Золотой рассвет. Часть 2. Последний Союз

Исилендила разбудил грубый окрик Морнэмира. — Эй, а ну, вставай, уже почти полдень! Думаю, кое-кто был бы очень рад с тобой повидаться! Юноша резко вскочил, хлопая заспанными глазами и глядя на светловолосого каукарэльдо. Тут он снова ощутил резкую дурноту, в глазах у него потемнело, голова закружилась, и Морнэмир едва успел его подхватить. — Эй, что с тобой? — в его голосе пленнику почудилось беспокойство. — Тебе плохо? — Сейчас пройдет, — Исилендилу не хотелось бы в очередной раз навлечь на себя гнев и побои, поэтому он решил сделать вид, что все в порядке. — Что случилось? — настойчиво переспросил Морнэмир. — Ничего страшного, — Исилендил попытался собраться с силами и сделал глубокий вдох, чувствуя, что перед глазами у него все как в тумане. — А ну, говори, — прикрикнул на него каукарэльдо. — Меня в бою ударили по шлему чем-то тяжелым, каким-то оружием или камнем, — ответил Исилендил, понимая, что с братом он теперь точно встретится уже только на том свете — вряд ли прислужнику Саурона нужны больные рабы. — Так, на меня смотри, — Морнэмир пристально взглянул юноше в глаза. — Голова болит, кружится, тебя тошнит? — Да, — нерешительно прошептал юноша. — Тогда никакой тебе пока работы, у тебя сотрясение мозга. Лежи тихо, вставать тебе разрешаю разве что очень ненадолго, сейчас принесу тебе лекарство, оно снимет дурноту и головокружение. Исилендил хотел было спросить Морнэмира о Менельдуре, но побоялся: кто его знает, что ему придется услышать и как себя поведет это чудовище. Больше всего он боялся узнать о смерти старшего брата, хотя и понимал, что это неизбежно и только вопрос времени. — Ничего страшного, отлежишься, — сказал Морнэмир, покидая комнату. — Кости целы, ран на голове нет. Бывает куда хуже, видал я одного человека, у которого обломок вражеского клинка остался в мозгу, так что ты еще легко отделался. Через некоторое время каукарэльдо вернулся к своему пленнику с чашкой, в которой было резко пахнущее травами зелье. — Давай-ка, пей, сразу полегчает, — приказал ему Морнэмир. — Не бойся, не отравлю. После снадобья мордорца юноша довольно долго пролежал в полусне-полузабытьи, а когда к нему вернулось ясное сознание, то обнаружил, что прошло уже около суток. Рядом со скамьей, на которой он лежал, стоял Морнэмир. — Хорошо, что я тебя никуда не отпустил, не подвело меня мое чутье, — со снисходительной усмешкой заключил каукарэльдо. — Куда бы ты дошел в таком состоянии, свалился бы без сознания где-нибудь в чистом поле по дороге. Как самочувствие? Исилендил осторожно попытался сесть, потом встать. Головной боли он больше не чувствовал, тумана перед глазами тоже не было, а вместо тошноты он ощутил сильный голод. — Вроде все хорошо, спасибо вам, — он снова не решился ни спросить о Менельдуре, ни тем более попросить у Морнэмира что-нибудь поесть. — Все равно будь сегодня осторожен, — предупредил каукарэльдо. — Резких движений не делай, побольше сиди и отдыхай. Морнэмир давно заметил, что пленники его боятся, и, надо признаться, чувство неограниченной власти над другими людьми доставляло ему невыразимое удовольствие. Однако злоупотреблять ею было не в его характере. — Как тебя зовут? — спросил он Исилендила. Тот вздрогнул, как от удара. — Я не думаю, что вещам нужны имена. Я теперь не больше, чем ваша вещь. — Которую я чиню, если она ломается, — ехидно усмехнулся Морнэмир. — Хотя каких еще речей я тут жду от очередного Светлого-Верного. Хоть бы про родственничка своего спросил. Исилендил снова сел на скамью и уставился в стену, чтобы мучитель не видел навернувшихся ему на глаза слез — уж слишком он боялся услышать страшный ответ. — Успокойся, ты, не знаю уж, как там тебя все-таки зовут, — Морнэмир с детства был не слишком чувствителен, и чужие страдания его несколько напрягали — утешать он не умел, не