясь, переходит на крик. — С чего ты взял, что я покорно пойду и сделаю это?! Не смей, слышишь, не смей вмешиваться в мою жизнь! Хватит мне и моего испорченного детства! — Придется. Иначе я лично поспособствую тому, чтобы он больше никогда не смог увидеть тебя. Или кого-либо еще… Ничем не прикрытая угроза в сторону Наруто заставляет школьника упасть обратно в кресло. Отцу можно было даже не добавлять последнюю фразу. Саске понял бы все и так. Этот человек не остановится ни перед чем. Лишь бы все шло по его плану. — Нет, ты не сделаешь этого… — шепчет младший Учиха, но сам не верит в свои слова. — Ты хочешь это проверить? — вкрадчиво спрашивает мужчина. Нет. Юноша точно не хочет это проверять. Потому что и так знает, что отец добьется своего: уничтожит Узумаки любыми способами. — Что же, — не услышав ответа, Фугаку позволяет уголкам губ немного приподняться, а после встает с кресла сам. — Раз так, даю тебе неделю. Но, надеюсь, ты закончишь весь этот фарс раньше. Итачи не подслушивал разговор под дверью, вместо этого беспокойно мечась по комнате, словно зверь в клетке. Но сразу понял, когда тот закончился, когда их отец ушел. Это сразу почувствовалось: стало как-то легче дышать. «Стало вообще возможно дышать». Спустившись на первый этаж по лестнице, мужчина забегает в зал и застает страшную для него картину. Саске, отото, его маленький, но достаточно сильный духом брат, презиравший любое проявление слабости, был сломлен. Упершись локтями в колени и закрыв глаза руками, он открыл рот в беззвучном крике. Но старший брат будто бы слышал: этот протяжный, жалобный, полный страданий вой. Подбежав к креслу, длинноволосый брюнет приобнимает за дрожащие плечи мальчишку и притягивает к себе. — Нии-сан, нии-сан, — шептал, как в детстве, школьник, сильнее прижимаясь к теплому телу, ища защиты и решения всех проблем. — Я не хочу так. Не хочу делать так, как он сказал. Я хочу быть счастливым. Я больше не хочу быть Учиха Саске. Хочу быть просто… просто Саске! Но Итачи не в силах помочь самому родному для него человеку. И все, что он может сейчас — это нежно, со всей своей братской любовью обнимать и успокаивающе поглаживать по спине, впитывать рубашкой чужие слезы и тихо нашептывать «все будет хорошо». Только, когда это «хорошо» наступит, не было понятно. Но брюнет сделает все, чтобы его брат больше не плакал. Пойдет на все, чтобы спрятать его от отца.