Золотой рассвет. Часть 2. Последний Союз

Зависть и злоба терзают меня. Тот, кому я завидую, красив, добр, повелевает тысячами людей. Меня же все они проклинают и ненавидят. Ради захвата власти в стране я пойду на все, вплоть до убийства. Сказания о египетских богах Если другу платишь злом, чем заплатишь врагу? Аккадская поговорка Где-то недели через две после встречи с Элеммакилом Гил-Галад получил письмо от своего дяди Макалаурэ. «Дорогой Эрейнион, нам с Майтимо очень нужно с тобой поговорить. Пожалуйста, приезжай ко мне четвертого сентября в полдень. Надеюсь на скорую встречу. Макалаурэ» Прочитав его, Гил-Галад долгое время пребывал в растерянности и не знал, как себя вести. С одной стороны, ему хотелось увидеть живого и здорового Майтимо и выяснить, чего хочет Макалаурэ, с другой — ему как-то совсем не нравилось беседовать со вздорным братцем Элеммакилом. Элронд, которому король Нолдор рассказал о прошлом визите к родичам, посоветовал ему никуда не ездить — все равно ничего хорошего от феанорингов он не услышит. — Aran Meletyalda, — пренебрежительно произнес его герольд, — к сожалению, я сам в детстве был вынужден вместе с моим досточтимым братом провести некоторое время в обществе этих эльфов, и я не могу не признать, что у меня сложилось о них самое что ни на есть неприятное впечатление. Это высокомерные сыновья Феанора, которые презирают всех остальных по праву рождения, а потому ничего, кроме очередных оскорблений, вы от них не дождетесь. Мне очень жаль, но это именно так. Вы, разумеется, можете не прислушаться к моим словам, потому что я всего лишь ваша незаметная тень и не в моем праве давать советы великому и могущественному государю, но я бы на вашем месте отказался бы от идеи в очередной раз навестить Маэдроса и Маглора. Они не могут питать никаких теплых чувств к внуку Финголфина. Гил-Галад готов был согласиться со своим верным слугой, потому что в его словах был свой резон, однако тут вмешался Исилдур, который случайно присутствовал при том, как король Нолдор читал письмо дяди. — Ну, я бы не стал рубить сплеча, — возразил он Элронду. — Как-никак, Майтимо и Макалаурэ — близкие родичи государя Гил-Галада, и если они просят о встрече, то это неспроста, я не думаю, что они позвали бы его к себе, чтобы просто обругать или побеседовать о том, как лучше печь пироги. Поэтому я, aran, думаю, что вам лучше было бы съездить к ним, в конце концов, это займет не так много времени, вдруг вы услышите что-то важное? — посоветовал он Гил-Галаду. — Если это окажется именно так, значит, вы не зря у них побывали, а если нет — так вас никто не держит, начнут говорить вам колкости — встанете да уйдете. Элронду его слова пришлись очень не по душе. — Мне кажется, что смертные не всегда правильно мыслят, — заявил он таким тоном, как будто Исилдура не было в комнате. — Мой повелитель, неужели вам не хватило оскорблений со стороны феанорингов? Гил-Галад давно заметил, что его герольд относится к Исилдуру и Элендилу с явным пренебрежением, и ему это очень не нравилось, однако он так ни разу и не решился сделать ему замечание — ему казалось, что Элронд сильно страдал из-за того, что его брат Элрос выбрал путь людей, и поэтому до сих пор не может простить ему последствия такого решения и недолюбливает его потомков. — Прости, Элронд, но мне кажется, что он прав, — Гил-Галад повернулся к окну и поэтому не заметил горящего ненавистью взгляда своего приближенного, который тот бросил на Исилдура. — Если я поговорю со своими родичами, от меня и в самом деле кусок не отвалится. Вдруг я действительно узнаю нечто важное? Сын Эарендила скроил недовольную мину, но