любил и по большей части даже не представлял себе, как на это реагировать. Поэтому зачастую он просто злился, видя, как кто-то переживает или плачет. — Простите меня, лорд Морнэмир, — юноша попытался взять себя в руки. — Вы мне скажите, что делать сегодня, и я… — Во народ пошел, — хмыкнул тот. — Да если бы с моим братом что случилось, я бы только о нем и спрашивал, а тебе как будто и все равно! — Вы меня предупреждали, что не выносите рыданий и жалоб, — Исилендил решил, что ему больше нечего терять. — Сейчас вы мне скажете, что Менельдур уже мертв, он не продержался бы сутки с такой раной, несмотря на все ваши усилия и старания. Я не сдержусь и начну рыдать, — губы его жалко дрогнули. — Думаю, не стоит пояснять, что вы со мной сделаете дальше, ведь сами недавно пообещали. Морнэмир какое-то время молчал, не зная, как себя вести и что сказать: с одной стороны, он был готов ляпнуть очередную гадость, с другой — в душе он понимал, что это как-то нехорошо. — Так как же тебя все-таки зовут? — переспросил он. — Исилендил. — Прекрати нести чушь, Исилендил. Давай-ка, приведи себя в порядок, и пойдем со мной, проведаем твоего родственничка. Жить будет, хотя лечиться ему придется долго. Исилендил бросил на него робкий взгляд, полный страха и надежды. — Вы меня не обманываете? — сказал он, в следующее мгновение сообразив, что с его стороны это был на редкость глупый и неосторожный вопрос. Вражий прислужник вполне может дать ему ложную надежду, как в свое время Саурон Горлиму Злосчастному, а потом бессовестно обмануть и начать потешаться над его горем. — Твою мать… — разозлился Морнэмир. — Свяжись с очередным нуменорцем. Не могу понять, почему мой дядя вас так любит. И даже не жареных. *** Наскоро умывшись и расчесавшись, Исилендил покорно поплелся со своим мучителем на чердак. Под крышей дома была довольно светлая маленькая комната, в которой сильно пахло какими-то травами. На кровати около приоткрытого окна лежал бледный до зелени, осунувшийся, но все-таки живой Менельдур. Увидев младшего брата, он слабо улыбнулся. — Ты как? — Исилендил бросился к нему, схватил раненого за руку, словно пытаясь убедиться в том, что это действительно его брат. — Пить хочется ужасно, — тихо ответил тот. — Не дают. — Не вздумай мне тут над ним сжалиться и дать попить, — угрожающе прошипел стоявший сзади Морнэмир. — Угробишь родного брата. Хочешь жить, придется потерпеть до завтрашнего вечера, — посмотрел он на Менельдура. — И не вздумай даже шевелиться, у тебя швы на внутренних органах, не будешь меня во всем слушаться — ты труп. — Да у меня и сил-то на это нет, даже если бы я и очень захотел, — чуть слышно проговорил Менельдур, прикрыв глаза. — Вот и хорошо, что нет, — снисходительно ответил каукарэльдо. — Пойдем-ка завтракать, — шепнул он на ухо Исилендилу, — только есть будем не здесь, а то твоему брату пока ничего нельзя и видеть, как другие балуются вкусностями, в таком состоянии для него невыносимо. Не беспокойся, за ним присмотрят мои помощники. *** Вечером того дня Исилендил попросил у Морнэмира позволения лечь спать в одной комнате с братом. Тот, к его удивлению, возражать и снова запирать его на ключ не стал, напротив, юноше показалось, что он стал чуть менее грубым и резким. Чуть позже, уже забравшись под одеяло и глядя на спящего Менельдура, он случайно услышал, как Морнэмир, стоя во дворе под окном, с кем-то разговаривает. Осторожно, стараясь не разбудить брата, он подошел поближе, спрятался за занавеской и стал слушать. В свете месяца и факелов он, осторожно выглянув в окно, смог заметить, что у собеседника Морнэмира темные волосы; говорили оба почему-то на Синдарине. — Я тебя умоляю, моим родителям — ни слова! — упрашивал каукарэльдо его приятель. — Ты же знаешь моего отца, он просто обожает издеваться над людьми, а мама, когда я случайно упомянул при ней