Kardemomme

Ты задыхаешься. Задыхаешься, когда склоняюсь ниже и мажу губами по мокрой щеке. Задыхаешься, сжимая коленями бедра, выгибаясь подо мной, помогая войти еще глубже. Толчок. Выдох. Сиплый хрип сорванным голосом: — Хенке. Еще... Я мокрый, как после душа. С меня буквально течет, и влажная челка щекочет лицо, когда сминаю губы губами, когда не целую — вгрызаюсь, а ты стонешь и подаешься навстречу. Короткие ногти впиваются в плечи, оставляя кривые следы, как надрезы. Пометить. Пометить везде. — Пожалуйста, Хенке... Хнычешь, вскидывая бедра. Хватаешь ртом воздух. — Ну же, давай. Не могу... Маленький, страстный, податливый. Гнешься послушно в руках, раскрываешься. Отдаешься, не помня себя, растворяешься. — Больше. Пальцы вцепляются в простыни, скребут и сминают. Ткань трещит, разрываясь. Плевать. — Соскучился... боже. Сделай... еще раз... так. Хенке, малыш... Всего пару дней врозь. Как пару лет. Бесконечность. Как я жил без тебя? — Скажи мне. Пожалуйста, Ти... Плавно одним движением — до конца. Выдох в губы, жалобный всхлип. — Так люблю... Мальчик... мальчик мой. Боже. — Кончай, мой хороший. Кончи для меня, хочу видеть. Хочу видеть, как резким скачком расширяется зрачок, как закусываешь губы перед тем, как распахнуть в немом крике, хочу видеть, как тебя выгнет дугой, припечатывая намертво, впаивая в мое тело. Мой. Чувствовать, как выплескиваешься на живот без единого касания, как цепляешься за мои плечи и вздрагиваешь, как твои ноги обвивают меня, прижимая ближе, еще ближе. Глубже, быстрее, пока тебя еще сотрясают волны оргазма, пока перед глазами радуга и фейерверки или просто разноцветные вспышки, пока ты сипло шепчешь бессвязные фразы, за которые потом будет стыдно... Потом, когда ты будешь шипеть и ругаться, обрабатывая антисептиком мою спину и плечи... Ловить твои губы, кончая, чувствуя, как ты сжимаешь меня изнутри и снаружи. Слизывать тихие всхлипы, глотать твой горячий шепот. Закрутит в яркую, брызжущую светом спираль, закоротит каждый нерв. Растворит каждую клетку, чтобы тут же взорваться сверхновой и швырнуть высоко-высоко, обучая полету. Сплести свои пальцы с твоими. В последний момент перед вспышкой. Перед тем, как не станет. Ни тебя, ни меня. Никого, даже мира... ... — Твоя мама решит, у меня аллергия. Хенрик, блять, вся шея в пятнах, ты посмотри. Крутишься перед зеркалом. Нацепил трусы, как броню (и как ты их отыскать умудрился в этом хаосе?), и принялся за свое. — Не помню, чтобы ты протестовал. Хотя, возможно, я не расслышал? Или это твое "Хенке, еще..." было таким своеобразным стоп-словом? По-хорошему, надо бы в душ, потому что потный и липкий, измазанный в сперме. Но так хорошо раскинуться на разворошенной кровати и просто лежать, почти не дыша. Краснеешь так быстро и так соблазнительно, что искушение завалить тебя на кровать и повторить все на бис становится все сильнее, я даже приподнимаюсь, но ты, кажется, научился читать мои мысли... — Хенрик, блять... только попробуй, знаю я этот твой прищур. Впрочем, тебе и выражения лица, наверное с избытком хватает... Не зря мама говорит, что я думаю слишком громко. Мама... вот черт. Дверь мы, конечно, закрыли... не факт, что на замок, но неважно. Кажется, мы старались быть тише? Впрочем... я люблю, когда ты кричишь. Все же взрослые люди в этом доме? А-а-а-а-а, похуй. — Кажется, у нас сегодня семейный обед по случаю возвращения... —... угу, блудного кошака с очередного порно-уикенда. И ведь сам же в свои слова не веришь, зараза. Иначе давно бы развернулся и поминай как звали. Очень скучаешь каждый раз, я же знаю... Блять, плюнуть на все увещевания Андем и других, увезти тебя в домик у озера и запереть там хотя б на неделю... — Тай, перестань. — Что "Тай", весь дом же слышал... поняли. Боже, а нам с ними за стол вот садиться? Не мог до вечера потерпеть? Маньячина... И фыркаешь, когда просто тяну на себя и обнимаю, утыкаюсь губами в плечо. Оно соленое и почему-то отдает терпким лаймом. Вздрагиваешь и тихо выдыхаешь. Я не вижу, но знаю, что опускаешь ресницы. Такой чувственный... Не напоминаю, кто кого припечатал к стене, еще дверь за нами не успела закрыться. Кто жадно лез под футболку руками, кто вырвал из чьих джинсов замок с потрохами, кто первый рухнул на кровать, увлекая следом... Ты ведь — Тарьей, когда это ты сознавался по доброй воле?.. Против воли, впрочем, тоже. — Как далматинец. Пиздец, — вздохнешь горько-горько и откинешь голову мне на плечо, жмурясь от губ, выцеловывающих линию шеи. — Хочешь, шарфик повяжем? Голубенький... — Хуярфик, — огрызнешься вяло, а дыхание уже учащается, уже трешься бедрами о мой пах, прижимаешься. И мои губы все настойчивее, а руки спускаются к животу, поглаживая — пока что легонько, как перышком... Кажется, с ужином маме и Карлу придется чуть подождать... ... — ... кричи, детка, кричи...