ему пришлось смириться с решением короля. На следующий день Гил-Галад оседлал коня и снова поехал в гости к своему дяде Макалаурэ. *** Исилдур по-прежнему не мог спать по ночам. Днем он разговаривал с женой, детьми, пытался играть с младшим сыном, улыбаться друзьям-эльфам и делать вид, что все хорошо — хотя получалось это у него плохо и, как ему казалось, откровенно жалко. Однако потом наступала ночь, а вместе с ней возвращались и кошмары — кошмары, которым, казалось, теперь не будет конца. Исилдур постоянно чувствовал себя совершенно разбитым, поскольку порой спал не больше трех часов в сутки, и с трудом сдерживался, чтобы случайно не сорвать зло на ком-нибудь из домочадцев — хотя порой ему казалось, что-то мгновение, когда он уже не сможет держать себя в руках, рано или поздно наступит. И что тогда? Кто попадется ему на дороге и на кого он выплеснет свое раздражение и ярость? Ему очень не хотелось, чтобы Фириэль или дети вдруг поняли, что с ним творится — они-то думают, что все в порядке, но это вовсе не так! Поздно вечером он лег в кровать и вроде бы даже заснул, но внезапно его внимание привлекло громкое мяуканье, доносящееся из угла. Подняв голову от подушки, он увидел там два светящихся синих глаза. У Элронда в Имладрисе жило несколько кошек, но это были самые что ни на есть обыкновенные беспородные дворовые зверьки, которых держали для ловли мышей, и ни у кого не было таких странных глаз. Исилдур сел на кровати, пытаясь сообразить, где и у кого он мог видеть подобный взгляд. И тут его осенило: Саурон. Он же может менять обличья, если легенды не врут! Неужели он здесь?! Слепо шаря рукой в темноте, Исилдур нащупал висящий на стене в ножнах кинжал гномьей работы, который в свое время подарил Элронду в знак дружбы один из королей гномов. Долгие годы он служил украшением, и никто не мог подумать, что вдруг он кому-то понадобится. Вытащив его, старший сын Элендила метнул его в синеглазое чудовище в углу; оружие угодило зверьку-оборотню в горло, и тот растянулся на полу, не успев издать и звука; жуткие синие глаза погасли, и Исилдур смог рассмотреть в темноте растекающуюся вокруг лужу крови. Неужели ему удалось убить порождение зла? Исилдур встал с постели, подошел к столу, зажег свечу… и, повернувшись к тому углу, где был кот, не увидел ровным счетом ничего. Ни трупа, ни крови…, а кинжал по-прежнему висел в ножнах на своем месте. Как такое могло произойти? Ведь он прекрасно помнил, как схватил оружие, ощутил в ладони его тяжесть, сомкнул пальцы вокруг рукояти, швырнул в синеглазого оборотня, увидел кровавую лужу, которая ночью казалась черной… Вражий морок? Следующим утром он интереса ради решил спросить у Элронда, не водится ли у того часом в Имладрисе черного синеглазого кота, и рассказал герольду Гил-Галада о своем ночном видении. Тот выразительно покрутил пальцем у виска. — Какие еще черные коты? Во-первых, котов у меня нет, есть четыре кошки. Во-вторых, черных тут тоже нет, есть две трехцветные и две черные с белым, ты же их сам видел. В-третьих, у тебя с головой все хорошо? Где ты видел кошек с ярко-синими светящимися в темноте глазами? Что-то с тобой странное творится, я уж давно заметил, надо, пожалуй, твоему отцу рассказать! Исилдур решил больше не откровенничать с Элрондом — еще возьмет и в самом деле сочтет безумным. Однако той же ночью, лежа в постели, он внезапно увидел, как по комнате из конца в конец пробежал черный кот со сверкающими, как сапфиры, ярко-синими глазами; в горле у него торчал гномий кинжал, и на деревянные половицы падали капли крови. Исилдур снова сел на кровати, протер глаза; странное видение исчезло, как