B R O K E N

Я больше не хожу в больницу, не принимаю лекарства и не общаюсь с Эндрой. Отныне у меня есть только она — моя дорогая Линн, которую я люблю больше всего на свете. Её соулмейтом была девушка. Сердце, которое сейчас стучит внутри меня, принадлежало девушке. Билли Александра Эйлиш. Это её имя выгравировано на мраморном надгробии. Это она смотрела на меня из отражения, напоминая о себе. Это у неё голубые глаза и грустный голос. Это она посылала мне сигналы в мозг, пытаясь дать знать о себе. И если о ней можно говорить, как о моей прошлой жизни, то в прошлой жизни я был соулмейтом-лесбиянкой. Первое время Линн не могла привыкнуть ко мне — ведь я мужчина, а она никогда не спала с мужчинами. В её жизни была лишь Билли, которую она всегда ласково называла Алекс. Это была их история, другая история, в которой девушка встретила девушку, свою родственную душу, свою половинку, свою любовь на всю жизнь. После той ночи Линн стала избегать меня. Она боится, не доверяет мне, но всё же не может перебороть в себе притяжение. Она сломана, разбита, она задыхается от неизвестности, а я, как океанская волна, своим появлением грожу снести её оборону одним неосторожным движением руки. Я люблю её, а она боится, что я сделаю ей больно. Но разве может причинить боль тот, кто искренне любит тебя? Я люблю её, я знаю это, чувствую, и Линн это чувствует тоже. Каждый раз после работы я мчусь к ней, стою под дверью, прошу открыть мне, но она боится впускать меня. Час, второй — я устаю, отказываюсь бороться, собираюсь уйти спать в машину. Видя, что меня нет, Линн осмеливается выйти из квартиры в магазин, но я чувствую её даже на расстоянии, ловлю, целую, несу назад в квартиру, и мы занимаемся любовью — осторожно, ведь я понимаю, что первый у неё, что она не привыкла к мужским ласкам. Я балую её тем, к чему Линн привыкла за время отношений с Алекс. Она знакомится с моим телом, в то время как я знаю о ней практически всё. Знаю каждый её шрам, расположение родинок, ложбинку на груди, ямочки на пояснице… Я люблю её давно, впервые видя. Сегодня мы снова были на кладбище. Линн любит бывать здесь, ей одиноко и неуютно без Алекс. Она ещё не поняла, что её Алекс стоит сейчас рядом и смотрит влюблённым взглядом на её профиль. Мы молчим — слова здесь не нужны. Испытываю странное чувство, ведь я вижу на надгробии себя, но в то же время понимаю, что это не я, я жив, я здесь, я чувствую, я живу. Но я теперь другой. Навряд ли я стану прежним Джастином. Сейчас я, скорее, больше Алекс, нежели тот, кем меня привыкли видеть мама и Эндра. Начинается дождик, и мы решаем покинуть кладбище. Гнетущую тишину в салоне не способна разогнать даже музыка, которая, вместо того, чтобы отвлечь от мрачных мыслей, лишь усугубляет обстановку. Решительным жестом отключаю звук, ощущая, как по венам всё быстрее начинает бежать ток, ведь моя рука сейчас так опасно близка к ней. Линн даже не поворачивается, но напряжение её тела передаётся и мне, словно мы соединены с ней высоковольтными проводами. Интересно, если я щёлкну пальцами, вспыхнет ли искра? Хочется вырваться из плена наваждения, открыть окно, вдохнуть холодный воздух, чтобы протрезветь, прийти в себя от этого опьяняюще-сумасшедшего чувства близости, касаться своей кожей её тела, ласкать губами, разбивая поцелуями всё её такое ненужное сопротивление, чувствовать, как остро реагирует организм на просыпающиеся во мне доселе неизведанные чувства. Что чувствует сейчас Линн? Взаимно ли это? Она не доверяет мне, я знаю. Это ощущается в напряжении, повисшем между нами, возникшем с самого начала нашего общения. Рука недолго висит в воздухе, а затем нерешительно, словно заискивающе-просяще, ложится на её колено, и — о чёрт! Возможно ли такое? — меня словно на самом деле ударяет сильнейшим разрядом. Резко отдёргиваю ладонь, в то время как левая рука предательски дрогнула, крутанув руль. Машина виляет, и мне приходится схватиться за баранку двумя руками, чтобы нас не занесло на встречку. Что это было? Загадочный импульс понудил сердце стучать быстрее — до оглушающего стука в висках, до боли в давно зарубцевавшемся шраме, до тесноты в грудной клетке. Мой шумный выдох показался просто нереально громким в воцарившейся тишине. Линн не смотрит в мою сторону, но потирает своей маленькой ладошкой место соприкосновения. Господи, какая же она нереальная! Эти маленькие руки, сладкие пальчики, нежная кожа… — Линн… — голос хрипит, с силой вырываясь из пересохшего горла, и я понимаю вдруг, что уже не в состоянии следить за дорогой. Она снова напрягается всем своим телом, к которому я так безумно желаю получить доступ — я понял это давно, ещё в нашу самую первую встречу. Поворачивает голову так медленно, что кажется, будто я сойду с ума, состарюсь в ожидании, проживу ещё пятнадцать новых жизней. Серые глаза встречаются с моими взглядом — и внутри, словно в центрифуге, закрутились эмоции, заставляя до предела убыстрить темп и без того колотящегося сердца. — Отвези меня домой. Она волнуется — я вижу это, чувствую по голосу, который натянуто дрожит, вижу по расширенным зрачкам, по тому, как нервно трёт коленку своей миниатюрной ладонью. Уверен, она тоже хочет меня, просто не может понять, что прошлого уже не вернуть. Я возбуждён, я на пределе. Я не собираюсь останавливаться. Нужно поставить точку в этой истории. Мы останавливаемся у нужной этажки, и Линн пулей выбегает из машины. Бросая всё, следую за ней. Мы снова целуемся, она плачет, считая, что изменяет Алекс, а я просто не знаю, как ещё донести до этой маленькой глупышки, что Алекс — это, чёрт побери, я. Мы снова занимаемся любовью всю ночь, мне снова холодно и жарко, я снова схожу с ума и прихожу в себя. Линн так сладко стонет подо мной, что я готов взорваться от умопомрачительного наслаждения. Моя девочка, знала бы ты, как сильно я схожу с ума по твоему телу! Утром всё повторяется — она выгоняет меня из квартиры, и я снова еду на работу. Понимаю, ей нужно время, нужно разобраться в себе, нужно решить, что делать со своей жизнью. Сегодня у меня выходной, так что приходится ехать домой. Не знаю зачем, но достаю свою историю болезни — копия хранится в тумбочке, Эндра сказала, на всякий случай. Что-то подсказывает мне, что нужно до конца разобраться в этой истории, ведь Линн сказала, что она не давала никакого согласия на пересадку сердца, а других близких людей у меня, точнее, у Алекс, не было. Не люблю возиться с документами, но принуждаю себя к этому. На одной из страниц нахожу имя лечащего врача, быстро пробегаюсь глазами, пропускаю этот пункт, но что-то щёлкает в голове, и я снова пялюсь на эту строчку. Доктор Э.С. Чейз. Доктора Чейза зовут Роберт. Словно кто-то отмотал плёнку назад, и я вспоминаю свои первые дни после комы. Та медсестра — Николь — сказала, что утром придёт доктор Чейз. Николь при упоминания имена доктора сказала «она», я это помню точно. Неужели… Хватаю трубку и звоню Эндре. Неужели ты думал, что я смогу бросить тебя? Неужели думал, что я такая бесчувственная тварь? — кричит Эндра, размахивая руками и шагая по гостиной. — Я не могла позволить тебе умереть, понимаешь? И мне плевать на чувства какой-то там девки, её пара была почти мертва, а тебя ещё можно было спасти, понимаешь? Ты должен сказать мне спасибо за то, что жив сейчас! — И ты решила лишить её жизни, чтобы сохранить мою? — сжимая кулаки, угрюмо спрашиваю Эндру, а она, подойдя ближе, садится рядом и заискивающе заглядывает мне в глаза: — Я ведь люблю тебя, Джастин, пойми же ты наконец! Мой врачебный долг… — Твой врачебный долг заключается не в том, чтобы спасать жизни одним, убивая других! — взрываюсь я, подскакивая на месте, — из-за тебя умер ни в чём не повинный человек! Ты могла спасти его, а не меня! Зачем?! — Потому что я люблю тебя. Эндра плачет, а я запускаю пальцы в волосы, не зная, что делать. Сама того не желая, Эндра сломала жизни нам четверым. Жертв могло быть ровно в два раза меньше, если бы не её любовь ко мне. Я остался жив, но рад ли я сам тому, что живу? Эндра любит меня, я люблю Линн, а Линн любит Алекс, которой нет в живых, а её сердце теперь бьётся внутри меня. Я жив, но какой в этом толк, если я всё равно ничего не чувствую к Эндре? Боясь остаться без любимого человека, она спасла меня ценой чужой жизни, но в итоге вернула меня тому, у кого отобрала. Стоил ли тот отчаянный шаг таких жертв? Эндра любит меня, но я-то не люблю её. Теперь, когда я знаю всю правду, я тем более не смогу быть с ней вместе. Мы ссоримся, и она уходит в слезах — искренняя, любящая и сломанная. Все мы сломаны или убиты в этой войне любви. Я больше не смогу заснуть. Я теперь один, но может ли это что-нибудь значить? Весь день хожу сам не свой, и даже глубокой ночью не могу уснуть. Доктор Чейз — родной брат Эндры, а сама она — мой настоящий лечащий врач. Вот почему она всё время так тщательно следила за мной, вот почему не хотела, чтобы я вспоминал что-нибудь. Она не хотела, чтобы я вспомнил прошлую жизнь, боялась, что вспомню и чужую. Возможно, она поступила эгоистично, но я не виню её и не осуждаю, ведь она пошла на этот шаг из-за любви. Из-за любви ко мне, а я оказался неблагодарной тварью. Но разве можно заставить полюбить сердце, в котором уже давно кто-то живёт? Проходит ещё несколько дней, я не общаюсь ни с кем и стараюсь избегать района, в котором живёт Линн. Наверное, мне и впрямь следует забыть и её, и Эндру, и попытаться начать жизнь с чистого листа — как знать? Приняв это решение, понимаю, что это — единственный выход из ситуации. Это несколько облегчает моральное состояние, но не может заглушить душевных мук и угрызений совести. Стараясь забыть обеих, пытаюсь жить нормальной жизнью. И, кажется, это у меня получалось — ровно до сегодняшнего утра, которое стало поворотным в моей жизни. Теперь я точно знаю, что мой соулмейт — это не Эндра, и причина проста: на внутренней стороне запястья появилась татуировка на японском — прямо как зеркальное отражение иероглифа «Вечность», который набит на том же месте у Линн.