Kardemomme

Тарьей иногда кажется, он рехнется. На полном серьезе. На месте и сразу. Сдуреет, слетит с катушек, повернется мозгами. Или уже... Потому что... Нет, вы видели, что вытворяет на площадке эта длинноногая орясина? Нет? На съемках, на тусовках, в кофейне, в автобусах. Боже, да даже в парке, куда мамаши приводят сопливых карапузов, чтобы покормить уток и поваляться на травке. Что делает Хенрик? Совсем ничего? Вообще-то, он смотрит... Пялится так, что у Тая колени дрожат, стукаясь друг о друга, ладони потеют, а в штанах... в штанах просто дымится. Он не понимает, считаете? Смотрит эдакой невинной овечкой, ресничками хлопает... пялится... Снова пялится, видите? И губищи свои блядские лижет. Нашел тоже место. Ромашка невинная... в заднице. Он смотрит, он облизывается, он дышит. Вы слышали, как он дышит? Хотя, куда вам... Это же не вашу шею как кипятком опаляет, и сразу без перехода — мурашки. Все время мурашки, хоть дезинсекторов вызывай. ...при чем здесь стриптиз, боже? Рядом с Хенриком о таком и не думаешь, потому что стриптиз, мать его, круглые сутки. Душевный, физический... еще какие бывают? А что он вытворяет на съемках? Он не играет, на минуточку, он живет. Живет, провоцирует, соблазняет. Касается, трогает везде и повсюду. На камеру, в гримерке, в уборной, в кабинете у Андем. О да, она или привыкла, или не видит. Думает, Хенке очень тактильный. Вот только от других шарахается, как от заразных. А Тая надо трогать и щупать. Так, словно без этого — смерть. Нет, Тарьей не против. Тарьей и сам не умеет держать руки в карманах и плывет от каждого вдоха. Но блять! Вы знаете, как Хенрик умеет касаться? Ладонью — по шее и все. Буквально оргазм. А что при этом думают люди? Вокруг же люди живут. Вы тоже забыли? Конечно, епт, это же Хенрик. С ним и имя свое вспомнишь только после смерти или не вспомнишь даже тогда. И так по десять раз за ночь... про дни промолчим. Все еще думаете, что Тарьей в порядке? А я вам о чем? Вообще не в себе. * * * — Хенке, последняя сцена. Давай без фокусов, ладно? Тарьей тихо вздыхает, даже не надеясь на чудо. А Хенрик... что Хенрик, распахивает свои невинно-голубые глазищи так широко, так изумленно... пиздец... — Я что-то сделал? Не понимаю... Конечно, блять, не понимает, куда там. И на съемках их эпизода второй серии в одном из пустых классов Ниссена это не он вылизывал рот Тая так старательно и вжимался, терся бедрами так, что Тай чуть не кончил в штаны. Прямо там, при всей съемочной группе. Пиздец. — У нас сцена с едой. Давай ты не будешь сильно меня щупать сегодня? Хотя бы при камерах, Хенк. Ни малейшей надежды, но Хенрик просто пожимает плечами: "Да без проблем". И... может быть... блин, ну, неужели? Картошка, Хенке. Это просто кусочек картошки, которую ты должен снять аккуратно губами с вилки Тарьей. Крошечный кусочек картошки, Хенк. Но ты разеваешь рот так широко, что... и да, дышать Тай определенно не может, забывая все дальнейшие реплики, зависнув на этих блядски-развратных губах, что не еду пробуют, а заглатывают, как минимум... Он издевается? — Стоп! Снято! — выкрикивает Юлие Андем, маскируя кашлем нервный смешок. Распечатывает новую пачку, прикуривает. Кажется, или она стала больше курить? Хотя, когда Хенке рядом, не только закуришь... — Я тебя удавлю. Сейчас затащу куда-нибудь в подсобку, и все... пиздец тебе, Холм. Тай правда злится, ибо, ну, правда, сколько же можно? Он хотел бы контролировать себя и уметь мыслить разумно, а не стекать мозгами куда-то ниже пояса каждый раз. Хенке бы эти заботы... Хенке слышит слово "подсобка", и брови взметаются вверх, а в невинных глазищах просыпаются черти. — Хенрик, бля... — Пойдем, пойдем... я должен быть наказан, правда? А сам даже приплясывает от нетерпения. Засранец. И снова облизывается, трогает... А Тай... Тай сейчас просто уже, блять, взорвется... Где эта подсобка дебильная, боже?