будто его никогда и не было. Он снова лег, отвернулся к стене и попытался заснуть. Как ни странно, в сон он провалился почти сразу, но только тот обернулся очередным кошмаром. В нем его глазам предстала стена, целиком сложенная из черных камней; чем-то она напомнила ему Храм Тьмы в Арменелосе. Исилдур ожидал увидеть Волну, в очередной раз захлестывающую все вокруг и утаскивающую на дно, в ледяную темную глубину, его самого, но вместо этого ему предстояло нечто еще более страшное. Возле стены сидел, бессильно прислонившись к ней спиной, его старший сын Элендур; его кольчуга была изорвана, одежда пропитана темно-красной кровью, вокруг тоже растекалась кровавая лужа. В какое-то мгновение Элендур приоткрыл глаза, и тут рядом внезапно возник Саурон с жутким вороненым мечом в правой руке, который тут же занес над беспомощным врагом для последнего удара. — Нет! — отчаянно закричал Исилдур. — Нет! Остановись, ты, чудовище! Если ты уж так хочешь кого-нибудь убить — ты же не можешь не убивать! — то лучше убей меня! Пощади моего сына! Оставь его в покое! Саурон повернулся к нему и со зловещей усмешкой опустил оружие. Их взгляды встретились, и тут Исилдур ощутил совершенно непередаваемый ужас — как будто его затягивало в какую-то черную воронку с синими всполохами по краям. В следующее мгновение он проснулся и долго не мог прийти в себя. Сейчас он понял, что очень боится за своих детей, в особенности за старшего сына — почему ему уже много лет подряд снится расправа Саурона именно с Элендуром? Исилдур много отдал бы за то, чтобы иметь возможность не тащить их с собой на войну, но понимал, что если он так поступит и прикажет им остаться в Арноре, его никто не поймет — да и сами его сыновья прежде всего, в конце концов, они уже сами взрослые мужчины и воины. Делать было нечего; для себя он решил, что постарается либо не отпускать детей от себя ни на шаг и защищать в случае опасности пусть даже ценой собственной жизни, либо отправить их в относительно безопасное место, если таковое будет. *** Приехав к Макалаурэ, Гил-Галад застал дома только его самого и Маэдроса — несмотря на все пережитое, старший сын Феанора совершенно не изменился. Как бы между делом Маглор сообщил, что его жена с детьми поехала навестить своих родителей, но король Нолдор заподозрил, что глава семьи наверняка нарочно спровадил их в гости, чтобы иметь возможность побеседовать с племянником наедине без ехидных высказываний старшего сына. — Ну, здравствуй, Звездочка, — поприветствовал его дядя; Гил-Галад вздрогнул, словно от удара или сильного испуга — он сразу вспомнил, как к нему обращался зверски убитый Келебримбор. — Здравствуйте, — он попытался сделать вид, что не обратил на это внимания. — Вы прислали мне письмо, и я приехал. — Мы очень рады, что ты приехал, дорогой племянник, — вступил в разговор Маэдрос, — нам очень нужно с тобой поговорить. Но сперва чайку. Садись за стол, отдохни немного с дороги, расскажи, как у тебя дела, а потом и побеседуем. Гил-Галад умиротворенно прихлебывал чай из красивой белой чашки с золотым ободком и отщипывал кусочки от пирога с черной смородиной, когда Майтимо решил наконец перейти к тому, ради чего они с братом позвали племянника в гости. — Эрейнион, — начал он, — мне надо рассказать тебе одну очень неприятную вещь. Собственно, о том, с чего все началось. Пожалуйста, не перебивай меня и выслушай до конца. Надеюсь, после этого ты изменишь свое решение и не пойдешь воевать с Сауроном. То, что я тебе сейчас скажу, возможно, тебя напугает или удивит. Я тоже поначалу не поверил, но, к сожалению, это оказалось правдой. Король Нолдор замер с раскрытым