Kardemomme

— Они кажутся счастливыми. Нура пытается улыбнуться и раскрывает окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух. Снизу немедленно раздается взрыв смеха, а Вильде, открывающая коробку с пиццей на полу у кровати, сияет улыбкой, как рождественская елка — огоньками. И это она всего лишь голос Магнуса уловила. Эве хочется закатить глаза и рассмеяться одновременно. Боже. А вот Нура грустит. Смотрит наружу, наверное, прокручивая в голове какие-то свои воспоминания, связанные с этим местом, со своим счастьем. Эва могла бы подумать, что та завидует Исаку и Эвену, но слишком хорошо знает лучшую подругу. Ту, что была готова отдать свое счастье взамен на спокойствие маленькой ранимой Вильде. У Нуры сердце размером с Техас и самое железное терпение из всех их общих знакомых. И ее яркая помада — как один из способов защиты всего лишь. Как маска. — Думаешь, все будет нормально? Все-таки Эвен... — Вильде не называет его психом, не упоминает даже про биполярку, помня о Магнусе и его маме, но все же... Это витает в воздухе, быть может, и ни один из них не забыл, как подавлен был Исак, когда его парень среди ночи свалил из отеля голышом за бургерами. То еще приключение. Крис говорит, что сам свихнулся бы с таким бойфрендом, будь он по мальчикам. Но это ведь Шистад, чего он только не говорит. Эва привыкла... фильтровать, может быть? — Эвен не выглядит больным, — Крис Берг заталкивает в рот почти половину куска пиццы и пытается прожевать, смешно выпучивая глаза. Она уже не проводит столько времени со своим Каспером, и это кажется странным. Эва возвращается к окну, приобнимает Нуру, устраивая голову на плече у подруги. Внизу мальчишки все еще грузят последние вещи Исака в фургон, потому что больше ржут и дурачатся, чем работают. А Эвен и Исак вообще не отлипают друг от друга, как будто с момента их воссоединения не несколько месяцев прошло, а пара часов, минимум. — Исак повзрослел, правда? Помнишь, какой он был колючий, мелкий и абсолютно неуверенный, хотя и хитрожопый до ужаса... Помнишь... — ...как он ловко развел вас с Юнасом? Тонкая интрига, однако. Еще и приплел свою безответную псевдо-влюбленность в тебя, а ты и уши развесила. Улыбка Нуры наконец-то получается более яркой, открытой, более естественной что ли. Живой. — Смотри, он светится просто. Никогда не видела его таким счастливым. Ни разу за все время, что мы с ним знакомы. А парни обнимаются у всей улицы на виду. И очевидно, что им глубоко фиолетово, кто их может увидеть, что сказать или как осудить. Потому что они есть друг у друга, потому что они дышат лишь вместе. Потому что то, что есть между ними — до такой степени настоящее, что плевать на всех и вся. — Юнас рассказывал, что родители Исака довольно... необычные люди. Но они приняли эти отношения... так знаешь... как само собой разумеющееся. Думаю, он им благодарен. А теперь они вот... съезжаются с Эвеном. Легкая тень пробегает по лицу Нуры, но девушка улыбается быстро и почти перевешивается через подоконник, подставляя лицо ветру. — Они либо задолбались носить одежду друг друга, либо — кочевать из нашей квартиры к Эвену и обратно. Не расстаются ведь ни на минуту. Практически. И снова вздыхает, бросая быстрый взгляд на зажатый в руке телефон. Телефон, на который так давно никто не звонил по международной связи... Наверное, сейчас она вспоминает, как счастливы были они с Вильямом, когда все только начиналось. "Все не бывает, как в фильмах, любовь не длится вечно, и нет никакого жили долго и счастливо на самом деле", — сказала Нура ей ночью однажды. Кажется, тогда их телефонный разговор разбудил Исака и тот наорал на подругу... Кажется, у них с Эвеном еще были какие-то проблемы... Так давно уже было. Или просто столько с тех пор изменилось. Но вот сейчас, наблюдая, как один обнимает второго, как сдувает с виска прядку, а потом зарывается носом в волосы на затылке, как хохочет и заваливает на себя, почти рушась на дно, наполовину заполненного вещами, фургона... Сейчас Эва готова поспорить, что это именно то. Как в фильмах со счастливым концом, где будет: "и жили они долго и счастливо", и домик в пригороде с качелями на заднем дворе, и большой вислоухий пес, и, может быть, даже большой красный попугай на жердочке в кухне, которого кто-нибудь (возможно, и Магнус, что, определенно, станет лучшим другом семьи) научит нелепым фразочкам и неприличным звукам, чтобы повергать в шок гостей. Она помнит, как в Рождество Исак сказал ей, что это непросто, и в любой момент может все пойти по пизде. Сказал, что никто не мечтает о подобном. Рассказывал, что они учатся жить минута за минутой, не думая о будущем, не планируя. Но, почему-то из всех них именно эти двое переезжают в одну квартиру, и, кажется, просто не представляют (или запомнили слишком уж хорошо), как это возможно вообще — быть друг без друга. Наверное, Нура думает о том же. Об этом говорят и побелевшие пальчики, вцепившиеся в подоконник, и остекленевший взгляд, и закушенная губа. Эва обнимает подругу, сжимает крепко-крепко. Если бы можно было забрать хотя бы часть боли у того, кого любишь так сильно. У того, кто стал почти что семьей. Нура пахнет слезами, весной и какой-то отчаянной грустью. — Он обязательно приедет за тобой, — шепчет Эва и в тот момент даже верит в то, что говорит. — Я знаю, мы с ним всегда будем вместе, — пытаясь спрятать всхлип за улыбкой. Внизу на мостовой мальчишки вновь принимаются целоваться. Солнечный лучик заглядывает в комнату, путается в волосах, а потом щекочет нос, заставляя громко чихнуть и рассмеяться. Все будет хорошо. В конце концов, будет все хорошо.