Золотой рассвет. Часть 2. Последний Союз

Любите нас, пока мы живы — слезами мертвых не поднять. Афоризм неизвестного автора Слезы не к лицу королю людей, Укрой мою боль, Элостирион… Наталья Васильева «Элостирион» Убедившись, что с сыновьями все в порядке и они отлично обосновались на востоке, Элендил занялся делами своего королевства, которое находилось совсем недалеко от земель, принадлежащих его другу Гил-Галаду. По ночам его мучили такие же кошмары, как и Исилдура, однако он старался ни с кем об этом не разговаривать: с детства ему внушали, что жаловаться на свои беды кому бы то ни было, тем более жене и детям — позор, более того, глава семьи должен их защищать, быть для них опорой и поддержкой, а не показывать им свою слабость. В отличие от своего старшего сына, питавшего к своей жене в лучшем случае симпатию, Элендил очень любил свою супругу Алдамирэ. Как и полагалось благовоспитанной молодежи из хороших семей, познакомились они на собственной свадьбе, однако это не помешало им стать не просто добрыми друзьями, но и действительно крепко полюбить друг друга всем сердцем. Алдамирэ, осторожно выяснив, что нравится и не нравится ее дорогому мужу, старалась окружить его заботой и вниманием и избавить от малейших поводов для раздражения, стараясь быть по-настоящему хорошей женой. Элендил же был совершенно очарован своей супругой, и с годами это чувство не угасло. Несмотря на свое нынешнее подавленное состояние, когда ему время от времени просто не хотелось жить и все валилось из рук, он по-прежнему не мог устоять перед несравненной красотой своей жены, и в итоге Алдамирэ забеременела в четвертый раз. Ребенок должен был появиться на свет примерно в середине лета 3391 года, и Элендилу почему-то казалось, что непременно будет еще один сын. Ему подумалось, что все начало постепенно налаживаться после ужасов Акаллабет, и теперь с рождением малыша он понемногу забудет обо всем случившемся… хотя Хэрендила ему не удастся забыть уже никогда. Исилдур пару раз порывался поговорить с отцом о своем пропавшем без вести младшем брате, но Элендил либо резко обрывал сына, советуя ему больше не вспоминать об этом, либо переводил беседу на что-то другое: он боялся, что не сможет при этом долго скрывать свои чувства, а жаловаться на что-то собственному ребенку, пусть даже у того давно есть свои дети, или показывать ему свою слабость — худший позор трудно себе представить. Порой он ловил себя на мысли, что Гил-Галаду, окажись тот более жестким и настойчивым, по его требованию рассказал бы все, но король Нолдор оказался слишком обходительным и благовоспитанным эльфом и тем самым оставил лучшего друга один на один с его горем. Сама же Алдамирэ чувствовала себя немногим лучше, чем муж; узнав, что ждет ребенка, она стала еще более подавленной. Большую часть дня она проводила в своих покоях и лежала, свернувшись калачиком и глядя в стену. Иногда после уговоров Элендила и служанок она выходила к обеду или ужину, но ела как будто без удовольствия, не ощущая вкуса блюд. Лекари, которых встревоженный супруг позвал во дворец, в недоумении разводили руками: телесно Алдамирэ была совершенно здорова, и они ничем не могли объяснить ее странное состояние. Элендил, беспокоясь за жену, попытался с ней поговорить и выяснить, что происходит, но та лишь покачала головой. — Мне страшно, — сказала она. Он удивился: почему страшно? Ведь Алдамирэ как-никак уже много лет замужем, она не юная девушка, ожидающая первенца и боящаяся того, что ей в связи с этим предстоит, она уже родила троих здоровых детей, и каждый раз все проходило благополучно. Однако, попробовав чуть подробнее расспросить жену о том, что ее гнетет, он так и не смог получить внятного ответа. — Я не знаю, как объяснить, — прошептала она. — Мне просто страшно. Элендил попытался успокоить Алдамирэ, напомнив ей, что она далеко не впервые становится матерью, и стал едва ли не в прямом смысле слова сдувать с нее пылинки, однако его жена по-прежнему оставалась грустной и подавленной, и веселее ей не становилось. Мужа это сильно тревожило, однако он ничего не мог сделать и утешил себя тем, что на женщину просто так повлияла беременность и наверняка ее странное состояние пройдет после появления малыша на свет. Накануне родов в королевский дворец в Аннуминасе прибыли лучшие повитухи и лекари, готовые оказать Алдамирэ всю необходимую помощь, даже Гил-Галад по просьбе своего друга отправил в Арнор самого толкового эльфийского целителя. Как только будущая мать в середине дня почувствовала первые схватки, ее тут же отвели в отдельные покои. Элендилу оставалось мучиться неизвестностью в одиночестве, поскольку комната роженицы — не место для мужа; они же не вастаки какие-нибудь — те, как рассказывают люди, не только не стесняются наблюдать за появлением на свет собственных детей, но и сочинили целую балладу в честь жены своего правителя, рожающей ему наследника. Время шло, но никто так и не явился к будущему отцу сообщить радостную весть о том, что у него родился сын или дочь. Элендил, не находя себе места от волнения — он помнил, что его старшие дети появились на свет довольно быстро после начала у Алдамирэ первых схваток! — сам пошел спросить лекарей, как его жена, но те с вежливым поклоном ответили, что пока что придется немного подождать. Сам не зная почему, Элендил почувствовал, что в этот раз дело однозначно плохо. Его подозрения подтвердил эльфийский целитель Халлон, который вышел к обеспокоенному супругу ближе к рассвету. — Ну как она? — срывающимся голосом спросил король Верных, заметив испуганное выражение на лице эльфа. — Ребенок так и не появился, — покачал головой тот, и по его голосу Элендил понял, что его не радует состояние Алдамирэ. — Первый раз вижу такое. Столько времени прошло, а головка до сих пор не показалась. Бывает, конечно, что младенец идет ножками, хоть и редко, но тут и этого нет. — Ну так сделайте что-нибудь! — Элендил, испугавшись за жену, забыл обо всякой вежливости. — Чему вас учили, вы же целитель, балрога вам в штаны! — Конечно, мы сделаем все, что в наших силах, — коротко поклонился нолдо, ошарашенный такой резкостью со стороны обычно мягкого и спокойного Элендила, и снова отправился к Алдамирэ. Где-то через полчаса из комнаты роженицы вышла одна из повитух — принести еще воды; дорогу ей преградил разгневанный и напуганный муж. — Да что все-таки происходит? — схватил он за плечо женщину. — Вы так по-прежнему и не можете ничего сделать?! Та испуганно затрясла головой, на лице ее было выражение крайней растерянности. — Нет… Все известные нам приемы и советы оказались бесполезными. — Я хочу видеть свою жену, — жестко произнес Элендил. Повитуха собиралась отказать ему — это было как-то не принято, но он выглядел настолько решительно, что та не осмелилась перечить и кивнула. Когда Элендил открыл дверь в комнату, увиденное ужаснуло его настолько, что он, буквально отшвырнув с дороги Халлона, кинулся к постели, на которой лежала его любимая Алдамирэ. Ее нижняя рубашка и простыня пропитались кровью, но ребенок по-прежнему не выходил наружу; лицо несчастной женщины было пепельно-серым, губы — синеватыми, и она слабо постанывала. Муж позвал ее по имени, но она ничего не ответила, даже не узнала его — настолько ей было плохо. Он не был сведущим в целительстве человеком и уж тем более никогда не присутствовал при родах, но ему было достаточно одного взгляда на жену, чтобы понять, что она умирает — вместе с ребенком. — Сделайте хоть что-нибудь! — с болью и яростью в глазах Элендил обернулся к Халлону. — Я еще раз спрашиваю, чему вас учили! Совсем ничему? — Мы и так сделали все, что могли, — ответил за эльфа один из арнорских лекарей. — Уж скольким детишкам я помог на свет появиться, но такое вижу впервые. Простите нас. — Вы еще и прощения просите?! — процедил сквозь зубы король дунэдайн, разумом понимая, что все происходящее — не вина этих людей, но сердцем отказываясь осознавать, что с Алдамирэ случилось непоправимое и что она навсегда уходит от него. Сев на кровать рядом с женой, он склонился к ней и провел рукой по ее щеке, но тут заметил, что она потеряла сознание и едва дышит. — Алдамирэ, — прошептал он. — Пожалуйста, не умирай. Не оставляй меня одного. Я тебя люблю. Я очень тебя люблю. Я не знаю, как буду без тебя здесь… Еще несколько мгновений его жена была с ним, а потом сердце ее вдруг перестало биться, и почти одновременно с тем оборвалась, не успев еще толком начаться, и жизнь так и не рожденного младенца в мертвой матери. *** Алдамирэ похоронили на берегу озера Дрема — муж не стал возводить для нее пышную гробницу или ставить на могиле статую в полный рост, как-то было принято в позднем Нуменоре, ведь при жизни покойная не любила роскоши. Был простой холмик, украшенный цветами, и несчастному супругу казалось, что этого вполне достаточно. — Ей бы понравилось, — коротко бросил он кому-то из своих приближенных. В день ее смерти на землю, несмотря на разгар лета, обрушился страшный ливень, и Элендилу казалось, что в этом мире будто бы никогда и не было любви — только боль, смерть и отчаяние. Говоря по правде, после гибели Нуменора он думал, что самое страшное в его жизни уже свершилось, и он все же сможет с этим справиться — ведь рядом с ним были Алдамирэ, дети и лучший друг. Он жестоко ошибся. Гил-Галад приехал в Арнор поддержать товарища, но Элендил, с холодной благодарностью выслушав его соболезнования, еще больше замкнулся в себе