ртом. Он не ожидал такого, более того — его дядя вел себя как-то чересчур… странно для сына Феанора, говорил необычно мягко и с непонятной грустью в голосе… — Хорошо, дядя, я тебя слушаю, — вымученно улыбнулся Гил-Галад. — Ты прекрасно знаешь, — сказал Майтимо, сжимая единственную руку в кулак, — что большая часть эльфов, пробудившихся в Средиземье, отправилась в Валинор. Были те, кто не пошел — Авари. Но были и те, кто ушел с… Мелькором, — было видно, что он произнес это имя через силу, одно воспоминание о том, кому оно принадлежало, вызывало у эльфа неприятные чувства. — Эллери. — Что? — хмуро взглянул на дядю король Нолдор. — Не перебивай меня, дослушай до конца, я же просил. Манвэ и Мелькор всегда были врагами, даже еще до того, как Мелькор превратился в Моргота. Я не знаю, из-за чего все случилось, но Война Могуществ выглядела несколько иначе, чем я себе представлял. В то время Эллери были на стороне Врага, и Манвэ в ходе войны уничтожил их всех. Весь народ. Пленных он приказал казнить, — тут Майтимо ненадолго замолчал, словно ему не хватало мужества рассказывать племяннику эту историю, — и это было на глазах у моего деда и твоего прадеда Финвэ. Тот не понимал, что за мерзкое создание этот Манвэ, и сдуру поддержал его, тогда еще не понимая, что делает. За это Мелькор проклял его самого и весь его род. Гил-Галад смотрел на дядю с откровенным удивлением и недоумением. Какие еще Эллери? Что за чушь? Почему он вдруг говорит такое о Валар? — Прости нас, что мы тебе рассказываем такие ужасные вещи, — неожиданно поддержал брата Макалаурэ. — Просто это все в итоге и привело к тому, что мы бросили твоего отца в Хэлкараксэ. Мы не хотели. Но наш отец настоял. Потом годы спустя мы поняли, что он, возможно… был прав. Прости, я знаю, что это жестоко… — Лаурэ, подожди со своими извинениями, дай я расскажу все до конца, — остановил его Маэдрос. — Когда расскажу, может, их и не потребуется, Звездочка сам все поймет. — Это была жуткая казнь. Всех пленных повесили на склонах Таникветил на растерзание орлам Манвэ, — негромко вставил Маглор. — Да. Там было много детей. Их Манвэ не стал убивать, а просто стер им память. Одной из них была моя бабушка, Мириэль — раньше ее звали Тайли. И волей случая она влюбилась в того, кто был причастен к гибели ее народа, вышла за него замуж, а когда поняла, что произошло… я думаю, что это ее убило, — сделал вывод Маэдрос. — А я думаю, что к этому причастен Манвэ, — решил его брат. Он хотел было взять племянника за руку, но Гил-Галад со страхом в глазах отдернул кисть. Оба его дяди сошли с ума? Зачем они сочиняют эту чушь? Этого просто не может быть, потому что не может быть, и все тут! — Когда мы бежали из Валинора с отцом, — почти смущенно произнес Майтимо, — мы не хотели бросать наших родичей на произвол судьбы. Я думал вернуться за Финьо, но отец сказал мне — и думать забудь. Потом я понял, почему. Если бы мы вернулись, на том берегу вместо наших родичей нас мог ждать Манвэ с войском, у которого с ослушниками был разговор короткий — он бы нас тоже на скале подвесил. — И еще поэтому мы просим… нет, умоляем тебя остановиться, — мягко сказал Макалаурэ. — Благословенный Валинор на деле — жуткое место. Хуже Ангбанда. И если тебя убьют на войне, а после смерти ты окажешься там, тебе уже никто и ничто не поможет. Саурон ни в чем не виноват. Твоего брата Тъелпе изуродовал и едва не убил Элронд, а вовсе не он. Гил-Галад уставился невидящим взглядом в пол, пытаясь осмыслить все то, что только что ему сказали, а потом рассмеялся. — Прошу простить меня за неучтивость, — он поднялся с кресла, — но это откровенная чушь. Я понимаю, что