Kardemomme

— Ул-лыбочку, — парень икает, а потом подтаскивает к себе второго, нацеливаясь фотокамерой айфона, чтобы сделать селфи. Он лохмат и немного пьян, а еще так счастлив, что кружится голова, и хочется обнять целый мир. Хочется обнять вот этого, рядом, стиснуть так крепко, чтобы даже вскрикнул от боли. И плевать, что нельзя, что контракт, соглашения, прочая лабуда. В конце концов, Тарьей скоро уже восемнадцать. — Ты понимаешь, что начнется, если ты выложишь это сейчас в "Инстаграм"? — осторожно начинает мальчишка. Он близко, так близко, что просто клинит, ведет. Потому что Хенрик помнит и мягкие губы, и какова его кожа на ощупь и вкус. Он даже помнит, как Тарьей умеет стонать, запрокидывая голову и выгибаясь, едва касаясь лопатками простыней. Черт, он освежает свою память изо дня в день. Но не смог бы забыть и даже если бы это было лишь раз. Лишь раз и на съемках. — Ты понимаешь, как я задолбался? Это нечестно. Запрещенный прием, — Хенрик вспоминает сразу же, как только видит этот чуть обиженный взгляд. Тарьей быстро кивает и отворачивается, разглядывая что-то за окном: качающуюся ветку, пролетающую птицу, хмурые облака, похожие на пригоршни спекшейся сгоревшей травы. Он не жалуется никогда, но все это слишком для школьника-мальчишки, — вся эта слава, толпы поклонниц из самых разных уголков планеты, что ждут после уроков, а потом верещат на самых разных языках, и приходится только мило улыбаться, соглашаясь на фото. Снова и снова. И в сотый, и в тысячный, и в десятитысячный раз. — Тарьей, прости. Хмель улетучивается куда-то, как и эйфория, от которой хотелось петь и летать. Хотелось сделать что-то безумное, дерзкое. Да, он наверное и фото бы это выложил. И потом получил бы по шее от Юлие и всех остальных. Одна публикация, запускающая цепную реакцию. Как то проклятое интервью, где он, забывшись, брякнул про химию. И снова пришлось бы выкладывать больше фотографий с Леа, снова таскаться с ней и ее странными друзьями на все эти показы и в клубы... И снова выслушивать упреки, проклятья, натыкаться на укоризненный взгляд Сив и уставший — Тарьей. Тарьей не ревнует. На самом деле, Леа в первую очередь — его подруга. А вся эта игра на публику — всего лишь игра. Сив говорит, ему повезло с друзьями, а Хенрик просто знает — это его мальчик самый терпеливый на свете. Другой давно послал бы куда-то подальше, а этот терпит, вникает... любит. Все еще любит. — Да ну, ерунда. Его улыбка — круче любого энергетика или порции кофеина. Она искренняя, настоящая, живая. Он не улыбается, он светится изнутри и греет каждого, кому адресует улыбку. Его персональное солнце. Господи, банально, аж скулы сводит. — У тебя спектакль вот-вот начнется. Наверное, нам пора. Тарьей вздыхает и берет его руку. Пальцы сплетаются так правильно и привычно, но сердце также пропускает удар. Как было много раз до, как будет много раз после. Как в первый раз. — Ты же знаешь, что не сможешь остаться? — Ага, после того, как написал тебе на "фейсбуке", что не могу дождаться премьеры. На самом деле, он знает. Все эти разговоры, и восхищение во взгляде, что он не сможет сдержать, глядя на игру своего мальчика. Не можешь держать себя в руках, Хенрик. Черт, да ты жалок. Кто из вас тут — мальчишка? В конце-то концов. — Написал и получил по шее. Серьезно. Блин, ну ты что. Всегда сможешь вернуться тихонько через черный ход и смотреть из-за кулис. Ага, блять, будто какой-то бандит, прячущийся от федералов. Шикарно. Давит недовольство в зародыше. Потому что никто и ничто не должно испортить этот вот день. Целует в самый кончик носа, как птица клюет. Холодный. От волнения, наверное. — Вечером... — Как всегда. И губы холодные. Податливые, послушные. На вкус как мороженое.