Элендура, сказала, что мечтает сгноить Исилдурово отродье в темнице! Если они узнают, что у нас тут дети моего четвероюродного брата — я даже затрудняюсь себе представить, что им может прийти в голову. — Это ж Верные, — с деланным равнодушием обронил Морнэмир. Исилендил вжался в стену. Элендур! Эти люди говорят о его отце! — Кто бы они ни были, а мне их жаль, — продолжал темноволосый. — Я знаю, что мои родители Исилдура ненавидят, мама так вообще с удовольствием порезала бы его собственными руками на куски, пусть он ей и родич, но его семья ни в чем не виновата. Я вообще не могу понять, что нашло на моего отца! — воскликнул он. — Долгие годы мы спокойно жили в мире, ему плевать было на всех этих Верных, что живут далеко за нашими границами, тем тоже не было дела до нас, и вдруг на тебе! — война без причины и повода! Меня это пугает, Морнэмир! Я всегда считал своего отца очень рассудительным и не думал, что он на такое способен! Мне кажется, что все это не доведет нас до добра! Юноша застыл в ужасе, боясь даже дышать. О чем говорит этот человек? У него что, получается, есть какие-то родичи здесь, в Мордоре? Кто это может быть? Неизвестные наследники Ар-Фаразона? Ни отец, ни дед никогда о них не говорили. — Мне это тоже не нравится, похоже на какую-то провокацию, — сделал вывод Морнэмир. — Хотя я знаю своего дядю и твоего отца несколько дольше, чем ты, и уже привык к его странностям. — Это не первый раз? — в голосе темноволосого Исилендилу почудился страх. — Уже нет. Привыкай. — Я вообще думаю вот о чем, — довольно решительно продолжил приятель Морнэмира — или он был его братом? — Я возьму Сильмариэн в жены, и тогда уж никто не посмеет тронуть ни ее саму, ни ее детей, даже если правда выплывет наружу. Родителей просто оповещу о свершившемся: вот моя жена, и все тут. — А она согласится? — недоверчиво ухмыльнулся Морнэмир. — С женщинами Верных легче в том смысле, что их можно не спрашивать, — ответил тот. — Я и не собираюсь. Ради ее же блага. Исилендила, несмотря на теплую погоду, бросило в дрожь. Он сказал — Сильмариэн? Речь идет о его матери? — Я тебя понял, Тхэсс, — кивнул каукарэльдо. — С правдой можно делать только одно: ее врать. Я никому не скажу ни про твою находку, ни про этих двоих. С Менельдуром может прокатить мнимая потеря памяти после сильнейшего болевого шока, младшего я попрошу назваться вымышленным именем и скажу, что просто подобрал какого-то мальчишку себе в помощники. Орки, которые его видели, болтать не станут, да я и сомневаюсь, что твой отец будет их о чем-то спрашивать. В общем-то, я с тобой согласен: что-то дядю повело совсем не в ту степь, и если он и впрямь узнает, что у нас здесь родичи его врага, последствия могут быть страшнее некуда. — Договорились, — Тхэсс пожал Морнэмиру руку. — Только не обижай наших родственников, они ни в чем не виноваты. *** Напуганный и потрясенный случайно подслушанным разговором Исилендил быстро лег в постель и попытался заснуть, но сон не шел. Когда дверь в комнату приоткрылась, он тем не менее сделал вид, что спит. — Исилендил? — шепотом произнес Морнэмир. — Ты не спишь? — Что случилось? — тот повернулся на другой бок и попытался изобразить сонный голос. — Мне с тобой поговорить надо, — требовательно произнес каукарэльдо. — Ты тут вляпался… немного серьезнее, чем я думал. Исилендил приподнялся на локте и сосредоточенно посмотрел на Морнэмира. Наверное, смысла отпираться нет, надо честно признаться, что подслушивал. — Я стоял у окна, — тихо сказал он, стараясь не разбудить брата, который и без того натерпелся и с трудом смог заснуть. — И случайно услышал, как вы разговаривали с тем человеком. — Тем лучше, меньше придется тебе объяснять. — Я сейчас встану, — он посмотрел на спящего Менельдура, — пойдемте куда-нибудь в другое место, не хочу ему мешать. Морнэмир поудобнее устроился на краешке