Kardemomme

— Малыш, тебе надо поспать, — говорит ему Соня, заворачивая, как маленького, в теплый клетчатый плед. Эвен покорно берет из ее рук чашку с заваренным чаем. Там мята, ромашка и, наверное, полынь. Иначе отчего так сильно горчит? У Эвена сил не осталось, чтобы ругаться и спорить. — Я хотел бы побыть немного один, — обреченно просит он без какой-то надежды, но она почему-то кивает и касается губами холодного лба, подхватывая свою сумку с дивана. — Схожу по делам. На обратном пути захвачу круассаны. С клубничным джемом, как ты любишь. — Спасибо. Его улыбка не обманула бы и ребенка. Его лицо — это маска из глины, обмазанной краской разных цветов. Его маска трескается на жарком солнце и крошится от ураганных ветров, что задувают в их квартирку все чаще. Он хотел бы закрыть глаза и уйти. Туда, где воздух пахнет солью, он влажный и завивает колечками кончики выбеленных солнцем волос. Он хотел бы ладонями сжать свое сердце и заставить его не стучать. Не болеть. Отпустить его, больше не мучить. Он хотел бы, только вот обещал. Обещал научиться любить этот мир. Только вот пока он его ненавидит. До крошащейся эмали зубов. До черных вспышек под веками, сквозь которые печет-просвечивает жаркое солнце. До коротких, под мясо, ногтей. До ремня, обвитого вкруг запястья. До пурпурных полос от ударов на ногах, на спине, поперек живота. Ненавижу. Как же я ненавижу. "Не надо..." — этот шепот слышать ему не впервой. Уже знакомый, застенчивый голос. Ломкий и хриплый, как от долгого смеха. Как будто его обладатель кричал, упав в грязь под дождем на колени. Вцепляясь пальцами в бурую жижу, в которую превратилась земля. Из последних сил, срывая связки и горло. Эвен медленно сходит с ума. Эвен не ищет в этой жизни подсказок или намеков, чтобы понять — он стоит на краю. Он балансирует на кромке у бездны, и почва все сильней крошится, осыпается у его ног. Эвен ненавидит весь этот мир. Друзей, которых совсем не осталось. Соню, что квохчет над ним, как наседка. Эвен ненавидит мальчишку, которого прежде не знал. Который приходит в его голову, как домой, и остается так долго, сколько захочет. "Я мог бы тебе помочь. Ты только позволь", — он будто гладит его пальцами, нежно-нежно ласкает. Перебирает свалявшиеся пряди волос и гладит по затылку так трепетно, пуская мурашки. Эвену трудно. Очень трудно дышать. Новое зеркало в ванной /не прошло и недели/ разлетается в мелкую крошку. Он режет осколками руки, собирая остатки в ведро. Соне снова придется врать. Впрочем, Соня, вроде даже привыкла. Эвен выдохнет, наверное, когда Соня однажды уйдет. Закроет за собой эти двери, оставив ключи на крючке в темной, тесной прихожей, заставленной коробками с книгами, зимней одеждой, бейсбольными мячами, посудой. Она и не пыталась их начать разбирать. "Ты совсем не пропащий, я знаю", — в этом голосе столько силы, что слезятся глаза. От одной только мысли, что он мог бы быть настоящим, быть рядом. Быть рядом с ним и держать на плаву. И любить. "Ну, а как же иначе?" — кажется, он смеется, но вовсе не зло. Эвен сворачивается на диване в калачик и наконец-то закрывает глаза. — Я сумасшедший. Двинутый. Ебанутый, — свой голос в пустой, гулкой квартире кажется механическим и каким-то чужим. "Неправда. Ты просто чувствуешь острей, чем они..." Он засыпает под поглаживание фантомных пальцев несуществующего человека из его головы. Он засыпает с улыбкой на бледных губах. Он спит долго-долго без сновидений. Соня приходит, когда на Осло опускается ночь. Задумчиво смотрит на него от порога, а потом уходит на балкон с телефоном, чтобы дать ему еще немного поспать. Набирает по памяти чей-то номер. — Миссис Найшейм? Да, я... Нет-нет, он уснул... Хорошо. Что? Это правда? Прекрасная идея. Его врач тоже считает, что перемена места будет на пользу. Значит, школа Ниссен?.. Хорошо. Я поговорю с Эвеном, когда он проснется. Он просыпается почти через сутки и не возражает вообще. Он соглашается с каждым словом, берет у нее документы и в щеку целует-клюет перед тем, как уйти. Первый день в новой школе мокрый и хмурый. Дождь припустил еще до наступления утра. Эвен у дома садится в ярко-желтый автобус и вставляет в плеер кассету. Еще одна причуда, как сказала бы Соня. Ей не понять, что на пленке каждый шорох совсем по-другому звучит. Звук становится объемным и проникает под кожу. Пульсация в кончиках пальцев — точно как ритм. Как будто он может слышать пульс всей планеты. Ветер срывает желтые листья с почти облысевших деревьев. Ветер швыряет в лицо пригоршни дождевой воды, оставшейся в желобах и на крышах, в скрученных трубочках черствых листочках. Ветер словно хочет его разбудить, встряхнуть за шкирку, прогнать прочь дремоту. Эвен сжимает пальцами лямку потяжелевшего вдруг рюкзака. — Брось, Юнас. Это охерительно просто. Смотри... Эвен вздрагивает, запинаясь на месте. Мальчишка в красном снепбэке назад козырьком смеется на весь школьный двор и кулаком в плечо пихает какого-то кучерявого бровастого типа. Тепло. Тепло-тепло в животе. — В душе не ебу, зачем тебе этот кораблик. Разве что ты насмотрелся "Оно" и дернешь сейчас вдоль ручьев по всему Осло искать Пеннивайза... Зеленый взгляд, как листва. Щербинка меж передних зубов. Эвен ртом воздух хватает и сгибается у крыльца, как будто кто-то с разбегу ногой припечатал в грудину. — Эй, чувак, с тобой все хорошо? — лохматый простоватый мальчишка из той же компашки участливо подходит к нему, пока остальные продолжают смеяться. Не видят. Он не видит его. "Не сейчас... дай мне еще пару дней... пару месяцев... ладно?" Тот же голос. Здесь и сейчас. Это бред. Это правда. Это мысли, как нитки в распутанном котенком клубке. С трудом получается нормально дышать. — Да, все хорошо. Я в полном порядке. Он кивает другу мальчишки и заходит за выступ в стене до того, как тот повернется, посмотрит, увидит и, наверное, узнает. Он ведь точно узнает его? В день, когда тот придет? Когда время настанет? Для них. "Разве мог бы я тебя не узнать?" Нет. Не мог. Никогда. — Хэй, Исак, давайте там закругляться. Эва с Саной ждут уже сорок минут. — Сейчас мы идем.... Исак... Имя ластится к коже. Имя гладит, как теплые руки. Значит, ты есть? Ты — Исак? "Это я... для тебя..." Эвен ищет наушники в сумке. Исак запрыгивает на велик и перед тем, как выехать со двора, долго-долго высматривает там что-то. Что-то, что никак не выходит найти. Пока что никак.