23 Days to the Eclipse

Всю ночь я пребывала наедине со своими воспоминаниями, которые были столь же приятными, как вирус Эбола. Я пыталась сконцентрировать своё внимание на чём-то более привычном, любым образом занять своё сознание. Я припоминала Шекспира, а потом перешла к декларации его произведений. Я начала с монолога Гамлета, который я перечитывала раз в месяц, чтобы не забыть. Потом пыталась вспомнить монолог Макбет «Все завтра, снова завтра, снова завтра…», но я его плохо помнила, постоянно сбивалась и начинала сначала. Это должно было помочь. По крайней мере, я в это верила. Но это не помогло, и я просто сдалась. Глубоко дыша, я попыталась отключить свой гиперактивный, аналитический, рассудительный мозг, который заставлял меня думать. Я ненавижу думать. Я люблю спать. Посмотрев на время, я поняла, что уже слишком поздно, чтобы даже пытаться заснуть, поэтому решила заняться делом. Я тихо поднялась со скрипящей кровати, чтобы не разбудить Бекки, которая снова спала в нашей общей комнате. Это стало уже чем-то привычным, я почти перестала обращать внимание на её срывы, а она перестала думать обо мне. Я посмотрела на тёмную, освещённую лишь лунным светом комнату и не смогла сдержать кислой мины. Мне до безумия не нравилась моя комната. Я мечтала жить в норе Хоббита. Вместо этого меня окружали голубые стены, цвет которых точно не был моим любимым. В голову проскользнула глупая мысль о том, что зелёные стены в психиатрическом отделении были намного милее. Почему-то меня это не напугало. Я ведь ждала Затмения, так что может быть хуже идиотизма? Прихватила с собой «Хорошо быть тихоней», так как «Великого Гэтсби» я уже дочитала. Пошла на кухню, чтобы найти наркотики. На самом деле так я называла всё, что имеет в составе кофеин и можеть хоть как-то влиять на мое состояние. Достав банку с Carte Noire, я понюхала его запах, пытаясь уловить приятный шарм. Но оно пахло жареным арахисом, что заставило неприятный комок подавить к горлу. Мне захотелось выйти на улицу, проветриться, но на улице как бы зима, а я не настолько дерзкая. Поэтому я просто достала чёрный чай Stash и сделала «тосты» из зелёного яблока и арахисовой пасты. Комната озарилась приятным голубым свечением, исходящим от чайника. Я выключила свет на кухне, и мне сразу же стало легче дышать. В темноте мне было намного проще жить. Я попыталась найти себе уютное место для чтения, чтобы я смогла уединиться и отдохнуть. Я действительно надеялась, что чай меня настолько взбодрит? Я немного глупая. Потому что я всё также клевала носом и постоянно опускала веки, не имея даже маленькой возможности сосредоточиться на книге. И всё же я смогла прочесть несколько страниц, сплошь подчеркнутых маркером. Эта книга стала для меня ходячей цитатой о бытие, которое я до конца так и не осознала. Я вообще мало чего понимала в этой жизни, потому что только непонятливые люди кончают жизнь самоубийством. Или у них просто нет смысла жизни. Потому что без смысла жизни человек погибает. Но на самом деле меня убила моя философия, которая вообще не имела смысла.  — Ты больная? Я вздрогнула и чуть не пролила горячий чай себе на пижаму. Резко подняв взгляд вверх, я уставилась на Дэна. Я не общалась с ним со вчерашнего утра, но в нашей семье это было так же нормально, как и постоянные ссоры.  — Ты нормальный? Нельзя так пугать людей, если не хочешь, чтобы я умерла от инфаркта в столь раннем возрасте.  — Скорее ты доведешь всех до инфаркта. Что ты делаешь тут? — при этих словах он обвёл взглядом то место, где я сидела. А сидела я на полу в коридоре между своей и комнатой Дэна и Николь. Со стороны это, наверно, выглядело немного странно, но к моей незаурядности уже все привыкли и почти не удивлялись. Вот и Дэн смотрел на меня так, будто я отобрала у него бутерброд, потому что на самом деле я была уверена, что ему плевать на меня. Я ошибалась.  — Здесь удобно, — я пожала плечами и вновь уставилась на страницу книги, чтобы не смотреть на брата.  — Мама была права, — он сказал это с каким-то затравленным выражением, будто сам не желал говорить, но его заставляют.  — Что говорила Эмма? — я говорила полушепотом, понимая, что в любой момент мы можем кого-то разбудить.  — Тебе нужно лечиться. Я мгновенно замерла, будто получив пощечину. Дэн произнёс это так легко, так буднично, что не заставило меня сомневаться в правдивости его слов. Он не шутит. Он вообще редко шутил.  — Она так и сказала? — я насторожилась и до боли впилась ногтями в ладонь. От этого действия у меня дала о себе знать кисть вместе со всеми её ранами. Да, именно так. Эти шрамы не могла нанести себе я. Я не настолько слабая. У меня всегда плохо получалось себя в чём-либо убеждать.  — Не совсем, — по выражению лица было понятно, что Дэн уже сам пожалел о своей откровенности. Возможно, он не хотел меня обидеть. Но у него получилось.  — В любом случае, я не хочу этого знать, — Я поднесла горячую чашку к губам и сделала глоток. Я недовольно скривилась, потому что чай оказался горьким, и, скорее всего, мне придётся делать новый, если мои мозги не захватит лень. Скорее почувствовала, чем увидела, как Дэн садится рядом по-турецки и протяжно вздыхает, пытаясь привлечь к себе внимание. Но я не отреагировала. Теперь мне хотелось, чтобы он оставил меня в покое и не приближался так близко.  — Мама сказала, что у тебя депрессия.  — Ну конечно! У меня депрессия. Разве не видно? И ещё я сумасшедшая, не так ли? — в моём голосе было много яда и язвительных ноток.  — Ну, лично я считаю, что ты немного странная. Но до сумасшедшей тебе далеко. У нас сейчас много проблем, но это рано или поздно кончится. Это как чума. Нужно просто подождать, когда найдут лекарство. Он пытался меня успокоить, но только взбесил. Я всем телом чувствовала злость, бегущую по венам.  — Ты охренел? Нет никаких «мы», понимаешь? И все уже к этому привыкли, Дэн. И какого чёрта я должна ждать, когда всё кончится, если можно самой действовать?  — В любом случае могло быть и хуже.  — В любом случае я могу сесть на героин и сузить тем самым свой круг проблем до одной. Брат устало прикрыл глаза и улыбнулся. Он привык ко мне, привык к моим разговорам, к моим действием, шуткам, переменам в настроении. А я в свою очередь была ходячим ПМС, выедающим всем мозг чайной ложечкой. Дэн терпел меня, хоть иногда и срывался. Это понятно, потому что я тоже не Белоснежка и этого не скрывала. А ещё мне кажется, что я сама его рефлекторно провоцировала, чтобы отдалить. Я пыталась отдалить всех, и только за это меня можно назвать дурой. Не то чтобы я сильно от этого осознания изменилась. Скорее, приняла ту порочную часть себя. Заходя вперёд, хочу сказать, что на тот момент я считала свои действия очень умными и крутыми. Угу, была только одна проблемка: я не крутая.  — Ты так и будешь здесь сидеть? — я прищурилась и пристально посмотрела на брата. Уверена, я была не в лучшей форме, а особенно меня вдохновляли мои любимые синяки под глазами. Без них уже никак. Не пойму, почему Дэн ещё не сбежал из этого дома подальше от меня. Наверное, возраст не позволял. Или любовь к родителям. Глупый, в его годы я уже работала в "Pizza Hut" и страдала от бессонницы. Дэну повезло больше. Именно эта мысль заставляла меня завидовать ему и, возможно, даже ненавидеть. Знаю, зависть — добровольное признание себя дерьмом. Но… Ему было одиннадцать, когда Арчи попал в аварию. На тот момент он ещё не был способен всё так анализировать, делать выводы, принимать решения и думать, как это могла я. Ему было десять, когда я замкнулась в себе и перестала пытаться справиться с той густой нефтью, которая поселилась в моей грёбаной душе. В это время он рубился в приставку и смотрел «Человека-паука». Ему было девять, когда меня убили. И это, пожалуй, одно из немногих, что я не хотела бы желать другим. Смерть — это плохо. Дэн взял мою тарелку с «тостами» и начал есть, полностью игнорирую мой вопрос. Мы научились терпеть друг друга.  — Послушай, яблоки — это, конечно, очень мило и полезно, но давай поедим нормально, — он поднялся со своего места и на носочках пошёл в кухню, оставив всю еду и чай на полу рядом со мной. И тут как-бы наступил тот момент, когда я должна была образумиться и продолжить плесневеть в одиночестве, но мне стало как-то не по себе. Я чувствовала, как в кислород просачивается одиночество. Оно было настолько материальным, что мне стало сложно дышать. Оно сдавливало мои лёгкие, перекрывало проход воздуха по бронхам. Я пошла на кухню вслед за Дэном, даже не удосужившись забрать книгу с пола. Я сама себе противоречу. Но, как я уже говорила, сегодня я люблю фиалки, а завтра тащусь от нарциссов. Здесь без намёков, только цветы. Он достал две банки чипсов Pringles и мою любимую содовую. С утра это было то, что надо. Точнее то, что нельзя употреблять на голодный желудок. Но мы представляли из себя Отряд самоубийц, из которого я представляла из себя наполовину чиканутую Харли, а Дэн – человека, который всегда попадает в цель – Дэдшота. Раньше мы играли в эту игру. Много чего было раньше. Например, раньше я обожала слово «чиканутый», пока не узнала, что его первоначальное значение — недорезанный.  — Ты знаешь, сколько чипсинок в одной банке? — Дэн встряхнул банку несколько раз, чтобы я услышала тот прекрасный хрустящий звук, исходящий от аппетитной золотистой корочки. У меня потекли слюни. Я действительно очень сильно хотела есть. Какое-то время я просто стояла и смотрела на брата, пока тот не помахал рукой у меня перед глазами.  — Прости, я вырубилась… Что ты говорил? — это звучало до безумия тупо. Он протянул одну банку мне, и мы вместе пошли к дивану.  — Ты знаешь количество чипсинок в этой банке?  — Я предпочитаю есть еду, а не считать её.  — 54. Я уже несколько раз пересчитывал, и число не меняется.  — Фу, ты так же отвратителен, как крот в «Дюймовочке», — я легко толкнула его в плечо, и мы оба заулыбались.  — Приятно знать, что ты читаешь что-то ещё, кроме всякой фигни.  — Ещё одно слово и я пойду расшибать твои диски с «Американской историей ужасов».  — Могло быть и хуже, — он посмотрел на меня своими чистыми прелестными глазами, и мне стало как-то не по себе. Дэн думал над чем-то волнительным, я это понимала и одновременно боялась. — Карли, что происходит?  — Я не думаю, что ты поймешь, что происходит в моей голове, когда даже я не могу себя понять.  — Раньше ты была не такой. Снова это «раньше».  — О чём ты? — я попыталась придать себе напущенного равнодушия, но голос предательски дрогнул, и я просто устало прикрыла веки. Почему всё так сложно? Я бы хотела жить в мире попроще, если бы меня туда пустили.  — Когда-то ты была очень глупой, я помню.  — Оу, спасибо за комплимент.  — Не в этом смысл. Ты была… другой.  — Да, я поняла. Я была глупой. Дэн задорно улыбнулся, обнажая тем самым все свои идеальные зубы. Странно, но я не ощутила обиды от его слов, потому что сама помнила себя в детстве. Это был напуганный тайфун, если тайфун вообще может быть напуганным.  — Я не то имел ввиду, — он пытался как-то сформулировать свою мысль и немного нервничал, в то время как я спокойно ела свои 54 чипсинки. 53. 52. 51. — Помнишь, мы читали раньше «Скотт Пилигрим против всех»?  — Да, — не поняла, к чему он склонил, но всё равно попыталась сделать умное лицо. Дэн поднял глаза на меня, пытаясь продолжить, но замер. Я проследила за его взглядом и наткнулась на неприкрытые шрамы на запястьях. Я натянула рукава до фалангов пальцев, при этом успевая называть себя дурой и идиоткой. Вся прелесть этого утра мгновенно пропала, и я вернулась в этот долбанный мир. Дэн сделал вид, будто ничего не заметил и спокойно, немного даже лениво продолжил:  — Так вот, ты из Найвз Чау превратилась в Ким. Я несколько секунд просто смотрела на него, не понимая, что только что вообще было. — Как… Как ты себя чувствуешь? Может, у тебя температура? — я попыталась приложить руку к его лбу, но он только отмахнулся.  — Я серьёзно.  — Именно это меня и пугает.  — Ой, всё. Какое-то время мы просто сидели тихо и ели чипсы, пока мне до кончиков пальцев не стало неловко, и я не пошла к себе. Тем более, уже пора было собираться. На этот раз я решила не делать глупостей и дождаться Эллиота. Я надела чёрную кофту с капюшоном и надписью «Элементарно, мой дорогой Ватсон, элементарно!» и тёплые брюки. От скуки я начала перебирать свои вещи в рюкзаке и с удивлением заметила, что я нагребла две упаковки чипсов. Поняв, что так дело не пойдёт, я положила одно яблоко вместо жирного кушанья. На самом деле, я надеялась, что мне этого хватит. Но, как оказалось, я совсем себя не знала. Я не знала того монстра, который может съесть 3 тако без каких-либо последствий. Я чудовище. Не то чтобы эти слова меня как-то задели, но я должна была их произнести, чтобы дошло. Я надеялась, что хоть этот день пройдёт без происшествий, и я смогу побыть наедине с собой. И почти так и случилось. Поняв, что долго без нормальной еды не проживу, я пошла в столовую, в которой у меня был свой столик возле огромного окна с видом на стоянку и серое небо. Я взяла себе гамбургер и содовую и принялась поглощать свой ланч. Мне начинал нравиться этот день. Иногда так случалось, когда я нечаянно захлебывалась своей верой. Я переставала думать. А еще я закусывала нижнюю губу, и это было самым ужасным. Я. Закусывала. Губу. Напишите это большими буквами. Я. ЗАКУСЫВАЛА. ГУБУ. А-А-А-А-А. Более того, я закусывала/кусала/прокусывала свои грубы. Иногда мне кажется, меня скоро можно будет увидеть без них. Но я просто не знаю, как избавиться от этой проблемы. Уверена, в это время я была похожа на бобра. Мне пора уже бы давно свыкнуться со своими тараканами, но нет. Я ведь должна выделиться. Поэтому я пыталась их вытравить. — Доброе утро. Я встрепенулась, когда услышала голос Алиши над своим ухом. Вместе с ней стоял Эллиот, веселый и жизнерадостный. Это меня бесило.  — Ты серьезно?  — Ах, я совсем забыла. Говорить тебе слово «доброе» — большой риск, — Алиша умилительно прикрыла рот, пытаясь скрыть улыбку. В этот момент я поняла, что «няшка» — это именно о ней.  — Что вы знаете о риске? — я убрала выбившуюся прядь за ухо и уткнулась носом в тарелку, даже не надеясь, что кто-то из них ответит. Тем временем Эллиот и Алиша сели за мой стол, и это меня немного удивило. Но, посмотрев на своего соседа и его кислую мину, я поняла, что все так же никому не нужна. А вот моя новая знакомая продолжала пытаться быть дружелюбной.  — Вчера я накачалась успокоительным перед тестами и, когда ехала домой, отпустила руль на половине пути. И Иисус вез меня всю оставшуюся дорогу.  — Ты моргнула, — я кинула в нее салфеткой, показывая тем самым свою обиду.  — Ну и что? — она кинула меня салфеткой в ответ.  — Ты солгала.  — Карли, иногда ты говоришь глупости, — Эллиот закатил глаза, как всегда любил это делать, когда строил из себя умного.  — Возможно. Возможно, я и сейчас скажу глупость. Но так, чисто из любопытства — вы встречаетесь?  — Нет, конечно, — Алиша нахмурила брови, будто я только что сказала что-то обидное. Но обидно стало Эллиоту, от чего он скукожился и, похоже, загрустил. Правда, ненадолго, потому что уже через секунду он выровнялся и начал говорить с какой-то насмешкой.  — Мне нравятся девушки с более округлыми формами. И полными губами.  — Знаешь, что мне говорила одна моя взрослая знакомая по этому поводу?  — Что?  — Запомните, мальчики, — я подняла указательный палец в доказательство важности своих слов. — Случайный секс приводит к самым мерзким последствиям. Особенно стоит выделять девушек с полными губами. Никогда не знаешь, силикон это или герпес.  — Даже не хочу знать, кто так говорил. Так говорила Бекки, моя сестра, которая для меня умерла после первой выпитой ею рюмки «Джека». Не думаю, чтобы я им об этом рассказала бы, но я слишком хорошо помнила некоторые её фразы.  — А у тебя есть парень? Я подавилась колой, которая в результате пошла у меня через нос.  — Я похожа на человека, у которого кто-то есть?  — Ты больная. У больных никого нет, — Эллиот начал копаться у себя в рюкзаке с таким умным видом, что мне захотелось его ударить.  — Эллиот, не говори так.  — О’кей. Тот парень на крутой машине… Как там его? Сердце пропустил удар, а душа ушла в пятки. Я попыталась себе успокоить и убедить, что это точно не мог быть Джей. Потому что его и так слишком много в моей жизни. — Я не понимаю, о ком ты.  — Джереми. Так его звали? Алиша переводила взгляд с меня на Эллиота и обратно. Конечно, она вчера видела Джея, но я всё-таки надеялась, что она пока что не догадывается.  — Да я видела его всего два раза. И это меня никак с ним не сблизило. На самом деле я видела его 5 раз. 7 часов и 31 минуту. Что ж, он долго меня терпел. И да, я считала.  — При чём тут он? — продолжаем строить из себя дурочку.  — Ну, вы выглядели так… Я вспомнила рост Джея, и как мне приходилось запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. А ещё его манеру одеваться и вести себя.  — Нелепо?  — Мило.  — Нелепо мило. Эллиот улыбнулся, но промолчал, за что я была ему искренне рада.  — Я могу задать тебе вопрос? — я доела свой ланч и теперь с наслаждением распласталась на стуле, не забывая натягивать кофту на локти, чтобы никто не увидел той хрени, что прячется под ними.  — Давай. — Какого ты ешь гамбургер вилкой и ножом?!  — Я не хочу запачкать руки.  — Должна признать, это выглядит немного странно, — Алиша накрутила свою розовую прядь на палец уже в сотый раз, и это начинало меня бесить. Но ведь меня бесило всё… Так что мою реакцию можно было принять за положительную.  — Хватит меня упрекать. Лучше за собой следите. Например, кто-нибудь уже знает хорошее местечко, чтобы понаблюдать за затмением?  — Не вижу повода заморачиваться. Если бы оно не было таким редким, люди бы плевали на ваши явления так же просто, как плюют на асфальт, — я сложила свой рюкзак и уставилась в ожидании… чего? Мне была непонятна та мысль, что я могла дожидаться этих двоих, поэтому я её гнала куда подальше. Алиша просто ковырялась в салате, даже не собираясь его есть. В этот момент мне стало жалко салат. Я считаю, что всегда нужно додерживаться одного правила: или жри или не жри. Это почти так же философски, как и монолог Гамлета, который чудным образом заел у меня в голове.  — Я вообще ничего здесь ещё не знаю. Но Карли пообещала мне помочь по этому поводу, и завтра мы идём на шопинг вместе.  — Карли? Шопинг? Ты меня удивляешь, — Эллиот покачал головой и принялся вышкребать остатки соуса на тарелке.  — Даже не надейся. Мне угрожали.  — Неважно. Только не вздумай повести её в мужской отдел. Она — не ты. Его слова меня быстро отрезвили, и уже через минуту я спокойно шла по коридору в поисках нужной двери. И только я знала, что в карманах мои кулаки плотно сжатые до боли, до красных следов на подушечках ладоней. Мне казалось, я смогла выдохнуть, ведь худшее в этом дне позади, но не тут-то было. На последнем уроке я засыпала от переутомления, потому что по ночам я не сплю уже несколько лет, и это очень сильно сказывалось на моём внешнем виде. Я была рада тому факту, что учителя старались меня просто не трогать во время учёбы, так как в те дни, когда я была ещё более-менее жива, то постоянно отвечала и была примерной девочкой. Но вот после урока… меня пытались убить морально. И именно поэтому я считала многих учителей садистами. Вот и на этот раз я не осталась без внимания. Когда я уже собралась уходить, меня остановил голос преподавателя. Я села напротив стола мистера Холла и просто ждала, когда все выйдут. Я не хочу вникать в подробности его внешности или характера, так как этот человек не сыграл большой роли в моём спектакле, и уж точно он не имел причастности к тем событиям, что произойдут дальше.  — Что происходит, Карли?  — О чём вы? — я всегда строила из себя скудоумную в похожих ситуациях. Возможно, мне нравилось наблюдать за реакцией учителей, за их попытками объясниться или прояснить ситуацию. Именно в такие моменты я могла почувствовать всю свою гниль и глупость. Потому что я действительно была глупа — по-другому нельзя назвать человека, который докатился до такого низкого уровня.  — Ты спишь на моих занятиях уже третий урок подряд. Есть ли какие-то обстоятельства, повлиявшие на твоё состояние? Да. Меня, похоже, убили. Я долго стояла и думала над ответом. В этот момент мне хотелось язвить, но я понимала, что такое поведение ничем хорошим не закончится. Твои перепады в настроении столь неожиданны, как лосось, затаившийся в кустах черники. Так говорит моя младшая сестра. Я снова вспомнила этого ублюдка, и на душе стало как-то плохо. Не то чтобы он мне нравился, но я… испытывала к нему интерес. А теперь я знаю, что он общается с Мэйбл, и один этот факт заставляет меня его ненавидеть. А я имею право ненавидеть, потому что у меня как бы есть свобода слова. И это круто! Мне вспомнилась Иб, которую я раньше считала свободной, но теперь я начинаю понимать, что на самом деле свобода — это полнейшая дрянь. Потому что её не существует. Единственное, чему я смогла поучиться в Иб, так это врать. А ещё делать Poker Face при любых обстоятельствах и играть на свою руку.  — Понимаете, у меня сейчас сложный период в жизни. Недавно мой отец попал в аварию и… мне пока что сложно прийти в себя. Мистер Холл посмотрел на меня с какой-то усталостью и безнадёжностью. Потому что он прекрасно знал, что я издеваюсь над ним. И да, мне не было стыдно.  — И как давно это случилось?  — Эм, — я задумалась, стоит ли говорить ему правду или лучше продолжить молоть всякую фигню. Но потом сдалась, так как уже очень давно опустила руки. — Четыре года назад.  — Это… немного долго, как для снов на уроке. Тебе не кажется?  — Но я ведь выполняю домашнее задание на отлично! Мистер Холл смотрел на меня как на идиотку, и, возможно, он был прав.  — Карли, иди к директору. Я быстро подняла взгляд и шокировано уставилась на учителя, которого до этого считала добрым. В какой-то момент я даже попыталась подняться со стула и поспорить, но коленки слишком сильно тряслись, и я не смогла даже пошевелиться. Поэтому продолжила так и сидеть, пялясь на человека, который вёл у меня биологию.  — Да не поэтому. Тебя попросил прийти мистер Гилпер. У него что-то очень важное и секретное, раз он не стал тревожить вас во время уроков и не захотел рассказывать мне.  — Ну, ладно. Я тогда пойду, — я поднялась с места на деревянных ногах и медленно пошла к двери, ещё не до конца осознавая происходящее.  — Карли, так ты ничего не хочешь мне рассказать? Не знаю, что имел ввиду мистер Холл: мой «бодрый» вид или просьбу директора, но я лишь покачала головой и ушла. Перед тем, как заходить в кабинет мистера Гилпера, я позвонила Эллиоту и предупредила о возможной задержке, обосновав её тем, что меня немного тошнит и стоит прийти в себя в туалете перед тем, как ехать в машине, в которой и летом, и зимой душно. Разговор с Эллиотом меня немного отрезвил, и к директору я входила уже немного резвая и психованная. Он, как всегда одет ярко и приторно, что казалось, будто он всю свою жизнь стирал вещи с фантой, сидел в мягком кресле и расслабленно смотрел в окно. Конечно, это меня взбесило, и я за одну секунду забыла про неловкость. Тот факт, что я даже не постучала в двери, меня вообще не смущал.  — Вы звали? — я прошла по кабинету и села на твердый, холодный стул напротив человека, которого мне приходилось видеть слишком часто. Мистер Гилпер профессионально улыбнулся, что меня немного насторожило, так как в большей степени он старался казаться строгим. Ключевое слово — «казаться». — Как твои дела? Я на секунду прикрыла глаза и вдохнула поглубже. В этот момент мне совершенно были не понятны мотивы и тема этого разговора. Я как будто пришла к старому другу, и теперь мы мило пытались наладить беседу. Да, в какой-то степени это даже так, так как мистер Гилпер хороший друг моего отца, но он уж точно не имеет никакого отношения ко мне и никогда не имел. Поэтому в первое мгновение я опешила, но уже через секунду собралась и попыталась задать вопрос как можно спокойнее:  — Вы о чём?  — Ну, о твоих школьных успехах и проблемах я более-менее в курсе. Поэтому я спрашиваю про дом. В каких ты отношениях со своей семьёй? Мне стоило бы засмеяться от подобного вопроса, но почему-то хотелось плакать. Никак. Иногда мне кажется, что у меня вообще нет родителей. И в этом виновата только я. А потом наступила злость, так присущая мне.  — А как ваш брак, ещё не распался? Статистика разводов не дремлет.  — Карли! — мой директор и «друг» семьи посмотрел на меня осуждающе, будто я задела его за живое. На самом же деле ему было плевать, потому что любовь длится максимум месяц, а потом это превращается в зависимость, как от кокаина, или терпение. Возможно, потом наступит привыкание.  — Скажите честно, чего вы от меня хотите, потому что я не могу умообнять смысл этой беседы. Я ждала какой-то негативной реакции, но увидела лишь спокойствие и легкую добродушную улыбку.  — Вам смешно от моих слов?  — Знаешь, Карли, я знаком с многими людьми твоего возраста, но ещё никто из них не произносил слова наподобие «умообнять».  — Это потому, что думать стало не интересно.  — Как и читать, — он поднялся со своего стула, а я завороженно следила за его движениями, потому что в один миг этот человек смог вызвать у меня симпатию. И теперь мне было немного неловко перед ним. — Арчи рассказывал, что иногда ты употребляешь странные слова или цитируешь книги.  — Мне нравится читать, и иногда некоторые фразы запоминаются. Но это никак на меня не влияет, — я выжидающе уставилась на мистера Гилпера в ожидании продолжения, потому что дальше должно было последовать что-то из рода вон выходящего. Например, «Карли, о тебе узнали в Кембридже и предложили бесплатное обучение». Или «Карли, ты выиграла в „Florida Lotto“ и можешь получить свой приз в виде мороженого „Ben&Jerry’s“ со вкусом шоколада». Но не тут-то было, потому что жизнь не бывает настолько благодушной.  — Карли… Вчера мне звонили твои родители…  — А если быть точнее, Эмма, — потому что отец умеет держать секреты и любит меня такой, какая я есть.  — Да, — он замолчал, давая мне подумать и понять значение его слов.  — И насколько много вы теперь знаете? — а в этот момент я начала молиться, потому что мне было очень важно, чтобы о моих маленьких секретах не говорили с каждым прохожим. Всем телом я напряглась и вцепилась в пластмассовый подлокотник. Я вспомнила книгу «Электрический стул» Стивена Кинга, в которой так детально описан последний вздох. Так вот, сейчас я чувствовала себя преданной и погибающей, сидя с тысячами электрических импульсов внутри. Казалось, ещё секунда и моя голова взорвётся от напряжения.  — Скажем так, я знаю, что у тебя не было пневмонии.  — И всё?  — Разве этого мало? На самом деле это ничтожное количество от всех неприятностей, что со мной случились. По крайней мере, Эмма не рассказала о НЁМ. Потому что, если бы она решила исповедаться перед мистером Гилпером, я бы всё-таки умерла. От собственного ничтожества.  — Да нет. Я просто так счастлива. Знаете, очень приятно, когда родная мать сдает тебя с потрохами почти незнакомому человеку, — Когда-нибудь я буду гореть на костре за свой длинный язык, сарказм и эгоистичность. Ещё есть идиотизм, но это скорее заболевание. А пока что я тут, с вами. Продолжаем.  — Уверен, Эмма желает тебе лучшего.  — И зачем она вам обо всём рассказала?  — Она очень волнуется за тебя.  — А вы? Разве вам не всё равно? — только в этот момент я заметила, что жую жвачку. И это было не впервые: я часто могла забыть о ней и жевать по несколько часов, что очень хорошо сказывалось на моем бедном желудке, которому уже давно пора поставить памятник. Держись, брат. Я в тебя верю.  — Я мог бы попытаться помочь тебе.  — Или вам просто интересно.  — Или мне уже начинает надоедать пререкаться с тобой, Карли.  — Извините, — я опустила взгляд в пол, пытаясь изобразить чистое раскаяние. Действительно, меня немного занесло.  — Запомни: в этом мире нет добра и зла. Скорее, весь мир в белую полоску, но это не даёт тебе право судить. Потому что никто не идеален. И, думаю, все мы здесь не без греха, но это не означает, что я не человек. И если ты ищешь те чёрные полосы, то я всё же предпочитаю искать белые линии.  — Почему вы так говорите?  — Потому что я пытаюсь что-то тебе объяснить. — Думаете, моя жизнь изменится от одной вашей речи?  — Я думаю, тебе стоит выплюнуть эту гадость, — мистер Гилпер начал по очереди открывать маленькие ящички в своём столе из красного дерева. Или стол был просто покрашен в красный. Наконец он достал белый немного мятый листок бумаги и протянул его мне. Я избавилась от жвачки и выкинула бумажку в урну.  — Хорошо, что вы мне предлагаете?  — Может, ты бы попыталась ходить к нашему психологу?  — Вы намекает на то, что я должна рассказать этой женщине о том, как я перерезала себе вены на собственной кровати? Мистера Гилпера передернуло, и я поняла, что ему совершенно неприятна эта тема разговора. Мне бы тоже стоило придерживать свой язык, если бы я умела это делать.  — Должна же она хоть чем-то заниматься. Всё. Вдребезги.  — Нет. Я ходила к ней осенью. На свою голову.  — И что же?  — Она… странная.  — Видела бы ты себя со стороны.  — Я готова есть тоннами рыбий жир, только к ней не отсылайте. Она меня пугает. Мистер Гилпер закатил глаза и уставился на бледный потолок таким взглядом, будто там действительно было что-то занимательное. Наконец он посмотрел на меня и, будто разговаривая с ребёнком, монотонно спросил:  — У тебя когда-нибудь был парень?  — Что? Нет, конечно!  — Оно и видно.  — То есть? — я попыталась расслабить все мышцы, но меня будто цепями сковали, не давая и малейшего шанса, чтобы пошевелиться.  — Мне кажется, без психолога нам не обойтись. Тебе точно нужно выговориться.  — Даже не думайте об этом.  — Хорошо. Что ты предлагаешь?  — Я… У меня всё хорошо.  — Так думаешь только ты. Шестеренки в моих мозга начали быстро вращаться в поисках выхода из этой до безумия неловкой ситуации. Итак, что мы имеем? Я не хочу попадать в лапы монстра-психолога. Я не хочу задерживаться после уроков в школе. Я не хочу часто видеть директора. Я не хочу ни с кем делиться своими проблемами. Я вообще ничего не хочу. Но, тем не менее, мне нужно делать выбор, что я тоже делать не хочу. Я была бы не против провести всю свою жизнь в подростковом возрасте, потому что я совершенно не готова к взрослой и самостоятельной жизни. Единственными моими потребностями на этот момент были еда и сон. Еда на первом месте. Да чтоб меня так все любили, как я люблю пожрать. Аминь.  — Мистер Гилпер, мою душу даже Есенин бы не понял. Что уж говорить о каком-то психологе.  — В таком случае давай искать компромисс. Потому что я пообещал твоей маме поговорить с тобой.  — Вы поговорили.  — И почему бы тебе не попытаться поговорить нормально с Эммой?  — А раньше я с ней не нормально разговаривала? — мне было неприятно, что Эмма жаловалась на меня, будто я не старалась быть с ней спокойной и нормальной, но я понимала, что сама до этого довела, поэтому не могла никого обвинять. Во мне проснулось благоразумие.  — Скорее, твоей матери не хватает внимания. Так мы договорились?  — О’кей, — я вяло поднялась со стула и как в последний раз обвела комнату взглядом. — Я могу идти, а то меня заждался Эллиот.  — Эллиот?  — Мой сосед и водитель.  — Ах, да. Ты же не водишь машину. Ты бы могла ездить на автобусе.  — У меня нет автобуса.  — Карли…  — Ладно. Я поняла. До свиданья, мистер Гилпер. Я опоздала на работу, но никто этого даже не заметил, так как я сама по себе была незаметна. Домой вернулась поздно и, поужинав и вымыв за собой посуду, пошла дочитывать по двадцать третьему кругу «Хорошо быть тихоней». Теперь я обязана вставить цитату, которую я подчеркнула фиолетовым маркером, что означало её высшую степень важности для меня. «Все меняется. И друзья уходят. И жизнь ни для кого не останавливается».