вы оба меня очень любите и пытаетесь уберечь от возможной опасности, но не таким же образом! — в его голосе зазвучал гнев. — Прежде всего, я мужчина и воин, а не маленькая девочка с куклой, и я знаю, с какого конца берутся за меч. Я вполне способен защитить себя и тех, кто мне дорог, а оберегать меня не надо, я уже давно не дитя. Кроме того, я не могу понять, зачем вам понадобилось сочинять глупые байки, в которые могут поверить только совсем уж лишенные разума или младенцы! То, что вы мне тут рассказывали — полная чушь. И уж тем более я никак не возьму в толк, что сподвигло моего родного дядю защищать Саурона! — Он заступился за меня в Ангбанде, когда я был в плену, — виновато сказал Майтимо. — И это повод защищать убийцу? Я не верю в то, что он не причастен к смерти моего брата! Один хороший поступок не отменяет сотен и тысяч плохих! Гил-Галад подошел к Майтимо и Макалаурэ и крепко обнял сначала одного, потом другого — ссориться с родичами ему вовсе не хотелось, да и нрава он от природы был довольно спокойного и мирного. Другой на его месте однозначно бы разозлился, но король Нолдор решил, что оба его дяди просто решили таким неуклюжим образом уговорить его не ходить на войну — естественно, не продумав, что будут ему говорить. — Я сердечно благодарю вас за заботу, — как можно более учтиво ответил он, — но я не собираюсь менять свое решение и уж тем более не стану плохо относиться к Элронду. Простите меня, но мои друзья-дунэдайн нуждаются в моей помощи, а я не могу бросить их на произвол судьбы на растерзание Саурону. Маэдрос и Маглор переглянулись и только разочарованно покачали головами. — Будь осторожен, племянник. Береги себя, — с грустью произнес Макалаурэ. *** Вернувшись из гостей, Гил-Галад не стал ничего рассказывать друзьям — просто коротко упомянул о том, что родичи в очередной раз уговаривали его поберечь себя и не ходить на войну, потому что по-прежнему видят в нем маленького эльфенка. — Я понимаю, что дядя Майтимо пообещал моему отцу позаботиться обо мне, если с ним что случится, — возмущался он, — но не так же! — А мне кажется, что оба сына Феанора — просто трусы, — высказал свое предположение Элронд. — Не могу понять, что на них нашло? Моргота не боялись, а прихвостня его… уж простите меня, Aran Meletyalda, что я так отозвался о ваших родичах. Гил-Галаду было неприятно то, что его герольд назвал Майтимо и Макалаурэ трусами, но он в силу своего спокойного характера не стал кричать на Элронда и его отчитывать — ну, думает так и пусть себе думает. Куда большее беспокойство у него вызывал Исилдур, который ходил по Имладрису с совершенно затравленным выражением лица. — С тобой все хорошо? — осторожно поинтересовался король Нолдор. — Тебе нездоровится? Или у тебя в семье не все ладно? Может, я могу чем-то помочь? Исилдур на деле был в полном отчаянии после своих более чем странных видений, но не решился рассказать об этом Гил-Галаду. Во-первых, он постеснялся — все-таки это король Нолдор, во-вторых, Элронд уже намекнул ему на то, что он не в своем уме, и теперь ему уж точно не хотелось, чтобы Гил-Галад тоже счел его безумным. — Ничего страшного, все в порядке. Я просто не выспался и немного устал, вот и все, — уклончиво ответил он. От Гил-Галада не укрылось то, что сын его лучшего друга не просто не высыпается, а вообще не спит по ночам, но он, будучи эльфом обходительным и деликатным, в свою очередь тоже постеснялся задавать вопросы и тем более требовать от Исилдура, чтобы тот рассказал ему о том, что с ним происходит. Поэтому он счел за лучшее сделать вид, что его удовлетворил ответ родича, и больше ни о чем его не спрашивал.