и по большей части отмалчивался. Эрейниона пугало то, что его друг даже не плачет — уж сам король Нолдор на его месте давно рыдал бы в голос на могиле любимой жены и ребенка. Он прекрасно помнил, как тяжело переживал смерть Келебримбора и как убивался по своему ненаглядному брату над тем безымянным холмиком в Эрегионе, под которым Элронд похоронил то, что осталось от несчастного Тъелпе, и такое угрюмое молчание вызывало у него недоумение. Однако он ограничился сочувствием на словах, не стал даже пытаться разговаривать с Элендилом о смерти его супруги и поскорее засобирался домой, чтобы не показаться другу бестактным. — Как хорошо, aran, что вы не женаты и детей у вас нет, — неожиданно сказал ему на прощание Элендил, который, несмотря на случившееся, так и не снял с пальца брачное кольцо. — И не надо, не придется вам из-за близких переживать. Знаете, на нашей свадьбе Алдамирэ поклялась мне, что будет любить меня до самой смерти. А я ей пообещал, что буду любить ее вечно. Видимо, так оно и вышло. Дня три после смерти жены Элендил вообще не ложился спать — ему просто не хотелось; он сидел у окна до самого рассвета, пристально вглядываясь в ночную тьму, пока звезды не начинали бледнеть и гаснуть, а горизонт не становился алым, как кровь. Сам вид их супружеской постели, такой пустой и холодной без Алдамирэ, нагонял на него тоску и страх. Однако усталость все-таки взяла свое, и к терзавшим короля дунэдайн ночным кошмарам с заливающими все вокруг гигантскими волнами добавился еще один. Ему снилась Алдамирэ — живая, веселая, здоровая, с ребенком на руках. Вот она подходит к мужу, что-то рассказывает, кормит младенца грудью… Просыпаясь среди ночи от очередного кошмара, Элендил еще острее ощущал свое уже полное теперь одиночество и нежелание жить. Уж лучше бы он погиб с теми, кто остался в Нуменоре, и не влачил бы теперь подобие существования в этой неприветливой чужой земле… Элендилу было даже не с кем поделиться своим горем: показывать свою слабость детям не подобает, они и так тяжело пережили смерть матери, и им сейчас наверняка не лучше, а Гил-Галад, несмотря на все его хорошее отношение к королю Верных, казался тому еще более далеким, чем небесные светила. Впрочем, это его не удивляло: эльфу и было положено держаться со смертными людьми несколько отстраненно. На самом деле Эрейнион вовсе не был каменной статуей, как это казалось его лучшему другу; просто по своему характеру он был несколько застенчив и плохо себе представлял, что именно нужно делать в подобных ситуациях и как себя вести. Поэтому, не зная, как утешить товарища на словах, он решил сделать ему подарок. Прямо на границе Арнора и Линдона находилась гряда крутых холмов, на которых король Нолдор выстроил три высокие белые башни; самая высокая из них еще во время работы получила название Элостирион. — К счастью, Враг погиб, и нам больше никогда не придется ждать его нападения, — сказал Гил-Галад своему другу, — поэтому сторожевые башни нам больше не нужны. Однако я знаю, что ты любишь уединение; если вдруг тебе захочется побыть вдали ото всех, ты можешь прийти сюда. А с самого верха Элостириона можно даже видеть море. — Вы выстроили их для меня, aran? — удивился Элендил. — Даже не знаю, как вас и благодарить, я и не ожидал такого дара. — А ты думал — для себя? — улыбнулся эльф, в душе радуясь, что ему хоть как-то удалось отвлечь друга от печальных мыслей. — Они твои. Ему было не слишком удобно от того, что Элендил, несмотря на долгие годы общения, по-прежнему подчеркивал дистанцию между ними и обращался к нему только по титулу и на «вы», но в очередной раз предпочел промолчать. Мало ли, ну приучили, может быть, человека так с раннего детства — ведь если судить по рассказам самого короля Арнора, Амандил воспитывал сына довольно строго и не позволял ему ни малейшего отступления от правил приличия. Пусть обращается как хочет, ведь это, в конце концов, никак не мешает их дружбе. Самому же Элендилу подарок Гил-Галада пришелся очень даже по душе: он часто приходил туда, когда ему и в самом деле хотелось побыть одному, и перенес туда один из семи палантиров — огромных круглых камней, еще в старину подаренных эльфами нуменорцам и вывезенных им с Острова. Палантиры обладали особыми свойствами: они могли использоваться для общения, а также для наблюдения за событиями, происходящими далеко от места, где в это мгновение находился камень. Палантир Элендила не был связан с шестью другими, в него можно было увидеть лишь море и Тол-Эрессэа, но иногда король Арнора, даже понимая, что это бесполезно, часами смотрел в свой камень как будто в тщетной надежде увидеть хоть что-то из прежней жизни, ушедшей от него навсегда вместе с Нуменором и Алдамирэ.