кровати. — Можешь говорить громко, он не проснется. Он и спит-то только благодаря моим чарам. Попробуй заснуть сам, когда тебе больно, плохо и постоянно хочется пить. Не пугайся, это не опасно. Он поднял правую руку ладонью вверх, и над ней вдруг появился крошечный сгусток света. — Тот человек, с которым я разговаривал — мой двоюродный брат. Сейчас ты наверняка перепугаешься до смерти, — понизил голос Морнэмир, — но он — второй сын Саурона. Мою мать зовут Тхурингветиль, думаю, тебе прекрасно известно, кто это такая. Мой отец — Айканаро. Таким образом, я одновременно прихожусь племянником с одной стороны Финроду, Ородрету и Галадриэль, а с другой… — Саурону? — чуть слышно произнес Исилендил, вжавшись в спинку кровати. — Да. Мой дядя всегда был очень жестким, если не сказать — жестоким. Он не терпит неподчинения и не выносит, когда с ним спорят. У меня есть приятель, Таэритрон, так он осмелился спросить, на кой нам сдалась гондорская крепость. Дядя орал на него с четверть часа и сказал, что его дело — приказы выполнять, причем беспрекословно, а не думать. Тот счел за лучшее заткнуться — себе дороже. Так вот, жену себе мой дядя приволок с вашего острова. Мне она сразу не понравилась: уж на что мужа ее добрым не назовешь, а она так вообще… — Даже не думал, что… такое может быть, — проговорил юноша. Сейчас Морнэмир не казался ему таким злым, как раньше, напротив, он ощутил к нему жалость и подумал, что его наверняка долгие годы запугивал Саурон. — Так вот, Тхэсс, с которым я говорил — их второй сын. Мне иногда кажется, что ему лучше было бы Верным родиться, настолько он не в мать пошел. А мама его, кстати, и тебе тоже родственница. — Слышал. Но мои родители никогда о ней не говорили. Кто она? Внебрачная дочь Ар-Фаразона? — предположил Исилендил. — Нет. Она дочь старшего сына Элентира, Нолондила, которого Ар-Фаразон, как я слышал, приказал казнить. Таким образом, приходится твоему отцу троюродной теткой. Так вот, когда мой дядя вернулся из Нуменора, поначалу все было тихо. Потом он в какое-то мгновение внезапно отдал приказ о нападении на эту крепость — хотя нет, не внезапно, перед этим он о чем-то секретничал со своими приближенными. Многие недоумевали, зачем он это устроил, но приказ есть приказ. И вот теперь Тхэсс попросил меня о содействии. По правде говоря, мне на вас наплевать, пусть дядюшка из вас хоть колбасу сделает, а потом угостит ей Исилдура с Элендилом, — полумайа усмехнулся с деланным безразличием, — но со своим братом я дружу. С Менельдуром и своими помощниками я поговорю сам, чтоб языком зря не мололи, а ты и сам все понял. Назовешься другим именем, и для всех ты сирота-простолюдин, своих родителей знать не знаешь, жил в услужении у какого-нибудь ремесленника, пару дней назад впервые меч в руки взял. — Как скажете, лорд Морнэмир, — покорно ответил Исилендил. Сейчас ему было почему-то еще сильнее его жаль: было заметно, что Саурон долгие годы требовал от племянника полного подчинения и убивал в нем все человеческие чувства и желания, пока тот не превратился в равнодушное ко всему и всем чудовище. Или не такое уж равнодушное — просто Морнэмир тщательно это скрывает, чтобы не навлечь на себя гнев дяди? Бедный Айканаро, тому наверняка досталось куда хуже… как он вообще мог делать то, от чего бывают дети, с майа-оборотнем? Исилендилу подумалось, что Саурон наверняка сломал волю своего пленника и превратил его даже не в своего раба, а в живую игрушку или просто вещь. — Все, давай теперь, ложись спать. По крайней мере, попробуй поспать, — небрежно обронил Морнэмир, собравшись уходить. — А ваш брат, — растерянно произнес юноша, поправляя одеяло, — он на моей маме жениться хочет? — Хочет, — кивнул полумайа. — За нее можешь не бояться, я тебе уже сказал, что на моих дядю с теткой он совершенно не похож, и он уж точно не станет ее бить или обижать.